22 июня.
Антон не знает, сколько сейчас времени. Он уже битый час сидит у окна и наблюдает за домом, который интересует его последние сутки больше всего.
Шасту очень плохо, и даже это «очень» ещё мягко сказано. Но это его не останавливает. Ночные попойки с друзьями — конечно, очень здорово, но любишь пить и веселье, люби, как говорится, и похмелье.
К тому же Антон уже давно не ранняя пташка, какой он был в детстве. Теперь утро у него проходит более болезненно: пробуждение и подъем с кровати занимает минут двадцать, а то и больше, с лица не исчезают темные круги, а в мешках под глазами можно хранить несколько килограммов картошки. Пусть он и выглядел бодрым, но организм всё-таки потихоньку отказывал, так и напрашиваясь на лишние два часа дневного сна. Но вряд ли начальник одобрит, что ты спишь прямо на рабочем месте. А последние недели, когда Антон работал в режиме «нон-стоп», эти ранние пробуждения ещё сильнее бьют по нему. Но он не может засыпать, просто не имеет права, когда у его друга, походу, очень большие проблемы.
Он помнит, каким Арсений был в детстве. Прекрасно помнит, поэтому и боится за него. Антон думал, что с возрастом это все пройдёт, потому что Арсению все равно придётся снова и снова возвращаться в школу, потом несколько лет института, а затем работа. И везде Попов должен был находиться в обществе, хоть как-то контактировать с людьми. Но он, видимо, только и делал, что всю жизнь бегал от них, а теперь заперт. Заперт в себе, в своих мыслях и своём доме. И хуй поймёшь, как его оттуда вытащить. На какую клюнет приманку, и как много времени это вообще займёт. Шастун сейчас одно большое «не знаю», и от этого он уже готов херачить себя кулаком по лбу, в надежде вбить хоть какую-нибудь идею. Будто решение всей проблемы лежит на поверхности, но при этом оно так невыносимо недостижимо, что хочется рвать на себе волосы, наказывая за свою же беспомощность.
— Как же, сука, за две недели вытащить тебя из самого себя? — вопрос повис в воздухе, и Антон сидел, вслушиваясь в тишину, словно ожидая, как всевышние силы намекнут ему, дадут хоть малейшую подсказку, как в каком-то свящённом писании.
Но это не история из библии, да и Шастун не настолько верующий, чтоб сам Иисус, сопровождаемый пением ангелов, заговорил с ним. Поэтому он продолжает сидеть в тишине, тупо пялясь на этот злосчастный дом.
В голове продолжают всплывать воспоминания из прошлого: прогулки, разговоры, даже мимика и детский смех. И Антон удивлён, насколько сильно отпечатался Арсений в его памяти. Насколько детально его образ сохранился в его сознании. И казалось бы, уже прошло много времени, все воспоминания, должно быть, размылись, какие-то моменты затерялись в недрах памяти, но нет. Все воспоминания, связанные с Арсением, были словно рассортированы по полочкам в алфавитном порядке и в соответствии хронологии. Назови дату — и он распишет тебе все в малейших подробностях.
Разговоры, встречи, прогулки...
И тут его осенило, казалось бы, давно перегоревшая лампочка каким-то чудом снова зажглась над его головой, как в каком-то детском мультике.
Антон резко подскочил с места, в этот же момент пожалев об этом, и, пошатнувшись, оперся на стул, чтобы не наделать лишнего шума своим падением. Да и, в принципе, падать не хотелось. Больно же.
Надо было чуть медленнее.
На улице было немного прохладно, но Шастун этого вообще не замечал, упорно продвигаясь к своей цели под названием «Дойти до дома Попова, пока перед глазами окончательно не стемнело». Слишком много резких движений. Голова раскалывается, и, кажется, где-то на затылке уже появились первые трещины.
Звонок в дверь, который не менялся спустя все эти годы, и минуты долгого ожидания и непонятно чем вызванной отдышки. Ещё один звонок, ещё и ещё, пока не послышались маты из открытой форточки и щелчок замка.
— Шастун, блять, ты время видел? — вид у Попова был ещё хуже, чем у Антона. Даже неясно, кто действительно бухал до поздней ночи.
— Видел, поэтому и пришёл. Прогуляться не хочешь? — Шастун глупо улыбнулся, смотря, как сменяется непонимающее выражение лица Арсения на недовольно непонимающее.
— Тебе заняться нечем? Иди спи!
— Может, хотя бы в дом пропустишь? — вскинув брови, спросил парень. Его цель была далеко не «Разбуди Арсения и уйди восвояси», поэтому он либо добьётся выхода Попова из своей "резиденции", либо зайдёт в неё сам.
— Вот хули тебе не спится! — закатив глаза, парень шире распахнул дверь, приглашая Антона внутрь.
— После ночного веселья, голова не… О-о-о! — протянул он, поднимая с пола две пустые бутылки какого-то коньяка, — Не только мы, видимо, гуляли!
— Положь, где взял, и не трогай, — Шастун наклонился, поставив бутылки обратно на пол, и, подняв руки, медленно выпрямился. — Ты чего-то хотел? — по нему было видно, что он не спал всю ночь, но Антону тоже херово, поэтому по состоянию они наравне.
— Да, прогуляться.
— Я не хочу на улицу, говори сейчас.
— Но… что? Как ты догадался?
— Я тоже тебя давно знаю, Шаст, ты не настолько особенный, — Арсений тепло улыбается, убирая из-под ног парня эти злосчастные бутылки. — Так о чем ты хотел поговорить?
— Сначала на улицу.
У меня немного другие правила.
— Блять, ты как банный лист, приставший к жопе! — ругался он, но все равно снял с вешалки куртку.
— Какие сравнения, боже мой! Месье, вы случайно не поэт?
— Бонжур, ебать, пойдём гулять, — с чувством, будто цитирует стихи Пушкина, Арсений посмотрел вверх, подняв руку.
На секунду в комнате повисла тишина и тут же нарушилась мерными хлопками ладоней и еле различимым позвякиванием стукающихся друг о друга колец.
— Зачем так смешно? Прекращай, а то у меня уже живот болит! — без намёка на смех Шастун продолжал хлопать, наблюдая за таким же спокойным выражением лица Арса.
Привычная полу ухмылка, никогда не покидающая его губ, на лице ни малейшего намёка на улыбку. Зато глаза смеются. Смеются в пляшущих искорках и появившихся морщинках. Они тихо хихикают, и Антон готов поклясться, что он слышит этот смех, пусть и у себя в голове.
Могло бы пройти много-много времени, но Шастун, наверное, никогда не поймёт, почему Попов скрывает свой настоящий, по-странному забавный и до ужаса заразный смех. Что такого в выражении своих эмоций?
Хватит себя накручивать! Ты не настолько в себе замкнут!
— Так мы идём? — Арсений взглядом указывает на дверь.
— А, че, все? Продолжения не будет? — притворяясь расстроенным, Антон ещё больше горбится в спине, опуская плечи.
— За ночь насочиняю, и завтра продолжим, — он только закатывает глаза, направляясь к двери, но по пути останавливается, оглядывая Антона. — Тебе холодно не будет?
— Ну я же как-то дошёл, — и пожав плечами, Попов повязывает у себя на талии ветровку и открывает входную дверь, пропуская вперёд Шастуна.
— О, ты уже уходишь? Пока! — быстро протараторил он, и пока Антон не понял, что же произошло, закрыл дверь прямо перед его носом.
— Какой же ты ублюдок! — слышится недовольный голос за дверью, и Арсений не удержавшись, начинает смеяться. — Открой, блять, пока я к тебе через окно не вошёл! — послушав со стороны эти крики и сильные удары кулаками по двери, можно было бы подумать, что Антон сильно злиться. Ну если бы, конечно, каждый мат не приглушался смехом.
— Я говорил, что не хочу гулять? — победно улыбаясь, Попов стоял с гордо поднятой головой, будто ему сейчас дадут награду «Наёб года».
Повисла тишина. Удары больше не раздавались, не слышно было смеха или топтаний на пороге.
Ушёл? Серьезно?
— Шаст? — опустив руки, Арсений, чуть поддавшись вперёд, продолжал вслушиваться, надеясь поймать Антона с поличным, надеясь услышать хоть малейший шорох, намекающий на его присутствие.
Но все тихо.
Попов открывает дверь, смотря куда-то вперёд и думая увидеть у соседней калитки друга, но он как будто испарился.
— А я говорил, что могу и через окно? — раздалось прям у самого уха.
— Ёбанный в рот! Ты че придурок что ли?! — подпрыгнув на месте, вскрикнул парень, рефлекторно схватившись за волосы на затылке.
— Страшно?
— Уёбок, — Арсений напрасно думал, что Антон не заметил, как быстро тот убрал руку от затылка. Он заметил, просто не стал акцентировать на этом внимание.
— Так что, гулять? — теперь же Шастун стоял и победно ухмылялся, возвышаясь над другом. — И да, закрывай окна. Если я смог залезть, то другие подавно.
— Обязательно учту, — насупившись, Попов вышел на порог, чувствуя, как кожа покрывается мурашками от прохладного ветерка.
— Да ладно тебе дуться! — подтолкнув того локтем, засмеялся Антон, пытаясь успокоить Арсения.
«Черт, я, наверное, переборщил с этим розыгрышем. Тупой уебан!» — мысленно ругал себя он, наблюдая за парнем.
— Да все нормально. О чем ты так яро стремился со мной поговорить?
— О тебе. И я сейчас максимально серьезно, — Антон даже услышал, как Арсений сглотнул. Или ему просто показалось.
— И… что же тебя так интересует? — Попов запнулся и, кажется, начал нервничать чуть сильнее.
— Я боюсь, что ты неправи…
— Говори прямо, я не убегу.
Очень хочется, но я этого не сделаю. От тебя все равно никуда не денешься.
— Меня немного напрягает твоё состояние, — Антон постарался как можно мягче преподнести свою мысль, чтобы не наговорить лишнего, как он любил делать.
— И? — Попов не настроен сейчас болтать на такие темы. Если бы в нем было уже пол бутылки хорошего вискаря, то он бы ещё согласился. Но сейчас у него неприятное похмельное утро, которое, ко всему прочему, его вынудили провести на улице.
— И я… ну не знаю, переживаю, наверное… — сейчас единственное желание Антона заключалось в том, чтобы Арсений просто не смотрел на него, потому что он покраснел до самых ушей, как девчонка на первом свидании. А у них далеко не свидание, да и Шаст, вроде, не особо-то и девчонка.
Смотри куда угодно: под ноги, на небо, на бабочек, траву, цветочки, но только… сука…
Голубые глаза пронзали насквозь, но Шаст не мог повернуться, зная, что покраснеет ещё сильнее.
— Ты переживаешь? За меня? Странно…
— Почему странно?
— Ну мы долгое время не виделись, а потом и встреча была не из лучших, потому что я тебя просто послал, — Арсений тихонько хихикнул, снова прокручивая у себя в голове этот момент.
— Ну и что? Мы столько лет общались и многое друг про друга знали. Да, к этому моменту все могло сильно поменяться, но я считаю, что лучший друг, даже спустя время и полное отсутствие общения, не может стать просто знакомым или приятелем.
— Я твой лучший друг? — Антон, кажется, сейчас удивлён не меньше Арса. И определенно краснее помидора, да и в голове уже несколько раз успел назвать себя овощем.
— Ну д-да, — он запнулся, что не ускользнуло от Арсения и заставило его улыбнуться чуть шире обычного.
Я это сказал. Должно было стать легче, но пока нихуя не легче!
— И как лучшего друга, меня беспокоит то, как ты… — он пытался подобрать нужные слова, чтобы не звучать очень грубо, но ещё чтоб Попов понял всю серьезность его намерений, — себя ведёшь. Твой образ жизни, кажется, немного неправильный.
— Ты серьезно? Неправильный?
Все, пизда рулям, я сморозил что-то не то или не так.
— Это дерьмо, а не жизнь, — засмеялся Арсений, но это было больше похоже на легкую истерику.
Или все не так плохо.
— Как ты вообще так… хм… скатился?
— Очень быстро. Как окончил университет, я сразу же уехал из дома, потому что та обстановка давила на меня. Я совсем перестал понимать родителей, а они меня. В итоге мы все перессорились, и мне пришлось уехать. И вот уже два года живу тут, — он ковырял ноготь большого пальца левой руки, отказываясь поднимать взгляд, но продолжая глупо улыбаться.
— А ты работаешь или…
— Конечно, работаю! Я пишу разные статьи для какой-то газеты, иногда подрабатываю, помогая с рефератами или сочинениями. Я люблю работать с текстом и дома. И получилось даже совместить, а не выбирать что-то одно, — Арсений наконец-то взглянул на Антона, и его глаза даже заблестели от упоминания своей работы, будто он достиг таких высот, и ему есть чем гордиться.
— И тебе хорошо платят?
— Ну не прям хорошо, но на жизнь хватает!
— Я понял по вискарю, который ты распиваешь, — усмехнулся Шастун, вспоминая их встречу и чудом не разбившуюся бутылку Jack Daniels.
— Да это так, иногда балую себя. Правда, не очень часто, — потерев шею, засмеялся парень.
За эти несколько минут Антон успел уже тысячу раз пожалеть о том, что не взял с собой какую-нибудь куртку. Утро отличилось своим холодным ветром, пронизывающим до самых костей. И Шастун терпел изо всех сил, стараясь не трястись и пряча руки в карманы шорт.
— Господи, на, накинь, — Арсений снял с талии ветровку, накидывая её на плечи друга. — Не могу смотреть, как ты, долбоёб этакий, мёрзнешь.
— Спасибо! — просовывая руки в приятную ткань, Шастун до самого конца застегнул молнию, наслаждаясь приятным тёплом, которое излучала то ли сама ветровка, то ли её хозяин.
За разговором они даже не заметили, как неосознанно шли теми же путями, теми же тропинками, по которым гуляли в детстве.
— А тебе тут не одиноко? Просто ты живешь один, и здесь вряд ли найдётся какая-то компания.
— Нет, мне абсолютно нормально, — Арс смотрит на Шастуна, пытаясь убедить даже не его, а самого себя, что все действительно в порядке.
Врешь же.
Вру…
— А мне кажется, ты потихоньку сходишь с ума, — кто-то должен был это ему сказать. И лучше сейчас, пока можно все исправить, пока есть надежда.
— Нет, ты чего вообще такое говоришь? — опять этот смех, граничащий с истерикой, широкая улыбка, граничащая с слишком натянутой и неестественной, показное счастье, предназначенное для "выхода на люди" и граничащее с болью безысходности.
— Что вижу, то и говорю, — Антону стало немного не по себе от такой реакции друга, и он пускал все силы на то, чтобы не показать этого. — Арс? — но парень, отвернувшись, молчал и, тяжело дыша, ещё сильнее ковырял этот злосчастный ноготь. — Помнишь, мы в детстве очень много разговаривали? — ответа так и не последовало, только кивок. — Поговори со мной. Расскажи все, что можешь, я не буду давить. Просто поговори, — и пусть он не видит, но Шастун продолжает умоляюще смотреть на него.
Арсений остановился, повернувшись к Антону лицом.
Зачем оно тебе? Что ты собираешься делать?
Я хочу помочь. Просто позволь мне это сделать.
У Попова в голове столько вопросов, на которые Шастун, возможно, и смог бы ответить. Только он не умеет читать мысли, а Арсений не умеет их озвучивать.
— Да… отчасти мне одиноко, — теперь он не опуская взгляда, смотрел прямо в зелёные глаза, стараясь отвлечь внимание от едва заметно трясущихся кистей рук. — Понимаешь, — секунда, чтобы перевести дыхание, — мне не хватает друга, точнее собеседника. Человека, с которым можно говорить. Не высказываться о наболевшем, чтобы тебя только слушали, а именно говорить, вести диалог, — Антон пытался даже не дышать, чтоб своим сопением нечаянно не заглушить тихое бормотание, — Вот тут, — указательный палец левой руки уткнулся в лоб, и Арсений чуть повысил голос, — столько всего, что мне даже это деть некуда, — полу-сумасшедшая улыбка снова появилась на его лице, заставляя Шаста напрячься. — И все мысли, полученная информация, переживания копятся, как ненужное барахло в квартире какой-то старушки. И оно давит, — он чуть сильнее прижал палец, — давит так сильно, что я уже перестаю справляться. — он сделал паузу, убирая от лица руку. — Меня убивает мое же сознание, Шаст.
— И тебе нужна помощь, — это был не вопрос. Это было четкое утверждение и четко поставленная цель.
Отправная точка.
И Антон не собирался ждать согласия Арсения, он его уже получил. Его слова, взгляд, неуверенность, испуг и нервозность — одно большое «Помоги мне», которое не спутаешь ни с чем.
— Очень…
