Счастье любит тишину

      Первой, что я увидела, проснувшись на следующее утро, была морда Джали. Коза смотрела прямо на меня умненькими черными глазками, явно не понимая, почему хозяйка все еще спит. Солнце уже вовсю заливало светом келью, должно быть уже был полдень. Аккуратно отпихнув от себя козочку, я села на постели, и взгляд зацепился за корзину с едой. Квазимодо! Я зарылась пальцами в волосы, еще больше ероша и без того растрепанные пряди. Я же вчера так наревелась перед сном, что даже сейчас голова была чугунная. Вспомнила, как ему пришлось унести меня с башни, как у него тряслись руки, как он упрашивал меня не плакать. И что меня так запоздало прорвало? Я ему, наверное, половину нервных клеток уничтожила. И главное, он явно считал себя виноватым в моей истерике. Переживает, наверное… Надо найти его! Я никак не могла заставить себя использовать свисток, он же не собачка, в конце концов. Я пойду и найду сама. Где искать звонаря, как не на колокольне?       И, оставив Джали за старшую, я вышла из комнатки. Я знала, что самое страшное, что со мной могло случиться в соборе, я могла нарваться на архидьякона. Но я же и так на него нарвусь рано или поздно, тем более что вряд ли он будет ошиваться где-то недалеко от колокольни, куда я и надумала держать путь. Я уже примерно представляла, где это, я видела вход на колокольню, когда мы поднимались на крышу. Скоро я уже очутилась в помещении с деревянными полами и кучей лестниц, а прямо надо мной на балках висели огромные медные воронки. Нет, я, конечно, представляла, что они большие, но чтобы на столько, даже не догадывалась. Зрелище было впечатляющим.       Но полюбоваться я решила потом, сначала надо поискать звонаря, если он вообще где-то здесь. И я стала подниматься наверх к колоколам. Квазимодо действительно обнаружился в верхней части звонницы. Он сидел рядом со здоровенным колоколом, обхватив колени руками, глядя прямо перед собой, казалось, размышлял о чем-то. Все в его позе говорило, что он витает мыслями где-то далеко отсюда. Может, не отвлекать его? Но нет, он меня точно не прогонит. Я обратила внимание на огроменный колокол, составлявший компанию звонарю до моего прихода. «Большая Мария» — мелькнуло у меня в голове. Сколько же силищи надо иметь, чтобы раскачать такую махину?!       Он не заметил моего появления. Поскольку звать его было бесполезно, я подошла к нему сзади и положила руку на плечо. От неожиданности Квазимодо вздрогнул и резко развернулся ко мне, единственный глаз его расширился от удивления.       — Вы…зачем Вы пришли?       — Искала тебя.       — Если я Вам нужен, просто свистните, я услышу. Не ходите одна по собору, прошу Вас, это может быть опасно.       — Но я же уже пришла, ничего страшного не случилось.       Квазимодо только укоризненно покачал головой. Я не стала напоминать ему о вчерашнем дне, и решила сразу перевести разговор на что-нибудь приятное. А что могло быть приятнее для звонаря, чем…       — Покажи мне колокола. Я никогда раньше не видела их так близко, а ты ведь все знаешь про них?       Когда Квазимодо понял мою просьбу, у глазу его вспыхнула радость и какая-то странная гордость, а губы дрогнули в улыбке. Я не могла не улыбнуться ему в ответ.       — Я познакомлю вас. Это мои лучшие друзья.       Следующие полтора часа мы ходили по звоннице, и он рассказывал мне про каждый из колоколов. Вчера я уже слышала кое-что из этого, но только сегодня поняла, что эти медные воронки значили для него. Он рассказывал о них, как о живых людях, про каждый колокол у него была своя история. И его было поразительно интересно слушать, меня уже давно удивляло, как глухой, всю жизнь толком не общавшийся с людьми, научился так красиво и складно выражать свои мысли. Наконец, мы дошли до его любимицы, которую он оставил напоследок.       — Как вообще можно раскачать такой колокол, он же огромный!       — Обычно я не один, у меня есть помощники. Мария слышна мне больше других колоколов, она же и сделала меня глухим. Но мы все равно друзья с ней. Хотелось бы мне, чтобы Вы смогли посмотреть, что здесь творится во время большого звона! Иногда мне кажется, что колокола раскачиваются так сильно, что не видно языков.       — А нельзя?       — Нельзя. Звон может оглушить Вас так же, как когда-то меня. Жаль только…жаль только что меня оглушили раньше, чем я смог бы услышать Ваш голос, — вдруг сказал он, снова погрустнев. — Тогда я услышал бы, как Вы поете, наверное, красиво.       Я не стала разочаровывать звонаря описанием своих вокальных данных. Вместо этого у меня было предложение:       — Хочешь, я станцую? Я так давно не танцевала! Смотри, смотри. — И я закружилась по деревянному полу звонницы. К слову, я не лгала, я действительно вечность уже не танцевала и успела соскучиться по танцам. Правда, я сомневаюсь, что горбун понял бы танцевальные стили из 21 века. Но спасибо мышечной памяти Эсмеральды, тело само знало, как двигаться. Уж чего-чего, а гибкости и координации цыганке было не занимать, танец складывался сам собой, движение за движением. Сначала я думала, сколько заноз я нахватаю, танцуя босиком, но вскоре я полностью отдалась танцу. Это было так легко, я чувствовала себя такой свободной! Пожалуй, впервые за долгое время.       А Квазимодо замер, казалось, превратившись в каменное изваяние. Еле дыша, он не отрывал от меня восхищенного и нежного взгляда. На губах его снова появилась радостная улыбка, второй раз за день! Когда я остановилась, тяжело дыша, он как-то смущенно подошел ко мне:       — Почему Вы так добры ко мне?       Вопрос поставил меня в тупик. Я даже не задумывалась об этом, я всего лишь относилась к нему, как к человеку, как к другу. По сути, находясь в соборе, я не сделала ничего из ряда вон, по крайней мере, по моим меркам. Однако не стоит забывать, что у звонаря было свое видение мира, и, конечно же, при моем отношении к нему должен был считать меня самым милосердным человеком на свете. Я взяла его за руку и медленно заговорила, глядя ему прямо в глаза:       — Это не я добра, а ты. Ты спас меня от смерти, заботишься обо мне, охраняешь меня, терпишь мои истерики. Я никогда прежде не встречала людей с таким сердцем, как у тебя, и никогда прежде ко мне не относились так хорошо, как ты. И я тебе очень благодарна за все.       Он внимательно смотрел на меня. Мои слова были ему понятны.       — Откуда Вы такая? Как бы мне хотелось умереть за Вас, чтобы только Вы жили… Мне больше ничего не нужно.       Каждый раз подобное выражение преданности со стороны Квазимодо ставило меня в тупик, я просто терялась и не знала, что ответить ему. Так и в этот раз. Не зная, что сказать в этой ситуации, я машинально перевернула руку звонаря ладонью вверх, проводя пальчиком по шершавым мозолям. Квазимодо шумно втянул воздух, однако руки не отнял. Я чувствовала, что он донельзя напряжен, мне кажется, в абсолютной тишине даже было слышно, как колотится его сердце. Какая же у него большущая ладонь! Раза в два шире моей собственной. А ну-ка, сейчас посмотрим. И я осторожно приложила свою ладошку к его.       — Такая маленькая, — услышала я охрипший голос горбуна. Я взглянула на него. Звонарь не отрывал благоговейного взгляда от наших соединенных рук, словно бы ему явилось величайшее чудо.       — Скорее это ты чересчур большой, — улыбнулась я. Он успел поднять на меня глаза, чтобы прочитать мои слова по губам.       — Я никогда не причиню Вам боли, — вдруг серьезно сказал он. Я только нахмурилась. К чему бы это? Хотя, нет, я понимаю. Вряд ли его огрубевшие руки привыкли к осторожным прикосновениям, однако, каждый раз он обращался со мной настолько бережно, что только диву можно даваться. Словно он боялся одним неловким движением повредить мне. Почему-то, понимание этого глубоко затронуло меня. Под наплывом чувств я протянула свободную руку, чтобы погладить его по растрепанным рыжим волосам. Бедняга весь сжался от моего прикосновения и закрыл глаза от неожиданной ласки. Когда он снова открыл их, во взгляде плескалась такая грусть и в то же время нежность ко мне! И тут случилось то, чего я, честно признаться, не ожидала. Когда я стала уже отнимать от него руку, он осторожно перехватил ее и на мгновение приложил к щеке. Мы оба замерли. Я от неожиданности, а горбун от ужаса, судя по выражению его лица.       — П-простите, — спотыкаясь, забормотал он, вмиг отшатнувшись от меня, — я бы не посмел… я позволил себе забыться. Клянусь, что никогда больше… — он словно ждал, что я как минимум сбегу куда подальше.       — У тебя не будет водички? Я так хочу пить, — быстро перебила я его, тронув широкое плечо, чтобы заставить Квазимодо вновь поднять глаза. Звонарь удивленно воззрился на меня, явно ожидая каких угодно слов, но только не этих.       — Я провожу Вас в келью и принесу Вам попить. Пойдемте, — наконец, пробормотал он.       — А ты когда-нибудь видел, что умеет Джали? Ну, козочка моя? — продолжила я, стараясь развеять его неловкость.       — Только издали.       — Пошли, покажу, — радостно запрыгала я. Что-что, а животных я всегда обожала. Ужа сама давно хотела попробовать повторить фокусы с Джали, руки все не доходили. Эх, заботы, заботы… Развлекаться тоже надо уметь.       — Осторожнее, ступеньки! Упадете, не дай Бог, — но он не мог скрыть улыбку, на всякий случай все же поддерживая меня за руку.       Пока Квазимодо помогал мне спуститься с колокольни, давайте вернемся к Клоду Фролло. Он, конечно же, узнал, что цыганка осталась жива и нашла прибежище в соборе. С тех самых пор все его помыслы вертелись вокруг крошечной келейки, где обитала девушка. Стоило ему увидеть ее изящную фигурку, как внутри разгоралось пламя ада. Он кидался прочь от окна, падал на свое ложе, сжимая голову руками, но продолжал видеть перед собой ее образ. Как прекрасна она была в день несостоявшейся казни! Хрупкая, тоненькая, невозможно нежная, такая светлая в своем горе, она была подобна Богоматери. Ее огромные черные глаза утягивали в бездну, и Клод бы с радостью бросился в нее с головой, если бы девушка позволила. При одной мысли о цыганке, его тело, его разум прожигало такое безумное желание, что хотелось кричать. Ему даже мерещилось, что она здесь, рядом, что он чувствует бархат ее кожи, столь велика была его жажда. Но почему горбун спас ее? Он видел, как Квазимодо смотрел на танцовщицу, он прекрасно запомнил этот взгляд. Ревнивый разум Фролло запомнил бы любого, взглянувшего на нее ТАК, точно плясунья была самой Мадонной. К тому же звонарь периодически заходил к ней в келью. Первое время священник крепился, ведь не могла же цыганка всерьез проникнуться к уроду? Но вчера он к своему ужасу наблюдал, как звонарь внес ее в келью на руках, а потом сидел, держа ее прекрасное гибкое тело в своих объятиях! Конечно, с такого расстояния священник не видел, что она плакала, зато отлично видел, как она прижималась к горбуну. А сегодня? Эта ведьма вошла в келью вместе с ним, она держала его за руку! Они говорили о чем-то, а вокруг них скакала эта дьявольская коза, смешно подбрасывая ножки. Она что, опять пародировала мэтра Шармолю?! Цыганка весело смеялась, что-то рассказывая горбуну, видимо о трюках козы, а тот смотрел только на девушку, казалось, не замечая ничего вокруг и внимая каждому ее слову. На губах его играла легкая улыбка. Да Фролло вообще не помнил, чтобы приемыш улыбался! И архидьякона начинало трясти, стоило ему представить, как Квазимодо прикасается к ней. Как его грубые лапищи проводят по нежной смуглой коже, там, где сам Фролло едва ли решился бы к ней притронуться. Ну ладно офицер, но звонарь! Это было больше, чем архидьякон мог вынести. И сегодня ночью…сегодня ночью он, наконец, получит то, о чем так давно мечтал. Он знал, где взять ключи от двери, соединяющей монастырь и собор. И Эсмеральде придется покориться ему. А что ему помешает? Слуга не пойдет против своего господина, он был более чем уверен в этом.