***
Комната успела выстыть за ночь, и Джун поёжилась, ступив босыми ногами на холодный пол. Потревоженная движением Фауст выбралась из своего гнезда, обустроенного между подушками, и бесшумно свернулась кольцом подле своего хозяина. Плотная ткань штор рассеивала утренний свет, на пушистых волосах Азры и на бронзовых высоких скулах мягко сияли его золотисто-розовые отблески. Бледные ресницы дрогнули, когда Джун задержала взгляд на его лице, безмятежном и беззащитном. Всякий раз, видя его таким, она ловила себя на том, что ей хочется дотронуться кончиками пальцев до его смуглой щеки, коснуться его мягких, красиво очерченных приоткрытых губ своими, почувствовать его дыхание своей кожей. За всё то время, что Джун помнила себя, у неё ни с кем не было подобного опыта, однако, такое желание не пугало её и отчего-то ощущалось естественным и правильным. Фауст подняла голову. Сквозь змеиное шипение на грани реальности и воображения можно было легко разобрать слова, если слушать не ушами, а разумом. — Холодно! Джун приложила палец к губам, призывая её не тревожить тишину: — Т-с-с! — С-с-с-с! — змейка высунула тонкий язык, словно передразнивая её. Тяжёлый, прерывистый вздох вырвался из груди спящего Азры. Джун замерла, глядя на его питомицу с укором. Осторожно, чтобы не потревожить сон своего наставника ещё больше, она поправила сползшее с его плеча одеяло, а затем, набросив поверх тонкой рубашки пеструю шаль, спустилась вниз по лестнице. Сквозь маленькое витражное окно солнечные лучи падали на дощатый пол тесной кухни, бросая под ноги яркие цветные пятна. Джун приоткрыла дверь, ведущую на задний дворик, и по ногам сразу же потянуло прохладой, хотя в свою очередь свежий утренний воздух приятно бодрил разум. Дрова и воду Азра всегда приносил с вечера, поэтому она сразу затопила печь, и, пока над огнём закипала вода, протёрла стол. Затем полила растущий в горшке у маленького обеденного стола цветок и вытерла пыль с его листьев, после этого разложила по порядку столовые приборы, перебрала полотенца и прихватки, отложив отдельно те, которым пора было отправиться в стирку… На кухне никогда не было вопиюще грязно — как-никак, в доме жили два волшебника и им было нетрудно убрать за собой, а с помощью магии, к примеру, посуда сохла намного быстрее. Но в ту минуту Джун был нужен порядок, чтобы не думать о том, что вечером она вновь останется одна в доме среди безбрежного океана подступающей к порогу темноты. Чистая посуда, расставленная по цвету кромки, свежие полотенца, вымытые до блеска столовые приборы — и всё на своих местах. Так было спокойнее, словно чистота была оберегом от сумбурных мыслей, страхов, смятения. Джун была хорошей ученицей: не только осилила грамоту, счёт, множество бытовых навыков и заклинаний, но и привыкла терпеливо ждать, не давая волю тревоге и недоверию. Когда ей становилось не по себе, она занимала себя домашними хлопотами, и, пока этот по-детски наивный ритуал работал, возвращалась к нему вновь и вновь — лучше так, чем как в ту ночь, когда Азра первый и последний раз видел её в слезах.***
В первый год её жизни с чистого листа, когда Везувию накрыла смутная тень зимы, заморозки выдались ранние. Снега не было, но лужи на улицах с вечера покрывались тонкой корочкой льда, а утром, до восхода солнца, потускневшую лужайку на заднем дворе устилал серебристый иней. В ту ночь за окном царила глухая, беспросветная мгла и небо было таким тёмным, что даже с людных улиц, залитых светом фонарей и окон домов, сквозь рваную пелену сизых облаков на нём были заметны колкие холодные созвездия. Вода, тихо плескавшаяся в канале под узким мостом, казалась Джун голодной чёрной бездной. Она стояла опираясь на перила и кутаясь в пёструю шаль. Ладони, сжимавшие деревянную перекладину, уже свело судорогой, а пальцы закоченели, в то время, как по щекам катились немые слёзы. Уже прошло больше полугода с тех пор, как она очнулась, не помня о себе ничего, как она ползала по полу, пытаясь подняться на ноги, словно жалкий пьяница. Нечленораздельные звуки сменила нормальная речь. Азра уделял ей больше времени и внимания, чем иные горожане собственным детям. Он объяснял, как ухаживать за собой и как правильно носить одежду, как наводить порядок в доме и вести себя с посетителями в магазине. Когда мастер был дома, они всегда готовили вместе пищу и читали книги. Именно он познакомил Джун с Везувией, рассказав, какие опасности и радости таит город, где можно купить что-то нужное или найти врача и многое, многое другое. Непослушные, неловкие руки подмастерья уже научились резать хлеб, взбивать шарлотку, пересчитывать дневную выручку на счетах с яркими разноцветными косточками… Вот только магия давалась им с трудом — днём Джун вновь провалила урок, не сумев создать даже крохотный сгусток огня. Вспышка, ещё одна — и всё. Глухо. Бесполезно. Бессмысленно. И чем больше она пыталась, тем сильнее нарастала головная боль, пока не стала такой ощутимой, что Азра заметил, как затуманился взгляд его ученицы и как её лоб покрылся болезненной испариной. Она уже еле держалась на ногах, и он отвёл её наверх, напоил водой, укрыл одеялом и пробыл рядом до тех пор, пока в дверь не постучали. К мастеру пришёл клиент за предсказанием, и тогда ноги словно сами увели подмастерье за порог, через чёрный вход. К тому моменту головная боль немного утихла, а на свежем холодном воздухе — почти отпустила. Обычно Джун не уходила без разрешения дальше рынка, но сейчас оказалась в нескольких кварталах от дома. Ей хотелось побыть в одиночестве, и чтобы Азра не видел её в слезах. Он говорил, что ей многое под силу, но порой казалось, что он сам не до конца в это верит. Хотя он мог и просто ошибаться. Джун ведь почти ничего не знала о нём, чтобы беспрекословно верить на слово. Меньше ей было известно лишь о самой себе. А ещё меньше — о том, как жить дальше, что делать со своей бедой и со своим страхом превратиться для мастера в непосильную ношу. Вдруг за спиной послышались лёгкие торопливые шаги. Джун вздрогнула — она почти всегда без ошибок узнавала эту походку. — Вот ты где, — на плечи легли тёплые ладони наставника, и она инстинктивно нахохлилась, пряча от него лицо. В полумраке улицы почти ничего не было видно, но это и к лучшему. Голос Азры звучал встревоженно. — Слава богу, нашлась… Прости, пожалуйста, надо было погасить фонарь, чтобы прохожие не думали, что мы открыты. — А кто приходил и чего хотел? — Дочь каменщика с соседней улицы — просила спросить у арканов, будет ли она счастлива со своим женихом. — Понятно. Джун поморщилась. Обычно, когда дело касалось серьёзного поворота в жизни клиента, мастер делал большой расклад. С таким вполне можно было подождать до утра, но они никогда не гнали прочь никого из посетителей. Дворянин, одержимый апельсинами, дама, которая интересовалась, сможет ли у неё появиться ребёнок из ячменного зерна, младший сын, которому оставили в наследство лишь одного кота — хороший предсказатель не прогонит даже таких клиентов, если им и впрямь надо разобраться в запутанной жизненной ситуации. Но кто бы знал, как Джун устала от чужих проблем. Большинство приходит к волшебнику, чтобы заглянуть в будущее, полагая, что его собственная беда — самая страшная на свете, возводят её в абсолют, назначают мерилом всех мировых горестей. И невдомёк им, что сам предсказатель бьётся, как рыба об лёд, чтобы поднять на ноги бесполезную ментальную калеку, страдающую амнезией. Слёзы снова подступили к горлу спазмом, и Джун не могла ничего ответить. Да и что тут скажешь? Азра развернул её, безвольную и покорную, словно тряпичная кукла, лицом к себе и заключил в объятия, порывисто, отчаянно прижавшись к ней. Но уже в следующий миг сделал шаг назад, почувствовав холодный влажный след от слезы на чужой щеке. — Ты… Ты плачешь из-за того, что я оставил тебя ради клиента? В такие моменты в голосе наставника была слышна вина вперемешку с горьким сожалением и страхом. Джун было больно от того, что она заставляет его чувствовать такое. В этом мире у неё не было никого, кроме Азры. Но от мысли, что это может быть взаимно, становилось не радостно, а страшно. Оттого она была честна и поставила на карту всё, что наполняло её жизнь смыслом. Она решилась рассказать правду и оставить выбор за мастером, даже в тот момент, когда от чувства собственной бесполезности и слабости ей не хотелось жить. — Нет, это из-за урока, — от слёз пересохло в горле, но подмастерью нужно сказать это вслух, чтобы не мучить наставника молчанием, не терзать неизвестностью. Не глядя ему в глаза, она спрятала заплаканное лицо, уткнувшись в небрежно обернутый вокруг его шеи шарф. — Джун… Он произнёс имя с болезненной нежностью и осторожно провёл рукой по её коротко остриженным непослушным тёмно-каштановым волосам. — Ты говоришь, что я способная, а я не могу сотворить даже такое простое заклинание. И голова… — она оборвалась на полуслове, судорожно глотнув холодного воздуха. — Это повторилось снова. Мастер слушал её очень внимательно. На пару мгновений между ними в ночном колком воздухе повисло молчание, пока он подбирал верные слова. — Это была моя ошибка, — наконец ответил Азра. — Когда ты смогла погасить огонь магией, я поторопился дать тебе новое задание, не оценив, насколько оно сложнее. Мы попробуем ещё раз, через неделю или две, когда наберёшься сил и почувствуешь, что готова. — А если я этого не почувствую? — Джун отстранилась назад, к перилам. «Буду ли я нужна тебе тогда?» — осталось несказанным. Но на лице Азры на миг промелькнула тень удивления и испуга. Казалось, он это почувствовал, словно не озвученный вопрос застал его врасплох, попав в точку, задев за живое, зацепив глубоко скрытые опасения. — Давай не будем спешить с такими предположениями — они всего лишь питают твои страхи, — попросил он, стараясь не терять присутствия духа. — Если тебя тревожит будущее, лучше спросим о нём у карт. Он бережно взял её за руку, и Джун захотелось спрятаться, раствориться целиком в его тепле, на которое у неё не было права. Теперь уже он оставил выбор за ней: плыть по течению, качаясь на волнах своего горя и упиваться своей печалью дальше, или взять себя в руки и сделать шаг к тому, чтобы разобраться в происходящем. Джун слабо улыбнулась и кивнула. Мастер хорошо знал человеческую натуру и цену надежды, которую могло дать предсказание. Он умел безболезненно погасить чужую тревогу, и интерпретируя то, о чём говорят карты, помогал вопрошающему найти в себе смелость принять решение. В тот момент это была лучшая помощь из всего возможного. Рука об руку они добрались до магазина по спящим улицам. Фонарь у двери не горел, сигналя прохожим, что на сегодня магазин волшебных товаров уже закрыт. Заклинание, запиравшее дверь, поддалось без труда. В помещении царил полумрак, и только в маленькой комнате за цветной занавеской, где картам таро задавали вопросы, горела тусклая лампа. Волшебники сели за стол, друг напротив друга. Азра сосредоточенно перетасовал свою колоду и поднял внимательный взгляд на Джун, спрашивая, готова ли она. Всё как обычно: снять карты, выкинуть из головы лишние мысли и сосредоточиться на интересующем вопросе. Но подмастерью было непросто его сформулировать. Азра учил, что верно поставленный вопрос к таро — основа точного предсказания. «Как жить дальше?» — не годится, слишком расплывчато. «Когда ко мне вернётся память?» — карты не ответят на точный вопрос о сроках. — Откуда мне черпать силы, чтобы преодолеть трудности на моём пути? Азра одобрительно кивнул. На стол легла карта — Двойка Мечей. Тяжело и прерывисто вздохнув, Джун опустила взгляд на нарисованного дракона, который сжимал в лапах мечи, направленные в противоположные стороны. Он был готов к атаке, но не решался сделать бросок, грозно зависнув в воздухе. Карты не говорят с волшебниками словами — они общаются образами, которые приходят на ум. Вынужденное бездействие, душевный паралич, стагнация — вот что почувствовала она, обратив взгляд в собственную душу. Азра накрыл лежащую на столе девичью ладонь своей и спросил: — Что-то не так? Ты чувствуешь, что карта пытается тебе что-то сказать? — Да, но мне это не нравится. Мне нужен взгляд со стороны. Твоё понимание… Азра задумался. — Тебе сейчас трудно принять какое-то решение, сделать выбор. Ты пытаешься обрести равновесие, найти свою точку сборки. Это необходимо, но при этом как будто парализует тебя изнутри, не давая двигаться дальше, — казалось, он тщательно подбирает слова, следя за тем, чтобы не огорчить её. — Но эта карта не так однозначно плоха: то, что со стороны выглядит полной пассивностью и беспомощностью, на самом деле может быть постоянной внутренней работой рассудка… Джун, — Азра провёл большим пальцем вдоль костяшек её кисти и поднял на неё взгляд. — Не замыкайся в себе, больше не прячься от меня, прошу. Она с благодарностью кивнула в ответ, чувствуя, как на душе становится немного легче от его тепла и взгляда ласковых глаз. И от того, что сказанное Двойкой Мечей теперь стало понятнее. — Ты добр ко мне как никто другой в этом мире. Я знаю, что ты искренне заботишься обо мне. Но я боюсь, что стану для тебя обузой и тогда всё изменится. — Этого никогда не произойдёт. Азра мягко сжал её ладонь в своей. Джун прикрыла глаза, вместо ответа переплетая свои пальцы с его. Ей страшно спрашивать о таком, но она должна знать наверняка. — Чего именно? — ещё чуть-чуть и в тихом, усталом голосе прозвучит вызов. — Я не превращусь в бесполезный балласт, не оправдав вложенных в меня сил и времени? Или ты не оставишь меня, даже если такое случится? — И то, и другое. Азра старался оставаться спокойным, но Джун услышала сожаление в его голосе, заметила беспокойство в его глазах, и, почти физически ощущутив сковавшее его плечи оцепенение, поняла: перегнула, хватит. Причинять боль тому, кто дорожит тобой, лишь потому, что тебе самому больно — не это ли высшая степень эгоизма? И она, виновато опустив глаза, постаралась объяснить свои сомнения: — Я не знаю, почему ты так веришь в меня… Азра убрал ладонь с её руки. На миг в комнате повисло тягостное молчание. — Так сказали карты. Джун медленно подняла голову: — Но что, если они ошибаются? — Ошибиться может лишь человек, толкующий их, — мягко возразил Азра, и в на этот раз его голос звучал намного увереннее: он знал, о чём говорил. — Поэтому, если тебе нужно больше ясности, давай попробуем узнать детали описанной Двойкой Мечей ситуации. На скатерть легла новая карта — Луна. Традиционно вытянутая в таком порядке, она описывала прошлые события, которые предшествовали сложившейся ситуации в настоящем. А следующая за ней приоткрывала завесу тайны над грядущим. Это была карта Мага. Азра задумчиво потер переносицу, прислушиваясь к своей интуиции и ощущениям, и произнес: — С одной стороны, твою веру в себя действительно подтачивает то, что ты не помнишь своего прошлого. — Знаешь, порой мне кажется, что ответы на мои вопросы совсем близко, но скрыты от моих глаз, — пробормотала Джун, но мастер, горько вздохнув, не поддержал тему и вернулся к интерпретации карты. — А с другой стороны, Луна может говорить и о том, что ты заблуждаешься на свой счёт. И тогда Маг в раскладе — очень хорошая карта, — взгляд Азры просветлел впервые с того момента, как они переступили порог дома. — Ты спрашивала, откуда тебе взять силы, но у тебя уже есть все необходимое. Маг часто говорит о том, что вопрошающий способен сам на созидание и перемены. Просто… — неожиданно улыбка исчезла с его лица, словно и не было. — Просто, оглядываясь в прошлое, нужно быть осторожнее. Джун не смотрела, как он убрал колоду — порой, она испытывала смутную необъяснимую тревогу, встречаясь взглядом с проницательными глазами животных, рептилий и птиц, изображённых на картах. Сквозь окно с разноцветными витражными ромбами за спиной Азры занимался рассвет. Становилось легче — оттого, что темнота отступила, от того, что карты внесли ясность, помогли взять эмоции под контроль и думать о зыбком будущем и туманном прошлом трезво. И оттого, что рядом был человек, который был готов помочь ей разобраться в себе. — Спасибо, — Джун улыбнулась легко и искренне, и Азра невольно ответил тем же. В тот момент она поняла, как поступить правильно, чтобы её страх превратиться для него в обузу не стал реальностью. Она должна постараться стать для него опорой, другом, кем-то равным. Тем, кто сможет вернуть сторицей всю эту поддержку и тепло, когда это потребуется. Тем, в кого он сможет безоговорочно поверить. Тем, на кого он сможет смело рассчитывать, сколько бы миль не разделяло их.***
Мёд, джем, масло, томаты, черешня, твёрдый сыр с побегами фенхеля, чесноком, тимьяном и мятой — всего понемногу, но обязательно на стол, ведь завтрак — самый важный приём пищи, дающий силы на весь день. Вдруг Джун едва не выронила из рук маленькую пиалу с оливками, почувствовав, как вдоль ступни скользнуло что-то тёплое, сухое, шершавое. Из-под стола высунулась серебристая змеиная мордочка: — Мёд! — Только после завтрака, а то перебьёшь аппетит, — Джун в шутку пригрозила Фауст пальцем. Обычные земноводные отличались иными вкусовыми пристрастиями, но волшебная змея-фамильяр была настоящей гурманкой. — Дай! Ловкое чешуйчатое тельце решительно и изящно обогнуло расставленные на столе пиалы, но опрокинуло блюдце с сыром, выскользнувшее из рук Джун, когда она попыталась его поймать. Сердце в её груди зашлось в заполошном, испуганном беге, но внезапно блюдце и его содержимое зависло в воздухе, дюймах в пяти от пола, вращаясь по кругу. Сперва Джун не поверила своим глазам, но было трудно отрицать свои ощущения — маленький тёплый волшебный вихрь, родившийся в её ладонях. То, с какой непринуждённой лёгкостью создавалась эта магия, завораживало и захватывало. Верно говорят: терпение и труд всё перетрут. Волшебство не всегда давалось Джун легко, но она не забрасывала занятия, даже если очень хотелось, даже если успехи были почти незаметны, даже если казалось, что сама реальность сопротивляется её воле и разуму. Должно быть, это и дало плоды — в этот раз незнакомые раньше чары удались сами собой, словно Джун давно знала их. Порой, когда она слушала Азру, ей и впрямь казалось, что он всего лишь пытается помочь ей вспомнить забытое. Но в этот момент она не задумалась об этом из-за переполнившей её сердце радости. Простая глиняная поделка деревенского гончара с каёмкой из красных и чёрных треугольников и гроздью черешен в центре — казалось бы, такая мелочь. Но это блюдце мастер привёз из путешествия в подарок вместе с расписной фигуркой павлина. Тогда он впервые оставил Джун одну, поэтому эта вещица напоминала ей о том, что она смогла управиться со всем в одиночку и что он вернулся ровно в срок, как и обещал. А она, навсегда забывшая большую часть своей жизни, слишком дорожила добрыми воспоминаниями. За спиной раздались знакомые шаги, но Джун не вздрогнула и не испугалась, не поспешила взять в руки кружащееся в воздухе блюдце. — Гляди, — не оборачиваясь, негромко произнесла она, чувствуя, как дыхание перехватывает от того, что Азра может разделить с ней эту радость. — Само собой вышло. — И правда, впечатляет. Осторожно подхватив одной рукой блюдце и сыр, Джун поднялась в полный рост и обернулась к наставнику. Прислонившись плечом к дверному косяку, он смотрел на неё с искренним восхищением. — С каждым днем ты набираешься мастерства и всё лучше справляешься со своим даром, — он улыбнулся ей, но в глубине фиалковых глаз всё равно застыла поблекшая тень минувшей тревоги. — Мне повезло с учителем. Стараясь скрыть смущение, Джун пожала плечами и вернула блюдце на стол, между делом поправляя сервировку. Фауст, обвившая пиалу с мёдом, внимательно следила за ней. Азра вздохнул — ему не очень нравилось, когда его называли так. Но как скажешь иначе, если он имел непосредственное отношение к её достижениям? — Ты напрасно недооцениваешь свои силы — моих заслуг в своих успехах немного. Тебе нужно поверить в себя. Когда он говорил так, подмастерье хотелось с этим поспорить, ведь проще сказать, чем сделать, когда за твоими плечами хватает неудач. Но поддержка Азры никогда не оставляла её равнодушной. Тронутая его словами, Джун перевела тему, сдержанно, почти неуловимо улыбнувшись: — На самом деле сейчас мне бы не помешала чашка крепкого чая. Азра с одобрением кивнул в ответ.***
Мастер и правда разбирался в чае, умея находить удивительные сочетания специй и душистых трав, подходящих к тому или иному сорту. От одного аромата лесного разнотравья, поднимавшегося из чашки, становилось спокойнее на сердце. И сам он, устроившись напротив на расстеленном на ступенях набережной покрывале, с расписанной узорами глиняной чашкой и Фауст, ласково обвившейся вокруг его руки, казался близким и досягаемым. Решение отправиться на пикник пришло спонтанно, но никто о нём не пожалел. Город притих в утренней дрёме. Каменные мосты, словно потягиваясь, лениво выгнули свои кошачьи спины над каналами. Сизые силуэты шпилей, башен и домов поднимались за ними к небу. А у самых ног о ступени набережной тихо плескалась вода, и лодки гондольеров лениво покачивались у причалов. Казалось, что время застыло, оттого момент прощания в будущем ощущался далёким, ненастоящим. И у подмастерья было так спокойно на душе, что захотелось поделиться пришедшей не так давно в голову идеей. — Азра… Ты никогда не думал о том, какой могла быть колода Везувии? — Нет… — отозвался он после короткой паузы. Джун почувствовала неприятный холодок в груди, там, где билось сердце. Но почему? Что было сказано ей между строк? Она осторожно продолжила, пытаясь понять это. — Архетипы старших арканов можно проиллюстрировать известными местами города. А младшие арканы распределить в соответствии со сторонами света и временами года. — Несколько лет назад я видел подобное… — взгляд мастера, устремлённый к горизонту, стал задумчиво-отстранённым. Но в следующий миг он повернулся к Джун. — А кого бы ты изобразила на фоне нашего магазина? — Наверное, Даму Денариев, — ответила она после некоторых раздумий. — И правда, трудно найти место в мире надежнее и стабильнее. Но что, если посмотреть под другим углом? Джун задумалась. Мысль, неожиданно пришедшая ей на ум, казалась странной и нелогичной, но она словно просилась, чтобы её сказали вслух. — На нашем пороге мог бы появиться Шут, — на губах подмастерья появляется неуверенная, немного виноватая улыбка. — В магазин часто заходят путешественники — кто знает, какой архетип несёт в себе каждый из них? Но все они — странники. Они свободны. И кто-то из них точно ступил на дорогу, ведущую к новой жизни… Фауст с нескрываемым интересом поглядела на Джун и переползла с предплечья своего хозяина, слегка задумавшегося над услышанным, ей на колени. — Слишком мудрёно? — Мудрёно, — согласился Азра, поднимая на неё взгляд, в котором были и радость, и нежность. — Но ты бы смогла работать с такой колодой. — Мне бы твою уверенность. — Ты хочешь заложить в основу таро своё ощущение сути архетипов, Джун, — его глаза смеялись искренне и легко. Так бывало редко. — Отчего ты считаешь его сложнее твоего же собственного понимания? — Резонно, — она смущённо взъерошила чёлку. — Когда ты говоришь со мной о сложном, оно становится простым и ясным. Азра не ответил. А город проснулся. В небо над ним поднимался мелодичный колокольный звон, напоминая, что время, оставшееся до их до прощания, убывает, и что пора заняться привычными повседневными делами в магазине. Скоро на улицах Везувии станет шумно и людно. Волшебники направятся домой через площадь и, может быть, Джун сможет взять Азру за руку, сказав, что боится потеряться среди толпы, а он не сможет ей отказать в этом. Но, как всегда, она не посмеет просить его остаться, а он — не решится взять её с собой.***
— Не спеши наводить порядок — лучше взгляни-ка, что лес сегодня преподнёс нам в дар. Джун, убиравшая нечаянно просыпанные на прилавок ингредиенты для волшебных микстур, поднимает взгляд. На лице Азры сияет озорная улыбка, словно через час-другой ему и не придётся отправиться в путь. Раздумал уходить? Вряд ли… Просто держит лицо, чтобы не печалить её раньше времени. Вытряхнув из сумки на прилавок грибы, фрукты и коренья, Азра облокачивается на прилавок, подперев ладонями подбородок. Сердце Джун всегда замирает в груди, когда он смотрит на неё с такой болезненной нежностью — а так было всегда перед очередным путешествием, словно он начинал тосковать о ней заранее, ещё не переступив порог. — Ого, как много! Даже больше, чем нам нужно… — Я подумал, что будет лучше набрать всего с запасом — хорош бы я был, если бы не оставил тебе ничего, кроме тыквенного хлеба. Подмастерье отводит взгляд — всё-таки уезжает, и надолго. И даже собранная в большой зелёный лист пригоршня златеники выглядит сейчас слабым утешением. Нерождённые слова «Пожалуйста, не оставляй меня» застывают в горле: просить бесполезно, наставник найдёт тысячу причин, чтобы уйти в одиночку. И вместо просьбы звучит простой и непринужденный вопрос: — А с собой ты что возьмёшь в дорогу? — Немного хлеба, сыра и чистую воду. Подмастерье достаёт из-за прилавка глубокие глиняные чаши, разбирая коренья — заняв руки и голову, проще взять держать эмоции под контролем. Но на языке все равно вертится непрошенное: «Позволь мне пойти с тобой». Но что толку, если не позволит — скажет, что слишком опасно? — И орехов немного возьми, на случай, если захочется есть, а сделать привал не получится. Азра сдержанно кивает. Улыбка исчезла с его лица — будто вся тяжесть прощания легла и на его плечи. Джун глядит на него внимательно, обеспокоено, надеясь, что в этом взгляде нельзя прочесть отчаянное «Ты нужен мне!», и добавляет невпопад: — А ещё, пока ты был в лесу, я твою накидку почистила. — Ох… Спасибо, — на щеках Азры появляется едва заметный румянец. — Очень грязная была? — Нет, просто пыльная, — отрицательно качнув головой и подхватив в руки глиняные плошки, подмастерье проходит мимо него, чтобы поставить их на полки, и вновь оборачивается к нему. — Но немного магии — и стала как новенькая. Азра улыбается ей с горько-сладкой нежностью во взгляде. И, глядя в фиалковые глаза, Джун хочет сделать шаг к нему и крепко обнять. Но вместо этого она спрашивает о насущном: — Может быть, помочь тебе собраться в дорогу? Азра отрицательно качает головой и, взяв принесённый из леса цветок, вместо ответа, украшает им волосы Джун. Тогда сердце ускоряет бег, а с губ едва не срываются слова, единственные честные и правильные: «Я хочу быть с тобой рядом, куда бы ты ни направился». Но она дала слово стать равной ему, стать человеком, на которого он сможет опереться, которому может довериться, за которого может не тревожиться. И если для того, чтобы доказать это, требуется вновь остаться в городе, она сделает это. Когда на лестнице, ведущей на второй этаж, стихают знакомые шаги, подмастерье отходит к окну и отодвигает шторы. За окном густой, молочно-белый туман укрывает улицу бесплотным, ирреальным сиянием…