Начать жизнь заново

Всё оказалось не так страшно, как я думал. Пистолет для прокалывания был не порождением ада, а медик — не помощницей Сатаны… хотя некоторые сдвиги у неё всё-таки имелись. Взять хотя бы фотографии, маленькие скульптурки и наличие одного засушенного субъекта под стеклом в форме пчелы. Заходя, я мог поклясться, как это сушеное нечто наблюдает за мной своими маленькими глазками. В общем, школьный врач оказалась той ещё фанаткой этих насекомых, так что весь кабинет был похож на сплошной желто-черный улей. Что не мешало этому улью иметь два больших открытых окна и пропахнуть медикаментами, как бывает в больницах. Слава Богу, что сама тётенька оказалась без видимых бзиков (ну, кроме милой шапки с пчелиными локаторами), и процесс прошел более-менее сносно, спирт — хорошее обеззараживающее. Практика проходила в том же духе. Нашим первым двухнедельным учителем оказался какой-то дяденька с улыбкой Папы Карло. Он выглядел в точности так, как я представлял себе американских художников: в заляпанной краской простой белой футболке, потёртых джинсах с подтяжками и красной кепке поверх черных чуть волнистых волос. На ногах носки и кеды, на руках — защищающие от краски перчатки. Похоже, он носит их, даже если не собирается рисовать. Я, не таясь, с интересом разглядывал мужчину — за месяц до меня наконец дошло, что переходный возраст — далеко не такая уж смертельная проблема, а я не бесполый монстр, жаждущий секса. Просто что-то… изменилось. Не капитально, но ощутимо. А тот случай со Славой… не знаю… Может, что-то внутри, а может, это я себе всё надумал сам, и нервная система подала знак организму. Почему нет? Ведь у девчонок бывают случаи, когда они думают, что беременны, и внутренние органы поступают так, как будто всё по-настоящему. Думаю, мой случай — что-то типа этого, по-другому не объяснишь. Так как нас было двое, художник предложил нам небольшое соревнование — кто быстрее перерисует картину. Собственно, большую распечатку картины повесили на стену, а нам выдали все принадлежности: лист бумаги, мольберт и карандаш. Никаких ластиков – одна попытка. Одна так одна. Я на протяжении двух уроков вместе с большой переменой честно пытался в точности изобразить натюрморт и по истечении времени отдал свою работу. Посмотрев на неё, учитель одобрительно хмыкнул, а только глянув на Викину, сначала оглушительно расхохотался и с лёгким английским акцентом сказал: — Девчонка молодец, а тебе ещё учиться и учиться. Художество — это самовыражение, а не простое изображение деталей. Посмотрев на работу моей одноклассницы, я понял, почему он так сказал — рядом со срисованной вазой и розами лежало что-то подозрительно похожее на ошейник и два игольчатых шара. Самовыражение, значит… Следующим уроком у нас была история, но её, так же как и алгебру, мы просидели, ничего не делая. Насколько я понял, это из-за того, что была пятница. Если бы не она, мы бы уже начинали вводные занятия, а на следующий день, получив тетради, сумку для них и всё остальное, что там ещё прилагается, начинали учить. Ну, что-что, а это остаётся неизменным — учителя никогда не верят в то, что мы запомним хоть что-то перед выходными. Я снова задумался — странная всё-таки система. По мне, ещё и неправильная какая-то. Можно ведь провести Первый звонок уже сегодня, а сумку и всё остальное выдать с остальными вещами… Хотя отчасти я благодарен, что не выдали, иначе тот ящик моими силами даже с места сдвинуть было бы невозможно. Когда всё закончилось, я потянулся, решив, что пора уже домой. Почти четыре часа, а на факультатив, или как там его, оставаться бесполезно. Да-а-а, хорошо, что сегодня пятница. Последним, восьмым, уроком у нас украинский язык в кабинете на втором этаже. Все, кроме меня и Вани, вышли из класса, а Женя тихо передал, чтобы домой я шел сам — он пойдёт на факультатив, так что пора подниматься. Я только встал, как теплые руки притянули к себе за талию, а в затылок уткнулась чья-то макушка. — Чего тебе, Вань? — не поворачиваясь, спросил я. Как ни крути, а было немного обидно, что этот разговорчивый дурак даже слова не сказал, сколько бы я ни пытался его растормошить. Обычно всё с точностью наоборот. — Я… ты же не перестанешь из-за этого со мной дружить? Вопрос прозвучал как-то отчаянно по-детски, но смысла я так не понял: — Из-за чего «этого»? Хватка стала слабее: — Так Вика тебе не рассказала? Я подался назад, чтобы сначала опуститься ему на колени, заставив парня сесть на стул, а потом выскользнуть из объятий, повернуться и, упершись ладонями в парту, заглянуть прямо в глаза: — Что не рассказала? Мы немного поиграли в гляделки, но он сдался первым, опустив взгляд: — Здесь я кто-то вроде изгоя… козла отпущения… ну, ты понимаешь… От его слов глаза заволокло какой-то пеленой ярости, а я прикусил нижнюю губу почти до крови. Так, Миша, нужно успокоиться, нет смысла в том, чтобы сейчас пойти и дать им по щам, всё равно не отвянут. Присев рядом на парту, я спросил: — С чего всё началось? Он только пожал плечами, отвернувшись: — Не помню уже… Я вдохнул и выдохнул, всё и так понятно. Ненавижу такие случаи. Ненавижу смотреть, ненавижу вмешиваться. Я и в прошлой школе одну такую ситуёвину пресёк — в класс перевели забитого всеми мальчика. Естественно, сильные «самцы» с маленькой буквы и тут попытались сделать из него козла отпущения, надо же было на ком-то выпускать пар. Я тогда болел ветрянкой, Тёмка, как сочувствующий — тоже. Но когда вышел, понял, что дело неладно. Вот терпеть такого не могу — одни избивают, а другие просто молчат и не вмешиваются. — Это они тебя, что ли, так? — осторожно провожу по синяку на виске. — Нет, — невесело усмехается, — с ними всё проще, мы только огрызаемся, ну, и я держусь ото всех подальше. — Значит, отец… Он отворачивается, а когда снова смотрит — улыбается. Да, улыбается правдоподобно, но в глазах пустота. Такая отвратительная и засасывающая без остатка: — Прости, наверное, не стоило начинать этот разговор, — я кривлюсь, но от этого его улыбка становится ещё шире, — но всё равно, надеюсь, мы ещё свидимся. А пока мне пора на подработку, мама говорила тебе, я же устроился на работу. В общем, ладно, если что — звони. Он поднимается и быстрым шагом пересекает пространство до двери. Я только и вижу прощальный взмах руки. И что это было? Нежелание вмешивать в свои проблемы? Уже вмешал. Теперь на душе паршиво, и чертовски хочется курить. Привычно тяну руки к заднему карману джинсов, но там ничего не оказывается. Более того, это не джинсы. Вспоминаю, где нахожусь, и смотрю в потолок, пытаясь успокоиться. Господи, как же я задолбался решать свои и чужие проблемы… — И кто говорил, что он не пидор? — слышится ехидное у дверей. Словно в прострации медленно опускаю голову и различаю вошедшего. Савкин. Одно радует, теперь я знаю его фамилию. — Ты же вроде должен был на факультативе быть? — намеренно игнорирую предыдущий вопрос. — Нас отпустили, сказали, чтобы не морочили им голову. — Женя хитро улыбнулся, подходя ближе. — А ты чего здесь сидишь? Я уже за тобой минут десять наблюдаю. Так что? — Он всего лишь мой друг, — соскакиваю с парты, вздыхая, — я ТАКИМ не занимаюсь. Чистая правда, между прочим. — Оу, понятно, так, может, пойдём уже домой? Пожимаю плечами, сейчас все мои мысли только об одном — где достать желанную порцию никотина? Я переобуваюсь, и мы выходим из здания. Даже не думая, сразу направляюсь в другую сторону. — Ты куда? — догоняет меня брюнет. — По делам, — равнодушно отвечаю ему. В груди просыпается заткнутое куда подальше раздражение, хотя я по-прежнему стараюсь сохранить равнодушный вид. Понимаю, что всё равно не отстанет, поэтому иду быстрее — чем быстрее мы доберёмся до дома, тем скорее я смогу закрыться в своей комнате от этого придурка. А ещё щенки… Мы идём молча ещё минуты две, но потом я, задумавшись, спрашиваю: — Как получилось, что вы взяли Ваню в оборот? Женя сначала рассеянно чешет репу, замедляя ход, потом бормочет что-то нелицеприятное, а под конец догоняет меня, приноравливаясь к быстрому шагу. Это что было? Творческий ступор? — Честно, я не помню. Скорей всего, он что-то сказал, и Кирюхе это не понравилось. А Кирилл тот ещё идиот — если человек ему сразу не пришелся по вкусу, то у него с ним холодная война. Он у нас конфликтная личность, — на мой хмык парень только засмеялся. — Я серьёзно, ты просто его не знаешь. Ну да, я тут вообще никого не знаю, да и моего арендатора в том числе. Может, у него шкаф полон скелетов. Мы дошли до небольшого захудалого магазинчика — что само по себе удивительно в этом районе. — Подожди здесь, — попросил у своего спутника, подсчитывая деньги, которые, слава Богу, успел прихватить с собой. Сотня… ну ничего, хватит, я же не десять блоков покупать собираюсь. — Хорошо, — и улыбнулся так, будто я попросил его сделать что-то пошлое. Блин, не пойму, как он умудряется так извратить слова, жесты, их значение, что они начинают казаться неприличными и самому произносящему? Заверив продавщицу, что я уже совершеннолетний и никаких отклонений со здоровьем не имею, купил блок дешевеньких сигарет. — Это что? — тупо спросил меня Савкин. — Сигареты, — ответил, смотря на него как на умственно отсталого. Спасибо Славе, теперь этот взгляд получается у меня на «отлично». — Ты что, думал, что я в магазин за хлебом и окорочками бегал? Судя по всему, действительно думал. Я хмыкнул: — Учти, Савкин, я совершенно не хозяйственный человек. Только убираться и стирать умею. Через секунду он пришел в себя, нагло ухмыльнулся и выдал: — Не переживай, прорвёмся! — угу, так я и поверил. — Кстати, можешь идти без меня, мне ещё кое-что нужно сделать. Я пожал плечами — мне как-то до одного места — сам так сам. И, не оглядываясь, пошел по дороге домой. Там меня встретили две пары голодных глаз, так что сперва пришлось накормить собак. — Сейчас, подождите минутку, — рассмеялся я, наблюдая за «попрошайничеством» моих питомцев, — насыпав корма и налив в специальную выемку воды, услышал звонок — он раздавался от ворот. Кто пришел — и гадать не надо — сцена возвращения блудного арендатора наяву. Поэтому я, надев летние шлёпки, потопал к воротам, открывая замки. На пороге стоял Женя с большим мешком за плечом. Сейчас он напоминал помолодевшего Деда Мороза, которого заставили оторваться от летних каникул и нести детям подарки в нерабочее время. — Ну, что застыл? — насмешливо сказал он. — Впускай меня, что ли. Хмыкнув в ответ, я наигранно услужливо поклонился, приглашая внутрь. А когда мы зашли, одноклассник опустил завязанный мешок на пол. Любопытные щенки, как всегда, выбежали посмотреть, кто же там пришел, и теперь, как и я, с любопытством взирали на странный предмет, стоящий посреди коридора. Да уж, мешок был действительно большим, но едва слышный шелест настораживал. — И что это? — подозрительно кошусь на парня, не вещи же он свои притащил. Брюнет быстро развязал ленту и жестом фокусника показал внутренность. — Я же говорил, что моему парню курить вредно. Поэтому начнём твоё приобщение к прелестям современного мира. Господи, убейте меня. Хотя лучше сначала его, а потом меня, я так буду меньше в аду мучиться. В мешке лежала сотня, если не больше, леденцов на палочке…