Двадцать лет спустя
5 июля 2019 г. в 14:01
Начну я с того, что мы с Квазимодо живем в большом красивом доме в пригороде Бордо. Мы не смогли бы покинуть Францию при всем желании, так как он был глух, но мог понимать по губам. Жизнь не во франкоговорящей стране лишила бы его этой возможности. Кстати, теперь меня зовут Катрин, Катей я осталась только для Квазимодо. У нас две здоровеньких дочки Мари и Жанна. Мари уже 11 лет, а Жанне всего 8. Живем мы довольно уединенно, наш дом стоит в стороне от деревни. Квазимодо предпочитает лишний раз не показываться людям на глаза, хотя теперь уж никто открыто не оскорбляет его как тогда, когда он был лишь жалким найденышем, служащим при храме по милости архидьякона. Но люди по-прежнему отводят от него глаза, так что в город его не вытащить. Впрочем, сомневаюсь, что его это особо огорчает, ему вполне достаточно меня и девочек, которых он любит просто до безумия. Никогда не забуду выражение его лица, когда ему первый раз дали на руки новорожденную Мари. Наверное, именно так выглядит абсолютное счастье. А вот мы с девчонками иногда выбираемся в город погулять. Сейчас описание нашей жизни похоже на идеальную картинку, но так было не всегда. Знали бы вы, через что мы успели пройти!
В Париж мы так ни разу и не вернулись, хотя нас и не искали особо. Пропажу Квазимодо легко могли объяснить тем, что дьявольский звонарь ушел в преисподнюю за священником, ну или как-нибудь так, я думаю. А то, что мое исчезновение вообще заметили, я очень сомневаюсь, ведь кроме Фролло и Квазимодо до меня дела никому в соборе и не было. Сколько раз нам приходилось ночевать не пойми где и есть не пойми что. Сколько раз приходилось защищаться от жестокости средневековых людей, иногда спешно покидая город или какую-нибудь деревеньку. Если честно, не знаю, как бы мы жили, если бы я была цыганской плясуньей из 15 века, а не русской девушкой Катей из 21. Жили бы наивная девчушка и урод (Квазимодо, прости), всю жизнь толком не покидавший собора, мало и не очень счастливо и умерли бы в один день как последние бродяги, не в состоянии найти работу, вынужденные вечно сбегать от людей, боящихся дьявола в лице Квазимодо. Причем неизвестно, кто из них раньше, Квазимодо, который явно отдавал бы ей последнее, или Эсмеральда, которая в разы слабее него. Даже танцами бы цыганка ничего не заработала, если с ней рядом находился бы бывший звонарь.
Но, не будем о грустном, к счастью, я не Эсмеральда, а русскую женщину так просто не возьмешь. Может, это была еще одна причина, почему старуха выбрала меня, кто ее знает. В одном из городов мне пришла в голову гениальная идея, и я при помощи Квазимодо собрала велосипед. Это был первый успех, нам до сих пор втихаря присылают заказы на самоходную машину. Правда, тогда нам пришлось сбежать куда подальше, ибо ведьма со своим помощником изобрели дьявольскую повозку. Еле ноги унесли, но оно того стоило, ведь денег мы тогда успели получить немало. Всегда есть желающие приобрести подобную диковинку. А затем я договорилась с владельцем печатного станка в Бордо. Повезло, что в то время как раз начинало процветать книгопечатание. И я стала писательницей, представляете? За основу я брала сюжеты, прекрасно знакомые любому человеку из моего времени, о чем никто в Средневековье, естественно, не знал. Книги в принципе стоили бешеных денег, а мои и подавно. Особым успехом пользовались произведения на основе «Сумерек» и «Гарри Поттера». Правда, учитывая реалии моего нового времени, приходилось кое-что корректировать. А как-то раз по просьбе Его Величества за приличное вознаграждение «сочинила» стихотворение в подарок жене русского посла от имени короля Франции («Я помню чудное мгновенье…»). Не забывала я и о дамах. Вот вы читали Дж. Макнот «Королевство грез»? А я читала, и все знатные дамы Франции тоже, включая Ее Величество. Как только была готова очередная книга, я рассылала сообщение об этом богатейшим людям Франции и в первую очередь — самому королю. К нам слали гонцов со всех уголков страны, чтобы купить очередную историю. И никто из религиозного средневекового общества не смел трогать нас, настолько сильны были наши покровители. Да и многие священнослужители, если не были фанатиками, также не стеснялись покупать книги, правда, делали это не так открыто. Кстати, я ведь упоминала, что у Квазимодо был поразительно красивый слог, особенно для глухого? У него и правда оказался талант, без него на свет не появилось бы ни одной книги, так как писать на витиеватом языке Средневековья я не умела. И пером в принципе владела отвратительно. А какие идеи он мне подкидывал! На диком успехе от нашего совместного творчества мы и жили, ни в чем себе не отказывая. Я не переживала о том, как все это отразиться на истории, так как знала, что это другой мир, который существовал параллельно с тем, из которого я пришла.
Что касается взаимоотношений между нами… Я не буду спорить, он, безусловно, любил меня сильнее. Я вообще не представляю, как можно любить настолько преданно и самоотверженно, как он, и была ли еще хоть одна женщина также любима. Я реально прочувствовала на себе весь смысл фразы «как за каменной стеной». Учитывая, что у меня другое воспитание и образ мыслей, вероятно, многие мои поступки казались ему странными, но он не переставал считать меня своим самым большим сокровищем. Девчонки! Поверьте, если парень говорит, что любит вас, но при этом заставляет меняться, не верьте ему. Теперь я знаю это. Я за все 20 лет я не услышала и не увидела от него ни единой грубости, он относился ко мне как к хрустальной, хотя сама в самые тяжелые моменты иногда срывалась на него. Он всегда терпеливо сносил все мои выходки, о которых я потом сильно жалела и за которые долго извинялась. Но не подумайте, такое мое поведение было скорей исключением, нежели правилом. Даже сейчас, спустя столько времени его взгляд обволакивал меня все такой же лаской и нежностью, для меня по-прежнему не существовало запретных просьб, он бы исполнил все-все для меня. Единственное, в чем он отказал мне и до сих пор был непреклонен, это наше венчание. Он упорно не желал привязывать меня к себе перед лицом Господа, как я не уговаривала его. Он всегда сохранял за мной право уйти. И никто не знал об этом, для всех мы были мужем и женой, даже для собственных детей.
Моя любовь к нему тоже не износилась со временем. Хотя, конечно, я согласна признать, что изначально в соборе влюбилась я не столько в горбуна, сколько в его любовь ко мне. Очень большого труда стоило мне научить его сначала улыбаться, а затем уже смеяться. А сколько я потратила моральных сил и терпения, чтобы побороть его робость в отношении меня и донести до него, наконец, что я просто такой же человек. Вы не представляете, как это было тяжело! Ведь горбун, выросший почти в изоляции, ставший рабом архидьякона, относиться к любимому им человеку как к равному просто не умел. Я ни разу не взглянула в сторону другого мужчины, хотя женщины, с которыми я общалась, в один голос предлагали мне завести любовника и даже подкидывали варианты. Я не сомневалась, что Квазимодо простил бы меня и позволил бы мне делать все, что угодно, но я даже мысли не допускала о том, чтобы предать его. Я берегла его сердце так же, как он оберегал меня все эти годы. Он был моим самым-самым родным человеком. Пожалела ли я о своем выборе? Нет. И это самое главное. Единственное, о чем я по понятным причинам так и не рассказала ему, это о том, что родилась на 500 с лишним лет позднее, и как в действительности должна была закончиться его история.
В тот вечер он колол дрова во дворе. Квазимодо так и не смог отказаться от физических нагрузок и выполнял всю тяжелую работу по дому исключительно сам.
— Мари, дорогая, позови отца. Пора ужинать. Хотя не надо, я сама.
Я вышла во двор и привычным жестом положила руку ему на плечо. Он обернулся. Взгляд его мгновенно потеплел.
— Ужин. Ты что-то увлекся сегодня.
— Сейчас. Только руки вымою. Садитесь там пока, девчонки уже, наверное, совсем проголодались.
— Ничего, они потерпят. Мы ждем тебя. Кстати, у нас сегодня шашлык.
— То странное мясо? — с надеждой спросил Квазимодо. — Я когда-нибудь говорил тебе, что никто в мире не готовит так, как ты?
— Да, раз сто. Поспеши, остынет.
Нда, надо ли говорить, что наш образ жизни отличался от жизни типичного зажиточного средневековца. Да те немногие люди, которые бывают у нас дома, до сих пор принимают баню за сарай, хотя так даже лучше, меньше вопросов. Зато по блинчикам сходят с ума все… Так, что-то я отвлеклась.
После ужина, уложив наших девочек спать, мы с ним сидели на крыльце.
— Привстань, милая, давай куртку подстелю. Не май месяц все-таки.
Но я только улыбнулась, забираясь к нему на колени. Он обнимает, притягивает к себе поближе, целует меня в макушку. Еще с тех голодных времен, когда мы только покинули Париж, я не могла жить без его простых объятий, потому что тогда это был единственный для меня способ согреться и поспать.
— Я до сих пор не верю, — ласково шепчет он. Я неохотно поднимаю голову с его плеча, чтобы он мог понимать меня.
— О чем ты?
— У меня есть семья. Ты рядом со мной, родила мне детей. Я ведь даже мечтать о подобном не смел. Мне до сих пор кажется, что ты ниспослана мне свыше, голубка моя ненаглядная. Скажи, ты правда счастлива?
— Ты самый дорогой для меня человек. Ты и Мари с Жанной. И мы все вместе. Как я могу быть несчастлива, когда все, кого я люблю, рядом со мной? Ну, а если у тебя сомнения, пойдем со мной наверх в спальню, я их быстро развею, — добавляю я уже совсем другим тоном.
— А я только собирался сказать тебе что-то очень важное.
— Я слушаю, но только не затягивай.
Он легко, как пушинку, пересаживает меня на крыльцо и опускается передо мной на колено.
— Катя, родная моя… Ты выйдешь за меня замуж?
— Да, — кивнула я. — Да, да, да.
Тогда он снова подхватывает меня на руки и осторожно несет в дом. Я обхватываю его мощную шею, наши губы встречаются. А вот теперь я, кажется, уже абсолютно счастлива.