***
Клеменс, ты просто отвратителен. Притворяешься таким правильным, таким добрым и милым, понимающим, идеальным, таким... Ты ужасен. Противен. Ты кошмар. Ты страшный сон. Но что значительно хуже, ты лжец. Обманщик. Когда же ты перестанешь врать? Когда станешь тем, кем всегда желал быть? Ты хочешь слышать лишь голую правду, даже если она бьёт прямо в лицо сильнее кулака, но сам не готов показывать себя настоящего. Только красивую оболочку. Чтобы не разочаровать окружающих. Когда же ты явишь миру свою истинную сущность? Скажи, что с тобой стало? Куда пропал жизнерадостный мальчишка с белокурыми волосами и чистым пронзительным взглядом? Наверняка, он всё ещё жив, просто ты спрятал его глубоко внутри, чтобы ничьи коварные, злые руки не дотянулись до этого хрупкого, беззащитного, детского тела. Боишься, что ему навредят. Боишься, что тебе навредят. Вот и закрываешься. Ты так двуличен. Признай уже это. И перестань говорить людям то, что они хотят услышать. Говори всё, что думаешь. Всё, что чувствуешь. Ты не грёбаная статуя, чтобы неподвижно стоять на одном месте, постепенно зарастая эстетичными цветами, но не меняясь с течением времени. Внутри тебя не камень или мрамор, а живое бьющееся сердце, способный думать мозг и ещё множество органов и тканей, поддерживающих твою жизнь. Ты не венец природы, не отточенное мастером создание. Не украшение, в конце концов. Потому что ты сам себя строишь. Ломаешь и собираешь по кусочкам вновь. И если от тебя сохранилась хотя бы крупица, ты вернёшься и будешь ещё лучше, чем прежде. Нужно лишь решиться. Так что тебе мешает? Что-что? Страшно, да, Ханниган? Это смешно, не более того. Серьёзно, ты как ребёнок. Будь мудрее. Да, принять такое решение непросто, но что ты теряешь? А вдруг получится? Вдруг счастье уже здесь, и нужно просто сделать шаг ему навстречу? Не сегодня, так завтра оно настигнет тебя. И тогда не отвертишься. Всё ещё боишься быть отвергнутым, верно? Ты ведь и сам понимаешь, что такой человек, как Маттиас, никогда не позволит тебе чувствовать себя неуютно и неправильно. Он обязательно приложит максимум усилий, чтобы всё было хорошо. Чтобы тебе было хорошо. Но взамен и ты должен что-то дать и что-то сделать. Однако не стоит забывать, что мир не вертится вокруг Харальдссона и не заканчивается на нём. Вспомни, например, Эйнара. Он был тебе безумно дорог, но всё равно умер. И ты смирился с этим. Ты существуешь и дальше. Дышишь, ешь, пьёшь, продолжаешь выступать на арене. Живёшь. Потому что незаменимых на этой планете попросту нет. Потому что люди, на самом деле, могут пережить абсолютно всё. Дело лишь в том, что от них в конце концов останется. Клеменс резко подскочил на кровати и широко распахнул глаза. Чёрт. С такой жуткой бессонницей к завтрашнему финалу он будет выглядеть, по меньшей мере, как разлагающийся труп. Ладно, раз уснуть всё равно не получится, придётся идти тренироваться. Спрашивается, зачем? Ханниган, вообще-то, не знал. Наверное, просто хотел себя занять хоть чем-нибудь. Парень и сам не понял, как так быстро пролетели сутки. Последнее, что он отчётливо помнил, был поцелуй с Роньей. Боже, как стыдно-то. Тихо проскользнул на улицу. Прохладный ночной воздух оказался как нельзя кстати и хорошо остужал воспалённый подростковый мозг. Мысли постепенно стали приходить в порядок, и Клеменс сосредоточился на поиске какого-нибудь деревянного меча. Не найдя ничего подходящего, он направился к школьной арене. Благо, летом светает рано, и некоторая неуклюжесть и слабое ориентирование в темноте не помешали ему без происшествий закрепить все полученные навыки. Подошёл к бочке с холодной водой. Окатился. Тут же пришла бодрость. Настроение слегка улучшилось, и Ханниган уже собрался идти на утреннюю прогулку в сад, как лоб ударился о чью-то грудь. Врезался? — Клеменс? — Мягко произнёс знакомый голос над ухом. — Маттиас? Что ты здесь делаешь так рано? — Красноволосый отодвинулся и потёр ушибленную голову. Да что с ним такое сегодня. — Тот же вопрос могу задать и тебе, — тепло улыбнулся Харальдссон, скрещивая руки, как в детстве, когда младший брат в чём-то провинился. — Не спится. — Коротко бросил Клеменс. Больше такой вид кузена не заставлял его оправдываться. — Тебе тоже? — Да, — лицо Маттиаса слегка напряглось и он перевёл взгляд куда-то в сторону, — волнуюсь немного, если честно. Лёгкий ироничный смешок. Всего лишь какое-то жалкое «немного»?! Не издевайся, братец. Сам-то он чуть ли не в истерике бился от одного упоминания боя с Харальдссоном. Ханниган смахнул мокрые волосы со лба. По лицу ручьями потекли капли воды, смешанной с кровью, а пряди частично утратили свой яркий цвет. Но это не столь важно. Тем более, бледный ему тоже идёт. А теперь пора бы перейти к действительно стоящим вещам. Помни, ты всё можешь. Как говорила Ронья, главное, чтобы ты сам верил в себя. — Матти... — Что? — Мы можем поговорить? — Руки предательски задрожали, а в ушах отчётливо стал слышаться громкий, как удары топора, стук взволнованного сердца. — Конечно. О чём? Харальдссон, что, идиот? Разве не очевидно? — О тебе и обо мне. О нас, в общем. — А что с нами не так? Мы, вроде как, не ссоримся, да и вообще прекрасно ладим. Не понимаю тебя, Клеменс. Да он и сам себя не понимает! Это совсем не нормально, между прочим. Происходит что-то, что Ханниган совершенно никак не может контролировать. Господи, решайся уже, тряпка! Сколько можно ныть и страдать?! — Послушай, я... — нервно сглотнул, — я давно хотел сказать тебе... В общем, я люблю тебя... Харальдссон вдруг рассмеялся. Что? Что он сказал не так? Почему брат смеётся? Только панической атаки не хватало для полного набора. Клеменс затравленно взглянул на шатена и, мелко дрожа, отступил на пару шагов. Голова гудела. Вот и зачем он рассказал? Всё это было зря. Его даже не восприняли всерьёз, судя по реакции. Похоже, Маттиас решил, что кузен окончательно свихнулся в преддверии финала. Может, оно и так. Красноволосый и сам больше не был уверен. — Прости... Я лучше пойду... — Ханниган попятился, задел ту самую бочку с водой, чуть не упал, смешно взмахнув руками, развернулся и, тяжело дыша, побежал куда-то в сторону казарм. — Клеменс, подожди! — всё ещё смеясь, крикнул Харальдссон, но брат уже скрылся за поворотом, — мы с тобой такие дураки, — уже тише сам себе сказал парень. И правда.***
Финал. Трибуны переполнены. Император застыл в предвкушении. Даже другие уже поверженные гладиаторы столпились везде, где только это было возможно. Отовсюду слышались нечленораздельные крики, из которых лишь изредка можно было уловить имена Клеменса и Маттиаса. От наглых зрительских лиц Ханнигана буквально тянуло блевать. — Алый. — парень обернулся и увидел Гектора. — Я просил не называть меня так. — Клеменс нахмурился. — Ты же понимаешь, что это бой насмерть? — хозяин, казалось, пропустил его слова мимо ушей. — Да. — И то, что тебе придётся убить брата? — Да. — Не боишься? — расслабленный выдох и мягкий взгляд, словно на маленького ребёнка. — Нет. Ему больше не страшно. Он всё решил. Тем более, смерть — ничто ради любимого человека. Маттиас поймёт. Должен понять. К тому же, победа Харальдссона — его победа. — Не забывай, что мне нужен помощник в школе. — Я помню. Шаг — и он на арене. Пути назад нет. Гектор действительно был неплохим, даже хорошим владельцем. Грех жаловаться, на самом деле. Клеменсу было хорошо жить у него. Но наступил момент, когда их дороги разойдутся. Вряд ли хозяин когда-нибудь одобрит и примет его решение. Но всё это для Маттиаса, поэтому выбора нет. Если бы Ханниган мог что-то изменить, он бы не стал участвовать в Играх. Если бы он знал... Закат. Как символично. Конец дня и конец жизни. Заметил кузена с противоположной стороны «сцены». Внутри что-то болезненно сжалось при мысли, что сегодня всё закончится. Что сегодня ему придётся оставить Харальдссона одного в этой жизни. Ничего, он сильный. Он справится. «Покажи всё, на что способен. Я верю в тебя.» — В голове вспыхнули слова Роньи, которая в этот момент стояла где-то среди остальной прислуги. Даже им в такой значимый для Империи день было разрешено присутствовать. Вспомнилось, как каждый раз, когда Эйнар побеждал его, то говорил не сдаваться. Что бы ни случилось, не сдаваться. Неважно, что встало на его пути. Забудь, Клеменс. Стефанссон много чего сказал, но это не спасло ему жизнь. «Не делай этого.» — Отец. Снова. Ханниган укорил себя в вечном непослушании, но отступать не собирался. «Я люблю тебя, малыш Клем. Не умирай. Мама любит тебя. Пожалуйста, живи ради меня и ради себя.» — Ему тогда было восемь, и он тяжело болел. Странно, что он не забыл её просьбы и мольбы спустя такое огромное количество времени. — Простите меня, мама, папа, Эйнар. Я уже иду к вам. — прошептал Ханниган и поудобнее перехватил гладиус. Вышел на середину арены, чтобы все его хорошо видели. То же самое сделал и Маттиас. Стук сердца эхом отлетал от рёбер. Всё тело слегка потряхивало, но Клеменс предпочитал не замечать этого. — Сражайся в полную силу, — напомнил кузен, направляя на него мечи. — Если ты не убьёшь меня, я убью тебя. Да что он такое говорит? Впервые красноволосый прочувствовал всю значимость и боль того, что несколько недель усердно втолковывал ему Харальдссон. Впервые он понял, что это была не шутка. Над стадионом разнёсся звук трубы, ознаменовавший начало битвы. — Но я не могу убить тебя, ты же знаешь, — тяжело выдохнул Ханниган, отражая неожиданно скоростную атаку. Прошло всего несколько часов, а брата больше не узнать. Почему он стал таким жестоким? Неужели из-за того признания? Нет, этого просто не может быть. Это же Маттиас. Он не такой. Он добрый и очень отзывчивый. Он всегда подавал и подаёт руку, когда младший оказывается на земле. Его не нужно просить о помощи, потому что, когда ты открываешь рот, чтобы сказать о своей неприятности, эта самая помощь уже давно оказана. Он всегда улыбчивый и вежливый. Ведь так? — А ты попытайся, — криво улыбнулся Харальдссон, проходясь одним из гладиусов по лодыжке брата. Порез был небольшой, и не должен был доставить сильных проблем. Шатен прекрасно понимал, что если они не покажут зрелище, их обоих ждёт петля. Но Клеменс ни за что не согласился бы наносить ему увечья, а потому необходимо было разозлить, раздразнить его. В следующие полчаса Колизей стал очевидцем одного из лучших гладиаторских шоу в истории. Публика ревела после каждого удачного нападения любой стороны. Нерон лишь слабо растягивал губы в довольной улыбке, но признавал, что всё проходит на уровне. Ханниган оказался вовсе не глупым и почти сразу раскусил план кузена, но счёл его неплохим и начал подыгрывать, изредка нанося колюще-режущие ранения. Однако сколько ни откладывай кровавую минуты расправы, она всё равно рано или поздно наступает. Говорят, лучше поздно, чем никогда. В данном случае дела обстоят совсем наоборот. Клеменс не ожидал. Совсем не ожидал. Он был удивлён, нет, поражён не меньше, чем и зрители, когда Маттиас не увернулся и получил сильный удар в область печени. Меч прошёл насквозь. Красноволосый буквально «выдернул» его из тела брата и с ужасом откинул подальше. Тут же стала обильно сочиться кровь. Даже не будучи врачом, он понял, что с такими ранами не живут. Глаза расширились до невозможных размеров. Свободная рука непроизвольно потянулась к голове, и похолодевшие пальцы плотно сжали череп. — Матти, я не хотел... — Ты проткнул печень, а не сердце, так что пару минут у нас ещё есть, — чуть ли не прохрипел Харальдссон, зажимая дыру в животе. — Нет, пожалуйста, не надо, — взмолился Ханниган, — не нужно делать это! Я хотел пожертвовать собой ради тебя, ради твоей жизни, а что сделал ты?! Зачем, Маттиас? Зачем, я тебя спрашиваю!!! — Ты, оказывается, совсем не знаешь меня, Клеменс. А вот я прекрасно знаю тебя. Потому что ты как открытая книга, нужно лишь выучить буквы, чтобы понимать тебя. Ты мой маленький младший брат и всегда им будешь, сколько лет нам бы не было. И я люблю тебя. Люблю больше всех на свете, и я знаю, что это взаимно. Мне не жаль, что я умираю. И я не беспокоюсь за тебя, потому что ты уже вырос и сам можешь о себе позаботиться. Тебе больше не нужна моя защита. И, главное, ты не один. У тебя есть друзья. И ещё человек, который тебя любит уже довольно долгое время, думаю, ты в курсе, о ком я. — Ронья? — Именно. Вы отлично смотритесь вместе, я проверял. Так вот, о чём это я? Ах да. Ты не дослушал меня утром. Я тоже люблю тебя. — Ты тогда, наверное, не понял... — Клеменс не мог даже пошевелиться. Слова с трудом вылетали изо рта. — Нет, я понял. Жаль, что поздно. Маттиас сделал несколько мучительных шагов в направлении брата. Остановившись напротив, он взял Ханнигана за ту руку, в которой ещё почему-то находился меч, поднял её на уровень собственного сердца и незамедлительно обнял его за плечи, придвинувшись близко-близко и тем самым напоровшись на гладиус. Послышался сдавленный вздох, и Харальдссон с шумом упал у ног Клеменса. Красноволосый тут же опустился на колени у его тела. Руки стали лихорадочно тянуться к окровавленным местам, а после возвращаться к лицу. Из глаз брызнули слёзы. Он глотал их, растирал по щекам, смешивая с кровью в красное месиво. — Нет, Матти, нет... Только не это... Не умирай! Пожалуйста, не умирай... Не оставляй меня! Нет... Ты говорил сражаться в полную силу..! — паника, паника, которая захлёстывает с головой. Ты не можешь никуда от неё деться. Но и сделать тоже ничего не можешь. Ты бессилен. Ты никто. Ничтожество. Ты убийца, Клеменс. Убийца! — Прости меня, я тебя обманул. Так будет лучше. — Маттиас закрыл глаза, а на губах заиграла лёгкая усмешка. — Не делай глупостей. Бой окончен. — МАТТИ, НЕТ! НЕТ, НЕТ, НЕТ!!! ВЕРНИСЬ КО МНЕ, ПРОШУ! — Ханниган без чувств упал на труп кузена. Больше он не может. Больше не справляется. Так устал. У него ничего не осталось. Цена за волю оказалась слишком высока. — Не нужна мне такая свобода! — захлёбываясь в слезах, из последних сил бросил парень и отключился. Повисла гробовая тишина.***
После заката всегда наступает рассвет. Не у всех, конечно, но всё же это происходит. Раны зарастают, боль утихает и покрывается толстой оболочкой, хотя и никуда не исчезает, слёзы высыхают, а человек продолжает жить, несмотря ни на что. — Клеменс, ты как? — Ронья сидела у его кровати и не в первый раз сочувственно поглядывала на него. — Нормально, — сухо ответил красноволосый и перевёл взгляд на окно. Он уже знал, что провалялся в отключке несколько часов, знал о печальной смерти Маттиаса и уже даже предпринимал попытки смириться, хотя кого он пытался обмануть, в груди всё так же безостановочно ныло и болело. — Что-то не видно, — буркнула под нос Могенсен и подала парню воду. — Правда? Не может быть, — съязвил Ханниган, взяв бежевую кружку. Услышал всё-таки. — Извини, — тут же опомнилась девушка, аккуратно беря его свободную руку в свои и виновато заглядывая в его глаза, — послушай, он знал, на что шёл, и он хотел этого. Ты ни в чём не виноват. Клеменс мотнул головой, как будто пытаясь прогнать из головы какую-то сильно настойчивую мысль. Но она, похоже, даже не собиралась уходить. Видимо, лучше её озвучить. — Ронья. — Да? — Я теперь вольный человек, верно? — Конечно. А в чём дело? — Я выкуплю тебя у Гектора на выигранные деньги, сделаю свободной, а после мы будем вместе. Что скажешь? — Скажу, что люблю тебя, Клеменс Ханниган.***
Маттиаса уже не вернуть. Не его одного, к слову. Но сами они пока не умерли, а это значит, что они будут продолжать радоваться новому дню за всех тех, кто этого сделать уже не сможет. Помни, благодари, цени. Утро — это всегда начало чего-то нового. Сегодня, например, у Клеменса начнётся новая жизнь.