Маяк

      Холодный промозглый ветер новым порывом ударил в окно. Стекло легонько задрожало. Откуда-то снизу, наверно, с лестницы, послышался хлопок деревянной рамы. Оконная рама и в этой маленькой комнате была дряхлой, пропускала неприятную струю ветерка, от которой кожа покрывалась мурашками.       Грубыми пальцами больших ладоней светловолосый мужчина прошёлся по контуру рамы. Поддувало в нескольких местах. «Как уляжется ветер, надо будет залатать», — верно думалось ему.       За окном, как будто далеко внизу, волновалось море. Сегодня оно было особенно тёмное. Оно набегало большими волнами на прибрежные скалы и вдребезги разбивалось об острые камни. Оно откатывалось назад и снова возвращалось к острову в бессмысленной атаке. Снова и снова. А на горизонте были уже новые волны, выше и сильнее предыдущих. Они на всей скорости летели к маленькому каменистому островку, беспощадно организуя еще одну атаку. Но скалы были сильнее.       «Волны бьются в гранит, но гранит всё равно сильней», – строка сама всплыла в голове у мужчины. Он отвлекся от созерцания темного пейзажа, пытаясь вспомнить, где он слышал или читал эти гармоничные слова. Да, действительно, это красиво сказано, явно не он сам придумал. Но вспомнить никак не удавалось. Он вообще начал замечать, как постепенно память начала изменять ему. Многие лица, события и имена, как он не силился, но вспомнить уже не получалось.       Мужчина развернулся от окна к маленькой круглой комнате. В печи тихонько потрескивал огонёк, на низком столе стояла маленькая кружечка из тонкого фарфора, но без ручки и с трещиной. Чай, похоже, уже остыл. На тарелке из толстого стекла остался только ломоть черного хлеба. Кажется, подушку, которая использовалась вместо стула, давно пора было стирать. Да хотя бы выбить от пыли. Единственный стул стоял тут же, прислоненный к стене. Потеряв одну ножку, он потерял и опору. Низкие тумбы и большой платяной шкаф, кусок зеркала и алюминиевый умывальник, старая кровать и новая метелка. У Эрвина Смита на губах на мгновение появилась легкая улыбка. Именно метёлку, новенькую, пахнущую свежесрубленным деревом, с щеткой из непонятного материала, но такую знакомую и родную, он привез ему в прошлый раз. И если бы Леви был здесь, это была бы его первая подруга, но он бы, конечно, давно попросил этот инструмент. Сразу же. Но… Леви тут нет. Мужчина прикрыл глаза. И никогда здесь не было. Никогда не было. Никогда. Это все сказка, бред. Никогда, никогда его не было, это, наверное, он себе придумал его. Такого верного, преданного, который всегда с ним рядом. Но такого ведь не бывает, никто с ним и не был никогда рядом, он один. Вокруг реальность. А его воображение, кажется, сыграло с ним злую шутку, создав такое прекрасное создание и заставив поверить, что он когда-то был. Ведь, действительно, таких людей не бывает…       Эрвин с ужасом распахнул глаза. Закрыл рот рукой. Сжал пальцами щеки, сдавил челюсть. — Нет-нет-нет… — с испугом прошептал мужчина. Эрвин не сильно, но звонко ударил себя по щеке. Еще ему не хватало впасть в безумство, ишь, что задумал. Такие ненормальные мысли надо прочь гнать! А то он долго так не протянет. — Так, что у нас сегодня по плану? — нарочито бодро произнес блондин. Давящая тишина спокойно приняла его вопрос, решив не удостаивать ответом. Эрвин, разминая плечи, подошел к кровати, на которой лежала пара книг и блокнот. — Так-с. Скоро приплывет Смотритель, надо бы прибраться будет да раму заклеить чем-нибудь, — также бодро произнес мужчина, перелистывая блокнот в поисках последних записей. – Значит сегодня у нас по плану, — протянул он, — раму починить, сухая и влажная уборка комнаты, лестницы, мусор убрать с береговой линии, дровишек принести, керосин подлить через пару часов в механизм… Может быть, наконец спуститься вниз на склад и убраться там? А почему нет, я там недавно бардак ведь навел страшный… — мужчина уже не смотрел в блокнот, его взгляд был расфокусирован, голос дрогнул, перешел на тихий, спокойный, размеренный разговор. Разговор с самим собой. – Да, я ведь тогда славно повозился, когда механизм заклинило. Маяк ведь надо держать в исправном состоянии. Ну, а как ты думаешь, знаю ли я как устроен маяк? Нет, я не знаю. Вернее не знал. Но пришлось узнать. Мне ведь сразу Смотритель книг привез, инструменты показал, сказал починить. Долго я с ним возился, важная эта работа, нужная, понимаешь? К спеху это было. Вдруг корабль. Кстати, а давно ты корабли то видел? Да, пожалуй. Но когда? Да я и не вспомню. Может ты записал? Не знаю, не помню вернее, надо посмотреть. – Эрвин тут же начал быстро перелистывать старый блокнот, исписанный мелким аккуратном почерком. Страницы шелестели, готовые порваться под отрывистыми, почти судорожными движениями. Действие прекратилось резко. На секунду остановившись, мужчина со злостью швырнул блокнот об стену. — Твою мать! – заорал он что есть мочи. Отчаянно. На весь маяк. На весь остров. На много водных миль вокруг. Руки тряслись. То ли от злости, то ли от ужаса, то ли от психической болезни, которая уже разевала свою темную пасть над человеком.       Блондин отбросил один из углов ковра, поднял крышку деревянного люка и спрыгнул вниз. Сбежал по узкой винтовой лестнице, идущей вдоль круглой стены.       Резко толкнул одну дубовую дверь, вторую железную, ногой отпихнул валяющийся под ногами тюфяк, ломанулся в последнюю.       Эрвин Смит вышел из маяка.       Холодный воздух резко ударил в лицо бывшего командора. Морская прохлада тут же пробралась под легкую кофту и свободные штаны. Моросил дождь. Или это были мелкие капли, доносимые бушующим ветром. Не важно. Он пошел дальше. Побежал, полетел, перепрыгивая камни, ветки.       Эрвин Смит вбежал в холодное бушующее море.       Ледяная вода сразу же ударила в грудь прибывающей волной. Сбила с ног. Захлебнула, завертела, утопила. Но Эрвин сильнее этого моря. Сильнее этого чертового моря, которое когда-то давным-давно, вечность или жизнь назад хотел увидеть. Он вынырнул, вдохнул, и волна снова обрушилась на него.       Разгоряченное сильное тело поддалось воде, но только для того, чтобы через мгновение с новой волной вынырнуть и подплыть чуть к берегу. Начал грести руками, работать ногами. Быстрее. Может отнести, может свести ногу, может задеть корягой. Сильнее. Вдох-выдох. Взмах руками, толчок ногами. Дно. Еще несколько рывков. Море ударило в спину. Выбросило на камни.       Эрвин Смит лежал на холодной скале. Мокрую соленую одежду ветер прилепил к коже. Неприлично длинные волосы залезли в глаза. Эрвин рукой убрал их от лица. Глаза были мокрые. Он плакал. Но не знал почему: то ли от воды, попавшей в глаза, то ли от осознания всего своего бедственного положения. А ведь он был сильным. Он никогда не плакал, не показывал слабости. Он не плакал, когда пропал отец, не плакал, когда гибли товарищи, не плакал, когда умирал. И он бы не хотел, чтобы другие плакали. Особенно Леви. Воспоминания о нем грели душу, воспоминания о нем нельзя осквернять и коверкать. Если он полностью лишится памяти, то пусть только то самое светлое, что было в его жизни, те самые светлые чувства останутся с ним. Вот так, лёжа на холодных камнях, находясь в одиночестве на много тысяч морских миль вокруг, он молился.       Океан темными волнами бился о камни, белой пеной окатывая ноги лежащего мужчины. Высоко в небе сильный ветер гнал грозные тучи. Серый воздух ударял порывами, сильное холодное течение океана не согревал еле пробивающейся свет. Над маленьким каменистым островом, над маленьким лежащим человеком молчаливым великаном высился маяк.       Эрвин встал. Это испытание. Все правильно, ведь Смотритель всё это много раз объяснял, наверное, только умолчал о том, что это обряд очищения, может, кстати, от памяти тоже, ведь именно там есть то, за что человека можно отправить в ад: его действия, решения и дела. Но если человек не помнит, что он делал, то есть не ведает, что творил, то и судить его не за что. Значит, Ад уже не годится. Значит, после очищения он попадет в Рай. Хотя, может, это все глупые безосновательные догадки, ведь самое главное, что есть задача, есть маяк, его надо поддерживать, это первостепенно, и значит надо жить и быть в разуме. — Пожалуй, это надо записать, — проговорил блондин, разминая руки. — Но это, конечно, после тренировочки, — с этими словами мужчина пустился в бег вокруг маленького скалистого острова.       Он бежал по камням, перепрыгивая с больших и угловатых на маленькие и отполированные морем. Он бежал быстро навстречу ветру и морю. Он бежал как раньше, как бегал когда-то на тренировках, будучи кадетом, как бегал в Разведотряде, тренируясь с сослуживцами. Он бежал как раньше, как когда-то давным-давно, наверное, вечность или жизнь назад бегал с Леви.       Когда долго правительство не спонсировало вылазки, разведчики просто маялись от скуки. Боевой дух падал, многие даже пытались завести семью, им начинала нравиться спокойная мирная жизнь. Тогда они верили, вернее просто мечтали, что нет никаких титанов, а они просто здесь, просто не могут далеко уйти, но нет никакой смертельной опасности, поджидающей их за огромными стенами. Тогда они с Леви бегали. Бегали точно так же. Навстречу ветру, разве что вместо моря было солнце. Такое яркое солнце, чистое небо, светлые надежды на свободное будущее. Они бежали так же молча и если прикрыть глаза, абстрагироваться от шума волн, то можно было представить, что вот сейчас рядом бежит он. Они бегут за лесом, у гор, отойдя от дороги, слушая как шуршит листва, поют птицы, как рядом дышит дорогой тебе человек.       Они любили бегать на износ, чтобы сил совсем не оставалось, чтобы по лицу текли капли пота, чтобы закончилось горячее дыхание, чтобы начали болеть уши, чтобы скрутило живот. И потом, уже на обратном пути, пробежав почти круг и почти вернувшись к казармам, они останавливались. Эрвин восстанавливал дыхание чуть быстрее и, как только начинал себя приемлемо чувствовать, тут же садился под раскидистое дерево, которое скрывало его от теплого солнца. Он прикрывал глаза, было приятно чувствовать боевую усталость, мягкий свежий воздух, прохладную тень.       А потом рядом аккуратно садился Леви. И Эрвин легонько улыбался, продолжая сидеть с закрытыми глазами. Его милый друг всегда ходил где-то вдалеке, восстанавливая сбившееся дыхание, не любил он, когда кто-то видит его минутную простую человеческую слабость. Но он всегда приходил обратно. И всегда садился рядом. Эрвин споткнулся об очередной камень. Серое небо и холодный морской ветер ударили по лицу. На сегодня он пробежал достаточно. Пора возвращаться домой.       Пора возвращаться домой. Эрвин проговорил это про себя еще несколько раз. Что-то в этой фразе задело его. Маяк. Не Дом. Дом – это святое место, дома здесь нет. И никогда не будет. Здесь надо разобрать хлам и следить за огнем. Он здесь временно, причем на работе.       По крайней мере, то, что он здесь временно, успокаивало мужчину. Вечно эта мука длиться не могла. Тем более скоро прибудет Смотритель. Уже почти две недели он ни с кем не разговаривал. Раньше он приезжал чаще, но и Смиту поначалу было гораздо тяжелее все это воспринимать. Такое и не сразу переваришь! Но вот теперь он стал появляться совсем редко, полторы, две недели…а что дальше? Он не увидит ни души полгода? Нет-нет, Смотритель заботится о нем, не бросит же он его на произвол судьбы.       Эрвин механически убирался в подвале маяка. Одну вещь перекладывал за другой, вынес пустые бидоны из-под керосина и масла, сложил пустые коробки, расфасовал какие-то тряпки по разным ящикам. Потом, найдя наконец инструменты, починил полки, начал аккуратно расставлять на них все свое небольшое хозяйство. Он несколько раз помыл маленькую холодную коморку. Он бы вымыл ее и пятый, и десятый раз, но Леви бы всё равно не понравилось. Здесь было все такое старое, отсыревшее, казалось, грязь было смыть невозможно с этого места. Как и мертвую печать одиночества.       Мужчина усталый наконец поднялся наверх маяка. Уже близился вечер, а он забыл подлить керосин в лампу, так и не убрал мусор с береговой линии, о влажной уборке и вспоминать не стоило. Прохладная струя воздуха в маленькой комнатушке напомнила и о щелях в раме. Эрвин подошел к кровати, поднял блокнот, вычеркнул из списка дел одну строчку. Что ж, ну будет чем заняться завтра, нет худа без добра.       В маленькой печурке потрескивал огонек, дрова были сложены рядом в аккуратную стопку. Это даже скорее была не печь, а галанка, маленькая, неказистая, кирпичная и старая, как сам Маяк. На ней стоял чайник, вода в котором начинала медленно закипать. Рядом в небольшой кастрюльке варилась крупа. Можно было бы сходить проверить сети и тогда пожарить какую-нибудь рыбешку, но Эрвину уже не хотелось выходить к холодному бушующему морю. Здесь было спокойно, тепло и по-своему уютно. За достаточно продолжительное время он успел обжиться здесь, вещи постепенно начали казаться родными и давно знакомыми.       Помешав кашу, мужчина плотно закрыл кастрюлю крышкой, надо было еще подождать. Снял чайник. Вечер обещал быть тихим и спокойным, впрочем как и вчера, и позавчера, и месяц и два назад.       Подойдя к кровати, блондин поднял валяющиеся книги. Аккуратно поставил на полку, стоящую окна. Но одна задержалась в его руках. Он попросил у Смотрителя ее уже давно и все никак не мог отдать обратно. Дело даже не в том, что он не мог ее прочитать, он уже читал ее раньше, сейчас же она просто возвращала его в былые времена. Эту книгу он читал вместе с Леви. Вернее он читал вслух, а Леви просто слушал. Он сам попросил ее прочитать, хотя книжка была никудышная на самом деле, но ему она нравилась. Когда он слушал, его выражение лица совсем не менялось, но по взгляду, обращенному к потолку, в окно, или просто на руки, да куда угодно, в пустоту, Эрвин всегда понимал, что его слушают, что слушать интересно, что его друга цепляют прочитанные слова.       Самым любимым местом для чтения у них был маленький одинокий домик на окраине леса, ключи от которого им любезно одолжил один из офицеров, переехавший в город, но так и не продавший старый дом своих родителей. Совсем небольшая, но светлая комната, где в углу стояла мягкая кровать, рядом с окном небольшая тумбочка, а на ней простая стеклянная ваза с желтыми тюльпанами. Именно этот образ остался в мыслях у Эрвина. Хотя тюльпаны там были всего лишь один раз. Это было летом во время очередного затишья. Эрвин задержался в городе, пробуя выбить одобрение на вылазку, настроение было вконец испорчено очередной неудачей. Хотелось как можно скорее убраться куда подальше, лучше всего в маленький домик у леса. И он, оседлав коня, поскакал туда. И совсем на окраине он заметил старушку с внуком, которые несли в город целую охапку цветов. Не долго думая, Эрвин купил у них несколько штук, желтых, свежих. Уже подъезжая к домику, он подумал, а зачем собственно он это сделал? Подарить цветы Леви? Да он скорее засмеет его или даже обидится… Еще секунда и Эрвин бы вышвырнул эти цветы, но… Но просто не стал. Можно не дарить, просто принести, они красивые, пусть стоят себе. Зря их что ли сорвали? Ради чего, если сейчас они просто будут лежать в высокой траве, никому так и не принеся ни пользы, ни радости?       Отворив дверь, Эрвин тихо вошел в дом, но половицы предательски скрипнули. Из комнаты ему навстречу тут же вышел Леви, немного растрёпанный и такой родной. Эрвин не сдержал порыв, преодолел парой шагов коридорчик и прижал Леви к себе. Свободной рукой провел по голове, пригладив волосы. Леви повел плечами и высвободился из объятий, недоверчиво посмотрев на командора. А Эрвин как дурак просто сунул ему цветы под нос.       Желтые тюльпаны стояли у окна на фоне оранжевого заката. Эрвин читал эту книгу, сидя на постели, а Леви расслабленно лежал в кресле, слушая его.       Что-то выдернуло Эрвина из столь приятных воспоминаний, резко сдернув пелену приятной неги. Что-то такое, что сразу же должно было обратить на себя внимание, что-то лишнее, чего тут быть явно не должно. Эрвин напрягся. Его тело среагировало быстрее разума, он, кажется, еще не понял, что здесь не так. Мысль, выдернувшая его из туманов памяти, вернувшая его в реальность, ускользнула в тот же момент как появилась. Но Эрвин буквально кожей почувствовал, что что-то пошло не так. Он оглянулся. Огляделся. В комнате все было по-прежнему. Мужчина пересек комнатушку и заглянул в кастрюльку. Кашу пора было снимать. Взяв горячую ручку какой-то тряпкой, поставил на стол. Сердце бешено стучало. Что-то по прежнему было не так, что-то, что он упустил. Тогда что?       Говорят, если забыл зачем пришел в комнату, надо просто вернуться туда, откуда ты пришел, тогда мысль сама восстановиться там же, где она и зародилась.       Эрвин подошел к полке, где лежала книга. Взгляд его проскользил по бумаге, шкафчику, захудалой деревянной раме и устремился в окно. Туда, где на горизонте мерцал слабый огонек.