Подарок

Бью по легким, он уже успел наглотаться воды. Пара ударов и Эш начинает откашливать воду. Сколько с ним мороки. Мои силы на исходе, еще немного, и я отправлю его в бордель. Спасибо, что я хоть камеры догадался поставить. Он наконец приходит в себя и по-хорошему нужно наказать его. Выдрать розгами вымоченными в соли. Оставить в тюрьме на потеху заключенным. Разорвать задницу так, что б неделю сидеть не мог. Но нет ни сил, ни времени, ни желания. Кидаю Эша в одиночку. День, проведенный в темноте без еды и воды заставляет людей одуматься. Понять, что им нужна эта жизнь, липкая противная, но именно она. Ты будешь бороться с внутренними демонами за то, что так глупо чуть не потерял. — Отдыхай, — сказал в догонку скрипучий петлям двери. — Здравствуйте Мастер. Я бы очень хотел встретиться с вами сегодня. — О, Ричи. Ты пожалуй единственный человек, которого я рад слышать.–я чувствовал его улыбку — Приезжай. Успеешь на ужин. Дом Мастера казался еще темнее через тонированные окна автомобиля. Маска безразличия таяла при виде меня, губы приобретали знакомую самодовольную улыбку. Слуги всегда были негласным декором. Невидимые, но многозначащие, то, что так любит мой Мастер. — Присаживайся, мне одиноко. — человек, который привил мне любовь к виски, умело разливал этот напиток по стаканам. — Ники уехал. — терпкий вкус опаляет горло. — У него тоже свой бизнес. Только вот и у меня свой, поэтому мы уже не видимся почти месяц, — безэмоционально, властно и сухо. В этом мой Мастер.– Ах, что я о себе.Ты же сюда явно не мои проблемы обсуждать приехал. — Раб строптивый попался. Чуть не наложил на себя руки.– Мастер кинул на меня обеспокоенный взгляд. — Я запер его в одиночке, там он себе не навредит. — Ну, малыш Ричи, ничего так просто не бывает. Ему нужно время, как и тебе. Хотя по-моему ты сильно мягок с ним. — нос тревожили запахи говяжьих стейков с тмином.– Угощайся — Мастер повёл рукой в сторону аппетитно пахнущих подносов. Столовые приборы создавали какое-то свое звучание, а опытный пианист за роялем напоминал, что вот он, мой второй дом, где я провел всю юность. Колеса рассекают ночную трассу. Пьяным за руль нельзя, хотя надеяться на честность полиции не приходится. Кажется, я чуть не влетел в красную ауди, или в уличный фонарь, но зачем сбавлять километры за секунды, если «чуть», а не «уже». Слишком большая кровать для такой комнаты поглощает тело в грезы. То ли тело слишком упрямое, то ли матрас недостаточно мягкий, в голову лезут мысли вместо забытья. Я давно не был в церкви. Агностикам негоже так говорить, но церковь была отдельным видом ненависти. Я ненавидел ее настолько, насколько любил. В любви всегда найдется место ненависти, как в душе гнили. Слишком мягок с ним. Но что такое мягко, а что жестко? Никто не ответит, ведь каждый воспринимает по разному. Каждый уникален, а люди напридумывали стандарты и глупо следуют ним. Кажется сон явно заблудился по пути, и теперь придется отбивать душу у демонов. Темная, но с такой родной ноткой депрессии, комната освещалась одиноким лунный лучом сквозь призму штор. Дыхание становиться прерывистым и Рич не может больше просто лежать. Он бегает по кругу, отжиматься только что б не разъедать душу воспоминаниями. Каждый из нас мазохист. Каждый из нас садист. Это будто Инь и Янь, и что перевесит к тем тебя и отнесут. Плевать насколько ты жесток, найдется время когда тебе захочется боли. Складной нож, еще со времен конца счастливого детства и начала жизни в детдоме, выписывает до дивности необычные алые узоры на аристократичных руках. Мазохизм, говорите? Нет, это чистой воды садизм. Боль будто пошла на поиски другого тела, ведь это не принимало ее, не чувствовало. Какое-то изощренное эстетическое удовольствие пробрало дрожью до костей и заставляло дальше пачкать идеально белые простыни не приглядными каплями крови. До одури хотелось рисовать и разве я в праве отказать? Слишком громко копошусь в временной студии-подвале, но все же нахожу мольберт с нетронутым холстом. Я рисовал не предметы, я рисовал мгновения. Кровь мешалась с полюбившимся мне акрилом, и в этом существовала первозданность и естественность. Бездумно делаю мазки, и вижу то, что так яро пытался забыть — силуэт матери. Но почему ты горишь и языки пламени опаляют твою кожу. А ты добродушно улыбаешься, заглядывая в душу. Бывшие эскортницы не попадают в рай. Все создано на контрастах, рядом с тобой я рисую чертенка– твоего сына. Никогда не любил автопортреты, но свет слишком вызывающе падал на пустое место. Я не помню себя, когда пишу, есть только я и полотно. Все остальное — убить, уничтожить. Бросаю кисти на рассвете и отправляюсь на поиски великого «Возможно» в снах. *** Темнота пробирается в душу, тишина заставляет оглохнуть. Страшное место. Здесь нет звуков, нет света, нет времени. Когда он вернется? Хотя, там за дверью, все тот же мирок-садизма-и-боли. В этой маленькой затхлой комнате понимаешь, что с радостью поменяешь беспросветную тьму, на другую тьму, с надеждой что она не такая густая и ты увидишь свет маяка. Глаза жмурились против воли, я так хотел открыть их и никогда не закрывать. Мне дали свет, дали звуки и я хотел наполнить ими все свое существо. — Самолет завтра. Летим бизнес классом, так что веди себя хорошо. Думаю, ты достаточно умный, чтобы не грезить о побеге…– вальяжно сидевший Господин рассказывал о ближайших планах. Слова долетали с трудом, я рассматривал комнату, будто никогда ее не видел. Зал первого этажа отдавал дороговизной и немного пафосом, впрочем как и весь дом. К стене поставлен кожаный диван бежевого цвета, чуть поодаль от него то самое кресло с Хозяином. Огромный плазменный телевизор дарил необычное сочетании с картинами и антиквариатными шкафом из темного дерева. — Повтори, что я сказал. — Извините, я не слышал. — У тебя со слухом проблемы? Так мы исправим. — тащит меня по ступенькам на второй этаж. Невесело улыбается и цепляет на мои обездвиженные от страха конечности кандалы. Оковы давят на тело, испуганный взгляд следит за руками художника, которые вкручивают в пол кольца. Мои глаза бегают по комнате в поисках возможных путей отступления, но только еще больше пугаются кучей конструкций непонятного предназначения и цепей. Что он делает? Вешу вверх ногами, живот тянет.Меня растянули как тушку животного для распотрошения. Так вот, что чувствуют животные перед смертью. — Назови число от одного до двадцати. Число? Какое число, это может помочь? Если… это орудие пытки, то скорей тяжесть повреждений от них будет в порядке увеличения. То есть, чем меньше, тем лучше, , а если наоборот? — Пять. — Неплохой выбор. Не сильно тяжелая, но с заплетенными косичками на конце. О чем он? Надрывные хрипы покидают горло. Удары задевают судорожно сжимающееся колечко ануса. Плачу от бессилия, от того, что постоянно слабый и не могу заткнуться, и так позорно реветь. Выгибаюсь, пытаясь уйти от боли, но цепи держат крепко. Не съеденная еда просится наружу. « Вылизывай штаны » проносится в голове и я сдерживаю кишечник. Господи. Спаси.