Aviation

      Беспощадное июльское солнце обживалось в этой крохотной квартирке каждый день по полудню, просачиваясь сквозь мутное окно на кухне – по совместительству спальне, и сворачиваясь клубочком на выжженных его лучами обоях. Дешевый вентилятор, что стоял на давно расшатавшемся засаленном столике, совсем не спасал от жары. Иной раз казалось, будто он только раздувал ее сильнее, как те кожаные меха в кузницах, опаляя лица разгорячённым воздухом, точно так же, как ветер из открытого окна, которое не имело смысла открывать. И почему он не купил новый, все не переставал думать Фэн Синь, как-то отрешенно уставившись на пластмассовый предмет, монотонно гудящий своим моторчиком. Все не доходили руки, а теперь уже не было смысла беспокоится об этом. Он лежал на просторной кровати, примыкавшей к стене и занимавшей треть всей комнаты, его лицо укрылось в спасительной тени, тогда как стоп все еще касались медленно меняющие угол лучи. Иногда он шевелил пальцами, и кожа светилась будто сама собою, становясь намного белее, чем была на самом деле. Но никогда такой белой, как у человека рядом с ним.       Фэн Синь обводил глазами комнату. Он знал в ней каждую деталь, каждый бугорок на стене и трещину так хорошо, что мог бы воспроизвести все это с закрытыми глазами даже годы спустя. Этот тесный душный кусок пространства на двенадцатом этаже, где летом невозможно было находился всю вторую половину дня вплоть до глубокого вечера, а зимой приходилось содрогаться от пробирающего до костей сквозняка, сочившегося из неплотных рам, эта коробка с проржавевшими трубами и плесенью между кафелем, которую другой постеснялся бы назвать домом, это место было его раем. И как бы не старался теперь, ему никак не вырвать его из своего сердца.       Глазами Фэн Синь блуждал тут и там, путешествуя от одного угла к другому, от потолка к полу и назад, сам не замечая, что смотрит совсем не туда. Лучик света запутался в шелковистой прядке, ее ловко запрятали за ухо, прогоняя проказника. Длинные пальцы поднесли сигарету к губам, одна затяжка и табак выгорел до середины, пепел струсили в пепельницу. Серый дым расползался ленивыми кудрями по комнате, его светлую кожу, подставленную для любования горящему светилу, покрыла испарина, грудь размеренно вздымалась, белая майка, намокнув от пота, стала местами прозрачной. Окурок выкинули в пепельницу, новая сигарета уже в губах, щелкает пластиковая зажигалка, и огонек касается нетронутого табака, листья искрятся, тут же тлея, губы приоткрываются, чтобы выпустить дым первой – очередной – затяжки. Засмотревшись, Фэн Синь только погодя ловит на себе встречный взгляд. Его уличили, потому больше незачем прятаться, он смотрит на Му Цина открыто. Солнце отражается в пепельно-серых радужках, и на секунду Фэн Синь ловит эту мимолетную оптическую иллюзию – загадочный оттенок фиолетового в чужих глазах. Моргание, и его, сметенного черными ресницами, как не бывало.       Один на табуретке за столом, второй раскинувшись на диване – они смотрят друг на друга, и кажется, что проходит вечность. Сигаретный дым и пыль переливаются в лучах, из окна видно, как хвост самолета рассекает небесные просторы, где-то там внизу гудят машины, шумят прохожие, но ничего из этого не слышно, ничего не видно для тех, кто утонул в чьих-то глазах.       Еще полчаса назад они валялись на этой кровати, в объятьях друг друга, разгоряченные и потные. Их сердца учащенно бились, неровное дыхание обжигало кожу, пальцы переплетались, сжимаясь крепко, почти до боли. Они сливались в единое целое, и все в мире казалось тогда правильным, живым, таким ярким и настоящим. Фэн Синь любил касаться его, целовать его податливое тело, любил слушать медовые стоны, когда тот извивался в его руках. Он любил его норовистые укусы и царапины, его напористые губы, полные желания и требования, любил его объятия, а еще, хотя не озвученное вслух, но известное обоим, – он любил ощущать его внутри себя, позволять себе забыться, ничего не контролировать, и быть доведенным до той степени наслаждения, когда взгляд мутнел, а крики, что срывались с его собственных губ, казались до странности незнакомыми. И все это подводило Фэн Синя к одной единственной мысли, которая, обросши словами, кромсала как мясник его душу. Он любил Му Цина. Но время этой любви истекло.       Му Цин смотрел на него с прежним равнодушием во взгляде. Ни одна черта его не дрогнула, когда он беззвучно положил что-то на стол. Пора уходить. Вечером они вновь встретятся на празднике. Фэн Синь медленно поднялся с кровати и взял золотое украшение, одним движением натянув его обратно на безымянный палец. Жена уже давно ждала его. Му Цин не удостоил его взглядом ни в тот момент, ни когда Фэн Синь стоял у порога, ни даже когда он ушел. Сигарет из новой пачке осталось всего две, а лучи собрались теперь только в одном углу, падая в раковину с ободранной пожелтевшей эмалью. Му Цин продолжал смотреть куда-то в окно окаменевшим взглядом, и только искусанные губы дрожали под весом невысказанных слов.