Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай.
Мельница «Прощай».
***
Джейсон вновь пришёл домой обессиленный. С непривычки шестичасовая работа в ближайшем магазине отнимала много сил. Нет, он привык работать, но от внепланового переезда ещё не отошёл. Неделю назад его старшая сестра Талия забрала его к себе в Петербург, чтобы «больше не загнивал в детдоме», как она сказала. Джейсон даже не успел попрощаться с друзьями, да и не нашел бы так срочно никого — все разъехались. Но это только на лето. А он, возможно, навсегда. Талии повезло учиться в таком крупном городе, как Петербург, и найти высокооплачиваемую работу. В прошлом году она закончила университет и недавно ей выдали квартиру. — Вдвоём жить веселее, Джейсон, а к работе тебе не привыкать, — Талия хотела приободрить брата, и, возможно, себя, но Джейсону легче не стало. Так быстро разорвать связь со всем, что тебя окружает? Даже не по своему желанию? Неправильно, невозможно, слишком тоскливо. Тоскливо расставаться с привычной школой, особенно когда до окончания обучения остался всего год. Тоскливо расставаться с друзьями, с которыми по-настоящему было хорошо... И кстати о друзьях. Осознание пришло так внезапно, что Джексон мигом встрепенулся и от былой сонливости не осталось и следа. Нужно позвонить Рейне, Нико, Хейзел, Аннабет, Перси, Пайпер... Со всей суматохой переезда, обустраивания на новом месте, Джейсон совсем забыл, что так и не сказал им. Номера были только у Рейны, Аннабет, Перси, Пайпер. А у остальных? Скорее всего, их нет, потому что, общаясь вживую и в соцсетях, о звонках совершенно не задумываешься. Написать сообщение? Не хотелось рассказывать такую новость в переписке. Это так неинтересно, неискренне, сухо. — Аннабет? Привет, — если недоступны другие, уж лучше пусть сама им скажет. Возможно, от этого будет не столь больно. — Привет! Как хорошо, что ты позвонил! — голос Аннабет был полон радости. — Я хотела пригласить тебя на свой день рождения. Джейсон впервые за неделю почувствовал, что его старая жизнь безвозвратно рушится. Камешек за камешком медленно падают в пропасть с пробитых краёв моста, а он сам шаг за шагом отдаляется от образовавшейся дыры. Мост его жизни не горит — он каменный, — а лишь разрушается по кусочку от мощного удара случая, унося друзей в прошлое, оставляя его в новой чужой реальности. — Прости, Аннабет, — слова давались с трудом. — Я в Петербурге. Я не смогу приехать к тебе на день рождения. Аннабет молчала недолго. Возможно, она восприняла это как мелкое разочарование, что-то вроде: «Раз не можешь, ну ладно. В другой раз обязательно». Это строилось на принципе «Ну мы же часто видимся, не беда». А соль была в том, что ситуация складывалась ровно наперерез этим утверждениям. Другого раза не будет. У него нет родственников, чтобы периодически возвращаться в город, в котором он жил. — Ну ладно, — сказала Аннабет поникшим голосом. — Когда приедешь? И ещё вопрос, на который необходимо выдавливать слова. — В ближайшее время точно нет... Может быть, когда у меня будет собственная машина и выходной. — Т-то есть как? — опешила Аннабет. — Ты уезжаешь навсегда?.. — Да, Талия уже забрала документы из школы и детдома, — Джейсон вздохнул и сжал кулак, прежде чем сказать следующую фразу. — В вашу школу я больше не вернусь. Послышался судорожный вздох и звенящее молчание в трубке. — Скажи им об этом, Аннабет. У меня нет сил говорить со всеми. Слишком тяжело. Я люблю вас всех. Передай остальным. И Пайпер тоже. Пусть не обижается на меня. — Обязательно... — голос Аннабет сломался. — Обязательно передам. Удачи на новом месте. — Пока... — До свидания, Джейсон. Сказать «прощай» не поворачивался язык.***
Нико.
Проснувшись утром в первый день каникул, я почувствовал себя опустошённым. Из головы не шёл тот разговор с Аннабет. Было такое ощущение, будто я отдал часть себя, делясь тогда на балконе своими мыслями, вспоминая своё прошлое. Тот холод, который я носил в сердце, словно растаял, и я впервые ощущал себя... нужным? С Рейной было по-другому. Я чувствовал, что она понимает меня, любит, готова оберегать, как родного брата. В этом была причина нашего расставания. Мы осознали, что встанем друг за друга горой, как настоящие друзья. Может быть, нам померещилась эта любовь и то была только симпатия? Глупые. Мы опять всё выдумали себе. Но что я точно не выдумываю, это то, что я стал как-то по-другому смотреть Аннабет. Мне так казалось. Мне хотелось больше проводить времени в её обществе, чем когда-либо. Забегая вперёд, скажу, что Рейна незамедлительно поставила мне диагноз, когда я заговорил с ней об этом. Знаете, это хуже любой болезни. Я влюбился по-настоящему. А в конце июня, когда я решил взять книжки по школьной программе, мы поцеловались. Боже мой! Мне так отчаянно этого хотелось, но одновременно я так боялся, что она примет меня за чокнутого. В то же время я узнал, что Аннабет была влюблена в меня с мая. В меня! С мая! Мне сейчас очень хочется выругаться, но это литературное произведение. Поэтому лучше я промолчу. Всё решилось в день рождения Аннабет. Это будут заключительные части моего повествования.***
Июль наступил быстро. А с ним и пришёл день рождения Аннабет. Утром я сбегал магазин и купил подарок; оставлять на последний день — моя главная черта. Продавщица странно на меня посмотрела, когда я подошёл к стеллажу со всякими романами. — Это книги для девочек. Думаю, вам это не подойдёт, — сказала она. В моей душе вспыхнуло возмущение. С какой стати надо разделять книги по гендеру? Какой в этом смысл? Если роман качественный и написан хорошо, его могут читать и мальчики. — Моей девушке нравится научная фантастика, — ответил я, немного смутившись. Мне ещё было непривычно называть Аннабет своей девушкой. — Сейчас подберём, не волнуйтесь, — кивнула продавщица. Лицо её стало удовлетворённым. Наверное, радовалась, что взгляды её остались нетронутыми. Вечером мы, по нашему тайному уговору, пришли чуть раньше именинницы и развесили гирлянды на дереве. Они заметно сияли в сумерках. Погода была на удивление теплой, но на всякий случай у нас в рюкзаках кроме подарков, еды, посуды, телефонов, покрывал и спреев от комаров помещались ещё и свитера. Когда явилась Аннабет, мы притаились всей компанией за исполинским дубом, у которого расположились. Его вековой ствол был достаточно толстым, но еле прикрывал нас, поэтому мы даже удивилсь, как Аннабет впоследствии не заметила нашей возни. Её серые глаза в кои-то веки выражали не суровый настрой и серьёзность, а растерянность и недоумение. Вряд ли она ожидала увидеть уже расстеленные покрывала с тортом и угощениями и не наблюдать нас самих. Аннабет замерла в нескольких метрах от импровизированного праздничного стола и недоумённо моргала. Покончив с этим занятием, она всё же решилась подойти и даже немного улыбнулась при виде лампочек гирлянды, подмигивающих в воздухе. Лицо её просветлело, и на нём проступило понимание. Она подошла поближе к покрывалам и замерла, будто в ожидании. «Подходящий момент», — подумал каждый из нас. Мы медленно выступили из-за дерева. Стало ещё темнее; такое чувство, что вышли на освещённую сцену из-за тёмных кулис. — С днём рождения, Аннабет! Нам вовсе не хотелось кричать. Торжественность момента ткалась из нашего мягкого хорового возгласа, тёплых объятий, плавного выхода. Глаза Аннабет искрились счастьем. Не только из-за объёмной стопочки книг в её руках. Я не удержался и чмокнул её в щеку. В порыве радости никто не обратил на это внимания.***
— Теперь я могу назвать тебя тупым? — спросила Аннабет, откусывая кусок от бутерброда с икрой. Мы уже добрых полчаса только и делали, что ели и болтали. Пайпер и Лео пытались смешать два напитка и съесть конфетку с огурцом. Джейсона среди нас почему-то не было. Я так и не удосужился спросить у Аннабет, в чём дело. Пайпер, кажется, это ничуть не смущало; Лео опять прятался за маской вечного веселья… Тем временем мы с Аннабет обсуждали… вроде бы что-то о политике, и разговор свернул в сторону истории. Я, по её мнению, не знал чего-то элементарного. Она со своей эрудицией считает, что знания далеко вне школьной программы элементарны. — Что? — не понял я, потому что вопрос был не очень обыкновенным. И вдруг мне вспомнился разговор у библиотеки. — Я твоя девушка, — терпеливо пояснила Аннабет, прежде, чем мне удалось сказать хоть слово, — и даже если ты тупой, я всё равно люблю тебя. Тут повисла тишина. Я обернулся и увидел, что все, кому не лень, смотрели на нас с изумлением. Аннабет ещё никому не говорила про нас до этого момента. Даже Пайпер. Мы посмотрели друг на друга, а потом на остальных. Сказать было, собственно, нечего. Инициативу решила взять Хейзел. — Когда это случилось? — спросила она. Слово «это» в данной ситуации могло означать что угодно. Когда мы начали встречаться? Когда мы поцеловались? Когда я стал тупым? Но смысл был понятен сразу. — Недавно. В конце июня. — И никто не знал, — с укором констатировала Рейна. — Ясно. — А что? — вдруг воскликнул Перси, переглянувшись с Гроувером. — Они же отлично подходят друг другу! Никто из вас двоих не верит, что любовь — это чувство, а не химическая реакция в мозгу. Мы рассмеялись. — Правда? — выгнула бровь Пайпер. — Ладно Аннабет — она зануда. Но ты-то, Нико? Я? Честно сказать, этот вопрос заставил меня задуматься. Почему я не верю в любовь? — Возможно, — начал я, во рту высохло, как в пустыне, — в этом виновата моя травмированная душа. Я никому об этом не рассказывал, но, — мой взгляд мельком упал на Аннабет, — я замкнулся в себе после смерти мамы и сестры. От людей повеяло холодом. Я перестал доверять им. Зачем любить, дружить с кем-то, если они всё равно уйдут когда-нибудь? Дальше я не смог вымолвить ни слова, в горле застрял комок. Повисла тишина. Мои друзья — друзья ли? — обдумывали услышанное. — Ты так боялся, что тебе разобьют сердце, — подала голос Рейна, — что отгородился от всех самыми толстыми стенами. Возомнил себя одиночкой. Она глядела на меня с пониманием, и я вспомнил тот день, когда наши отношения только начали завязываться. До этого я прежде никогда не целовался с девушкой, и сначала мой мозг воспринял всё как злую шутку. Неужели я всё себе навязал? И не все люди так плохи? — А ты, Аннабет? Почему ты отторгаешь любовь? — спросила Рейна, меняя тему. Аннабет нахмурилась. Мне показалось, в её голове усиленно закрутились шестерёнки — это было понятно по её напряжённому лицу. — Я пыталась разобраться в себе. На это ушли месяцы. Помните пьесу Островского «Бесприданница»?.. Там была такая замечательная цитата, напрямую соответствующая моим убеждениям. «На меня смотрели и смотрят, как на забаву… Я не виновата, я искала любви и не нашла… её нет на свете... нечего и искать».* Но, возможно, я была не права, — она с нежностью посмотрела на меня, и моё сердце затрепетало. — Возможно, настала пора вкусить мой запретный плод. — Запретный плод сладок, однако, — заметил Перси, В тот день Аннабет исполнилось семнадцать. Рэй Бредбери писал, что семнадцатилетие и сумасшествие неразрывно связаны**. Так почему бы не попробовать что-то новое, пока этот чудесный возраст не прошёл? Пусть для нас с Аннабет любовь — это лишь химическая реакция, мы можем прочувствовать все её прелести. И она, и я — каждый заслуживает счастья.