Хроники Конца Света, который не случился.

Не секрет, что человеческая память со временем имеет свойство терять что-то: забываются слова и мелодии, тускнеют цвета и стираются линии. Если очень долго кого-то не видеть, то его внешность, цвет глаз и звук голоса исчезают из головы, словно там и не были никогда. То есть, человек помнит факт, что когда-то в его сердце особое место было занято, но стоит пытаться вспомнить какие-то особые черты, как менялась интонация голоса, как затягивала томная пелена глаза, как подрагивали кончики пальцев… Это все испаряется и теряется навеки. Остаётся только гулкая пустота, которую уже ничем не заполнить. Можно всматриваться в фотографии, но это будет совсем не то — вспомнить внешность не значит вспомнить человека. Эта неизбежная потеря, даже не она сама, а знание, что она ждёт где-то впереди, заставляет сердце сжиматься болезненным спазмом. Страшит перспектива потерять человека не один раз, а дважды — сначала из своей жизни, а потом — из памяти. Возможно, слепые люди по-своему счастливы. Они не видят и не запоминают глазами, они учатся смотреть кончиками своих пальцев, вслушиваться в запахи, чувствовать нежность кожи и мягкость волос. Их память намного лучше, она хранит все воспоминания не в голове, а намного глубже — в ощущениях. Как художники и скульпторы. Они впитывают черты своих творений так глубоко, что без проблем могут повторить их снова и через год, и через 10 лет. Их руки помнят намного лучше глаз. Помнят чувствительные уши с немного заостренными кончиками, нежную кожу на висках, пушистые подрагивающие ресницы, улыбающиеся влажные губы, их необыкновенный контур. Эти воспоминания никуда не исчезают, вплетенные в само сознание, в душу. В квартире Энтони — в полупустом лофте — личных вещей скульптора было не очень много. Был небольшой шкаф, в котором висели немногочисленные, но довольно модные вещи, некоторые учебники по анатомии человека и по академическому рисунку, которые он не выкинул после училища, и альбомы с рисунками. Ну, как сказать альбомы… Все, на чем только можно было рисовать. Альбомы, тетради, записные книжки, даже салфетки. Карандаши и ручки были разбросаны по всей квартире. Парень постоянно их терял и забывал где-то: в кафе, где рисовал, пока ждал заказ, в парке, пока Демон занимался своими собачьими очень важными делами. Даже в баре у Хастура валялась целая связка карандашей, которая то и дело пополнялась очередным огрызком. Бармен бурчал себе под нос, но вопреки собственным словам складывал их в коробку в комнате для персонала. Потому что вдохновение могло настигнуть скульптора в любую секунду. Жёлтые глаза с вертикальными зрачками вдруг темнели, набирая глубокий янтарный оттенок, и блестели за очками. И Кроули мог замереть на пять минут или на несколько часов, набрасывая на чем угодно, что попадало под руку, подпирая правой рукой острый подбородок. И его было не дозваться. Он пропадал из реальности, словно проваливался во вселенную. Эти альбомы сыпались отовсюду. Со шкафа и с полок кухонных шкафчиков, падали с кровати от неосторожного движения и с подоконников — счастье, если падали в квартиру. Об них спотыкался пес, настороженно принюхиваясь, и Баал, когда по дурости забредала в гости к своему другу. У неё все работы были сложены по большим папкам и темам. Бардак Энтони доводил девушку до нервного тика. Парень не особенно и дорожил этими листками, сам часто рвал наброски и кидал в мусорную корзину. Но после того, как в его жизни появился удивительный ангел, падший ради любви к человеку, все начало стремительно меняться. Азирафаэль постепенно — очень медленно и незаметно — навёл порядок в лофте. Жадный до всего нового: до эмоций, которые иногда ставили его в тупик, до ощущений, болезненных и наоборот — он стремился изучать жизнь словно маленький ребёнок. Он с нежной улыбкой подметал мусор от глины и камня, оставшийся после работы Кроули, и выбрасывал его в больших мешках. Поднимал брошенную одежду своего любимого человека, разглаживая складки и возвращая на места в шкаф. У Демона появился собственный угол с большой мягкой лежанкой и игрушками, который Азирафаэль тащил в подарок псу с огромным удовольствием. В какой-то момент Энтони пришлось практически воевать с собственной собакой за внимание любовника. За спиной у бывшего ангела они с Демоном тихо рычали друг на друга и использовали любую уловку, чтобы он коснулся кого-то из них. А место рядом с Азирафаэлем на большой кровати, которая стояла посреди спальни, и вовсе стало камнем преткновения. За него велась безжалостная война, вплоть до съеденных ботинок и воровства миски с ужином. Бывший ангел навёл порядок в рисунках Энтони. Бережно сложил и полноценные работы и наброски на обрывках, наслаждаясь шелестом бумаги и запахом краски. Он успевал выхватить очередной рисунок из-под руки скульптора до того, как тот разорвёт на части. И на лице расплывалась такая радостная и счастливая улыбка, что у Кроули внутри начинало что-то мелко дрожать, где-то за рёбрами. Но был один альбом, который он не выпускал из своих рук, бережно клал под подушку или в свой чёрный рюкзак. Альбом был небольшим с коричневыми мягкими страницами, а на абсолютно белой обложке был нарисован ангел, расправивший свои крылья. Этот блокнот стягивали гладкие ленты, завязанные в тугой узел. И его Кроули не давал в руки никому, оберегая изо всех сил. Азирафаэль бросал любопытные взгляды, но моментально отвлекался на прикосновение горячей ладони к своей щеке, до сих пор не привыкший ощущать что-то настолько нежное. Хастур пытался заглянуть через плечо друга, когда тот вдруг доставал этот загадочный альбом в баре, но у Энтони на затылке, казалось бы, были глаза. Он захлопывал обложку и раздраженно шипел сквозь сжатые зубы. И только Лигур, обосновавшийся за барной стойкой, бросал понимающие взгляды в сторону перепалки и загадочно улыбался. Что же было в этом альбоме? Вы очень легко догадаетесь, если когда-либо влюблялись в ангела. Там был Азирафаэль. Прекрасный, удивительный ангел, который умудрился променять свои крылья на то, чтобы касаться по утрам чужих горячих губ своими. И в эту секунду синие большие глаза становились такими яркими, будто Кроули случайно оступился и упал в небо, не удержавшись на земле. Азирафаэль целовал его каждое утро, будь за окном солнце или дождь. Перекатывался на бок и, краснея своими нежными скулами, касался языком нижней губы. И когда спустя несколько минут он поднимался с постели, чтобы накормить обиженно скулящего Демона, Энтони выхватывал альбом из-под подушки и делал очередной набросок чужого лица: со взъерошенными кудрями, с парочкой маленьких следов на шее, с отпечатком от подушки на щеке. Он все пытался изобразить страсть, которая таилась на сладких губах, ветер, который шевелил короткие пряди на затылке и вселенные, спрятанные в глубине глаз. Такие небольшие портреты были почти на каждой второй странице. И Кроули не собирался останавливаться. А потом, когда они вместе отправлялись на утреннюю прогулку в парк, он садился на спинку скамейки, упираясь ногами в сидение, и снова раскрывал альбом. Потому что не мог перестать смотреть, как Азирафаэль радостно разводил руки в стороны навстречу Демону, а тот с громким лаем бежал и поднимался на задние лапы. В коротких вьющихся волосах когда-то ангела играло солнце, запутываясь лучами. И когда пес падал на спину, чтобы подставить под ласковые ладони живот, словно маленький щенок, Азирафаэль опускался на асфальт, и от широкой улыбки в уголках его глаз собирались маленькие морщинки. В альбоме было несколько разворотов, которые были заполнены одним и тем же моментом. Энтони перерисовывал снова и снова, не в силах достаточно насладиться им, восстанавливая безостановочно в своей памяти вплоть до секунды. В тот вечер он взял бывшего ангела с собой в кафе, где они попробовали какао с маршмелоу, которые плавали на самой поверхности, и одну на двоих порцию блинчиков с ежевичным джемом. И стоило только Кроули наколоть небольшой кусок на вилку и поднести к чужим губам, перед ним будто на мгновение засияло солнце, его собственное теплое солнце. Азирафаэль жмурился и облизывался, не в силах насладиться удивительной сладостью, а Энтони сидел напротив, и карандаш безостановочно скользил по бумаге, пытаясь сохранить это невероятное выражение чужого лица. Пока его щеки не коснулись ласковые пальцы, с просьбой обратить внимание и на любимого ангела. А с обратной стороны альбома, если немного пролистать, были самые важные и самые тайные наброски, которые Кроули не был готов показывать никому. Он часто поднимался с постели ночью, когда измученный ощущениями и наслаждением Азирафаэль дремал, укутанный в тёплое мягкое одеяло. Парень садился на пол рядом с кроватью, стараясь поймать немного света от фонаря за окном, чтобы лист бумаги было хоть чуть-чуть видно, и рисовал. Рисовал чужое прекрасное тело: круглые плечи и сильную шею, темные маленькие соски и впадинку пупка, которую сам целовал ночью сухими губами, разведенные бедра с бисеринками пота на внутренней нежной стороне. Как Азирафаэль закусывал запястье, не в силах сдерживать свой голос, или как он запрокидывал голову, когда Энтони устраивал его сверху, заставляя двигаться самостоятельно. Или как просто спал, подтянув под голову подушку любовника, уставший и довольный, с пока ещё алыми щеками и улыбкой на губах. Спустя пару часов Энтони закрывал альбом, бережно убирая его под простынь или на маленький стол, забирался обратно на кровать и заключал любовника в объятия. Азирафаэль тут же отзывался на прикосновения, подставляясь под требовательные ладони, и утыкался носом в загорелое плечо, проваливаясь обратно в сон. Дождавшись, пока суровый хозяин уснёт, Демон запрыгивал и устраивался рядом, укладывая голову на колено бывшего ангела. А ветер, залетевший в открытое окно, листал такой важный альбом, в котором были десятки карандашных набросков небесного создания, и на каждом из них за спиной ангела были большие пушистые крылья. На другом конце города Лигур тёр слипающиеся глаза и закрывал ноутбук. А в запароленной спрятанной папке были сотни фотографий — размытых, иногда смешных и нечетких — но на каждой был Хастур, вокруг тела которого было слабое золотое свечение. Потому что никто из них не мог забыть одного очень важного момента — ради них ангелы отказались от небес, не оглядываясь шагнули с облака, отдав свои сердца целиком. И эта мысль никогда не станет привычной и будет заставлять сердце замирать, а на глазах предательски будут выступать слезы. И даже без крыльев, без возможности читать чужие мысли и без знаний обо всем на свете — суровый бармен с чёрными как ночь глазами и улыбчивый парень, гуляющий по утрам с собакой остаются ангелами, чудесными и волшебными. Ангелами, которые полюбили обычного заурядного человека всем своим божественным началом.