Хроники Конца Света, который не случился.

Люди очень любят условности и формальности. Зачем-то обличают в слова то, что нужно чувствовать сердцем и всей душой. Дают названия вещам и событиям, чтобы придать им какого-то смысла, хотя его в происходящем намного больше, когда не звучат лишние голоса. Будто бы, если люди не произнесут вслух, то у события не будет силы, значимости. Как обещание самому себе выйти в понедельник на обязательную пробежку, глупые пустые слова при расставании, что стоит остаться друзьями, бессмысленные обещания взрослых, что все будет хорошо. Люди будто пытаются уговорить мироздание поиграть по их правилам, но забывают, что чудо, описанное словами — теряет свою силу. Голос и фразы отнимают у всех самых невероятных и прекрасных моментов что-то светлое, пачкают во лжи и лицемерии. Слова теперь настолько пустые, что им и верить не хочется. За самыми высокими и гордыми речами скрывается корысть и злость, а за грубостью и холодностью — волнение и забота. Чего стоят только свадебные клятвы. Двое созданий, которые прикипели друг к другу всем сердцем, душой — да что там, давайте не будем преуменьшать — естеством, должны на глазах десятка людей зачем-то клясться в своих искренних намерениях, обещать беречь самого важного человека и не причинять боли. Зачем что-то говорить, если все самое главное и тонкое, самое трепетное и хрупкое скрыто в глубине янтарных глаз напротив, чуть влажных из-за вихря чувств, блестящих от счастья и затуманеных любовью? Стоит ли пытаться рассказать, как яркое летнее солнце отражается в глубоких синих глазах, а маленькие солнечные зайчики пляшут вокруг темного зрачка; какой прямой может быть осанка, а плечи — напряженными, когда нужно надеть тонкое гладкое кольцо из белого золота на нежные пальцы; как быстро может стучать сердце в чужой груди, ударяясь о белые рёбра и выстукивая какой-то особый ритм, знакомый только двоим? Азирафаэль проснулся рано, когда рассвет только-только забрезжил вдалеке. Солнце медленно поднималось на небо, пока еще затянутое темными облаками. Перьевые пушистые путешественники тянулись над городком, когда их пронзили длинные рыжие лучи. Влажный туман медленно отступал прочь, уступая власть слабым порывам ветра, который дергал деревья за ветки, хлопал распахнутыми на ночь окнами и срывал забытое хозяйкой белье. В соседнем дворе все осталось нетронутым: украшенная цветами беседка, перевернутые детьми стулья, забытые из-за усталости пиджаки и телефоны. У женской половины прошедшего праздника хватило сил только унести еду обратно в дом, чтобы не привлечь котов и енотов, а большую уборку решили оставить на потом. Хотя ангел и предложил свою помощь, когда услышал, что гости расходятся. Но Анафема обругала его по телефону и отключила мобильник. Разговор был закончен — женился, будь добр, отдувайся сам и не мешай простым смертным. Бёдра Азирафаэля все еще немного дрожали. От удовольствия, от напряжения, от усталости. Светлую кожу покрывали мелкие пятнышки синяков от излишне сильной хватки чужих пальцев и алые засосы, которые рассыпал по желанному телу в порыве страсти демон. Простыни были сбиты почти на пол, до сих пор кое-где влажные и испачканные. Воздух в спальне был душным, пахло раскаленным солнцем песком, горной свежестью и, совсем неуловимо, яблоками. Нужно было добраться до окна и приоткрыть его, чтобы впустить немного прохлады, но сил не было совершенно. Азирафаэль провёл рукой по лицу, растирая щеку, на которой отпечаталась подушка. Прикосновение чего-то холодного сначала заставило вздрогнуть, но после нежный вздох сорвался с приоткрытых губ. Простое, но от этого в тысячу раз более важное кольцо непривычно сидело на безымянном пальце. В нем отражались первые лучи солнца, играя в догонялки друг с другом. Обычно люди смеются, что после свадьбы ничего не меняется. Что это лишь формальная церемония, чтобы узаконить то, что уже давно есть между супругами. Но это была полнейшая чушь, глупая и неправильная. Потому что ангел, даже не оборачиваясь, чувствовал эту крепкую нить, что связала их сердца. Она дрожала тихонько, натянутая до упора, и сияла тёплым золотым светом, ослепляя сонные глаза. Ее нельзя было коснуться рукой, но Азирафаэль чувствовал ее, ощущал всем своим телом, не человеческим — истинным. Эта нить была между ним и демоном всегда, едва ли не с первой секунды, что они увидели друг друга. Она была тонкой, расползалась при неосторожном слове или взгляде, но крепла изо дня в день, из столетия в столетие. И раньше, чем демон или ангел успели заметить, стала действительно прочной и надежной. А после вчерашнего дня вокруг неё обернулась еще и небесная благодать, словно щит или самые прочные доспехи. Ангел зевнул, прикрыв ладонью рот. Кольцо делало руку чуть тяжелее, чем он привык, но эта тяжесть была невероятно приятной, почти сводящей с ума. Одежда валялась на полу, хотя он и порывался ее сложить. Но разве можно было выбраться из плена страшного бессовестного демона, который, наконец, подтвердил свои права на того, кого так сильно любил? Азирафаэль медленно поднялся на ноги, потягиваясь и наслаждаясь томной негой во всем теле. Мышцы ныли и немного горели, замученные хозяином, отзывались при каждом движением слабой болью. Но разорванная демоном в куски подушка, когда он вцепился в темную шелковую наволочку острыми зубами, его распахнутые от удовольствия глаза и громкие стоны наслаждения — это стоило всех приложенных усилий. Азирафаэль повернулся и, стараясь не обращать внимания на весь беспорядок вокруг — мятая одежда, летающие одинокие пёрышки из подушки, сползшие одеяла и полупустые тарелки с кусочками тортов — нашёл взглядом своего… мужа. От этого слова где-то в груди дернуло, будто ангел до конца не мог поверить, что им не помешали, позволили. А потом он вспомнил взгляд Кроули за несколько минут до начала церемонии, как он всматривался в небеса и в изумрудную траву, словно ожидал… И по этому взгляду было понятно, что демон бы уничтожил и Рай, и Ад, и Чистилище — что угодно, любое пристанище тех, кто был бы против. И все равно женился на том, кого так долго ждал. Кроули спал на животе, свесив с постели загорелую худую руку. Одеяло почти сползло с него, скрывало немного лишь ягодицы, хотя ямочки над ними были прекрасно видны. Спина, на которой так отчетливо выделялась дорожка позвонков и острые лопатки, была покрыта мелкими царапинами, которые слегка вспухли и теперь были похожи или на тигриные полоски, или на очертания больших чешуек. Вторая рука была под подушкой, запястье выглядывало с другой стороны, почти скрытое мягкими алыми волосами. От прекрасной прически, что создали накануне женщины, не осталось и следа. Она растрепалась совсем, когда ангел, запутавшись пальцами в прядях, тянул его голову назад, чтобы добраться до сильной загорелой шеи и оставить на ней следы уже своего желания. Он обошёл постель, не в силах оторваться от открывшейся ему картины. На изголовье кровати и стене остались глубокие борозды от острых словно ножи когтей. Пальцы демона были искусаны, глубокие следы остались на костяшках, когда он еще пытался сдерживаться. А потом ангел распахнул свои крылья, омывая чистейшей благодатью и спальню, и людей в соседнем доме, и весь Тадфилд. И Кроули потерялся в той горячей любви, что испытывал к нему пернатый воин. Азирафаэль опустился на пол с той стороны, с которой спал демон. Его лицо в тот момент было таким спокойным и умиротворенным. Припухшие губы были слегка приоткрыты, пушистые ресницы едва заметно дрожали. Ангел протянул руку, касаясь тыльной стороной ладони чужой щеки. Кожа демона была сухая и очень горячая, словно только что сваренный какао или нагретый солнцем бок Бентли, и дотрагиваться до неё было будто опускать руку в жерло вулкана — опасно и обжигающе сладко. Кроули неосознанно повернул голову, чтобы прижаться к руке сильнее, потираясь и ласкаясь о неё. Раздвоенный язык скользнул по губам, на секунду показываясь, будто дразнил. Демон чуть пошевелился, сгибая одну ногу в колене, и одеяло предательски сползло на пол, обнажая его. Хотя, на самом деле, он давно был обнаженным перед ангелом: в тот ли момент, когда впервые отступился от своего задания, чтобы порадовать или когда решился зайти в церковь, сжигая свои ноги, потому что не мог дать так глупо развоплотиться, а может быть, когда ангел протянул ему термос со святой водой, глядя с опаской и осуждением. В какой-то момент, Кроули оказался перед ним совершенно открытым, с разведёнными в стороны чёрными крыльями, практически распятым. И что это, если не настоящее божественное чудо, что ангел так же широко раскрыл свои объятия и принял его, окружая своей сладкой и нежной любовью. Азирафаэль провёл невесомо ладонью по чужой спине, зная, как такая безобидная ласка нравится змею, как он выгибается навстречу рукам и щурит свои желтые глаза. Кроули глубоко вздохнул, выныривая из сна, и приподнял голову, глядя из-под ресниц. Он весь был — воплощением соблазна и греха, томный и зацелованный, а на пальце у него огнём горело такое же кольцо. — Ты пялишься, ангел, — сорванный голос царапал слух и был едва различим. — А я теперь имею право, дорогой мой мальчик, — щемящая нежность, которая столетия скручивалась где-то в сердце Азирафаэля, расплескалась, сжимая его горло. — Мое. — Да ты собственник, ужас какой, — ехидная ухмылка на тонких губах сменилась ласковой улыбкой. — И что же ты видишь? Глядя на меня? Ангел на секунду замолчал, качнулся вперёд, целуя демона, придерживая его лицо обеими руками. Кроули одобрительно застонал, заваливаясь на спину и утягивая обретенного супруга за собой, заставляя сесть на постель. Ему не хотелось двигаться, он был еще совсем ленивый и оскорбительно неудовлетворенный, поэтому красноречиво упёрся твердым членом в чужое бедро. Азирафаэль слегка приподнялся, упираясь обеими руками с двух сторон от дурной головы змея. — Я вижу… любовь, — ангел поймал узкую ладонь и, толкнув носом пальцы, чтобы раскрыть ее, поцеловал в самую серединку. — Любовь. Нить, натянутая между двумя любящими сердцами, дрогнула, посылая дрожь по телам демона и ангела, а резонанс заставил заискриться всеми оттенками само мироздание. Где-то пошёл теплый дождь, а где-то на небе выступила радуга. И маленький Тадфилд охватило то удивительное ощущение, что вот-вот случится что-то очень хорошее и светлое, что затронет каждого из жителей. Кто-то поступит в желанный колледж, кому-то повезёт найти доллар на дороге, а кому-то признается в любви самый нужный человек. И зачем еще какие-то слова, когда можно поцеловать влажные любимые губы, запуская руки во вьющиеся короткие волосы, лечь сверху, накрывая своим телом, и едва не лишиться рассудка уже от этого, переплетать ноги, чтобы стать еще ближе, и раскрывать пальцами такое нежное место, все еще мягкое и податливое после невероятной ночи? Короткие ногти впились в чужую спину, оставляя новые царапины, а зубы сомкнулись на шее, добавляя еще немного следов, подтверждающих, что все это взаправду. Говорить во время секса можно, говорить во время занятий любовью — самое глупое, что можно придумать. Замолчите и смотрите в распахнутые от удовольствия глаза, упирайтесь своим лбом в чужой, воруя тяжелое горячее дыхание, и касайтесь осторожно пушистых перьев на больших крыльях за спиной. Ведь у каждого из нас они вырастают, стоит только взять за руку правильного человека. Или ангела. Или демона. Каждому своё.