Сгоревшие мотыльки

Она никогда не любила заурядных людей, которые даже толком не умели показать свою индивидуальность, раскрыть свои тайны, чтобы можно было об этом поговорить. Она и так редко бралась за пациентов, предпочитая вести закрытый образ жизни, но лишь только страх перед одним человеком не давал ей забросить свою работу. Ее память работала не так, как хотелось бы, ведь она лишь урывками помнила, что произошло в тот день. Ее насиловали, били, ранили, а потом она попала в больницу с серьезными ранами, и прошли месяцы с тех пор, чтобы можно было восстановить свои силы. Ей порекомендовали одного из лучших психологов-психиатров в городе. Она мечтала, что, посещая его сеансы, она придет в себя, что все наладится, но в конечном счете от этого страха она так и не избавилась. Она могла часами сидеть на полу, до боли сжимая ткань пеньюара в руке, пытаясь вспомнить, кто на нее напал, но все рассыпалось в сознании, будто кто-то блокировал в это воспоминание дверь, не давая ему вылезти наружу. Все это время Беделия жила в темноте, скрываясь за полностью закрытой одеждой, которая прикрывала огромный шрам на животе. Нет, она никогда не испытывала отвращения к собственному телу, просто ей не хотелось показывать всем свои раны. Беделия смогла со многим справиться, но на это ушли годы и призраки ее ночных кошмаров к ней все же иногда возвращались. Лишь по ночам, в одиночестве, она могла быть слабой, пока ее никто не видел. При свете дня она не показывала никогда свои эмоции, предпочитая надевать холодную маску расчетливой и спокойной леди. Она помогала людям, но никогда не предпочитала говорить про себя, так было проще жить. Держать все в себе, не ощущая при этом себя последней психопаткой. Ее личный психиатр любил с ней беседовать, направляя беседу в нужное ему русло — так она могла б сломаться, но ее стойкий характер и темперамент, не смотря на все раны и потрясения, не давали ему манипулировать собой в достаточной степени. Наверное, именно от него она и заразилась манией искать себе незаурядных пациентов, чьи случаи действительно казались интересными, а не среднестатистическими. И, возможно, ее удивлению не было предела, когда на пороге ее дома возник ее психиатр, прося назначить ему самому терапию, чтобы можно было говорить о многих вещах, что скопились в его сознании. — Вы никогда не думали, что существует личное пространство человека, который не хочет делиться старыми ранами? — высказала она на одном из первых приемов ему, на что ответом послужила ей ухмылка. — Тогда в чем смысл работы психолога или психиатра, который над этими ранами должен работать. — Это только ваши домыслы, мистер Лектер, — она сжала чуть ладони в кулаки, что осталось замеченным с его стороны. Нет, она не полностью доверяла этому мужчине, чувствуя, что в нем кроется опасность. В омут с головой она никогда не кидалась, поэтому относилась с некоторой настороженностью к каждому сеансу, когда она была в роли пациентки или врача. Ей никогда не нравилось чувствовать над собой давление, ощущать, как он непременно гнет собственную линию, загоняя ее тем самым в угол. Беделия предпочитала с ним беседовать на нейтральные темы и никогда не обсуждать ее сеансы с ним. Она все время боялась, что он будет давить на ее воспоминания, превращать в жалкое подобие себя самой, особенно в тот момент когда она узнала, кем он был и как он с ней поступил. Но это произошло много месяцев спустя после начала их терапии. Беделия ощущала напряжение, повисшее в комнате каждый раз, когда он произносил что-то. Его голос заставлял ее вздрагивать, проноситься мурашкам по ее и без того холодной белой коже. Она боялась той самой его личины, и он прекрасно знал об этом. — Вы вспоминаете и скрываете это от меня, Беделия. Что же вам стало известно? — он смотрел так проникновенно, так пристально, что нельзя было отвести глаз, хотя женщина знала, что это банальная его уловка, на которую никто не должен вестись. — Я знаю, кто это сделал, — она спокойно проговорила, вставая из кресла. — Я узнала его голос, когда стала копаться в воспоминаниях, и он слишком знакомый, чтобы теперь забыть его. Она обошла его, вставая позади его кресла, медленно доставая из рукава жакета складной нож. Ей так хотелось ему сейчас за все отомстить, но что-то не давало ей сделать задуманное. — О, и кто же это тогда? На кого пали ваши подозрения? — На вас, — Беделия прошептала эти слова прямо ему в ухо, а потом приставила к его шее нож, кончиком лезвия касаясь того места, где находилась сонная артерия. — Не думайте двигаться или потом неожиданно напасть на меня. В этот раз я не дам себя в обиду. Он никогда не трогал ее, никогда не прикасался к ней, как к жертве, и она не могла понять, почему он выбирал именно такое поведение. Временами казалось, что он не хотел устранять ее лишь по одной причине — она стала слишком похожей на него, чуть ли не второй опасной психопаткой. Такое поведение Беделия связывала с тем, что они находились в одной врачебной практике с ним, что у них были немного схожие характеры, но на этом все. — Мой страх — собственная память. И ты это знаешь лучше, чем кто-либо, Ганнибал. Пользуешься этим, но не теперь, — сказала она однажды себе, перед тем как лечь спать и выпить таблетку снотворного. У нее были месяцы на это, долгие, бесконечные ночи, когда она пыталась создать свою брешь, через которую в ее мысли не мог бы проникать Лектер. Она научилась с этим жить, но не смогла избавиться от части старых привычек, которая она вела при его терапии. Беделия всегда держала при себе пистолет, всегда клала его под подушку, а в тумбочке лежала дорогая коробка конфет, в которой были не только сладости, но и таблетки на всякий случай. Осторожность и аккуратность — вот чему она научилась у Лектера. Ганнибал приходил к ней, как пациент, просиживал у нее час, разговаривая о проблемах Уилла, о том, почему он выбрал данную профессию, но никогда больше они не разговаривали о ее прошлом и той травме. — Почему вы оставили меня в живых? — спросила она однажды, смотря на него искоса. — А почему вы сами меня тогда не убили? — последовал встречный вопрос, который по сути и являлся ей ответом на собственный же вопрос. — Одного поля ягоды, не так ли? — У вас прекрасный ум и холодный взгляд, вы ценитель многих искусств, а в этом весьма много схожего со мной, — мужчина лишь пожал плечами. — О да, это многое объясняет, — с издевкой произнесла она, слегка улыбнувшись. Больше об этом она его не спрашивала. Беделия чувствовала, как с ним происходит что-то странное, как он уводит Уилла в темные глубокие воды, и у нее не было сомнений, что ни до чего хорошо это не доведет. К ней приходила полиция, допрашивала ее о Ганнибале, когда Уилл выдвинул обвинения против него, однако она сама себя удивила, когда прикрыла его задницу тем, что сделала вид скромного врача, который не обязан ничего говорить следствию. Именно тогда она решила ограничить их общение, сменить квартиру и не впускать Ганнибала в свою жизнь. Он не понимал ее странной отрешенности, но решил не лезть в это, а лишь временно уйти из поля ее зрения, пока однажды не позвал он ее на ужин к себе домой. Лектер выловил Беделию у ее любимого магазина, где она покупала пряности и вино. Он резко схватил ее за локоть, затягивая ее за собой в переулок. Она задрожала, когда он прижал ее к холодной стене здания, а его рука оказалась в паре дюймов от ее головы. Лектер сделал вид, что они всего лишь влюбленная парочка, чтобы ни у кого не возникало подозрений, что здесь что-либо происходит. Он прижал ее к себе за талию, прошептав на ухо, что хочет видеть ее у себя на ужине. Только он и она, больше никого. Она долго молчала, боясь, что он что-то задумал, однако потом наигранно улыбнулась и согласилась, лишь кивнув ему на прощание. Ужин прошел великолепно, насколько она помнила. Прекрасное мясо, вино, стояли свечи, а где-то на проигрывателе играл джаз. Они просто беседовали, ничего больше не было. Но казалось, что все было каким-то запретным и неправильным. Он выведывал у нее долго, где она жила и почему не хотела больше проводить терапию. Она же не знала, почему его покрывала так долго. Страх — вот что их объединяло так долго. Ее животный, страх жертвы. Его — быть разоблаченным и идти на эшафот, который был электрическим стулом. Она была не пробиваема на эмоции по отношению к нему, поэтому не выдала свое место жительства. Ни сейчас, ни потом она ему об этом не скажет. Она была предана своему делу, но еще больше самой себе. Беделия не мечтала о мести, но иногда у нее бродили подобные мысли в голове. Ей хотелось, чтобы люди жили в спокойствии, не чувствуя тот животный страх, что испытывала когда-либо она. Но в то же время она хотела отчаянно помочь Ганнибалу — его болезни должен был прийти конец. Должна была быть найдена причина его поведения, его собственная рана, что не хотела заживать. В один момент она просто хотела уже опустить руки и навсегда исчезнуть из этого большого города, потому что больше не видела смысл в нем оставаться. Нужно было двигаться дальше. Но однажды, когда она собиралась уже окончательно уезжать из города, а Ганнибал был в бегах, к ней в дом неожиданно постучали. Еще из окна она видела, что это была молодая женщина, облокотившаяся на трость, явно хромающая, носящая черные очки и строгие костюмы. Она не знала, кто она, поэтому пришлось достать пистолет из закромов, чтобы быть всегда наготове. Это могла быть полиция, а, может, и кто-то из больницы, где находились жертвы Ганнибала. Однако она все же впустила в дом эту женщину. Вступив на порог ее дома, женщина немного нервничала, однако спустя пару минут тут же привела себя в порядок и позвонила в дверь. Тут же к ней вышла сама Беделия, быстро впускающая ее внутрь и наставляющая на нее пистолет. — Кто вы? — спросила быстро Беделия, подходя ближе с пистолетом к женщине. — Доктор Алана Блум, и у меня есть к вам весьма заманчивый разговор относительно Ганнибала Лектера… — Что вы хотите? Я собираюсь уезжать через пару дней. — О, не стоит так спешить. Я знаю, что вы были долгое время его психотерапевтом, и знаю, что вы были такой же жертвой его насилия, как и я. Мне нужна помощь в одном деле, но пойти мне не к кому, кроме вас. — Почему я должна вам доверять? — Полагаю, что у вас так же есть шрамы, как и у меня. Мой вам виден на лицо, но еще больше меня беспокоят ночные кошмары с его участием. Он улизнул от следствия, скрывается от полиции,и вы его покрываете все это время. Но это не так важно, ведь месть куда более сладка сейчас, пока он бездействует. — У меня нет причин, чтобы ему мстить, — ответила Беделия, прикрывая лицо ладонями. — Вы пытаетесь себе это внушить. Не забывайте, что я тоже психолог, так что провести меня у вас не получится. Вы с ним из-за страха, поэтому покрываете его, думая, что потом он вас убьет. Мне не нужна его смерть, нет. Мне нужно его унижение, его боль и справедливость. Которая восторжествует над ним впоследствии. Разве вы этого не желаете? — Алана уставилась на нее, усмехаясь. — Ну же, всего лишь ваш ответ и нужен. — Вы хотите сдать его полиции? — Нет, во всяком случае не сейчас. — Я должна подумать над этим, а пока уходите, — Беделия показала женщине на выход и та просто пошла к нему, напоследок прошептав, что будет ждать ее ответа завтра. Заманчивое предложение, как показалось Беделии, однако она до сих пор боялась — и это уводило ее на несколько шагов назад. Она просидела весь вечер перед камином с бутылкой вина в руках, прокручивая в голове этот разговор с мисс Блум. Ее терзали сомнения, насколько все удастся, хотя… Месть женщин — всегда страшное дело. Она отбросила в сторону все ненужные мысли и ждала следующий день. В конце концов со страхами надо бороться, значит, она будет бороться против Лектера, чего бы ей это не стоило...