Джейн III
21 июля 2019 г. в 10:27
283 З.Э. – Штормовой Предел.
Штормовой Предел не был красивым замком, часто думала Джейн. До того, как она отплыла из Грифоньего Насеста со Станнисом, его людьми и женщинами Коннингтон, она только гостила в замке. Это было утомительное путешествие землей и морем из Каменного Шлема. Когда Сванны впервые гостили у Баратеонов, она была маленькой девочкой, пяти или шести лет. Она помнила, как играла на берегу со своими братьями и сестрой, и как они морем ездили на Тарт, на свадьбу лорда Сервина и леди Аланны Пенроуз. Жених и невеста тогда казались впечатляющей парой, оба выше шести футов ростом.
Второй раз ей было пятнадцать, лорд Стеффон и леди Кассана тогда уезжали по делу короля. Роберт все еще был в Долине, и Станнис был как положено вежлив, но не более того. По довольно настоятельным просьбам матери она пошла тогда в замковую библиотеку, чтобы отловить вечно сбегающего лорденыша и попытаться очаровать его своим полным достоинства поведением. Вместо того она отвлеклась на свитки с родословными потомков Дюррана и Эленеи и совсем забыла ловить в свои сети бедного мальчика.
«Бедный мальчик» теперь был ее мужем, и она больше не была гостьей Штормового Предела, хотя и домом он ей не казался, пока Мейс Тирелл стоял лагерем перед воротами, пробившись через людей Грандисона. Обычно браки не начинаются с захвата одного замка, а потом защиты другого от осады, которая длилась уже два месяца. Она не волновалась, что Штормовой Предел падет. Он не пал перед древними богами моря и неба. Он уж точно не падет перед кем-то, подобным Тиреллу, высокомерному обжоре, который не любит ничего больше хорошо прожаренной свинины и звука собственного голоса, судя по его многочисленным попыткам вести переговоры, когда он уговаривал Станниса «подумать о своем невинном маленьком брате и прекрасной юной жене».
Что ж, Станнис никогда не славился наивностью, как Ренли никогда не славился невинностью, а Джейн – красотой. На самом деле, хотя Джейн видела множество детей, и знала, что они могут быть трудными, Ренли был одним из самых раздражающих мальчиков, что она встречала. Конечно, когда-нибудь она его полюбит, потому что теперь он ее родня, и был теперь одиноким сироткой в опасных водах войны, но это не значило, что она любила его сейчас. Ренли было шесть, Ренли был миленьким, Ренли был полон сил и здоровья. А также Ренли был невыносимо докучлив, склонен к приступам веселья, при любых попытках приказывать ему задирал нос, и на каждое замечание находил способ сумничать.
Если бы они не были под осадой, окруженные мрачными и напряженными солдатами, это было бы просто мелким неудобством. Обычно Джейн не считала себя склонной к насилию и бурному проявлению характера, но сейчас ей казалось приличным пообещать свернуть шеи ему и этому невыносимому маленькому Роннету Коннингтону, если она опять увидит, что они играют там, где не должны. Боги великие, в конце концов, это хорошо, что она не была беременна. Она помнила, как ее мать ждала Денниса. Мягкосердечная и доброжелательная Беатрис Сванн тогда больше походила на дикое животное, которое лучше было не будить после заката.
По крайней мере, она не чувствовала себя виноватой, потому что несомненно, рядом со Станнисом она выглядела самой Матерью Небесной, воплощением терпимости и преданности. Сказать, что у Станниса были непростые отношения с младшим братом было все равно, что сказать, что у кошек были непростые отношения с мышами. Она не думала, что мужчина девятнадцати лет и мальчик шести смогут каждый день находить поводы, по которым не согласиться. И они постоянно ей доказывали, что она была неправа. Станнису едва хватало терпения выносить мужчин в два раза старше его, что уж говорить о капризном ребенке. Она из соседней комнаты слышала, как он скрипит зубами, когда внутрь влетал Ренли, что-то крича или борясь с Роннетом.
Им всем было нелегко, она знала. Станнису было нелегко смотреть, как тонут его родители, нелегко было быть привязанным к управлению Штормовым Пределом и воспитанию Ренли, пока Роберт где-то скакал, ходил по шлюхам и веселился с Недом Старком в Долине. Нелегко было Ренли расти без отца и матери, только в окружении балующих его слуг и брата, которому не хватало ни времени, ни терпения на него даже еще до начала войны. И уж конечно нелегко было ей, оказаться между ними, смягчая злость Станниса и капризы Ренли, заверяя всех остальных, что они не умрут с голоду, их не проведут в кандалах и не казнят, как изменников.
Это не было легко, но это можно было вынести. Она бы не назвала их со Станнисом друзьями, но обстоятельства вынудили его обращаться с ней как с кем-то вроде сподвижника, и это было больше, думала она, чем они бы добились, если бы поженились во время мира и процветания. Тогда ему легко было бы ее избегать, встречаться только для того, чтобы заделать наследника или двух. Он был бы доволен своей горечью, как уже много лет до этого, подумала Джейн, каждое утро злясь на солнце за то, что встало, каждую ночь на звезды, за то, что светят, и на мир, который был так несправедлив к Станнису Баратеону. А она была бы решительно преданной долгу, стойко стоя рядом с ним при торжественных случаях, пытаясь заговорить с ним за ужином, пока даже ее решимость бы не сломалась.
Но в это время возможности избегать друг друга не было, и потому им приходилось разговаривать и спорить, и гулять с Ренли по крепостным стенам, и ужинать с Алис Коннингтон и ее детьми, и навещать пленников в подземельях, и желать друг другу спокойной ночи и доброго утра, а потом все начиналось снова. Не счастливо, конечно, но с течением времени – с каким-то ощущением удобства. Из всего можно было сделать рутину, думала Джейн, и если она не находится сама, можно самой ее придумать.
Она нашла рутину даже когда ее запястья были связаны за спиной, привязаны к гниющему деревянному столбу в бандитском лагере, когда ей приходилось есть с земли, как собаке, глядя, как Смеющийся Рыцарь до смерти забивал какого-то мальчика, который не посмеялся его шутке. Если в том она находила подобие порядка – окружённая ворами, убийцами и безумцами, глотая кровь из своего разбитого носа и каждую ночь пытаясь перерезать веревки украденным ей у кого-то кривым гвоздем – Джейн подумала, что может вынести все.
И могла вынести, пока не прилетел ворон от ее отца. У высокородных принято, чтобы сестры знали своих братьев не так хорошо, как им хотелось бы: мальчиков отправляли на воспитание иногда лет в семь. Многие годы в Каменном Шлеме были только они с Селией, на самом деле Деннис до сих пор считался воспитанником дома Говеров. Считался. Деннис, ее маленький брат, которого она любила, но никогда не знала, умер. Убит дорнийцами у Черного Приюта. Слишком юный. Четырнадцать лет – он был слишком юн. Может быть так было не для всех мальчиков, но малыш Деннис – он был слишком, слишком юн.
Она заставила Джулиана пообещать, что он присмотрит за ним. Он был всего лишь оруженосцем. Глупым и жадным до приключений. Безрассудным. Маленькие мальчики все безрассудны, пыталась она себя убедить. Это не должно было удивлять. Джулиан, каким бы дураком он не был, сделал все, что мог. Он не мог от всего спасти своего брата. Она не могла, не должна была его винить. Четырнадцать лет – это еще не взрослый возраст, но уже достаточно, чтобы выбирать самому. У мальчишек из простонародья не было роскоши в виде отцов, защищающих их от войн. Ее брат прожил счастливую, приятную жизнь. Его любили. Он погиб как воин.
Но все равно, ему было четырнадцать, и он был слишком юн. Может быть иные мальчики взрослеют в четырнадцать, ведут в битвы и захватывают королевства. Деннис не был одним из них. Он ребенок. Был ребенком. Она никогда не отчитает его больше за громкое чавканье или за поддразнивание Селии, за то, что опять забыл причесаться. Она не увидит, как он протопает в комнату, упадет в кресло и будет дуться. Не увидит, как он будет закатывать глаза на Джулиана и его блуд, как он въезжает в ворота, или играет с другими мальчишками в игры, которые, они настаивали, не были играми, а тренировками, они теперь взрослые, маленькие взрослые с ломающимися голосами, еще не налившимися силами плечами, которые махали друг на друга тупыми мечами, и смеялись, и падали, и поднимались снова.
Она подумала, что однажды у нее будет сын, которого назовут Стеффон, в честь деда, но если у нее когда-нибудь будет второй сын, она назовет его Деннис. От этого не будет так больно, потому что у него будут синие глаза и темные волосы, а не светлые и зеленые. И ее Деннис никогда не умрет от копья в горле, потому что он никогда не увидит войны, только тренировки и глупые игры. Но может быть у него будет такой же смех. Может быть он будет так же улыбаться, глазами, ртом, сморщенным носом. Больше всего она хотела увидеть его снова, но Деннис был в лигах от нее, а она была здесь.
Джейн показала письмо Станнису, и следующие два дня она ела только в своих комнатах. Она не ожидала потока сочувствий от своего мужа: он едва знал ее брата, и едва заметного проявления чувств всегда было достаточно для Станниса. Он оставил ее одну, и в какой-то миг на второй день она услышала, как он строго отчитывал Ренли за ее дверью, объясняя «ты не станешь беспокоить мою леди-жену, понимаешь?» резко перебивая жалобы мальчика. Наутро третьего дня она вымылась, оделась как полагается и испытала облегчение узнав, что у нее уже достаточно черных платьев – служанкам будет меньше работы на покраску.
Станниса она застала в конце коридора, где он задумчиво ходил туда-сюда, она видела, что он задумался по тому, как он вдруг быстро развернулся, и на его лице отразилось изумление. Станнису не хотелось, чтобы остальные знали, как он думает на ходу. Она сама до двенадцати лет кусала ногти, поэтому понимала, что это должно было казаться постыдной привычкой для человека, который должен был быть воплощением уверенности в себе. Она достаточно хорошо знала Станниса, чтобы понимать, что он и правда был уверен в себе, он мог быть полным горечи и даже зависти, но он не был не уверен в себе и нерешителен. Ее муж принимал решения и их держался, несмотря на последствия. Иногда это бывало достойно восхищения. Но часть ее испытывала облегчение, что она заставала его в минуты сомнения и тревоги.
– Ты...
– Я...
Они перебили друг друга и тут же замолчали. Станнис осторожно кивнул головой.
– Я... Я рад видеть, что ты достаточно пришла в себя, чтобы продолжить свои обязанности.
– Да, – сказала Джейн, скорее стене, чем ему. – Прошу прощения за отсутствие. Я не хотела взваливать на твои плечи такую ношу.
– Не надо, – сказал он, и в его голосе было что-то резкое, от чего она посмотрела на него, на самом деле посмотрела. Он не покраснел, и его глаза не были мокрыми, но она видела что-то в линии его рта и подбородка, что-то, от чего он казался не то, чтобы мягче, но... не таким жестким. – Тебе не нужно извиняться, – напряженно, но искренне, подумала Джейн, продолжил Станнис. – Я знаю... – он остановился на секунду. – Что такое потеря, особенно... неожиданная.
– Знаешь, – тихо сказала Джейн, и почти пошла было к нему, но вместо этого они стояли, некоторое время глядя друг на друга, и он отошел в сторону, чтобы не перекрывать ей дорогу, и они пошли дальше вместе. Их руки чуть коснулись, когда они спускались по лестнице, и впервые он не дернулся и не рванулся прочь, чтобы она не увидела, как ему неуютно. На этот раз он напрягся, но когда она взяла его за руку и держалась до самого конца лестницы, он не вел себя так, словно его обжигали горячей водой. Когда она отпустила его, его пальцы сжались, и она почти улыбнулась ему краешком рта.
Следующие три ночи они провели вместе, что для них было невероятным раньше, и когда она проснулась, обнаружив, что плакала под его рукой, когда она успокоилась, она заметила, что он не спал, и просто смотрел в темноту, вместо того, чтобы оттолкнуть ее или убрать руку. Селия нашла бы это смехотворным, но для Джейн это было лучше любой фальшивой похвалы или нежного взгляда. Ей нравилось смотреть, как он бреется у таза с водой по утрам, и нравилось смотреть, как он учит Ренли ездить верхом, каким бы раздражительным он при этом не был.
Из Бронзовых Врат прибыл ворон с известием, что Рейгар Таргариен вел армию из Королевской Гавани в Королевский Лес. Джейн не была уверена, сколько займет времени стольким людям прочесать Королевский Лес. Они не просто ехали сквозь него, они его обыскивали. Это могло занять недели. Но однажды они найдут кого-то для битвы, будь это селяне, разбойники или Роберт и его люди. Шесть дней спустя, еще одно письмо. Роберт встал лагерем у Путеводной, не собираясь больше ждать Рейгара. Джейн знала о своем девере достаточно, чтобы понять, что терпение никогда не было его сильной стороной. А потом новостей не было. Ни от самого Роберта, ни от их союзников, ни от врагов.
Ничего.
Прошла неделя. Замок под осадой не получал вестей от своих знаменосцев. Тирелл устроил игру, обещая золотой дракон каждому умелому лучнику, сумевшему сбить ворона с неба. Никаких вестей морем. Флот Редвинов об этом позаботился. Когда пришли новости, их принес контрабандист, который (правильно) рассудил, что пусть они еще не голодают, но за рыбу, лук и новости снаружи они будут готовы хорошо заплатить. Джейн не было дела до лука. Им со Станнисом куда интереснее было, что за новости он принес из южного Королевского Леса.
– Он горит, – ответил человек, по имени Давос. – Небо стало черным, как ночью, когда я в последний раз его видел – никто не знает, кто запалил его, но сейчас все побросали мечи и вооружились лопатами, роя рвы, милорд.
Несколько дней спустя силы Тирелла вдруг отошли, бросая собственную осаду. Теперь уже слышались не только шепотки и бормотания. Мейса Тирелла сорвал бы с его удобного места под Штормовым Пределом только приказ короля, или же какая-то другая опасность. Он оставил у стен человек двести, не больше. Прошло время, и к ним пробился ворон. Джейн прочитала его из-за плеча мужа. Роберт возвращался в Штормовой Предел, вот все, что она смогла разобрать на обгоревшем пергаменте. Подписи не было.
Пять дней спустя шестьдесят человек под знаменами Баратеонов проехали через две сотни Тиреллов без борьбы. Кого бы Мейс вместо себя не оставил, он был еще слабее его. Люди в Штормовом Пределе радостно кричали, открывая двери, пока не увидели Роберта. Один из его оруженосцев, их кузен Эстермонт, сумел объяснить:
– Таргариен вызвал его на поединок, – сказал мальчик. Это мог быть Деннис, подумала Джейн. – Клянусь Семерыми, никогда не видел, чтобы Роберт так улыбался. Трудно было разглядеть из-за дыма, но они нашли друг друга и – он расшиб его копье, сокрушил его лошадь...
– Король мертв? – спросил Станнис сквозь стиснутые зубы, пока Джейн пыталась слушать одновременно его и мейстера Крессена, который перевязывал ужасные ожоги и раны Роберта, молясь себе под нос.
На это Эстермонт заколебался.
– Ты видел, что он пал? – рявкнул Станнис, и Крессен замолчал.
Джейн все поняла по лицу старика. Он любил братьев Баратеонов словно отец. Этот сын не проживет долго.
– Я видел, как он упал, – гордо, торжествующе сказал мальчик. – Роберт сам спешился, чтобы честно сражаться с ним на земле, это был благородный поступок...
– Падение с лошади – не смерть.
Мальчик – ребенок – засомневался.
– Но Роберт победил, – сказал он почти умоляюще. – Мы победили. Это был поединок один-на-один, Рейгар упал, и я не видел, чтобы он вставал.
– Они упали оба, – пробормотала Джейн. – Это не была решительная победа.
– Но мы победили, лес горел, и ублюдки горели вместе с ним...
– А когда огонь потухнет, они перегруппируются и пойдут на нас, – яростно перебил его Станнис.
Роберт застонал. Они замолчали. Крессен пошел за маковым молоком. Мальчик Эстермонт сбежал, не выдержав потока злых ругательств от Станниса. Джейн никогда не слышала, чтобы он так сквернословил. Она присела рядом с постелью своего деверя, пока ее муж отодвигал к стене таз, полный окровавленных бинтов и тряпок. Он громыхнул, и Роберт пошевелился, его глаза приоткрылись.
– Станнис, – в голосе Джейн не было просьбы. – Подойди сюда. Ты нужен ему. Я приведу Ренли.
Позже они все сгрудились вокруг постели.
– Я убил его, – хрипло повторял Роберт иногда. – Он мертв, ведь так? Я прибил ублюдка.
– Он мертв, – успокоительно сказала Джейн, – ты сделал это, ты победил, он мертв.
Станнис молчал, костяшки на его пальцах были белыми. Ренли сидел на краю кровати, насупленный, словно птичка, готовая улететь, стараясь не смотреть на ожоги Роберта.
– Хорошо, – сказал Роберт, улыбаясь посреди их лжи и слез.
Через некоторое время он назвал ее Лианной, умирающий человек, обманутый игрой света, видом худой темноволосой женщины у его постели, и Джейн не стала подходить ближе, чтобы он не разглядел ее карие глаза и кривой нос. Вместо этого она взяла его руки в свои – ее руки утонули в его ладонях.
– Ты нашел ее, – сказал Роберт Станнису. – Брат. Ты нашел ее. Мою Лианну. Я... – он закашлялся и задохнулся, и Ренли сгорбился и заплакал. – Я перед тобой в долгу.
– Нет, – сказал Станнис, и Джейн отчаянно посмотрела на него, быстро вытирая нос, и тогда он сказал. – Никаких долгов, Роберт. Все хорошо. Она здесь, с тобой. Мы все.
Это была и ложь, и доброта, и Джейн никогда не думала, что он мог быть способен и на то, и на другое.
– Я здесь, – солгала она Роберту, когда он начал замолкать. – Мы нашли друг друга, – она держала его за руки и смотрела на Станниса, говоря это. – Мы нашли друг друга, и все будет хорошо. Я обещаю. Мы победили.
– Я победил, – повторил Роберт, с сомнением, но все же улыбнулся. – Где Нед, Лианна? Он здесь?
Джейн не смогла найти слов, и тогда ответил Станнис, без какой-либо указки.
– Он едет, Роберт. Просто отдыхай. Скоро он здесь будет.
– Спасибо, брат, – синие глаза Роберта закрылись, чтобы никогда не открыться снова. Его большие, мозолистые руки расслабились в руках Джейн. После секундного колебания она их отпустила. Ренли теперь рыдал, и Джейн раскрыла объятья, позволяя мальчику плакать на ее груди. Она встала, почти поднимая его, и встал Станнис, накрывая тело брата простыней, и принял Ренли из ее рук. Она пошла за ними из комнаты, гладя темные локоны ее маленького деверя, убирая их с залитого слезами лица.
Наутро она села писать письмо.