***
Когда утих стук каблучков белокурой посетительницы, спешившей домой по разогретой солнцем мостовой, Джун раскрыла толстую тетрадь на кольцах, чтобы внести в неё выручку — начало дня было многообещающим. После этого, убрав в сторону чернильницу и перо, она вернулась работе над ловцом снов, но не успела сплести и пару кругов, как входная дверь резко распахнулась. В магазин пулей влетела наряженная в яркий сарафан девчонка с черными, словно смоль, косичками, — с виду ей было лет восемь-девять, не больше. На прилавок она положила перевязанный лентой свёрток из ярко-салатовой ткани, мерцающей в свете масляных ламп и свечей. Замерев рядом с ним, малышка пыталась отдышаться. — Доброе утро, — приветливо обратилась к ней Джун, вновь откладывая в сторону свою работу. — У тебя что-то стряслось? Где твои родители? Девочка вскинула голову, огляделась и, нахохлившись, скрестила руки на груди. — Да, стряслось. И родителям об этом знать не надо. Где предсказатель, который работает с тобой? Там, в свёртке, сладости с графской кухни… Едва не прыснув со смеху, Джун многозначительно почесала затылок. Говорила ей покойная тётушка, чтоб она понастойчивее намекала Азре на замужество, пока у неё не появились молоденькие конкурентки. Но вот чтоб они были настолько моложе? — К сожалению, он в отъезде. Может быть, я смогу тебе чем-нибудь помочь? — Гадать умеешь? — деловито потеребив кончик косички, поинтересовалась юная особа. — А то, — невозмутимо ответила Джун, смекнув, что это её шанс кое-что разузнать о посетительнице и её родителях, которые, вероятно, сейчас ищут её по всему городу и места себе от волнения не находят. — Прекрасно! — захлопала в ладоши девчонка и, подхватив свёрток, протянула его Джун. — Оплата после сеанса, — жестом остановила её волшебница, приглашая следовать за собой в занавешенную шторой комнату в глубине магазина. Но девочка лишь махнула рукой: — Да я на прилавке оставлю. В раскладах на судьбу и отношения Джун было далеко до мастерства Азры. Но её прогнозы на удачу и возможные риски всегда были достаточно точны. К ней обращались за предсказанием заядлые игроки Везувии перед конными бегами или рыцарским турниром, чтобы узнать, благоволит ли им госпожа фортуна в нужный день или нет. Она и сама была не прочь сделать ставку на скачках, если карта дня обещала, что риск окупится с лихвой. И в этом даже не было обмана, ведь таро не могли назвать ей победителя, и в исходе состязания нельзя было быть полностью уверенной. Но вот сейчас она была готова поспорить на сотню серебряных монет, что у маленькой клиентки какие-то проблемы дома и она сильно рискует получить за что-то ремня. Пока та присаживалась, Джун разглядывала знакомые карты. Эта колода была её гордостью, хоть и уступала в красоте творению Азры, красочно изобразившего архетипы арканов в облике зверей и птиц. Её таро с простой, немного детской графикой была почти классическими — за исключением того, что каждая масть соответствовала своему времени года, а фоном каждой карты служил вид какого-либо места Везувии. Сильную связь с родным городом Джун чувствовала столько, сколько себя помнила. Широкие праздничные улицы и узкие таинственные переулки, роскошно украшенные площади, людный рынок, вид на дворец, корабли у причала, старое кладбище, собор, кареты богачей, лачуги нищих, арена колизея — всё то, что делало Везувию Везувией, помогало ей слышать, что говорят арканы. — Назови своё имя, пожалуйста. — Лика… — девочка сделала серьёзное лицо. — Малика Санти. — Сосредоточьтесь на волнующем вас вопросе и снимите колоду левой рукой, госпожа Санти, — попросила Джун, решив дать малышке возможность почувствовать себя ценным и уважаемым клиентом, обратившись к ней на «вы». Помедлив пару мгновений, девочка сделала то, что просили, сохраняя всё то же убийственно серьёзное выражение лица. Но ровно в тот момент, когда на стол рубашками вверх легли три карты, из-за занавески прозвенел дверной колокольчик. Судя по звуку шагов, порог торгового зала переступили двое. Глухие гулкие шаги больших ног, обутых в сапоги с железными набойками, явно были мужскими, а лёгкий, немного нервный стук каблуков принадлежал его спутнице. — Видите, госпожа, здесь никого нет, — устало пробасил мужчина. — Как же — нет? Прохожий видел, как моя дочь вбежала сюда… — взволнованно возразила ему женщина и ахнула. — Это же отрез парчи из моей мастерской! Взгляд Малики замер и, прижав палец к губам, она медленно сползла под стол. Джун тяжело вздохнула, бросив взгляд на карты, и поднялась со своего места. Сосчитав до трёх и сделав глубокий вдох, чтобы унять тревогу, она отодвинула ткань и, выскользнула из-за занавески, сразу же учтиво поклонившись черноволосой незнакомке, одетой в дорогое платье с глубоким вырезом и вышитыми перламутром шифоновыми рукавами, и городскому стражнику, который её сопровождал: — Добро пожаловать в магазин волшебных товаров, госпожа, — тут и расклад был не нужен, чтобы понять, кто из посетителей важнее. — Я могу вам чем-то помочь? Обычно Джун не задавала посетителям этот вопрос: когда она ещё только училась работать с клиентами, многие из них, отвечая на него, просили наколдовать им денег, везения или любви, путая магию с шарлатанством, которое, пользуясь чужой болью, сулит людям невозможное. Но сейчас он казался вполне уместным. — Да, — сухо ответила женщина, развернувшись к волшебнице. — Если моя дочь Лика спряталась в вашем магазине, будьте так любезны, проводите меня к ней. Джун вздрогнула от неожиданности, когда девчонка, услышав это, громко шикнула за её спиной из-под стола. — Я все слышу, Лика! Ты здесь, точно здесь, — устало закатив глаза, резюмировала незнакомка и решительно шагнула к Джун, заглядывая ей через плечо. — Не стану вам врать, это была не кошка, — ответила та, скрестив руки на груди, но отходить в сторону не спешила. — Сколько? — вскинутая бровь вверх и появившийся в руках из ниоткуда кошелёк, заставили Джун изрядно удивиться. — Моё имя — Ромина Санти, я главная белошвейка графини. Вы ведь ждете вознаграждения? Скажите, сколько — и вы его получите. — Я, конечно, не хочу лезть в чужие дела, но вы сейчас ставите мою клиентку в неловкое положение, — Джун смущённо взъерошила чёлку, отступая в сторону. — Денег не надо, только не браните Лику — она сильно переживает. — Я и не собиралась бранить её — по крайней мере, за платье графини, на котором остались следы чьих-то вымазанных в варенье шаловливых рук, — госпожа Санти драматично вздохнула, жестом попросив стражника подождать за дверью на улице, а он, совершенно скисший, наблюдая за семейными сценами, был только тому и рад. Белошвейка прошла к столу, однако, поднять скатерть не решилась. — Неправда! — возразила Малика из своего убежища. — Ты всегда бранишься, когда кто-то портит твою работу! Ты вчера так кричала на швею за то, что она пришила рукава не теми нитками. Лицо главной белошвейки графини залилось краской. — Лика, но это же моя обязанность, — ответила она с едва заметной горечью в голосе. — Если я буду плохо справляться с ней, то наша семья потеряет своё место при дворе. Девочка громко шмыгнула носом из-под стола и притихла. Госпожа Санти с ожиданием посмотрела на Джун. — Скажите, что вы не сердитесь, — произнесла волшебница шепотом, на что белошвейка неуверенно улыбнулась: — Лика, я держусь за это место только для того, чтобы ты ни в чём не нуждалась… — Неправда, — тихо отозвалась девочка. — Ты очень любишь свою работу и платья, которые шьёшь для графини, только поэтому и готова работать над ними часами напролёт. — Так значит, ты всё испортила нарочно, чтобы отвлечь меня от мастерской? — в голосе женщины прозвучало искреннее сожаление, но ответа, кроме обиженного сопения из-под стола, не последовало. В тот момент Джун поймала себя на мысли, что прекрасно понимает чувства городского стражника, и, пожалуй, не отказалась бы выйти к нему, обменяться свежими сплетнями или пропустить по стаканчику имбирного лимонада у ближайшего уличного лотка с напитками. Однако её совершенно не прельщала перспектива закрыть магазин раньше положенного времени, ведь день начался чрезвычайно удачно. Но решение проблемы пришло на ум само собой, как только ей на глаза вновь попались карты, лежавшие на столе. — Я не умею ладить с детьми, — подмигнув госпоже Санти, произнесла Джун серьезным тоном, и приподняла край скатерти, — поэтому, Лика, извини, но нам придётся беседовать как взрослым. Ты же оставила мне предоплату за гадание — тот свёрток со сладостями на прилавке, так? Девочка вылезла из-под стола и вышла в зал. Казалось, она забыла о своей проблеме и деловито кивнула в ответ, наверное почувствовав себя важным клиентом. — Так что надо завершить сеанс предсказания, — улыбнулась ей Джун, подавая руку. — Верно, — добавила госпожа Санти, — Я вам не помешаю? Они вернулись за стол уже втроём. Расклад был очень хорошим — десятка и дама денариев: последнюю было нетрудно связать с белошвейкой графини. И Солнце, так же в прямом положении, сулившее возможность понять ситуацию и прийти к согласию и примирению. — Видишь, даже карты говорят о том, что твоя мама не врёт и не станет тебя бранить, — подвела итоги Джун, собирая колоду. Лика смущенно улыбнулась, когда госпожа Санти крепко её обняла.***
К полудню воздух стал тяжёлым, напитанным предвкушением дождя. Перевернув табличку на двери, оповещая таким образом покупателей о перерыве, Джун сосредоточенно отсчитывала цветные косточки на больших счётах. Зелья для душевного спокойствия, травы и минеральная пыль, несколько маленьких амулетов и три сеанса предсказания — солидная выручка. Такое бывало не каждый день: в иное время и за сутки никто не заходил. Хотя в такие обычные дни тоже хватало дел: можно было пополнить ассортимент или же провести генеральную уборку. Дверной колокольчик заставил Джун оторваться от своего занятия, чтобы посмотреть, кого же принесла нелёгкая в её заслуженный перерыв. — Добрый день. Мы закрыты, но если дело срочное… — откладывая в сторону счёты, но ещё не успев перевести взгляд на дверь, произнесла она. — Очень срочное, — ответил родной, до сладкой дрожи знакомый голос. — Вы даже не представляете, насколько. Джун ещё не успела подняться из-за прилавка и увидеть человека, стоявшего на пороге, а на её секунду назад сосредоточенном лице уже невольно появилась глупая влюблённая улыбка. — Вижу, добрый странник, вы приехали в Везувию издалека, — произнесла она, подыгрывая Азре и глядя на него со спокойным дружелюбным ожиданием, как смотрела бы на любого незнакомого ей человека, пришедшего в магазин. — Должно быть, вы и впрямь очень спешите. — Спешу, — он улыбнулся ласково и немного устало, оставляя на вешалке дорожный плащ и шляпу с длинным пестрым пером, а на полу — сумку, из которой тотчас же выползла Фауст. — Можно сказать, это вопрос жизни и смерти. Волшебница вышла из-за прилавка и замерла в нескольких шагах от него, как и полагалось, не нарушая личного пространства посетителя: — Вас сглазили? Наложили проклятие? — Боюсь, что да, — вздохнул Азра и сделал шаг навстречу. Озорная улыбка сделала заметными ямочки на его щеках. — Полтора месяца вдали от любимого человека — это же страшное проклятие, верно? Джун сочувственно кивнула, завороженно глядя на него, но вместо тысячи поэтических слов о любви выдала: — Ох… Понимаю вас, прекрасно понимаю. В первую неделю разлуки о пушистой светлой шевелюре любимого мне напоминал каждый одуванчик. Азра негромко прыснул со смеху, прикрыв губы ладонью. — Но я смогу снять с вас это проклятье, — сообщила Джун, чуть склонив голову к плечу, посмотрела на него с дружелюбным вызовом и почувствовала, как щёки заливаются краской от того, что с языка вот-вот сорвётся очередная глупость. — И… Не только его. Шаг навстречу, ещё один и вот они — долгожданные объятия и тепло, которым невозможно пресытиться. И как сводит с ума аромат его кожи, смешанный с запахами костра и дорожной пыли. Ласковые ладони осторожно ложатся на плечи, а затем скользят по её спине, заставляя чувствовать тягостную и сладкую дрожь даже от такого легчайшего прикосновения. — Значит, моя судьба в надёжных руках, — с улыбкой ответил Азра ей на ухо, крепко прижав к себе. — Вот только работа волшебницы моего уровня стоит недёшево, — изо всех сил стараясь сохранять в интонациях прежнюю деловитую невозмутимость, довела до его сведения Джун. — Она бесценна, — сорвалось с губ Азры почти шёпотом и гораздо серьёзнее всего сказанного ранее. — Возвращаться к тебе — бесценно. Джун застыла, растерянно глядя в фиалковые глаза, глубокие, как горные озера. Сколько бы часто Азра ни говорил, как дорожит ею, ей было трудно сжиться с этой мыслью. Не потому, что не верила его словам — потому что не верила своему счастью. Не первый год они учились друг у друга магии, делили хлеб, кров и постель, и, казалось бы, подобные слова в такой ситуации были вполне естественны… Но сердце от них всякий раз замирало в груди на мгновение, пропуская удар, а после — до краев переполнялось теплом. И так много было этого тепла, что казалось, вот-вот расплещется и согреет целый мир. — Встречать тебя на пороге — вот что бесценно, — прошептала Джун, и осторожно, словно любимый был эфемерным волшебным видением, которое сознание рождает на границе сна и яви, и которое можно разрушить неосторожным взмахом ресниц, провела кончиками пальцев по его щеке. — Каждый миг рядом с тобой бесценен. Я люблю тебя, Азра. Не сводя с неё сияющего счастьем взгляда, он мягко перехватил её руку и коснулся губами запястья. — Ты — моя жизнь, Джун… А на улице тяжёлые капли воды ударились о ступени крыльца и деревянную вывеску. Он ведь обещал ей вернуться с первыми дождями…***
Открыв глаза, Джун не сразу сообразила, какое время суток. Трудно было сказать наверняка, сколько времени они с Азрой провели в постели: осторожные, неторопливые поцелуи сменяли горячие ласки, после отчаянной, почти бесстыдной близости были нежные, умиротворяющие объятия, а за рассказами о золотых пляжах Пракры и свежими городскими новостями наступала драгоценная тишина, нарушаемая лишь шелестом дождя за окном да биением двух сердец. Они успели истосковаться по каждому появлению друг друга, по каждому доступному им двоим способу быть единым целым. Оттого Джун так отчетливо ощутила в момент пробуждения, что она одна и в постели, и в комнате. И ещё — из-за того, что за несколько часов дрёмы огонь в очаге погас и помещение успело выстыть. Всё, что делало жилую комнату на втором этаже, над магазином, такой уютной, терялось в полумраке. И Джун пришлось немного напрячь глаза, чтобы разглядеть знакомые очертания причудливой разноцветной росписи на стене, бумажных фонариков под потолком, книжных полок и рабочего стола, на котором деревянные фигурки птиц и зверей нашли свое место среди свитков, фолиантов, алхимической посуды и множества полезных волшебных мелочей. Сквозь щель между неплотно задёрнутыми шторами виднелось темнеющее небо, затянутое тяжёлыми облаками. Город застыл в сизой дымке, и свет в чужих окнах мерцал перламутром за стеной весеннего дождя. Изредка вдалеке раздавались раскаты грома, но было совсем не страшно — шёпот косых струй в ветвях жасмина, удары крупных капель о кровлю, плеск воды в лужах на каменной мостовой успокаивали, нагоняя умиротворенную сонную негу. Несмотря на это, голодный желудок напомнил о себе. Сладко потянувшись, Джун откинула одеяло и подняла небрежно брошенный на полу камиз. Тонкая ткань, скользнувшая вдоль тела, прохладный пол под ногами, знакомые шаги по лестнице. Скрипнула дверь — и на пороге появился Азра, в небрежно надетой на выпуск белой рубахе и с миской крупной черешни в руках. Фауст серебристым чешуйчатым браслетом обвилась вокруг его запястья и с нескрываемым интересом смотрела на ягоды. — Ох, уже проснулась? Полагаю, сюрприз не удался… — констатировал он и, улыбнувшись тепло и искренне, сделал шаг ей навстречу. — С тобой каждый день полон неожиданностей и похож на праздник, — возразила Джун, прильнув к нему и коснувшись губами его щеки. — Когда ты успел за ней сходить, да ещё в такой ливень? — Мы с тобой забыли перевернуть вывеску, — в фиалковых глазах волшебника появился весёлый блеск, — Поэтому, когда дождь немного стих, в дверь постучал торговец фруктами, живущий неподалёку. Он сказал, что ты его постоянная покупательница. — Любить черешню — не порок, — Джун в шутку легонько толкнула его плечом. — Но даже я с такой миской не справлюсь. Поможешь? Азра кивнул в знак согласия и, притянув её к себе свободной рукой, оставил нежный, невесомый поцелуй у её виска. Отступив в глубь комнаты, Джун опустилась на одно колено перед очагом. Из-под руки вырвалась вспышка пламени — чуть менее аккуратная и выверенная, чем обычно. Вспыхнули поленья, разгораясь жаром. Щеки залились краской — такие простые проявления чувств всегда пробирали сильнее слов и признаний, проникали под кожу, и она чувствовала себя любимой ясно, остро, беззащитно — словно Азра принёс не миску черешни, а бросил к её ногам своё собственное живое, пульсирующее сердце.