Миссия невыполнима: выжить в другом теле.

      Ацуши казалось, идея сделать из директора ангела — лучшая идея, ведь он так хотел искупить свои грехи, наказывая никому ненужных детей. Так она поможет ему.       Взяв свой любимый нож, девушка подошла ближе. В глазах мужчины отчаяние напополам с безудержным весельем. В глазах мужчины угасающая надежда и страх. Сильный страх. Ацуши смотрит на него хищно, с капелькой ненависти. Хотя, с какой каплей? У нее в глазах океан черной, пугающей, но такой прекрасной ненависти, что кажется ты потонешь в ней, как в смоле. В глазах Ацуши бесконечная тьма и безмерное безумие. И это, чёрт возьми, за-во-ра-жи-ва-ет.       У Ацуши смех глубокий, с приятной хрипотцой и такой счастливый. У Ацуши смех безумный, отличающийся от смеха мужчины. У директора смех громкий, писклявый, пустой. У директора смех отчаянно-безумный. У директора смех страха.       Ацуши весело. Ацуши будетвесело. Будет тогда, когда она своими тонкими руками выпустит кишки этого человека и подвесит на них ангела. Падшего. С кучей грёхов. Он должен сдохнуть!       Должен. Должен. Должен.       Ацуши весело вырезать крылья на спине директора. Ацуши смешно от его криков. Громче. Громче. Громче. Ацуши упивается его визгами и отчаянным хохотом. Ацуши нравится ломать его кости. Ацуши не сумасшедшая. Ацуши мстит.       Сдохни. Сдохни. Сдохни.       А директору больно. Очень больно. А директор хочет лёгкой смерти. Или не хочет? Страшно-страшно-страшно. Ему весело. Очень. Правда же? Страшно. Больно. Весело. Он теряется в чувствах и смех-смех-смех. Он смеется. Пугающе. Безжизненно. Ками, если ты там, ответь, за что?       Ацуши тоже смеется. Смеется, когда с хрустом вырывает ему ребра. Смеется, когда через глотку вытаскивает кишки. Смеется, когда подвешивает на них мужчину. Смеется, но уже не так счастливо, ведь он умер. Умер от болевого шока, так и не прочувствовав все то, что чувствовала она 10 лет своей жизни в приюте. Но ничего. Она сполна насладилась его отчаянием. Его болью. Его смехом. Ей хватит.       Ацуши смотрит на висящий труп и не чувствует ни-че-го. Полное опустошение. Приятное. Она наконец-то сделала то, о чем грезила все свои 10 лет. Она спокойна. Она рада. Осталось только сжечь приют и оставить это место. Навсегда. Но у Ацуши есть дело. А как же. Дети, воспитатели. Она хотела их отравить? Ацуши передумала. Она их на колы насадит. Всех. До единого. Живописная картина выйдет, не правда ли? *       Ацуши встала с колен, вытерла свой нож от крови директора и тихо закрыла дверь. Прощайте, директор, пусть тьма вам дарует вечное мучение.       Девушка не спеша пошла к подвалу, где медленно сходили с ума ее воспитатели. Она чует их панику, их безысходность. Страх медленно застревает в горле комом и с глухим звуком падает вниз. Этот звук отдаётся по всему телу, и с молниеносной скоростью сообщает мозгу: Бежать! А бежать то некуда. От неё не убежать. От неё не спастись.       Гул отдаётся эхом в ушах. Тук-тук, тук-тук. Сердце болезненно трепетает, уверенно ускоряя свой темп. Тук-тук, тук-тук. Кажется, что оно сейчас выскачет из груди и сбежит. Глаза невольно начинают слезиться от нарастающего, где-то там, в груди, необъятного страха. Лёгкие невольно сжимаются под его натиском. Как же трудно дышать.И так жутко, что хочет закрыть глаза и впасть в глубокий сон, а наутро забыть это всё, как страшный сон. Но ты не забудешь, не проснёшься. Сегодня ты не уснёшь. И от этого становится так тошно-тошно, что хочется выблевать свой лишний орган, который продолжает трепыхаться в груди и не даёт бренному телу просто сдохнуть. Уймись, сердце! Перестань надеяться, что тебя пощадят. Просто перестань биться.       У Ацуши дыхание спокойное, размеренное. И грудь не сжимается в тисках, и сердце не хочет выскочить. Она удивительно безмятежна, как будто не она сейчас жестоко убила директора, как будто не она не убьёт их сейчас, как будто она просто на прогулке, а эти трупы, так, просто валялись на полу, и она не знает откуда они, и нет, она понятия не имеет откуда у неё этот нож, а также кровь на когда-то безобразно-сером платье. И от этого сравнения у людей, находящихся в подвале, тошнота медленно поднимается к глотке. Это аморально — считают они. Это бесчеловечно — считают они. Это у-жа-сно.       А Ацуши плевать. У неё атрофировалось чувство сожаления уже давно. И ей безразличны их крики, когда она одного за другим, точно в сердце, сажает на заточенные копья. И ей все равно, когда одна воспитательница, захлебываясь в своих слезах, умоляла пощадить ее детей, что проживают в этом приюте. Ацуши похуй.       Закончив с воспитателями, девушка позволила себе устало вздохнуть. Как они все её достали. Но осталось немного. Потерпи, Ацуши, потерпи.       Накаджима пошла дальше, к комнатам детей. Ну, ладно, она их пощадит и не станет будить. Она же не монстр (Ха-ха!). Пройдя все комнаты, она остановилась у одной двери. Дверь, которая вела в свою комнату. Тихонько открыв дверь, Ацуши усмехнулась, никто так и не занял ее кровать. Все боялись ее. У Ацуши всегда была чудовищная аура, она отталкивала. Аура хищника. Животного. Зверя. Ацуши даже рада этому, ведь многие боялись даже подойти.       Девушка печально улыбнулась. Ей было одиноко. Очень. Но, когда она подружилась с тигром, чувство безысходного одиночества прошло. У неё появился друг, который её никогда не оставит. А после тигра появилась тьма. Вечно нужная и вечно далёкая.       Девушка ещё долго могла размышлять о своей жизни, смотря на подымающийся огонь, но ей пора идти. Идти к новой жизни.

End Flashback.

      После того дня Ацуши добралась до Йокогамы. На украденные деньги из кошелька директора сняла себе более менее нормальную каморку, из которой в скором времени хочет переехать. Сперва она работала в одной забегаловке, где зарабатывала какие-никакие деньги. Обворовывала людей и не чувствовала никакого стыда. После начала работать в кафешке, где ей давали неплохие чаевые. Воровать она не перестала, и как хорошо, что она мастерски умеет скрывать следы. И две недели назад она начала работать программистом. Конечно, эта была та ещё муть. Пришлось воспользоваться связями (оказывается, та кафешка была популярны у многих высоких шишек), которыми она обзавелась, будучи работая в кафе. Сколько ей пришлось врать и использовать свои профессиональные уловки. Сколькими людьми она манипулировала и командовала, но делая это, конечно, так, чтобы они этого не знали. И это того стоило. Во-первых, она работает на постоянной работе, а во-вторых, не хило так платят, 450-500 тысяч иен* в месяц. Теперь она позволила себе отличную квартирку, и, наконец-то, нормальную одежду. В принципе, она довольна своей жизнь, и, Ками, как она рада нормально жить. Йокогама — отличный город, пока не встретишь мафию или ВДА, которые орудуют и днём, и ночью. Йокогама — прелестный город, пока полиция не трогает тебя, а тусуется она рядом. Йокогама — прекрасный город, пока ты не знаешь о бродягах и ворах (и эсперах, конечно). Йокогама… А что я там говорила? Йокогама — опасный, твою мать, город. Свалить отсюда к чертям подальше, ведь Йокогама давно является местом проживания группировок, и не только Портовой мафии, но и англичан, французов, китайцев и даже русских! Но именно своей опасностью Йокогама так привлекает всех. Всё-таки, Йокогама — лучший город.       Ацуши встала с твёрдой земли, всё же негоже марать свой новенький костюм, последний раз посмотрела на реку и пошла в сторону торгового центра, ей бы вещичек прикупить. И плевать, что в шкаф не лезет, и во второй тоже, ну и в третий… Так она четвёртый прикупит. Всё же стоило купить квартиру с гардеробной, но её жаба задушила*. Вот теперь и мучайся, Ацуши.       Дойдя до одной кафешки, девушка решила заказать кофе. Только зайдя в помещение, её, как будто ветром, обдало запахом свежезаваренного кофе и пряной выпечкой. Её стало мутить. Нет, не то, чтобы ей не нравится всякое хлебобулочное изделие. Хотя, так и есть. Ацуши просто ненавидит пончики, тортики и всякое сладкое дерьмо. Единственное, что из сладкого употребляет Ацуши — это сахар в кофе (редко), горький шоколад и, честно признаться, не может устоять от любого вида леденцов, кроме лимонного и апельсинного вкусов.       — Надо скорее заказать кофе, — буркнула себе под нос Накаджима, — и свалить из этого тошнотворно-сладкого тумана.       Молодая девушка, спрятав свою «вселенскую» ненависть к мучному под очаровательной улыбкой, не спеша подошла к барной стойке.       — Здравствуйте, — мелодичный, чуть дрогнувший голос эхом прошёлся по зданию, — мне, пожалуйста, один эспрессо с одной ложкой сахара.       Женщина, стоявшая за стойкой, равнодушно пожала плечами и отдала заказ баристу, — Будете ещё что-то брать?       — Нет, благодарю, — отрицательно покачала головой Ацуши, украдкой смотря на внешность человека, застывшего в одной позе. Равнодушные глаза цвета аквамарина* смотрели вдаль; густые, иссиня-чёрные волосы были заплетены в неаккуратную косу; слегка подзагорелая кожа и тонкие губы, подкрашенные прозрачным блеском. Усталый вид делал женщину старше своего возраста, а, неподходящая по размеру, одежда отталкивала людей своей серостью. Нет, Ацуши не скажет, что она ужасна или прекрасна. Она обычная, такая же, как все. Только глубокие голубые глаза создавали этот образ запоминающим. Люди, смотревшие на неё лишь раз, запоминали эти глаза… но только глаза. Весь остальной образ расплывался, и в конце концов растворялся. И только глаза, чистые, как море, оставались в памяти. Ацуши думает, что, когда люди смотрят на неё, на её глаза, говорят, что они их где-то видели, но, так и не вспомнив, смеются: «обознались». А они не обознались, они забыли. А женщина улыбнется уголком губы и подтвердит их слова, так и не сказав, что они заходят в это кафе каждый божий день и видят её глаза. Нет, она им не скажет, ведь ей уже всё равно.       — Девушка, ваш кофе, — безразличный голос вывел из дум. Ацуши примет кофе, последний раз посмотрит на неё, внимательно, изучающе, как на подопытную мышь, скажет «спасибо» ещё раз и уйдёт, так и не увидев, как вздрогнёт та женщина, как необъяснимый страх отразится в глазах, делая их на пару тонов темнее. Но Ацуши не надо видеть его, она чувствует. Ацуши больше никогда не зайдёт в это кафе.       Длинные волосы девушки развивались на ветру, мешая ей нормально пить кофе. Сколько раз она обещала себе отрезать эти чёртовы волосы, но никак рука не поднималась. Остановившись около лавочки, положила кофе на скамейку, взяла в руку волосы и сделала пучок, не убирая чёлки. Ацуши не знает почему, но ей нравится косая чёлка на бок.       Девушка села на лавочку и начала пить кофе. Солнечная погода, приятный ветерок и ароматный кофе — что может быть лучше? Только, если ты лежишь в куче денег с кучей яблок. Только бумажная зелень на кредитке, а яблоки дома.       Ацуши сидит и думает. О кофе. Он горький, да, одной ложки не хватает, но для неё это предостаточно. Первый глоток самый горчащий, остаётся на языке до конца, он, как прошлое, такой же едкий, но в этом и есть своя прелесть первого глотка. Ты его почувствуешь один раз, и взяв ещё один, не будет той меланхолии, которая на кончике языка и у самого основания, у горла. Хочется сделать второй глоток.        Второй глоток у Ацуши ассоциируется с настоящим, оно уже не так горчит, но сахар всё ещё на дне. Он приятный. Но не настолько, чтобы надолго продлить это удовольствие. Он не остаётся в памяти, а быстро уходит вглубь, дожидаясь, пока о нём вспомнят. Незаметно смягчая горесть от первого глотка и подготавливая к следующему глотку, он остаётся в промежутке. Именно он и нужен. В этом его прелесть. Третий глоток делать не сильно и хочется.       Третий глоток — будущее. Такое же сладкое, как и мечты. Ацуши хочется, ни смотря на свой цинизм, верить, что будущее будет приятным. Третий глоток, и как-то не хочется больше пить, ведь достиг предела. Следующий — будет слишком сладким, как когда-то давно ещё не разбившиеся надежды. Будет слишком приторным, как всё те же самые мечты. И от этого так тошно. Но Ацуши допьёт, ведь хочется окунуться в это. В мир, где всё такое… сладкое. А потом допить. И взять новый кофе, только без сахара. Ей хватило одной кружки. Она не хочет в этом утопиться. И в этом тоже своя прелесть. Всё таки, одной ложки предостаточно.       Ацуши встанет с лавочки, выкинет пустой стакан и пойдёт дальше. В новый день.       Пожалуй, завтра она заварит кофе дома. Вручную. Без сахара.