Пленницы бесконечного цикла

— И зачем было делать такую глупость? — с неким разочарованием спрашивает Судьба, и качает головой, глядя на Смерть, словно на неразумного ребёнка, допустившего очередную оплошность. Сей вопрос звучит как риторический — Смерть знает, что нет ни смысла, ни необходимости на него отвечать. Она молчит, устало опираясь спиной о холодную стену темницы, и пытается пошевелить пальцами на затёкших руках, да только ощутить их не может. Железные шипы на внутренней стороне оков впиваются в запястья, раздрабливают кости, ежесекундно, не давая процессу регенерации, каким бы быстрым он ни был, сделать своё дело. Всё здесь пропиталось тошнотворным запахом крови, и стоит закрыть глаза, как Смерти начинает казаться, что она тонет в ней, как в океане из своих видений. Судьба подходит ближе, опускается на корточки рядом с прикованной к стене узницей, внимательно глядя на неё. — Ты похожа на него своим лицом, своим стремлением… И своим заблуждением, — замечает она, с некой отстранённостью наматывая на пальцы запачканную кровью иссиня-чёрную прядь волос пленницы, по инерции, словно нити, коими она переплетает кристаллы. — Он был глуп, но ты ещё глупее. Он совершил ошибку, полагая, будто творит некое благо, и не принял во внимание всех последствий своих действий. Отказался брать за них ответственность. Апокалипсис выбрал худший путь из возможных. Смерть сжимает зубы, не давая сорваться короткому вскрику, когда Судьба резко дёргает рукой, едва не вырвав прядь. Лишь звон цепей тревожным эхом нарушает тишину. — Так ты скажешь мне, где печать? — настойчиво спрашивает женщина, но Смерть давно научилась блокировать своё сознание, потому, даже если Судьба попробует проникнуть в самые глубины её разума, ей не найти желаемой информации. — Медальон предателя, что ты хранила у себя. Где он? — вновь повторяет Судьба, пока нити её обвивают ноги, талию и грудь пленницы, обжигая кожу, расплавляя плоть, точно кислотой. — У меня его нет, — лишь хриплое бормотание срывается с уст. Смерть рвано дышит, мысленно отсчитывая секунды, только бы не закричать. Не пасть ещё ниже в собственных глазах. — Это я и так знаю, потому и спрашиваю: где он? Нити сжимаются крепче, и к запаху крови, царящему в камере, примешивается смрад сгоревшего мяса. Распахнув глаза, девушка дёргается, пытаясь освободиться от пут, но с этим движением шипы на оковах сильнее вонзаются в запястья, разрывая сухожилия. Перед глазами её всё размыто, словно закрыто пеленой воды, текущей по стеклу, а треск ломающихся костей слышится приглушённо, как будто издалека. Смерть знала, что проиграет. Понимание этой очевидной истины пришло задолго до того, как план начал исполняться. Сколько дней она пробыла здесь? Смерть не может определить, но темнота камеры напоминает о времени, которое она провела в своей комнате, да и боль, разъедающая каждую клеточку тела, заставляет вспомнить об экспериментах, что с точки зрения Высших должны были уничтожить ту часть её сознания, что с момента сотворения Вечностью жаждала разрушения. По крайней мере, так говорил Апокалипсис, показывая собственные руки, покрытые сетью шрамов. Рождённые, дабы очистить Вселенную от мусора — изжившей себя информации, требующей переработки. Чистильщики, одновременно сами являющиеся мусором в глазах своего создателя. И сколько бы тысячелетий не проходило, им никогда не вырваться за рамки определённой с рождения роли. Свобода — лишь прекрасная сказка. Иллюзия для разочаровавшихся в действительности. Смерть всё ещё помнит давние слова Апокалипсиса: «Боль живых ничто в сравнении с глубиной отчаяния Вечности. Смертные и мы — не более, чем её трагедия.» Понадобилось немало лет, прежде чем Смерть осознала причину, по которой Мать-Вечность оставила свои творения. Вечность не предавала их. Она просто устала. От края до края горизонта раскинулись мёртвые земли. Небо затянуто пеленой ржавого оттенка облаков. Здесь ничего не меняется. Здесь время застыло в безмолвном ожидании своего конца. Огромные песочные часы, висящие в воздухе посреди безжизненной пустоши, напоминают восьмёрку — символ бесконечности. И песок в них, словно время, словно само бытие, что движется вперёд, медленно порождая преобразования, заметные лишь для смертных. Но не для шестерёнок, запертых в замкнутом круге. Мир внутри Смерти медленно загнивает, превращаясь в мутное болото. Утратив изначальную причину, она тонет в вязкой трясине. Глухие шаги раздаются неподалёку и из завесы тумана выходит Жизнь. В этот единственный раз Смерть не жалеет о том, что соединилась с ней, благодаря чему, даже находясь на расстоянии, они могут встретиться в этом забытом царстве её души. — Завтра состоится суд. — Жизнь садится рядом с сестрой, и когда она сжимает руку Смерти, девушка ясно ощущает мелкую дрожь её пальцев. — Полагаю, ты знаешь, каким будет приговор. Точнее, именно этого ты и хотела, так ведь? — Жизнь горько усмехается, устремляя взгляд к Смерти. Вот только почему-то в этот раз Смерть первая отворачивается, не в силах выносить его. — Да, — наконец отвечает она, впервые не игрой психоделических образов, а простыми словами открывая перед сестрой свои чувства. — После гибели Апокалипсиса, я решила, что однажды исполню его желание. Я ничем не могла искупить свою вину перед наставником. Пусть я и убила его по приказу Совета, это не отменяет самого факта, что руки мои запятнаны кровью единственного, кого я… больше всех… — Голос Смерти дрожит, срываясь на последних словах почти до шёпота, а рука её до боли сжимает ладонь сестры, непроизвольно впиваясь ногтями в кожу. — Но у меня не хватило сил воплотить его мечту. Постепенно меня начали одолевать сомнения в том, было ли моё желание продиктовано моей волей? Не было ли оно рождено моими инстинктами или, быть может, оно также входило в цели Коллективного Бессознательного? Так, спустя время, я утратила свою изначальную цель. Я возненавидела себя за неспособность что-то сделать, исправить существующее положение вещей. Будучи скованными рамками незыблемых правил, мы остаёмся на одном месте и постепенно гниём в бесконечном круговороте. Смерть нервно смеётся. С надломом раненого зверя, загнанного в угол. Жизнь знает, что скрыто за этим смехом. И кричащие в агонии лица, миллиарды душ, истекающих кровью, снова и снова предстают перед глазами с момента, как она увидела их в сознании Смерти. Их крики сливаются с криком её собственной души. — Уничтожение — предел мечтаний для таких, как я. Таких, как он. Такова наша суть, отличная от твоей. Но как бы я того не желала, я не могла оборвать нить собственного существования. Даже это оказалось мне не по силам… Смерть вздрагивает, когда сестра обнимает её сзади за плечи, притягивая ближе, прижимаясь как можно крепче, и вполголоса произносит: — Я… не хочу потерять тебя. Уверена, есть иной способ обрести свободу. — Разве ты не должна меня ненавидеть? — усмехается Смерть, и кладёт дрожащую руку на ладонь сестры. Жизнь всегда такая тёплая. Такая добрая. Что от этой доброты хочется бежать куда подальше. Лишь бы не запачкать её собственной чернотой, давно въевшейся в самые недра её истлевшей сути. — Я жестоко поступила с тобой. Вместо того, чтобы самой закончить всё, я возложила на тебя всю тяжесть этого решения. — Ты знала, что восстание будет подавлено, — говорит Жизнь, сплетая пальцы с предназначенной. — Знала, какое наказание за это ждёт. И я тоже знала. Но не остановила тебя, хотя должна была. — Ради чего? — Обернувшись к сестре, Смерть склоняется к её лицу и целует в глаза, стирая капли слёз, застывшие на ресницах. — Это был единственный способ прервать бесконечный цикл повторяющихся событий, — устало пожимает плечами она, и, сомкнув веки, расслабляется в объятиях Жизни. — Но, что будешь делать ты? Хотя бы сейчас, хотя бы в этот бесценный миг хрупкого покоя, Жизнь не хочет отвечать. Туман окутывает их, словно накрывая незримым одеялом и оставляя в колыбели забвения. Покинув предназначенную, Жизнь возвращается к храму у океана, где сестра просила спрятать медальон. Смерть догадывалась, что в этом месте, имеющем значение лишь для них двоих, печать не станут искать и, поставив барьер, позволяющий скрыть от Высших энергию механизма разрушения, предоставила Жизни распорядиться медальоном, как та сочтёт нужным. Нет ничего незаменимого. В конце концов, стоило Вечности покинуть их, как её место занял Коллективное Бессознательное, и смог хранить порядок во Вселенной на протяжении долгих тысяч лет. Жизнь догадывается, что и для них с сестрой найдётся замена, а может, и до их создания были другие, прошедшие схожий путь. Но если желание Смерти исполнится, то новых их уже не будет. Жребий брошен. … и вновь она стоит пред Вратами Мироздания в окружении белых мраморных стен, ощущая на себе холодные, пристальные взгляды Совета. И не скрыться от их насквозь пронзающего осуждения. Но Смерть на удивление спокойна. Жизнь многое отдала бы, чтобы получить хоть малую толику её стойкости. Но она замечает кровоточащие следы, когда Смерть поправляет прядь волос, и рукав её балахона падает, открывая бледное запястье, покрытое сетью алых рубцов. И Жизнь отводит взгляд. Она знает — эти шрамы никогда не заживут. Такова цена недостижимой свободы. — Твои действия непростительны. И всё же, вы двое связаны. Вы были рождены друг для друга, как истинная пара, потому не удивительно, что Смерть с лёгкостью манипулировала тобой, и ты позволила ей распоряжаться твоей волей. — Реальность на редкость добр, слышать от него подобное слишком странно, неправильно, нелепо. От его прежней строгости не осталось и следа. Жизнь понимает, что, защищая её на суде, он, как умеет, проявляет свои по-отечески тёплые чувства к своей воспитаннице. Но не может принять его заботу. — Нет, — она поднимает взгляд, глядя прямо в глаза наставника, — я помогала сестре, потому что сама того желала. Никто не заставлял меня. — Тогда готова ли ты принять наказание? — спрашивает Коллективное Бессознательное, и хоть голос его тих, неведомая мощь ощущается в самом его присутствии. Огромная подавляющая сила, от которой никуда не скрыться. Дышать становится труднее, а в ушах тревожным эхом звучит мерное тиканье часов, сливаясь с глухими ударами бьющегося, словно птица в клетке, сердца. — Да… — почти шепчет она, не в силах совладать с собой, не в силах отпустить сковывающий страх перед неизвестностью, ждущей за вратами. Отчаяние чёрным саваном укрывает сердце. Миллиарды возможных путей слились в две дороги: остаться гнить в потоке повторяющихся событий или вырваться из цикла вечности. Жизнь бросает взгляд на сестру, и на губах её появляется мягкая улыбка. Она помнит их последний разговор. Помнит принятое тогда решение. «Тебе незачем исчезать вместе со мной. Ты всё ещё можешь передумать.» «Я буду с тобой до конца.» «Но почему?..» «Потому, что ты моя пара.» — Готова, — твёрдо говорит Жизнь, отбросив последние сомнения. Смерть качает головой, горько усмехаясь. И под пристальными взглядами Совета подходит к сестре, крепко сжимает её руку, как и прежде ведёт за собой. Врата Мироздания распахиваются перед ними, озаряя всё вокруг слепящим белым светом. В мире, где появляются кристаллы, в мире, где они разбиваются, есть лишь бескрайняя пустота, из которой когда-то всё зародилось. Бесконечное ничто. Ноги ступают в зыбкое пространство, и глянув вниз, Жизнь видит, как тело её медленно распадается на мелкие частицы, словно песок в часах. И только боль в груди и непрошенные слёзы напоминают о реальности происходящего. А холод медальона, скрытого под платьем — о необратимости сделанного выбора. Но Жизнь отдаёт печать сестре и опускает голову на её хрупкое плечо. Смерть притягивает девушку ближе и мягко гладит по длинным золотистым волосам, успокаивая, словно ребёнка, позволяя забыться в безмятежности сна. Если всё сущее было ошибкой Вечности, то никогда не поздно её исправить. Вселенная уснёт, ведь она тоже устала. Смерть крепко обнимает сестру, пока их тела рассыпаются пеплом, и включает механизм разрушения. — Идём же туда, где мы будем свободными.