***
Они допили чай под аккомпанемент стука дождя в плотно закрытое пластиковое окно и собственных тихих разговоров ни о чём, – потому что Осаму никогда не умел контролировать свой не закрывающийся рот – а затем, наскоро ополоснув чашку, Чуя просто молча покинул кухню, растворившись во мраке абсолютно незнакомой квартиры, и Дазай, с замирающим сердцем обойдя задремавшую на своей милой розовой подстилочке с рюшами страшную зверюгу, тихо поплелся за ним. – Я расстелю тебе диван, – подал голос из гостиной Накахара ещё до того, как Осаму определился с местом его возможного нахождения. – И…что будет дальше? – сухо спросил Дазай, разглядывая комнату. Просторная и светлая, с выкрашенными в нежный голубой цвет стенами и на удивление чистой мебелью из светлого дерева, при наличии такой-то собаки. Стены были украшены семейными фотографиями в массивных белых рамках, в углу, около широкого вещевого шкафа, стоял прикрытый полупрозрачной занавеской синтезатор. Он умеет играть на нём? – Дальше? – Чуя ухмыльнулся, ни на секунду не отрываясь от процесса, – ты будешь здесь спать. – Я имел в виду… – Осаму почесал шею, – … что будет с нами. Чуя поднял на него свои глаза – свои чистые, голубые глаза, в которых светила полуночная луна и горело адское пламя, и ухмылка его при виде растерявшегося Дазая стала саркастично широкой. Он насмехался над ним. Чуя имел смелость насмехаться над слабостями Осаму Дазая, когда сам же и был их причиной, и в любом другом случае Дазай непременно постарался бы выкрутить ситуацию в свою пользу, воспользовавшись своей сноровкой, острым умом, ловкостью или даже шантажом, – но Накахара упивался своим превосходством, и единственное, чего действительно хотел Осаму – снова прикоснуться к его пахнущим цветочным чаем губам и тыкнуть пальцем в милую ямочку на левой щеке. – Теперь твой черед делать свой ход, Дазай, – качнув своими восхитительными бедрами, Накахара резко сбросил на гладкую постель лежавшую на подлокотнике подушку. – Ну же, удиви меня. – Вот как. Пусть будет по-твоему, – сглотнув, Дазай сделал уверенный вид, что он всё понял. На самом деле, он нихрена не понял. А на утро Чуя сделал вид, будто ничего между ними и не произошло. Будто Дазай Осаму – нерушимая константа его существования, всегда присутствовавшая в его жизни, его доме и на его диване, он мимолётно поинтересовался, что же брюнет хочет на завтрак, оставил на стиральной машинке в ванной комнате аптечку с несколькими рулонами бинтов и скрылся на кухне вместе со своей верной громко тявкающей приспешницей. На улице по-прежнему лил дождь и синоптики утверждали, что это продлится в лучшем случае ещё два дня – в худшем, наступил второй всемирный потоп и Дазай умрёт, не по собственной воле, так и не став официальным парнем Чуи, а демоны в Аду явно будут очень громко и очень долго ржать с его существенного проёба, тыкая в его бренную душонку пальцами и не прекращая говорить о том, какой же он, прости господи, лох. Осаму подумал, что ему, гениальному стратегу, непокорному серцееду, очаровательному обаяшке, завидному холостяку – и дальше по лично составленному списку – двух дней хватит с головой. Не особо гостеприимный Чуя, выставивший его за дверь из-за очень низкой шутки про рост уже спустя полчаса, был слегка иного мнения о сложившейся ситуации. Несмотря на это, Чуя всё же давал ему шанс. Он много рассказывал о себе, включал любимые фильмы, знакомил с понравившимися играми, разрешил послушать собственный плейлист, показывал фотографии – Дазай не мог ответить с тем же пылом, потому что рассказать о восьми разнообразных способах самоубийства чайной ложечкой в подробностях было бы крайне странным способом поддержать разговор об увлечениях даже при его одной активной клетке мозга; тем не менее, Осаму ценил эти рассказы и старался активно отдаваться в своём стиле – даже если Чуя закатывал глаза каждый раз, когда он не смешно шутил про подозрительную на вкус ветчину из его холодильника во время просмотра «Ганнибала», или когда взялся мастерить шапочку из фольги после того, как Накахара рассказал ему о своих догадках насчет инопланетян. Это был максимум того, что Дазай мог сделать, в фоновом режиме безустанно размышляя о въевшихся в подкорку мозга словах Чуи и невероятно красивых губах, которыми он их произнес, пока озарение всё никак не хотело посещать его… И всё же посетило. В полдень воскресенья, когда всё же доставший турку Чуя беспощадно передержал кофе на плите и довел его до кипения, а потом под саркастичное улюлюканье Осаму переделывал всё с самого начала и под чётким руководством опытного баристы, Дазая озарило по темечку блестящей, просто гениальной мыслью – и тяжелой медной туркой заодно: он сделает то, что умеет делать лучше всего на свете. Он приготовит Чуе его блядский термоядерно-сладкий кофе. Он завоюет эти ублюдские вкусы, это мягкое сердце и эти сладкие губы, даже если ему придётся со своей же лёгкой руки устроить в Йокогаме глобальный сахарный дефицит. Уж в этом-то он не проёбется.***
Как же жестко он всё-таки проебался. Несмотря на то, что покрасневший от сдерживаемого хохота, замаскированного под удушливый кашель, Куникида – о господи, оно умеет смеяться – всё ещё из последних сил старался стоять на ногах, а Ацуши уже давно змейкой сполз на пол и бился в истерике где-то у них под ногами, Дазаю было ни разу не смешно. – Повтори ещё раз, что ты сказал, – утирая слёзы из уголков глаз, промямлил появившийся из-под стойки Ацуши с телефоном в руках. Дазай смерил его испепеляющим взглядом и ещё сильнее надул щёки, хотя и без того уже был похож на квакающую лягушку. – Я споткнулся о собачью пищалку и разлил кофе на его постель, понятно? – его злобный прищур не смог подавить очередной приступ хохота Накаджимы, и тот снова исчез из поля зрения. – И это совсем не смешно, – обреченно добавил он. – Йосано должна увидеть это, она определённо должна, – раздался писк Ацуши снизу. – Это называется кармой, Дазай, – Куникида глубоко вздохнул, подавляя в себе последние остатки веселья, но на губах его все ещё светилась слишком радостная улыбка. – Сначала ты пинаешь систему, потом система пинает тебя – это обычный ход жизни и я не понимаю, почему ты настолько из-за этого волнуешься. – Я бы не волновался из-за этого так сильно, потому что я извинился – в этот раз абсолютно искренне извинился, потому что всё произошло действительно случайно! – Дазай ударил кулаком по стойке, и из подпрыгнувшей на месте колонки вдруг началась следующая в плейлисте песня, – и, чтобы Чуя наверняка удостоверился в том, что это вышло не нарочно, я предложил ему сходить на свидание во время обеда! Да, возможно, я пригласил его в нашу кофейню, и это не будет со стороны выглядеть как полноценное свидание, потому что мы оба все ещё на работе, но за целых два дня мы так и не смогли никуда выбраться вместе! И он ни разу не дал мне себя поцеловать! Но он ответил мне спустя полчаса и назвал меня невыносимым придурком, а это явно не значит «да, я согласен» ни на одном из существующих языков. Он наверняка ужасно обижен на меня, и вообще не хочет знать меня никогда больше в этой чёртовой жизни, и скоро просто-напросто добавит меня в чёрный список, если я продолжу ему надоедать… Я в расстроенных чувствах, я в настолько расстроенных чувствах, я– – Дядя, вы в порядке? – положившая подбородок на барную стойку девочка безобидно хлопнула большими голубыми глазами. – Да, милая, просто он тупица, – потер переносицу Куникида и тут же подобрался, оживившись. – Добро пожаловать! Могу я чем-либо вам помочь? – Доброго утра, если его можно так назвать. У вашего товарища явно проблемы и я очень ему сочувствую, – мужчина с темными длинными волосами, собранными в низкий хвостик, измученно, но искренне улыбнулся. – Хочу взбодриться перед тяжелым рабочим днём и немного успокоить слишком шустрых детишек. Карамельный латте и два цитрусовых чая с медом, пожалуйста. – Папуль, а пироженку! – нетерпеливо дернув родителя за рукав дорогого чёрного пальто, насупился мальчишка со странной куклой в руках. Мужчина тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Куникида, с высоты своего опыта работы с детьми и пустоголовыми идиотами, которых по особенностям поведения можно было бы опустить по шкале обращения до детей, не без уважения отметил: про себя считает до десяти. – И два кусочка яблочного штруделя, пожалуйста… – открыв глаза и взглянув на меню, задумчиво пробормотал мужчина, но тут же спохватился, – а Наполеон у вас очень свежий? – Только испекли, ещё теплый, – Ацуши, на которого он указал рукой, испуганно вцепился пальцами в шкаф позади себя и закивал так активно, будто от этого зависела вся его жизнь. – Плевать, тогда давайте ещё и его! Я, конечно, по делам пришел, а не сладости пробовать, но с моими крошками по-другому не бывает, – он тихо вздохнул и погладил обоих детей по волосам – те, впрочем, слишком были заняты ожиданием угощения, чтобы хоть как-нибудь отреагировать. – Вы должны пожалеть меня и мой медленный метаболизм, за последний месяц я поправился на два кило! – Папочка будет очень любить тебя любым, всегда-всегда! – с милой улыбкой уверенно протянул мальчик, качая в руках свою страшненькую и явно самодельную игрушку. – Конечно! Посмел бы он меня разлюбить, сладкий мой, – не менее сахарно ответил мужчина, ещё раз потрепав ребенка по волосам. Ацуши, стоящего напротив и выбирающего кусочек поплотнее, почему-то передёрнуло от прошедшегося по пояснице холодка. – А вот, кстати, и папочка! Вспомнишь лучик… Слившись со стенными деревянными панелями, Ацуши, Дазай и Куникида терпеливо ожидали, пока же трогательная сцена семейного воссоединения наконец завершится, и темноволосый мужчина в деловом пальто, который прямо в этот момент так самозабвенно целовался с их растаявшим, как оставленная на солнце желешка, всегда (кроме сейчас) непоколебимо серьёзным директором, наконец-то остановится и заберет свой аккуратно сложенный на подносе заказ. – Ты знал, – задушено выдавил из себя Ацуши, медленно поворачиваясь к Куникиде. – …Догадывался, – честно выдал Доппо, смущенно прикрывая румянец рукою. – Даже у нашего директора… – не успокаивался всё еще зацикленный на своём Осаму.***
Дазай был окончательно и бесповоротно уверен: вот он, конец его такой недолгой, такой подлой жизни. Он пытался жить, как все нормальные люди, он почти что закончил учёбу, он нашёл хорошую работу в чудном коллективе, с удобным графиком и хорошей оплатой, он влюбился… и разбил своё сердце вдребезги просто потому, что его жизнь отстой. Ну, и потому что он действительно упрямый осёл. Но не об этом сейчас речь. – Ты забудешь об этом уже через два дня, как и все предыдущие разы до этого, – скучающе протянул Куникида, поправляющий перекосившиеся стаканчики для кофе. – Я забуду об этом только после своей смерти, – гладкий пластик кассовой стойки приятно холодил щёку, но Осаму был настолько расстроен, что даже не хотел сейчас думать об этом. – Только не пытайся сделать это в нашей кофейне, – предупредил его Куникида, – иначе твоё самоубийство превратится как раз в убийство, и поверь, твой трафарет от стенки отскребать будут ещё очень, очень долго. – Но балка… – Не трогай балку, Дазай. Маленький колокольчик, располагавшийся над дверьми, зазвенел, оповещая о приходе нового посетителя, но Дазай на это никак не отреагировал. Если Куникида и Ацуши отлично справлялись с целой толпой зомби-студентов каждое утро, с одним одиноким бедолагой они точно разберутся и без него. – Это несправедливо. Это так чертовски несправедливо. Неужели жизнь не любит меня настолько, что не может дать мне ещё хоть один малюсенький шанс? – снова взвыл он. – Дазай, – мягко похлопал его по плечу подошедший Накаджима. – Оставь меня, Суши, моё сердце разбито и мой смысл жизни утерян. – Что же, очень и очень жаль, потому что я хотел бы, чтобы именно этот милый брюнет принял у меня заказ, – раздался бархатный голос у него над головой. Осаму вскочил, не веря собственным ушам. Он проморгался, похлопал себя по щекам, ущипнул за запястье, убеждаясь, что это не сон, не видение, не галлюцинации, это… …Накахара Чуя, который стоит перед ним в своей крутой кожаной куртке, накинутой поверх милой цыпляче-жёлтой футболки с маленькой нашивкой на груди, непринуждённо ухмыляется в своей привычной манере, запустив руки в карманы, излучает вселенскую уверенность в себе и хочет, чтобы Дазай сделал для него кофе. – Мне двойной эспрессо без сахара. И аффогато с... – ...мороженным, двойной порцией сиропа «персик-манго», карамельным миндалем и зефиром, – перебил его Дазай, на автомате пролепетав заученную комбинацию, словно мантру. Чуя низко хрипло засмеялся, и Осаму мог поклясться всем, что у него было – этот смех он с удовольствием записал бы на диктофон, сделал десятичасовую версию и слушал ежедневно, вплоть до самой своей смерти – и, возможно, ему понадобилось бы не так много времени, умри он от не останавливающегося кровотечения из носа и своих влажных фантазий. – Немного корицы и вместо зефира – жженый сахар, пожалуйста, – поправил Чуя, довольно кивнув. – Чего-нибудь ещё желаете? – появившийся под рукой Ацуши с обворожительной улыбкой постучал пальцами по прилавку, на котором были выложены разнообразные десерты. – Пригласить Осаму Дазая на небольшое обеденное свидание и ещё раз услышать, как же ему невероятно жаль моего любимого постельного белья, – с улыбкой закатив глаза, Чуя шустро сунул пару мятых купюр и спрятал бумажник в карман. – Я буду ждать тебя в зале, где-нибудь в достаточно укромном местечке. И пусть заказ принесёт тигрёнок… чтобы ты снова что-нибудь случайно на меня не разлил. Он подмигнул, и, качая бёдрами, уверенно направился в сторону мягких диванчиков, расположенных в самой глубине зала, а Дазай всё продолжал сжимать в пальцах бумажки, ошарашено хлопая глазами и хватая воздух ртом. – Ты слышал его, – наконец-то восстановив в своей зависшей голове алфавит, медленно проговорил он. – Я очень хорошо слышал его, – интенсивно закивал Ацуши, сжимая в пальцах телефон, – это точно поднимет Йосано настроение на весь день. – Сделаешь эспрессо? Пожалуйста, – затуманено попросил Осаму. – Сам не можешь? – не отрываясь от телефона, поинтересовался Ацуши. – Ещё чуть-чуть – и я упаду в обморок от восторга. – Ты точно уверен, что сможешь пережить ваш первый раз? – абсолютно невозмутимо прилетело ему в ответ. Дазай с визгом ударился головой об кассовый аппарат.***
– Как ты думаешь, нам стоит вызвать полицию? – Куникида вопросительно вздернул бровь и опустил взгляд на Ацуши. – Опять ешь. – Фнофа. Ефть ховофый пофод, – тщательно прожевывая хорошо пропитавшийся заварным кремом бисквит, кошкой проурчал Накаджима. – До драки, вроде как, доходить не собирается… – Доппо осуждающе уставился на целующуюся парочку, забившуюся в самый дальний угол зала и напрочь забывшую о своих напитках, – … хотя, я всё равно бы их разнял, они, кажется, слишком увлеклись. – Дазай напрыскал себе в рот того приятно пахнущего дезинфицирующего средства, которым мы протираем прилавок, потому что не нашёл другого более действенного способа быстро освежить своё дыхание, – прожевав, наконец отчетливо проговорил Ацуши. Куникида схватился за голову. – Молись, чтобы нам не пришлось вызывать скорую.