Горбатый, кривой, хромой
2 июля 2019 г. в 13:03
Я сидела на постели в своей комнатке, поджав под себя ноги, и прикладывала к губе подобие холодного компресса. Ее все еще неприятно саднило, но уже терпимо. Мною владели смешанные чувства: с одной стороны страшное осталось позади, и я могла хоть ненадолго расслабиться, но с другой положение мое было ужасно. Я перевела взгляд на прильнувшую ко мне белую козочку. Ее живое тепло странным образом успокаивало меня, и я осторожно погладила животное между рожек.
— Джали… Джали, что мне делать? — растеряно позвала я ее. Коза ожидаемо промолчала, а я почувствовала себя донельзя глупо. Видимо, сказалась привычка Эсмеральды беседовать с козочкой. Джали вбежала в приоткрытую дверь вскоре после ухода звонаря, и у меня было подозрение, что именно он нашел заблудившееся в соборе животное и привел ко мне.
Какая неведомая сила забросила меня в книгу? Для чего? Есть ли путь домой, и если да, как его найти? И как сделать так, чтобы меня не повесили в итоге? Как я уже говорила, никаких чувств к Фебу у меня в помине не было, и извини меня, конечно, Эсмеральда, но о капитане придется забыть. Пускай спокойно женится на своей Флер-де-Лис или как там ее. Единственный прок от Феба мог бы быть, если бы с его помощью удалось доказать, что я невиновна. Но особых надежд я не питала, так как прекрасно помнила, что судьи были более чем осведомлены о том, что капитанчик жив и здоров, что не помешало им приговорить меня к смертной казни за его убийство.
Далее был Квазимодо. Звонарь был мне необходим как самый надежный союзник. Я знала, что могла положиться на него целиком и полностью. При одной мысли о нем сердце начинало стучать спокойнее, ведь я была не одинока. С таким защитником у меня были неплохие шансы на выживание, надо признать.
Самой большой проблемой был Клод Фролло. Как я могла остановить его? Меня не устраивала перспектива оказаться в его постели, так же как и на виселице. Изнасиловать себя я ему, конечно же, не дам, но он же не прекратит своих попыток завладеть мною, а вернее телом Эсмеральды. Он же спровоцирует атаку бродяг на собор! И король отдаст приказ о моей казни. Можно рассмотреть вариант объяснить все Квазимодо и убежать с бродягами. Но его я тут же отмела. Пока они не разграбят собор, они же не уйдут, а тут и стража подоспеет, и…здравствуй, виселица! Можно было спрятаться в соборе, опять же горбун спрятал бы меня, но тоже нет. Пришлось бы бросить его одного против толпы озверевших бродяг и сидеть в каком-нибудь укромном уголке, надеясь, что меня не найдут. При этом приказ о казни ведьмы уже будет издан, и рано или поздно меня наверняка схватят. Вариант уйти с Фролло я по понятным причинам даже не рассматривала.
Оставалось одно. Не допустить атаки бродяг на собор, спокойно прожить здесь некоторое время, пока все не уляжется, и потихоньку выскользнуть из убежища. А далее, получив свободу, уже искать путь домой, если мне не повезет, и я не найду его раньше. Ну, а если не судьба мне вернуться, о чем я старалась не думать, потому что тут же непреодолимо хотелось разрыдаться, то хотя бы не провести всю жизнь в четырех каменных стенах. Вот только как я это проверну, я еще не знала. Но ничего, где наша не пропадала! Поглощенная раздумьями, я не заметила, как уснула.
Проснувшись на следующее утро, я осознала что выспалась. Выспалась! Такое дивное чувство! Когда вы студент и у вас сессия, вы готовы отдать что угодно за такой сон. Потянулась на постели и поняла, что лежу на чем-то сравнительно жестком, это что-то точно не было моей кроватью в общаге. Странно. Распахнув глаза, я увидела страшное лицо, смотревшее на меня сквозь какое-то окошечко. Что за.?! Я аж подскочила от неожиданности, не сумев сдержать вскрик, и инстинктивно зажмурилась.
— Не бойтесь, я вам друг, — услышала я, — Я только пришел посмотреть, как вы спите. Ведь вам не будет неприятно, если я побуду около Вас, пока глаза Ваши закрыты? Не волнуйтесь, я сейчас уйду. Вот я уже за стеной. Вы можете открыть глаза.
Чееееерт… Так мне не приснилось. Я вспомнила все. К сожалению это было суровой реальностью. Я и правда Эсмеральда, и сегодня было мое первое утро в Соборе Парижской Богоматери. Обведя тоскливым взглядом свое новое жилище, я заставила себя подняться с кровати и подошла к оконцу. Квазимодо сидел у выступа стены, как-то неловко съежившись, не отрывая взгляда от каменного пола, словно впервые увидел его. Во мне проснулся голос совести, сильный, зараза. Я обидела его ни за что ни про что, и, признаться, мне было здорово стыдно.
— Подойди, пожалуйста, — проговорила я и жестом позвала его к себе, прекрасно помня, что горбун глух. Его губы дрогнули в улыбке, а единственный глаз как-то подозрительно заблестел. На его безобразном лице отразилось самая неподдельная радость, вызвав у меня легкое чувство неловкости. И все же я улыбнулась и, взяв подошедшего звонаря за руку, попыталась завести его в свою комнатку. Но, как я и ожидала, он не сдвинулся с места.
— Нет, нет. Филину не место в гнезде жаворонка, — покачал он головой. Ну, это было уже слишком! Он не позволял себе даже в келью мою зайти, потому что считал себя недостойным. Первой мыслью было настоять и заставить Квазимодо войти внутрь, но я передумала. У меня еще будет время, когда мы попривыкнем друг к другу. Но на пороге сидеть я ему не позволю, тоже мне удумал. Пока же я опустилась на постель напротив него и, не зная, с чего можно было начать разговор, решила позволить ему проявить инициативу.
— Вы приказали мне вернуться? — немного помолчав, спросил он. — Понимаете, я глухой.
Я кивнула. Он понял мой кивок и продолжил:
— Вы не находите, что мне только этого и недоставало? Да, я глухой. Вот какой я. Это ужасно, не правда ли? А Вы, Вы так прекрасны! Я никогда так не чувствовал своего уродства, как теперь. Когда я сравниваю себя с Вами, мне так жаль себя, несчастного урода! Я кажусь Вам зверем, скажите? А Вы, Вы — солнечный луч, Вы — капля росы, Вы — песня птички. Я же — нечто ужасное: ни человек, ни зверь; я грубее, безобразнее, презреннее, чем булыжник, — и он засмеялся.
В тот момент я впервые в жизни осознала смысл слова «сострадание». Клянусь. Прочитать в книге это одно, а увидеть и услышать подобное вживую это уже совсем другое. Я не знаю, как передать ужасную горечь, звучащую в его низком голосе. А в следующий миг, он наполнялся восхищением, даже самым настоящим обожанием, заставляя меня чувствовать себя не в своей тарелке. Если бы не мое состояние, я оценила бы всю нелепость ситуации: мы сидели лицом к лицу, то и дело неловко пряча глаза. Он смущался от своего внешнего безобразия, а я от неподдельного преклонения, сквозящего в каждом жесте горбуна. Тем временем он продолжал:
— Я глухой, но Вы можете разговаривать со мной жестами, знаками. Мой господин всегда так разговаривает со мной. Да и потом я скоро научусь угадывать Ваше желание по движению ваших губ, по глазам.
Я не хотела повторять вопрос Эсмеральды «зачем вы спасли меня?», потому что мне искренне не хотелось заставлять его рассказывать мне про сцену с позорным столбом, что практически заставит его прослезиться. Вместо этого я решила, что будет справедливо начать с того, что мы представимся друг другу. И пусть я уже знала его имя, он же об этом не знал. И я спросила:
— Ну, так скажите мне, как зовут моего спасителя?
Он внимательно вглядывался в мое лицо. Затем кивнул.
— Я понял Вас. Вы спросили мое имя? Квазимодо, — тут он замялся, явно не решаясь задать мне аналогичный вопрос. Я тут же пришла ему на помощь:
— А меня, — тут я задумалась. Представиться именем Эсмеральды или своим родным? Я остановилась на последнем варианте, так как оно короче, и будет очень здорово, если хоть кто-нибудь здесь будет называть меня моим настоящим именем, — а меня Катя. Можно мне написать? — и я для верности изобразила процесс письма. Квазимодо снова кивнул.
— У моего господина должны быть письменные принадлежности. Я знаю, где они лежат, мне можно брать их. Я сейчас принесу Вам. — Он поднялся и скрылся из виду. Буквально через минуту он вернулся с небольшим листком пергамента, пером и, похоже, чернилами. Все это он поставил на пол передо мной. Он. Боялся. Давать. Вещи. Мне. В. Руки. С этим надо было что-то делать. Я окунула перо в чернила и коряво, но весьма разборчиво вывела «КАТЯ». Затем подала его Квазимодо. Он взял его настолько аккуратно, словно боялся, что кусок пергамента рассыплется прямо у него в руке. Заглянув в него, он на мгновение нахмурился, затем медленно произнес «катЯ», ставя ударение на последний слог, как принято во французском. Я кивнула и улыбнулась. Пусть так. Все лучше, чем «Эсмеральда».
— Приятно познакомиться, — и я протянула ему руку. Квазимодо быстро взглянул сначала на руку, потом на меня, потом снова на протянутую руку. Затем очень медленно он протянул мне свою. Я сама взяла ее и пожала, чувствуя при этом, как его огромная мозолистая ладонь слегка подрагивает. Звонарь глубоко вздохнул, словно стараясь взять себя в руки. Мне серьезно казалось, что он сейчас заплачет. Неужели его так тронуло простое знакомство между нами? Справившись с собой, он заговорил:
— Слушайте, — у собора высокие башни; человек, упавший с одной из них, умрет раньше, чем долетит до мостовой. Когда Вам будет угодно, чтобы я бросился, вам не надо будет произнести даже слова, достаточно одного взгляда.
Я была морально готова к тому, что он это скажет, его слова не должны были стать для меня сюрпризом. Но я не сдержалась:
— Почему ты думаешь, что я настолько жестока, что смогу сделать нечто подобное? Да мне бы даже мысль такая в голову не пришла. Так что не говори так больше никогда, пожалуйста. Я не желаю тебе зла.
— Спасибо, — он явно был растроган, хотя и не ожидал такой реакции. — Простите меня, я не хотел обидеть Вас, сам не ведаю, что говорю. Просто знайте, что все это чистая правда.
Я сама была бесконечно тронута. И, поверьте, если вам когда-нибудь абсолютно искренне, а не для красивого словца заявят, что вверяют вам свою жизнь, вы поймете мои ощущения полнейшей растерянности. И чего я так отреагировала? Он же просто пытался выразить мне свою преданность как умел, пусть даже не совсем удачно, на мой взгляд.
Мы снова замолчали, не глядя друг на друга и переваривая только что состоявшийся разговор. Наконец, он встал. Меня хватило только на то, чтобы знаком попросить его не уходить.
— Нет, нет, — я не буду докучать Вам. Мне не по себе, когда вы на меня смотрите. Вы ведь только из жалости… — он вздохнул. — Я уйду куда-нибудь, откуда мне будет вас видно, а Вам не придется смотреть на меня. Так будет лучше.
Он вынул из кармана металлический свисток.
— Возьмите. Когда я Вам понадоблюсь, когда Вы захотите, чтобы я пришел, когда Вам не будет слишком противно глядеть на меня, свистните в него. Этот звук я услышу.
Тут ко мне вернулся дар речи, я просто не могла промолчать после всего, что он мне наговорил. Плюс я чувствовала за собой вину за то, что чуть-чуть вспылила. — Нет, правда, постой. Ты можешь заходить в любое время, мне же все равно заняться нечем. И еще раз. Спасибо тебе. Если бы не ты, меня бы уже не было. Я все равно не расплачусь с тобой, если я что-нибудь могу сделать для тебя, не стесняйся, только попроси.
Он грустно улыбнулся. — Покушайте, Вы же не притронулись к еде, так и захворать можно. И отдыхайте. Больше просьб у меня нет. Если Вам будет хорошо, большей благодарности мне не нужно.
Он положил свисток на пороге и ушел, забрав с собою кусочек пергамента с моими каракулями. А я только тут осознала, до какой степени голодна. Вчера я была настолько поглощена своими мыслями и просто вымотана, что отрубилась, так и не поужинав. И я с удвоенной энергией принялась за завтрак, размышляя об этом самом странном разговоре в моей жизни.