Кофе в (твою) постель

– Моя жизнь – полный отстой! Пулей вылетевший из служебного помещения Дазай взвыл и с грохотом свалился на гладкую поверхность широкого прилавка. Несчастная тумбочка в панике заскрипела под весом его неожиданно тяжелых костей, но поглощенный собственным неутешимым горем Осаму не обратил на это никакого внимания: с минуту поерзал тощей задницей на постоянно разворачивающемся стуле, а затем попытался как можно комфортнее распластать свое съезжающее лицо по холодному пластику, попутно театрально заливая стоящую рядом кофе-машину не такими уж и скупыми мужскими слезами, устрашающе цепляясь своими длинными тонкими пальцами за край прилавка и глухо подвывая почти что в унисон немного угрюмой мелодии, льющейся из расположенного неподалеку динамика. Несколько ребят, расположившихся за столиками неподалеку, настороженно уставились на него – буквально пару минут назад именно Осаму обслуживал их с самой солнечной из всех улыбок, которые только могло лицезреть это человечество в сонные восемь утра любого чертового понедельника, их можно было понять; Ацуши же, вопреки всем обращенным на него ожиданиям наиболее сочувствующих зрителей, лишь закатил глаза, тяжело вздохнул и продолжил сосредоточенно вливать вязкий тягучий сироп в объемный стаканчик с эспрессо, на всякий случай обхватив его покрепче. – Вы меня не любите, – через несколько минут, когда всхлипы наконец прекратились, а одна надоедливая песня сменилась на другую, еще более надоедливую, жалостливо протянул Осаму, – никто меня не любит. – Если хочешь поплакать – поплачь на булочки с карамелью, Акико её сегодня не досолила, – как можно более бесцветно постарался протянуть Ацуши. Возможно, ему и вправду было жалко друга; однако Дазаю, как любому хищному зверю, нельзя было смотреть в глаза и выказывать свою заинтересованность, ни в какой степени и ни в каком виде – только попробуй проявить к нему хоть каплю сожаления, он тут же унюхает это и с радостью сядет на уши, которые нельзя будет ни под каким предлогом освободить следующие часа два в самом лучшем из возможных случаев. Так начинался каждый их понедельник: пока Ацуши по уши тонул в довольно-таки ощутимой физически работе, пытаясь обслужить весь бесконечный поток спящих на ходу студентов и их не менее убитых на вид преподавателей, Дазай стартовал с сумасшедшим приливом продуктивности – и уже спустя час начинал страдать по собственным глупым и надуманным проблемам, которые его воспаленный гениальный мозг успевал напридумывать за долгие сорок восемь часов чистого концентрированного безделья. Несмотря на грандиозные масштабы театральных и цирковых импровизационных постановок, которые веселили посетителей и находились в печенках у всех, кто проработал с Осаму Дазаем хотя бы смены три, проблемы эти решались каждую неделю самым восхитительным изо всех возможных методов: он просто забывал о них, переключался на что-то куда более новое и интересное – и колесо сансары давало очередной оборот. Накаджима начинал отдаленно понимать, что был все-таки подвох в так любезно предоставленной Куникидой утренней смене с таким же опытным, сколько и болтливым Дазаем, но рыпаться уже, как бы это прискорбно ни звучало, было поздно. – Я встретил любовь всей своей жизни, Ацуши! – оживленно воскликнул Осаму, и мальчик с тяжелым вздохом покачал головой. Обычно, в контексте подразумеваемым Дазаем, «вся его жизнь» длилась от силы несколько дней, может, немного дольше, если вещь действительно того стоила – это имело смысл, учитывая его специфические наклонности и слишком живой интерес к красивенькой крепкой балке у них под потолком, но все равно перебор. Осаму на пару секунд приподнял свою пышную челку для того, чтобы отыскать взглядом телефон, и тут же принялся что-то активно печатать пальцами обеих рук. «Чем бы не тешился», – решил для себя Ацуши, с грустью глядя на рассыпавшуюся по стойке пышную шевелюру Дазая. Издалека её, наверное, можно было бы принять за очень пушистую собачонку вроде тех, с черными глазами и носиком-кнопкой, которых всегда таскают под мышкой. О-о-о, Куникида их точно потаскает на славу, если на поверхности останется хоть один его темный волосок… – Пошли! Пошли-пошли! – телефон отлетел в сторону, и Дазай решительно схватил Ацуши за плечи, выталкивая из-за стойки раньше, чем он успел раскрыть глаза и рот. – Девушка ждет свой кофе! – перечить решительно настроенному на что-либо Осаму было так же безрезультатно, как и пытаться остановить машину просто выскочив перед ней на дорогу, но Накаджима все ещё наивно надеялся, что у него есть шансы не стать героем очередной передряги, раздутой до наполеоновских масштабов – уже кончалась фантазия придумывать перед Куникидой убедительные основания для всего того бардака, в котором он неизменно оказывался подельником. – Девушка спит стоя, дай ей перевести дух перед трудным днем, – возразил брюнет, неуклюже толкая локтем ручку двери, ведущей в служебное помещение – и тут же встретился с расфокусированным взглядом администраторки Йосано, только секунду назад оторвавшей свою тяжелую голову от не менее тяжелой энциклопедии на столе. «Спаси меня», – взглядом умолял Ацуши, глядя прямо в её темные сонные глаза. Ему всегда было жалко Акико, с незавидной регулярностью выглядевшую так, будто она насмерть дралась с зажравшимися мажорами за бюджетные места на медфаке, пока все сидели в очереди за здоровым режимом сна, но себя сейчас было жаль ничуть не меньше. – Перерыв на три минутки! – воскликнул Дазай, и вера на пару с призрачной надеждой издали последний предсмертный вздох – точно в унисон с её едва заметным заторможенным кивком. Всегда тяжелые двери кофейни распахнулись так широко, как, наверное, не распахивались с самого дня её основания, впуская в уютную полутьму помещения немного яркого утреннего солнечного света, озаряющего весь второй этаж торгового центра через красивый стеклянный купол крыши; Ацуши закашлялся, когда схвативший его за воротник форменной рубашки Дазай резко подался вправо, огибая этаж вдоль все еще закрытых магазинов и ярких стендов с весенними бабочками. К счастью – или к сожалению? Мазохистские замашки Осаму начинают передаваться воздушно-чихательным путем – они остановились раньше, чем он успел потерять сознание от удушья. Дазай потянул приятеля за пушистый куст декоративного самшита, так кстати украшавшего территорию вдоль недавно открывшегося кафе, вынуждая сесть на корточки, и аккуратно выглянул из-за него. Его, очевидно, абсолютно не волновало то, что они сидели посреди торгового центра за кустом наверняка искусственного растения у всех на виду с фирменными логотипами на фартуках, смахивая либо на крайне неудачных рекламных агентов, либо на шифрующихся пациентов ближайшей психиатрической клиники, не беспокоили испуганные взгляды редких зашедших, благо так рано утром центр практически пустовал, и плевать он хотел с этой самый стеклянной крыши на крайне смущенного официанта этой самой кафешки, уставившегося на них растерянным взглядом через высокую стеклянную перегородку; он наотмашь бил Ацуши по плечу, повторяя нетерпеливое «да подожди» и что-то настырно высматривал в витринах магазинчика детской одежды. – Смотри! – когда Ацуши задумался о том, не стоит ли попробовать жестами дать до сих поглядывающему на них официанту понять, что ему нужна подмога, Дазай наконец-то отвис и дернул его на себя, перехватил поперек, как нашкодившего котенка, и пальцем указал вперед – Накаджима прищурился, всматриваясь в мягкую, но крайне разнообразную палитру цветов магазина, пытаясь увидеть что-то, что в а у – или хотя бы понять, куда же тычет пальцем его дотошный недалекий близкий друг. – Твоя любовь к синему цвету очень милая, – издалека начал Ацуши, – но, боюсь, детская одежда будет тебе… немного не по размеру. – Ты смотришь не туда, – раздраженно фыркнул Осаму, прижимаясь щекой к щеке Ацуши и направляя его собственную руку. – Вот, видишь? Из-за стойки в ту же секунду вынырнул невысокий юноша с вьющимися яркими рыжими волосами, очаровательно контрастирующими с пастельным дизайном окружающего интерьера, и в чудной гангстерской шляпе, съехавшей набок. Она крайне нелепо сочеталась с его форменной небесно-голубой футболкой и рваными черными джинсами, но, тем не менее, на удивление не выглядела на нем странно – насколько в тему могли выглядеть подранные брюки и стильные черные шляпы на продавцах в магазинах детской одежды, конечно же, но никто, кроме него, вроде как и не жаловался. Парень медленно обошел по кругу несколько стоек с платьями и юбками, аккуратно поправил лежавшие на стеллажах футболки, перебрал лежавшие в милых корзинках около кассы заколочки и браслетики, а затем, недолго поговорив с угрюмым кассиром, изящно закинул на предплечье несколько вешалок с разноцветными вещами и быстрым шагом скрылся за ширмой в служебное помещение. Ацуши был уверен, это все выглядело именно так, как должна была выглядеть обычная повседневная рутина обычных повседневных продавцов в магазинах, подобных этому, но Дазай все это время был настолько заворожен, что, кажется, практически не дышал. Немного неожиданный выбор для того, кто не стеснялся самозабвенно флиртовать с каждой переступившей их пороги девушкой, но не суди… – Ты с ним знаком? – вкрадчиво спросил Накаджима, легонько хлопая по ноге и выволакивая его из транса. – Нет, – почти шепотом все еще слегка зачарованно ответил Дазай, не отрывая взгляда от витрины. – Видел странички в соцсетях? – …Нет. – Ты хотя бы имя его знаешь? – …Полагаю? – Что да? – Что нет. – О господи, – Ацуши звонко ударил себя ладонью по лбу, – нет, Дазай, отношения не начинают подобным образом! И где тебя только угораздило? – Тебе-то откуда знать, «мистер-френдзона-века»! – в ответ вспылил Осаму, отпрыгнув в сторону, – в прошлую пятницу он зашел в нашу кофейню во время обеда, даже не пытайся вспомнить, на смене со мной был Джуничиро; в общем, в тот день произошло много всего, и я был чертовски вымотан, ты знаешь, как обычно напрягает нас всех Куникида, – у Ацуши нервно дернулся глаз; дело было не в том, что Куникида действительно заваливал всех работой, а в том, что Куникида был вторым человеком после директора, способным заставить Дазая поднять свою ленивую задницу и хоть немного пошевелиться, однако Осаму имел гиперболизированную привычку приравнивать это к рабству и каторге, – и, я… ну, не исключаю возможности, что разлил на этого парня его фраппе. – Как так вышло, Дазай?! – Ацуши дернулся так резко, что едва не заехал другу по носу, – ты ведь извинился, правда? Пожалуйста, скажи мне, что ты не раздул из этого катастрофический конфликт, просто скромно сказал «простите, мне так жаль», помог ему вытереть пятно, сделал новый кофе и вы разошлись на этом? – Хочу сказать, что это вышло случайно, но я определенно не жалею об этом! – На одном дыхании выпалил Дазай, яростно жестикулируя, – в любом случае, это был отвратительный фраппе, самый худший в моей жизни фраппе, честно тебе говорю; и дело было не в том, как я его приготовил, ты же знаешь, что я пятизвездочный мастер по приготовлению кофе, дело было в том, сколько сахара он попросил туда положить. Я говорю тебе правду, Ацуши, я клянусь тебе, я мысленно кладу ладонь на свою любимую книгу, с таким же успехом в стакан можно было бы просто до краев налить сахарного сиропа, он наверняка не заметил бы разницы! – Дазай остановился, чтобы перевести дух; он был весь красный, словно краб, и глаза его лихорадочно блестели так, что Ацуши всерьез задумался о том, все ли с ним в порядке, – я хотел высказать все, что думаю о его вкусовых предпочтениях в кофе, потому что – боже, хорошо, ты любишь очень сладкие напитки, окей? Сиди дома и люби себе на здоровье, но так, чтобы ни одна живая душа в мире не видела, насколько у тебя дерьмово работают вкусовые рецепторы, вдруг дети вокруг тоже этим заразятся; вот что я хотел ему сказать, и я был в полушаге от того, чтобы действительно сделать это, но правила нашей кофейни говорят о том, что клиент всегда прав… – Дазай поймал на себе крайне скептический взгляд Ацуши и закатил глаза, – ...ладно, это говорит Куникида, правила я не читал. Но сам факт! Что бы ты сделал, если бы к тебе пришел такой клиент? – Приготовил бы и подал ему его кофе, – пожал плечами Ацуши. Дазай взглянул на него так, будто здесь сумасшедшим был не он, а Накаджима. – У всех людей разные предпочтения и это не повод для насмешек и унижений. Ты ведь никогда ничего не говорил насчет того, что я щедро посыпаю себе конпанну корицей? – То, что ты у нас коричный мальчик, это одно, – отмахнулся Осаму. – А пить фраппе с таким количеством сахара – это чистого вида извращение! Но поскольку за моей спиной стоял Куникида, а перед моим лицом – этот милый юноша, я не придумал ничего лучше, кроме как сделать вид, что я споткнулся и разлил на него кофе. – Ты – сама гениальность, – Ацуши тяжело вздохнул. – Правда? – засиял Дазай. – Конечно же нет! Господи, как тебе только подобное в голову могло прийти? – Накаджима обреченно поднял руки кверху и, стало быть, это выглядело странно, но будем честными, ничего страннее наблюдения за персоналом чужого магазина, сидя за клумбами посреди торгового центра, он никогда в этой жизни не делал и вряд ли уже сделает, – и я до сих пор так и не понял причину того, почему мы прямо сейчас вынуждаем несчастного официанта из кафе судорожно держать пальцы над кнопкой охранной безопасности, пока ты вытираешь своими белыми брюками не самую чистую плитку и разглядываешь того странно одетого продавца, на которого ты разлил кофе в прошлую пятницу и к которому непонятно как относишься в этот понедельник. Ты говорил, что влюбился! Дазай поднял на него растерянный взгляд. Ацуши догадывался, что это вряд ли было связано с замечаниями про брюки, но с пола он наконец-то поднялся. Конечно, это не отменяло факта того, что они все еще стояли и кричали друг на друга прямо посреди торгового центра, но теперь на них пялилось в два раза меньше людей – и Йосано очень быстро заметит их, когда кинется на поиски, она непременно скоро кинется, это можно считать небольшим плюсом? – И это правда! – спустя несколько долгих секунд глубоких раздумий выпалил Осаму. – Ты представляешь, Ацуши, он предложил мне двойное самоубийство! Сам, представляешь? Я поражен! – О. Боже. Мой, – Накаджима устало оттянул пальцами щеки вниз, – с этого нам и стоило начинать разговор. – В общем, мы слегка повздорили, потому что я все-таки не сдержался и сказал ему немного из того, что я думал, – эмоционально продолжал Дазай, – понимаешь? Совсем немного, далеко не все. Он тоже говорил много всего, и это были крайне впечатляюще насыщенные нецензурщиной тирады; но самое главное, он сказал, что я могу засунуть свое дерьмовое мнение себе в задницу – это его слова, если что, не мои – и что если я не заткнусь, он выкинет меня в ближайшее окно, а следом выбросится сам. – Ты влюбился в человека из-за сказанной сгоряча фразы о том, что он готов тебя убить, я правильно понимаю? – Ацуши надеялся, что по его жестам, лицу и интонации до него наконец-то дойдет, насколько тупо звучит эта идея со стороны. – А еще мне нравятся строптивые, – Дазай довольно прищурился и кивнул. Нихрена до него не дошло. – Но я не знаю, как его зовут! И он мне даже номера не оставил! – Я не верю, что говорю это, но окей, хорошо, я понял. Ты хочешь получить номер человека, который, мягко говоря, абсолютно не был впечатлен вашей первой встречей. Только потому, что он строптивый, агрессивный, предлагал выкинуть тебя в окно и работает в магазине напротив. Я понял, что, боже, Дазай, это чертовски странно, ты в своем уме?! Почему я должен помогать тебе совершить еще одну абсолютно бессмысленную ошибку в твоей жизни, которая, в лучшем случае, закончится твоим нескончаемым нытьем, а в худшем – нашим общим увольнением? – Потому что ты мой самый лучший друг, Ацуши, а друзья всегда выручают в трудных жизненных ситуациях. Осаму обхватил его ладонь своими руками, не позволяя отодвинутся ни на шаг назад, и посмотрел в глаза с такой душераздирающей грустью и тоской, что Ацуши буквально почувствовал себя самой последней сволочью на Земле. – Ну? Что скажешь? – с надеждой в голосе спросил Осаму, все еще не выпуская его руку из своих. На самом деле, самой последней сволочью на Земле определенно был Осаму с его слишком очевидными, но крайне трогательными театральными эмоциями, но говорить об этом сейчас точно не было смысла. – Что прямо сейчас на нас несется разъяренная Йосано, и оправдываться перед нею придется тебе, – тяжело вздохнув, Ацуши отвел взгляд. Все начиналось с того, что Дазай случайно разлил кофе на продавца из магазина напротив. Или не случайно? Впрочем, это уже роли не играло.