Начать жизнь заново

Я топчу ногами небо, На моих подошвах облака. Отраженье в грязных лужах Чище, чем в твоих глазах. И внутри немного больно, Я иголкой душу зашивал. И случайно там оставил, И вчера опять всю ночь не спал. Душа на пуговицах, На нитках из надежд. Я зашивал тебя не раз Тупой иголкой своих слёз. Душа на пуговицах, а Снаружи безразличный блеф. Снаружи холод, а внутри Хранилище для грёз. Завязал на узел время И приклеил стрелки на часах. Жгу стихи и просто письма, А потом развею пепел-прах. Мне ещё немного больно, Что-то колет тихо изнутри. Слишком сильно сердце бьётся, Неприятно... Я шепну: «Замри». Lem – «Душа на пуговицах».

Я немного удивился, когда тем же вечером мне позвонил кто-то с незнакомого номера. Недолго посомневался, но вызов принял. - Мих, привет. Эти слова, а главное - голос, заставили меня растеряться: - Э-э-э… Откуда ты взял мой номер? Ответ прост до невозможности: - От Вани. Я выпал в осадок, и грязно выматериться мне не дало только присутствие «заглянувшей на чай» Миры. Естественно, шесть лет - такой важный, ответственный возраст, что барышня даже не уведомила никого о своём визите. Однако предприимчивые родители, заметив отсутствие чада, тут же позвонили кому? Мне-е, и Слава с клятвенным обещанием забрать дитё часам к десяти мгновенно свалил девчушку на мою голову. Нет, в принципе, мне не трудно, но я ведь не нянька. Теперь Мира в комнате Яра наверху – той самой, которая когда-то раньше считалась гостиной, - под нашим присмотром покоряла с Ярославом мир GTA, отвлекаясь, чтобы развлечь Локи. Или он её - это с какой стороны посмотреть. Главное: все довольны. Я вышел в коридор и с некой смесью ошеломительного недоумения спросил: - Ваня?! - Ага. Я ж не самоубийца и с ним ещё не виделся. Сейчас не приёмное время, ума не приложу, как он ко мне пробился. Хах, а я «приложу» – связи у него есть. Свя-зи. - Он хоть тебя не бил? – спрашиваю, не очень-то надеясь на положительный ответ. - Не-ет, - по звуку слышно: Женя тихо довольно смеётся. – У него рука не поднялась на больного. - Такими темпами - поднимется, - внятно прорычали откуда-то сбоку. Определенно Ваня. - Так зачем звонишь? – спускаюсь вниз, где мявчит Мурка. Как выяснилось, когда я зашел в кухню, она отгоняла Шики от своей миски. - Просто так. Мне скучно, разговаривать не с кем, а единственный не слишком адекватный посетитель выдаёт какие-то непонятные медицинские формулы, половина из коих определённо нерусские. Совсем на них двинулся… - послышались невнятные ругательства и звучный хлопок двери. – О, ушел, - смеётся. – Обиделся, бедняжка. Оттягиваю пса за поводок и отправляю обратно в зал. Мурка, умная кошара, благодарно мурлычет, вальяжной походкой отправляясь туда же. Мда, что за жадная животина – похоже, миску она отвоёвывала чисто из эгоистических меркантильных соображений. Свинья, а не кошка. - Ясно. Чего тебе принести в следующий раз? – спрашиваю без подвоха. - Ты… - запинается, но быстро берёт себя в руки, - перед тем как прийти, хорошо подумай, ладно? С первых слов понимаю, о чём он. - Обязательно, - и меняю тему на менее тяжелую: – Чем занят? - Медики не отпускают. Я им раз десять сказал, мол, со мной всё нормально, а с вывихом руки в больнице не лежат. Но мой лечащий врач упёрся похлеще стада баранов. Говорит, у меня сотрясение, и фиг он меня отпустит, пока мозги на место не встанут. Я ему, типа: «Они у меня никогда на месте и не стояли», а он пообещал, что встанут. Ещё и капельницей пригрозил, если бастовать начну. Не пойму, ему по кайфу смотреть на мою бледную отощавшую на их диетических харчах физиономию? Футболист импульсивно повздыхал, мол, мышцы ноют от отсутствия нагрузки, а медсёстры несимпатичные и не желают составить компанию молодому перспективному спортсмену, я же невольно улыбался, делая себе кофе. Он сейчас такой непосредственный и открытый, жалуется мне, и в его словах я не слышу никакого скрытого смысла или подначки. Он честен со мной, и под этой честностью прячется разве что надежда расположить к себе. Неожиданно мы разговорились. О простых мелочах и важных вещах. О совместных ностальгических воспоминаниях, почти перебивая друг друга, о смешных ситуациях, случившихся тогда, когда мы были не рядом. О кино, о музыке, о живописи, о домашних питомцах, о спорте. Об общих увлечениях, об интересах. Спорили, соглашались, чуть не передрались, забывая, что всего лишь разговариваем по телефону, и по-прежнему не вспоминая об этом – помирились. Я не отвлекался, сбросив вызов Славы, поэтому домой Миру отправлял Ярослав. Незаметно прошло время до утра – болтая, я сел на свою кровать и невидящим взглядом уставился в стену напротив. К пяти утра успел окончательно охрипнуть, в очередной раз отправить настырных собак спать к Яру и доказать Жене: как ни крути, в забеге на несколько километров он при всех своих невъебенно крутых тренировках никак меня не опередит. Замолкнув, мы где-то до половины шестого молчали, изредка перебрасываясь короткими репликами. Никогда не думал, что слушать чужое дыхание настолько увлекательно. В конечном счёте Женя опомнился, мягко пожелав спокойного утра и, не дождавшись ответа, отключился. Я отстранённо отметил, что оператор не отключил нас ни по истечению получаса-часа разговора, а у Женьки, кажется, прорва денег на счету. Не переодеваясь, забрался под одеяло и закрыл глаза. Моментально уснул, чувствуя собственную лёгкую улыбку на губах. Утром проснулся от звонка телефона и воплей Элеоноры на тему «Почему тебя нет?». Вздохнув, выпросил себе выходной «по причине недомогания» и со спокойной душой безбожно завалился обратно – псины, воспользовавшись моим сном, в очередной раз забрались на «нашу» кровать. В следующий раз я проснулся ближе к полудню: опять из-за чьего-то звонка. Псины самоустранились – может, Яр забрал, а возможно, что-то ещё. Вполне вероятен второй вариант, потому что на моей груди под покрывалом довольно разлеглась Мурка. Как только я потянулся за сенсором, питомица тут же больно уцепилась за кожу груди сквозь футболку, правильно догадавшись о моём намерении бесцеремонно её спихнуть – она же линяет, как черти что, сколько бы сын её ни вычёсывал, – я не горю желанием пылесосить и трусить простыни. Дотягиваюсь до телефона, не предусмотрительно закинутого под кровать - когда это сделал - хоть убейте, не помню, - и принимаю вызов. - Мих? – бодро спрашивают по ту сторону. - Нет, морг, - недовольно бормочу, но не выдерживаю и широко зеваю. - Да ладно, - ехидно хмыкает собеседник. – Какие замечательные у вас работники. - В общем, - пытаюсь отцепить Мурку. – Чего надо? Абонент ничуть не смущается моей утренней грубости: - То же самое – просто поговорить. Ты уже встал? - Твоими молитвами. Ай-й, - сволочная морда грызнула меня за палец. Позвать Яра? Возможно он сладит с этой самопровозглашенной королевной. - Что такое? – тут же заинтересовался Женя, услышав подозрительные звуки. - Кошка напала, - ответил, засовывая поврежденный средний палец в рот. Мы вновь разговорились. Оказалось, есть куча вещей, о которых мы могли неустанно болтать. Правда, в этот раз связь отключилась на тридцатой минуте, впрочем, не побеспокоив, когда я тут же перезвонил. Была моя очередь тратить деньги, а счёт SIM-ки нетрудно пополнить через банковский в интернете. Единственное, что меня тогда насторожило, это отсутствие Андрея. Он не пришел, как обычно, ко мне домой, отговорившись срочными делами, а когда я позвонил, попросив Женю минутку подождать, тетёнька заученно проговорила о недоступности абонента, как потенциального ежа в тумане, на двух языках. Андрей пришел аж на вечер третьего дня мной же назначенного времени ожидания. Когда он зашел в коридор, я торопливо попрощался с Савченко и привычно предложил что-нибудь выпить. Притом мужчина выглядел каким-то странным – мутный взгляд, нетвёрдая походка… Отрицательно покачав головой, брюнет мотнул головой в сторону свободного зала, идя туда. На диване оказалась спящая Мурка. Были бы это мои псины, сейчас ошивающиеся возле Ярослава, игравшего в «Need for speed», - выгнал бы, не задумываясь, но чёрное недоразумение предпочёл не трогать, садясь на пол. Андрей пару раз пошатнулся, прежде чем сесть, и чуть не отдавил кошке хвост, приземлившись совсем рядом. - И? Что ты решил? – спросил мужчина, грузно опираясь на раздвинутые колени. Я собирался ответить, как ошеломлённо застыл, не веря своим глазам. Андрей… Андрей, который всегда держал себя в руках, никогда не употребляя алкоголя сверх меры, был мертвецки пьян. Пьян так, что от него разило за пару метров, и мне с трудом удалось подавить желание отшатнуться подальше. - Андрей, - успокаивающе начал, но в кармане зазвонил телефон. По мелодии – Женя, хуже момента и не придумаешь. - Отключись, пожалуйста, - психолог сглатывает, сосредотачивая взгляд на моём лице. Киваю, сбрасывая вызов, и напряженно смотрю на брюнета. Знаю, он хочет мне что-то сказать, но что… А мужчина вместо слов скатывается ко мне на колени на пол, до побеления костяшек сжимая руки в кулаки. Усмехается горько, понимающе, проницательно смотря прямо в глаза, а потом резко опускает голову, прокусывая губу до крови. Не привыкнув видеть его таким, я успокаивающе шептал, сжав его лицо в своих ладонях: - Андрей, тш-ш. Ну что с тобой, возьми себя в руки, ты же психолог и мужчина, в конце концов. Естественно, в таком состоянии я до него не достучусь, но и он, и я понимаем, что выбор моего сердца давно сделан. Он был сделан ещё тогда, когда вечером я услышал в динамике знакомый голос. А может, и раньше… И главное – Андрей это тоже понял. Остановился, замер и резко протрезвел, откидываясь на край сидения дивана. - Мих, - немного устало обращает на себя внимание, так необычно-спокойно, почти умиротворённо произнося: – Поцелуй меня, а… Мягко улыбаясь, подаюсь вперёд. - Угу, как скажешь. На лице щетина, которой я никогда не видел до этого, но мне всё равно. Привычно касаюсь родных губ, прикрывая глаза. И в этот раз и я, и он понимаем – вот этот, именно этот поцелуй наш последний. * * * Я снова мнусь у дверей в палату. Ещё немного, и это станет закономерностью. Не прошло и недели, но с прошлой ночи мне никак не удавалось уснуть и пришлось собраться рано утром. Сейчас, по-моему, часов восемь… или уже половина, не помню – телефон умудрился забыть дома, когда обувался. По-быстрому сбегал в магазин, набрал всё, что попалось под руку: от «Натса» и «Скитлса» до сетки апельсинов - и запихнул всё это в огромный именной пакет АТБ. Всю дорогу думал об Андрее. Правильно ли я сделал, когда согласился на его просьбу прекратить занятия и разорвать контакты? Так непривычно видеть его сжатые губы и тщательно скрываемую боль в глазах. Но сделанного не воротишь, а сердцу не прикажешь. Он знал, что прав – я не люблю его, и если не смог полюбить за эти два года, то причина в нём, а не во мне. Люди влюбляются, встречаются, разочаровываются, расстаются и снова влюбляются. Говорят «люблю» как нечто совершенно обыденное, хотя часто не знают, какое это чувство на самом деле. Они разбрасываются словами, создавая с помощью них иллюзии, хотя на самом деле ничего похожего не ощущают. А я так не могу. Немного обидно – как бы ни старался – всё равно не получается. Любовь – не то чувство, которым можно управлять. Помнится, как-то давно я давал определение любви. Как же там… «Если любить – то это уже до гроба. До боли и слёз в глазах. До скрипа зубов и судорожного сжатия кулаков. До щемящей нежности где-то внутри и осознания того, что вот он – единственный, а остальные - всего лишь мутные тени на его фоне». Да, что-то такое есть, но любовь – она разная. Слишком разная, чтобы иметь одно точное эксклюзивное определение. Тот, кто любит, поймёт это, я же… Нет, любовь - это не то, что я чувствую к Андрею, пусть он как раз меня любит. В конце концов позвонил Лере и со вздохом вкратце рассказал обо всём. Та, вроде, не была удивлена и, несмотря на раннее время, не ругалась, сонно отвечая. Девушка что-то сказала своему отцу и, получив ответ, произнесла: - Мих, ты же не дурак. Не стоит жалеть о том, что сделано. Мозги тут не помощник, а сердце подскажет, что лучше. Если бы ты остался с Андреем из чистой жалости и симпатии – вот это было бы жестоко. А так, он переболеет, переживёт – он сильный. А тебе правда нужно идти дальше. Я тогда усмехнулся – надо же, звучит будто предсказание. Не зря Кирилл в академии дразнил её «госпожой гадалкой». И вот, я стою здесь, пытаясь успокоить учащенный пульс. Мой выбор сделан, и если Женька вдруг скажет, что он пошутил – этот спектакль был понарошку, я задушу его собственными руками. Поставив всё на кон, чувствуешь себя нагим среди сотен людей, с интересом патологоанатомов обозревающих выставленные наружу внутренности. Естественно, это лишь моя собственная иллюзия, но пробирает до костей. Под удивлёнными взглядами проходящих медсестёр делаю пару вдохов-выдохов и вхожу. Ничего не поменялось – та же палата, те же вещи. Правда, один сосед отвернулся к стенке, а второго, который немного хромает, нет – он ушел ещё при мне, отсалютовав на прощание. Окно открыто, а Женя стоит у подоконника, с кем-то разговаривая по телефону. Говорит не по-русски и не по-украински, наверное, с кем-то из своих друзей в Бразилии или тренером, что, в общем-то, неважно. Он меня пока не заметил, и я, тихо прикрыв за собой дверь, просто наблюдаю. Каждый раз такой разный – новый для меня и по-прежнему невероятный. Ещё та зараза, но такая восхитительная, что поневоле прощаешь ему всё. И понимает ведь – совершенно всё понимает. Может сделать больно и себе, и мне, и окружающим, но осознавая - это правильное решение. Le devoir avant tout*. Сейчас – именно сейчас - серьёзный, собранный, наверное, действительно разговаривает с тренером. А мне так хочется подойти и обнять его, почувствовав ответные объятия. Всё. Now or never**. - Женя… - рывком оборачивается, тут же произнося пару слов в микрофон телефона. Ему даже не успевают ответить, потому что отключенный телефон точным броском отправляется на кровать. Смотрит, а в глазах ожидание. Эдакая аквамариновая мини-бомба, тикающая со скоростью пульса. Недовзрывчатка, готовая взорваться в любую секунду, только тиканье ускорится выше нормы. - И что ты… - прокашливается, - выбрал? Или… еще же не прошло недели. Надеется, будто хочет потянуть время. Я медленно подхожу, кладя пакет рядом с кроватью и садясь на белые простыни. Негромко, чтобы не потревожить сон больного на соседней койке, говорю: - Не видел смысла ждать какую-то неделю. Всё и так понятно… Гипнотизирует, как змея. Ядовитая, но прирученная заботливыми руками. Нависает надо мной, от волнения облизывая губы: - И?.. - Я останусь. Разом выдыхает весь воздух. Чуть ли не падает, опираясь коленями на постель, сжимает меня в объятиях, носом утыкаясь в плечо. Ощущаю, как где-то хрустнула кость, определённо моя, и неожиданно понимаю, что против воли щеки загораются румянцем. С чего бы это? Чтобы скрыть неловкость, хриплю: - Псих ненормальный, задушишь же! А он улыбается, будто это похвала, и говорит: - Сколько комплиментов я от тебя сегодня получил, сейчас умру от смущения. - Дебил, - блин, вот писец, не представляю, что будет, если тот больной, спящий рядом, сейчас проснётся от нашей нелепой возни. И снова улыбка. Отпуская меня, с размаху падает на кровать и перекидывает на белые простыни ноги. Прямо через меня, наплевав на жалобный скрип старых пружин. Недолго лежит, с совершенно дурацкой улыбкой смотря в потолок, потом, не отрывая взгляда, просит: - Возьми меня за руку. - Зачем? – недоумеваю, садясь боком. - Просто возьми, хорошо? Не понимая, зачем, всё-таки выполняю его просьбу, беря в свои две его повреждённую правую ладонь. Всё точь-в-точь, как несколько дней назад, с той разницей, что за спиной нет непосильного валуна выбора, самоубийственной верёвкой стягивающего шею. Глубокий вдох, выдох. Он серьёзнеет и сжимает мои пальцы: - Миш… Я хочу, чтобы ты держал эту руку, когда тебе будет больно и обидно, когда ты будешь злиться или радоваться, когда почувствуешь, что рядом нужен кто-то, кто может тебя обнять и поддержать. Когда тебе плохо, грустно, неприятно… Перебиваю, усилием унимая ошеломлённое «ту-дух» внутри. Боже, ну почему, почему он опять растрачивается на такие надрывные невероятные вещи… - Смахивает на предложение руки и сердца. На губах брюнета появляется намёк на улыбку: - Ха-ха, скорее только руки. У каждого своя дорога – кто-то сразу находит счастье, кому-то приходится за него бороться. У кого-то всё с самого начала «зашибись», а у кого-то длинная извилистая тропка, на которой, как ни иди, всё равно заблудишься. Затихаем. На улице жарко, и будет невероятно жарко позже, около полудня. Кажется, мы, замерев, сидим на третьем этаже – я все три раза, пребывая в странном состоянии, не считал этажи – даже подсознательно. Из окна выглядывают ветки небольшой яблони и ещё какого-то дерева, так мной и не определённого. Я же прилагаю огромные усилия, чтобы смотреть не на парня, а в окно, хотя по-прежнему держу его руку. Но сдаюсь, задумчиво спрашивая: - Жень, а можно я сразу не поверю, что в моей жизни всё случилось именно так? Непонимающе смотрит, а потом фыркает и негромко смеётся, в положении лёжа закидывая ногу на ногу, будто не в больнице лежит, а на пляже загорает: - Можно. Только если ты меня поцелуешь, щено-о-очек, - насмешливо тянет гласные на последнем слове, копируя кое-кого очень знакомого. Убью Диму. Скептически смотрю на брюнета: - Тут люди. Нет, ну, точно как на пляже, сейчас ещё разденется до трусов и нахлобучит очки для завершения образа. - Тебя что-то смущает после того, как мы поцеловались в кафе? - Мы не поцеловались, ты всего лишь оставил мне синяк. Засосал, как пылесос, - перекривившись, вздыхаю. Надеюсь, никто реально нас не сфотографировал или ещё хуже – снял. А если решат настрочить статью – тяжело будет подтвердить всё без явных доказательств. - Да ладно тебе, сосед слева спит, ему снотворное вкололи, а тот, что напротив, ухромал по амурным делам. Мих, не будь врединой, поцелуй и упроси врачей отпустить меня. - Так мне поцеловать врача? – иронически переспрашиваю, усилием воли пряча улыбку. – У тебя сотрясение, поэтому ночь ещё переспишь. Тебе полезно. А он вместо ответа вдруг говорит: - Люблю тебя. Вздрагиваю. Ну реально как от тока тряхануло. - Ждешь от меня того же? – наверное, получилось язвительно, но не могу по-другому. Какой-то непонятный страх заставляет это делать. - Нет, мне не обязательно слышать признание вслух. Рвано выдыхаю, а потом, мельком кидая взгляд на лежащего на соседней койке мужчину, наклоняюсь и припадаю к губам. Опять этот вишнёвый «Эклипс», так и не переставший быть моим любимым. Он их что, ящиками скупает? Проникаю в податливый рот, чувствуя, как на затылок ложится здоровая рука, превращая простой поцелуй в более грубый, сминающий, собственнический. Он прав - слов не нужно. Любовь – это не слова или подарки. Любовь – это чувства. Она не проходит с годами, не исчезает бесследно, не стирается временем. А у нас даже не любовь, у нас какая-то долбанная неискореняемая зависимость. Иррациональная, нереальная, невозможная зависимость друг от друга. Такая, что необходимо слышать хотя бы дыхание. И прошедшие события тому доказательство. Я пробовал забыть, пытался, заставлял себя размыть очертания. Да, очертания, но не чувства. Слишком сложно, слишком больно. К тому же теперь всё бессмысленно и ненужно. Интересно, а когда цветёт омела?..*** Le devoir avant tout* (фр.) - Долг прежде всего. Now or never** (англ.) - Сейчас или никогда. *** - тут Миха имел ввиду, что омела – это древний символ жизни и плодородия. Собственно, он бы не удивился, если бы она цвела в августе, когда и происходили события. (Увы, омела цветёт с февраля, в марте и апреле).