Наследница Бобрового утеса

Она могла бы и не ждать воронов с вестями из Королевской гавани. Она знала, что вести, которые они принесут, будут чернее Долгой ночи. Она простилась навсегда с ним еще тогда, стоя во дворе под холодным, пронизывающим зимним ветром, и не смея уже прикоснуться, после того, как он отвел ее ладони от своего лица. Уже тогда, казалось бы, выплакала все слезы. Но, оказывается, бывает еще больнее. От самых обычных слов. Осунувшаяся Санса Старк поспешно разворачивает письмо от сира Давоса и говорит ей о том, что Дейенерис Таргариен мертва, и мертвы тысячи жителей сожженой ею Королевской гавани. А ее брат и десница безумной королевы схвачены и ожидают казни.   — Королева Серсея? — спрашивает Бриенна одними губами, хотя хочет назвать другое имя. — Тоже мертва, — Санса смотрит ей прямо в глаза, и Бриенна отмечает легкий торжествующий огонек в ее взгляде. — Как и ее брат. Бриенна чувствует, как дурнота подступает к ее горлу, ноги становятся ватными, и перед глазами все плывет. Санса подхватывает ее за плечи, но не в силах удержать, громко зовет на помощь. Она приходит в себя уже на своей кровати. — Попейте, — протягивает ей какое-то пахучее питье мейстер Волкан, когда она открывает глаза. От тягучего сладковатого запаха корицы ей становится еще хуже, и рвотные позывы уже невозможно удержать. — Вы что-нибудь ели сегодня? — спрашивает ее старик. Она встречается с участливым взглядом его теплых карих глаз и отрицательно мотает головой. Всю последнюю неделю ее мутит от привычной еды, и она страшится себе признаться, что хорошо знает причину этого. — А ваши лунные кровотечения, когда они были в последний раз? — задает он ей тот самый вопрос, который она боится услышать. Молча сглатывает и отворачивает голову. Чуть позже к ней в комнату заходит Санса. Бриенна видит, как она неловко разглаживает материю своего платья и не решается заговорить. Но потом поднимает голову и произносит негромко: — Если вы не захотите рожать этого ребенка, то вы можете обратиться к мейстеру. Он вам поможет. Они встречаются взглядами, и Бриенна впервые не чувствует себя рыцарем, который на мече поклялся защищать эту девочку, выросшую в леди Винтерфелла. Она чувствует себя женщиной, распятой на кровати в своей слабости, женщиной, которой вскоре придется корчиться в муках на родильном ложе, и тут нет разницы, кто ты — простолюдинка или высокородная леди. Эта участь одинакова для всех. Но она выбирала не ее. Глядя в глаза Сансе Старк, она еле заметно кивает головой. В тот же вечер мейстер Волкан, молча поклонившись, передает ей кувшин с лунным чаем. Она сидит на кровати и вспоминает всё. И слезы, которых она не знала раньше и которых так много стало в последнее время, текут по лицу, солью остаются на губах, просачиваются сквозь зажимающие рот ладони. Она смотрит на кувшин с лунным чаем и видит другое — кувшин с дорнийским, чей терпкий вкус с мускатным ароматом преследовал ее еще долго. Это был вкус губ Джейме, впервые обжегших ее губы. Их одежды пропахли дымом погребальных костров и запахом крови, и это невозможно было выветрить. Эти запахи и его шрамы — вот что принадлежало только ей. Своими огрубевшими пальцами она легко касалась едва заметной белой полоски над его правой бровью, которую оставил в их первом бою ее меч. Едва прикасаясь, целовала воспаленные отметины от протеза на его искалеченной правой руке, гладила тонкую вмятину шрама под его ребрами от раны, нанесенной сапогами Локка, когда он избивал его, брошенного в грязь. И чувствовала его руку на бедре, в том месте, где когда-то прошелся его меч. Шрамы — они были одни на двоих. Принадлежало ли ей его сердце? Хоть когда-нибудь, хоть на минуту? В те ночи ей казалось, что — да. Она узнавала его стук в дверь, и кровь разгонялась, заливая краской ее лицо и заставляя бешено стучать сердце. Эти ночи были бессонными, и наутро под ее блестящими глазами залегали темные тени, а распухшие от поцелуев губы саднили и ярким алым пятном горели на ее бледной коже. Проходя по двору замка, она замечала мужские взгляды, и иногда видела в них то, чего не было раньше — похоть. Наверное, о них знали. Наверное, были скабрезные слухи и сплетни, которые так любят не только слуги, но и их лорды. Но они не доходили до нее. И ей было все равно, даже когда она замечала холодноватый с оттенком недоуменного любопытства взгляд леди Винтерфелла. Все равно, потому что короткий зимний день заканчивался, и она возвращалась в свою жарко натопленную комнату, и снова ощущала на себе его горячее тяжелое тело, задыхаясь, впивалась пальцами в его поясницу и бедра, шепча пересохшим ртом его имя. Все равно, потому что наслаждение, которого она раньше не знала, накрывало ее обжигающей волной, и она вцеплялась зубами в его плечо, отчаянно желая, чтобы и эти шрамы остались на его теле. Все равно, потому что наконец узнала, как вспыхивают его глаза желанием, как горяч его бесстыдный шепот, когда он входит в нее, как это сладко — отдаваться ему до конца. Знать, что под утро ее разбудят нетерпеливые движения его руки, раздвигающей ее бедра и его пальцы мгновенно станут влажными и они снова сойдутся в этой схватке. В минуты, когда она дрожащими губами прижималась к блестящей от пота ямке между его ключицами, пытаясь восстановить дыхание, ей казалось, что именно ради этого стоило выжить в битве с Иными. «Я люблю тебя», — она могла сказать это сотни раз, но ей казалось, что все слова ничтожно малы. Они были обязаны друг другу жизнью — что может быть больше? Бессильными, жалкими и беспомощными оказались другие слова — те, которыми она пыталась остановить его во дворе Винтерфелла. Она знала, что они не остановят его, когда вышла за ним и увидела как неловко, зло и решительно он седлает лошадь. Но они все равно лились из нее вместе со слезами. Она знала, что он не оставил бы Серсею умирать одну, и ему было плевать на все: драконий огонь, Эурона Грейджоя, армии обеих воюющих сторон. И она знала, что это — смерть. Бриенна прижимает руку к пока еще плоскому животу, где растет другое — жизнь. Джейме сказал, что приехал на Север, чтобы биться ради живых. И они спиной к спине защищали каждого, кто прятался в крипте, каждого, кто даже не знал об угрозе в замках к югу от Винтерфелла. И это ради жизни живым щитом легли другие. Подавляя тошноту, она выливает лунный чай и ложится под шкуры, пытаясь уснуть хотя бы сегодня. Через полгода она уже не может носить доспехи — ее тело воина больше не подчиняется ей, оно подчиняется законам природного естества, и принять это также мучительно, как и слышать обращение «сир». Это кажется теперь насмешкой — жестокой, глупой и неуместной. «Рыцарь, которого обрюхатили», — слышит она, проходя через двор в свои покои в Гостевом доме. Правая рука привычно дергается к мечу, но его там нет — тяжелый опоясывающий ремень давно не сходится на ее огромном животе. Она боится подходить к зеркалу, ей кажется, что теперь она стала еще уродливей. Бриенна не подпускает к себе служанок, которых дала ей королева Севера в распоряжение, ей по-прежнему прислуживает только Подрик. Поднимая на него глаза, она боится увидеть в них жалость. Но в них только тревога и забота. Пару раз он приходит с кровоподтеками на лице и на ее вопрос «Что произошло?» отказывается отвечать. «Роды — это та же битва», вспоминает она слова Кейтлин Старк, когда мечется на скомканном ложе, кусая губы, через которые рвутся глухие и рычащие стоны. «Девочка», — подносит ребенка к ней мейстер. И через секунду Бриенна слышит ее первый крик — пронзительный и громкий, этот крик разносится по коридорам замка, оправдывая фамильный девиз Ланнистеров. И этот детский плач в Винтерфелле звучит как последняя точка победы живых над мертвыми. В первый же день девочка жадно и требовательно приникает к ее набухшему, сочащемуся молоком соску, успокаивается и засыпает, только тогда, когда обе ее груди пусты. — У меня есть отличная кормилица, миледи, — говорит ей стоящий у двери мейстер Волкан, — крепкая и здоровая, уже выкормившая четверых». — Не потребуется, — отвечает Бриенна. Она спит рядом с колыбелью дочери, положив у кровати Верный клятве. Войны прошли, но теперь она уже никогда не сможет быть спокойной. Спустя несколько месяцев во двор Винтерфелла въезжает карета с ланнистеровскими львами на дверях. Неловко переваливаясь, лорд Тирион Ланнистер семенит на коротких ножках, склоняет голову и целует руку королеве Севера. На праздничном пире в честь десницы короля Санса Старк подает Бриенне свиток: указ короля Брана, что Алисанна Сноу отныне — Алисанна Ланнистер. Бриенна поднимает глаза на Тириона — в его взгляде вина, несвойственное ему смущение и усталость. Его волосы и борода наполовину седы, а морщины у глаз стали еще резче. — Я могу увидеть свою племянницу, леди Бриенна?» — спрашивает он. Она молча кивает головой, отмечая про себя его «леди». В ее комнате перед Тирионом поспешно приседает в реверансе служанка. — Леди Алисанна только что уснула, милорд, — шепчет она. — Не будите, — так же шепотом отвечает он. Подходит к колыбели и долго смотрит на девочку: во сне та смешно хмурит брови, забросив пухлую ручку за голову, золотистые кудряшки прилипли к влажному лбу. Бриенна почти уверена, что видит в его глазах слезы. Позже они беседуют в библиотеке Винтерфелла. — Вы можете поселиться в Бобровом утесе, — Тирион смотрит в стол, отхлебывая из кубка. — Алисанна будет воспитываться как наследница дома Ланнистеров. Он по-прежнему не поднимает на нее взгляд. — Конечно, к вам там тоже будут относиться с должным… уважением, — поспешно добавляет он. Бриенна вспыхивает и молчит, до боли сжимая пальцы. — Я знаю, что ваш отец, лорд Тарт взял себе новую жену, — продолжает Ланнистер, спустя минуту неловкого молчания, — и она вот-вот родит… Бриенна поднимает на него глаза. — Я благодарна вам за предложение, лорд Тирион, — она четко чеканит слова. — Но я уже приняла решение: мы с дочерью останемся в Винтерфелле. Ее величество позволила жить нам здесь столько, сколько я захочу. Я буду охранять ее, ее близких и ее детей, если королева захочет найти себе мужа. Я давала клятву. Она слышит, как он вздыхает. Но не говорит больше ничего. Бриенна извиняется и выходит. Она закрывает за собой скрипнувшую дверь и быстрым шагом, почти бегом возвращается в свои покои. Она не хочет ничего слышать о Бобровом утесе, месте, где ей и ее дочери ничего не принадлежит, где золотые близнецы лорда Тайвина появились на свет и где их кости нашли последний покой. Она не хочет возвращаться на Тарт, хоть и знает, что отец примет ее с ребенком на руках и, скорее всего, не произнесет ни слова упрека. «Поход не место для девственниц», — когда-то жестко сказал ей Рэндилл Тарли. И одни Боги знают, сколько раз Сельвин Тарт страшился представить свою дочь обесчещенной, молясь, чтобы она вернулась живой. Он был достоин другого наследника. Наутро она узнает, что лорд Тирион отправился дальше — в Черный замок. После стука в комнату к ней заходит слуга Старков и передает два увесистых кожаных мешка, в которых тяжело звенят монеты. — Лорд Тирион велел передать вам, — кланяясь, говорит он. «Ланнистеры всегда платят свои долги, как же иначе», — от этой мысли во рту становится горько, как от полынной настойки. Алисанна растет очень быстро и то, что она намного крупнее своих сверстников так же очевидно, как и то, что свое упрямство и любовь к мальчишеским играм она явно унаследовала от матери. Бриенна стоит, прислонившись к стене и смотрит, как она хохоча, бегает по двору Винтерфелла, обгоняя других детей. Она с улыбкой снова и снова всматривается в лицо дочери и видит свои нескладные черты: широкие скулы, большой пухлогубый рот, слишком крупный для девочки нос, густые брови. Но эти черты озаряет ослепительное ланнистерское обаяние: оно во взгляде искрящихся зеленых глаз, затененных длинными пушистыми ресницами, в точеной линии упрямо вскинутого подбородка, в сияющей улыбке, которая нежными ямочками круглится на щеках, щедро усыпанных веснушками. Неяркое северное солнце зажигает золотистые блики в ее локонах — уже сейчас похожих на непокорную львиную гриву. Бриенна хочет видеть в ней Джейме, но когда Алисанна улыбается, она видит Серсею, такой, какой она запомнила ее на свадьбе Джоффри. И это на секунду бьет больно, поддых, как будто из самой преисподней, из седьмого пекла мертвая королева смогла дотянуться до ее дочери ледяными пальцами. Бриенна отгоняет эти мысли мгновенно, успокаивая бьющееся сердце. «Она моя», — говорит она себе и сильнее сжимает рукоять меча. Вести из Королевской гавани интересуют ее все меньше, но одно из писем, присланных вороном, королева дает ей прочесть самой. У Бобрового утеса появилась хозяйка: лорд Тирион взял в жены Гвинет Айронвуд и скоро она должна разрешиться от бремени. Чуть позже доходят слухи, что ребенок родился мертворожденным. Семеро немилосердны к лорду Бобрового утеса: двое других его детей умирают от лихорадки один за другим, не дожив и до года. В семь лет Алисанна легко справляется с десятилетними мальчишками, она выше их, сильнее и ловчее. Турнирным мечом она укладывает их на траву, победно встряхивая тяжелыми золотыми косами. Отмывая дочь от пыли и грязи, Бриенна нередко видит синяки и царапины на ее нежной коже, но не слышит ни одной жалобы. Впрочем однажды все-таки Алисанна вбегает запыхавшись, с горящими щеками, так что на них потерялись веснушки, и блестящими от слез глазами. Бриенна видит как дрожит ее рот и в гневе сжимаются кулаки. -Родрик сказал, что я родилась бастардом и что я дочь шлюхи, которой не место на Севере, — выпаливает она срывающимся голосом. Бриенна мертвеет, но берет себя в руки. Она вспоминает этого мальчишку — коренастый малый лет восьми-девяти, угрюмый и молчаливый, насквозь прокопченный дымом кузницы: от широкого лба до грязных босых ступней. — Я честно его победила», — всхлипывает Алисанна. Бриенна вздыхает. В ее силах заставить заткнуться любого взрослого, но как заставить замолчать их детей? — Ты — Алисанна Ланнистер, и ты носишь фамилию своего отца по праву, данному тебе королем, — говорит она дочери, взяв ее за руку. — Но почему мой отец никогда не был женат на тебе? — выкрикивает девочка сквозь судорожные всхлипы. Бриенне кажется, что из нее вынули все силы. Она ждала этого вопроса, но не сейчас. Не так неожиданно. Притягивает к себе дочь, обнимает, чувствуя мокрый жар ее щеки, целуя соленые от слез веки и рассказывает. Всё. Честно. Про войну пяти королей и клятву, данную Кейтлин Старк, про Локка с его бандой и медвежью яму, про Верный клятве, про драконью королеву и битву с Иными, про посвящение в рыцари, про любовь, которой было наполнено ее сердце, про его отъезд и сожжение Королевской гавани. Не может рассказать только обо одном — о том, что королева, ради которой ее отец погиб, была не только его сестрой, но и возлюбленной. Алисанна слушает внимательно, глядя в сторону, и огненный свет от камина пляшет золотом на ее белокурой склоненной голове. — Он должен был жениться на тебе, — упрямо перебивает она мать. «Этого не случилось бы никогда», — думает Бриенна, крепче прижимая к себе дочь. — Тебя больше никто не обидит, — говорит она ей. Алисанна больше никогда не спрашивает ее об отце. В 10 лет она достает ей почти до плеча. Ее дочь не умеет вышивать, но попадает в мишень из лука метче, чем мальчишки-оруженосцы, которых Бриенна обучает. Дважды она уговорила мать дать ей Верный клятве, чтобы потренироваться настоящим тяжелым мечом, и этот меч был выбит из ее рук далеко не сразу. Алисанна любит смотреть как переливается валирийская сталь, как вспыхивают на солнце рубины в львиной голове. Она сидит рядом с матерью, водит пальцем по эфесу меча и внимательно слушает о том, как пала древняя Валирия, когда Бриенну зовут в покои королевы Севера. — Письмо с юга, леди Бриенна, — задумчиво и печально говорит Санса Старк, держа свиток. — Мой отец? — Бриенна тревожно смаргивает. — Нет, это от короля Брана. Лорд Тирион Ланнистер погиб вместе со своей леди-супругой при шторме в Узком море. В его завещании сказано, что в том случае, если у него не будет детей, ваша дочь — единственная наследница Бобрового утеса. Санса замолкает. Бриенна ошеломленно молчит. Она привыкла к Северу. «Затягивает», — сказала когда-то она Джейме. И это действительно так. Ей хорошо здесь. Винтерфелл не мог ей заменить дом, но стал тем местом, которое она приняла сердцем. — Алисанна — законная наследница дома Ланнистеров, — продолжает Санса. — Вы, конечно, можете остаться с ней здесь навсегда. Но спросите ее. Алисанна воспринимает известие почти спокойно. — Мой замок большой? — спрашивает она. — Я думаю, да, — отвечает Бриенна. И вспоминает, как в одну из первых их ночей, положив голову на плечо Джейме, рассказывала ему, что девочкой, вопреки наставлениям и запретам септы, бегала к мастеру над оружием Гудвину и просила научить ее сражаться. Как не хотела носить даже самые прекрасные, украшенные роскошной вышивкой платья и, будь ее воля, проводила бы время с мальчишками-оруженосцами и конюшатами ее отца. Он смеялся и поддразнивал ее тем, что с первого взгляда понял, что она не леди. «Девка» — так обращались к трактирным служанкам, и именно это она слышала от него все время, пока они шли по Речным землям. Пока у него были обе руки. Она стукнула его по плечу: «Ну за тобой-то наверно всегда по пятам следовала целая толпа слуг, которые выполняли все твои приказы и капризы, угадывая их по движению бровей». «Иногда это было так, — усмехнулся Джейме, — но нам нередко удавалось убегать. В подземельях Утеса полно пещер, где в клетках держали зверей — львов, медведей, волков. Мы могли их даже потрогать, просунув руку сквозь прутья». Он резко замолчал. Бриенна помнит, как трепыхнулось и застучало ее сердце. Это всегда будет «нам» и «мы», поняла она тогда. В каждом воспоминании детства, в каждом отголоске его потерь и нарушенных клятв.  — Так я буду леди Кастерли Рок? — она слышит настойчиво возвращающий ее из той ночи голос дочери. — Если хочешь, — отрешенно и грустно отвечает Бриенна. И, глядя в лицо девочки, которое вспыхивает алыми пятнами, на гордо вздернутый подбородок и прищуренный взгляд, понимает, что знает уже ее ответ. — Но я не буду учиться вышивать и танцевать, — уточняет Алисанна. — Нет, если не хочешь, — обещает Бриенна. И вспоминает своего отца: лорд Сельвин Тарт мог пальцами согнуть железный наконечник стрелы, но его сердце плавилось воском, когда он смотрел на дочь, и она не знала запретов. И ее дочери тоже невозможно запретить. Она своенравна, упряма, бесстрашна и горда. Она не хочет добираться до западных земель по Королевскому тракту и упрашивает мать нанять корабль на Медвежьем острове и плыть в Ланниспорт по Закатному морю. Через три недели их корабль заходит в оранжевую от садящегося солнца гавань Ланниспорта. Бриенна смотрит на стоящую рядом дочь. Ветер играет выбившимися прядями в ее волосах — блестящими, как золото ланнистерских львов на стягах, которые полощутся на берегу в руках встречающих их лордов и городской стражи. Щеки Алисанны заливает румянец, алый, как ланнистеровские плащи. А у Бриенны щемит сердце непонятной тревогой, в шелке знамен ей чудится кровь, в искусно вышитых львиных когтях — угроза. Ей впервые в жизни хочется спрятать свою девочку на Тарте, среди его спокойных сапфйировых вод, увезти, убаюкать под южные напевы… Это чувство настолько сильно, что, стоя на палубе, она порывисто обнимает Алисанну за плечи и ловит ее взгляд. В глазах дочери нет ни страха, ни робости, ни удивления. Словно она знает, что возвращается домой. «Она — моя», — повторяет себе Бриенна. И не чувствует уверенности в своем сердце.