***
— Волчонок, ты был как всегда великолепен, — обнимаю и страстно целую своего любимого музыкального гения. — Скажешь тоже, я же там пару раз лажанул: там в адажио надо было «ре»-бемоль, а я просто «ре» сыграл, а в финале, так и вовсе пару раз «до» пропустил… — Он бы ещё долго разглагольствовал, но я посильнее прижал к себе и завладел его ртом. Эх, Мирка, моя любовь, моя жизнь, ты же лауреат всевозможных всемирных конкурсов, ты играл на всех значимых концертных и оперных сценах мира, тебе прочат стать вторым Ростроповичем или Пятигорским, а ты всё так же не уверен в себе, по-прежнему так же переживаешь и хочешь довести свою игру до совершенства, не жалея на это последних сил. Если бы не моя забота о тебе, ты бы уже давно слёг в больницу от истощения. Мне же тебя приходится контролировать, чтобы ты не занимался по двадцать четыре часа в сутки. Я так бы и стоял вечно, деля с тобой одно дыхание, один ритм сердца, одну вселенную на двоих, но в твою каморку постучали и внесли огромную корзину алых роз. Нехотя выпускаю тебя из своих объятий, потому что знаю: есть ещё одна твоя страсть, сродни страсти к игре на виолончели, — ты безумно любишь розы. Я это знаю, поэтому наш дом в Вене или номер в гостинице обязательно будет наполнен ими — я сам забочусь об этом, придирчиво выбирая самые лучшие. Да, самые лучшие цветы — для самого лучшего человека на свете. Вижу, как ты впадаешь в экстаз, когда вдыхаешь аромат, как ты нежишься в лепестках. Я знал, чем тебя порадовать. А ведь когда-то я в жизни не подумал бы, что сам стану таким романтиком. Ты изменил меня, научил, что значит любить и быть любимым, что значит, когда готов ради любимого на любые безумства. Жизнь отдать — и этого будет мало. — Любовь моя, спасибо. Ты меня балуешь. — Наконец ты отрываешься от цветов и вновь припадаешь к моим губам. — Волчонок, для тебя я готов хоть луну с неба сорвать и бросить к твоим ногам, — говорю я, и мы вместе смеёмся. Мы ещё немного понежились в объятиях друг друга и направились к нашей машине. Я единственный, кому ты доверяешь носить твою виолончель, а ведь ты считаешь её частью себя и возможно даже большей. Вот я и оберегаю её, ничуть не меньше, чем тебя, моё неземное чудо. — Мир, надеюсь на этой неделе ты, как месяц назад, среди ночи не встрепенёшься и не умчишься на очередной благотворительный концерт? — Тарас, ну ты же мой агент, тебе лучше знать моё расписание, — сидит и хитро улыбается. — Знаешь, малыш, в прошлый раз о том концерте я узнал от тебя. А тебе, между прочим, нужно отдыхать в конце-то концов — ещё немного и от тебя даже тени не останется. — Смотрю одним глазом на дорогу, а другим — на Мирку, который насупился, как ребёнок, которому не дали сладкого. — Ну там же больные раком дети. — Я всё понимаю: у тебя доброе сердце, но мы же тогда только вернулись из большого турне, и ты на ногах еле держался. — Ну хватит, давай выключай режим «моего агента», включай режим «заботливого мужа». — Сидит, гадёныш, лыбится, а затем резко вскакивает и целует меня — я аж чуть было на встречку не вылетел, благо здесь трафик был плотным, и мы ехали не быстро. — Волчонок, я с тобой потому и говорю как агент, если бы говорил как муж — ты давно бы уже сидел безвылазно дома и ни по каким концертам не ездил. — Ах ты… — наигранно обижаешься ты. — Сатрап! — Сатрап? Ja, du bist recht!² — я улыбаюсь. — И я тебя предупреждал, когда ты соглашался стать моим супругом три месяца назад, так что сам виноват, — быстро повернувшись в его сторону, показал язык. — Я был глупым и наивным, а теперь всё понял, — говоришь ты, хитро щурясь и облизывая губки. Как же это эротично. Ещё немного, и у этого «мерина» появится дополнительная рычаг переключения скоростей. — Ага, десять лет не понимал, а теперь понял? — Мы можем вечно играть в ссору, но это лишь игра, потому что я даже представить не могу, из-за чего могли бы поссориться по-настоящему. — Да! — не успел я притормозить на светофоре, как ты обвил меня своими руками и с жадностью впился в мои губы. Мой малыш, неимоверно страстный. — Я безумно люблю тебя. — Слышу, когда мы были вынуждены тронуться из-за гудков позади. — Волчонок, ты самое лучшее, что со мной случилось в этой жизни. — Как же мне хочется занежить его, до смерти хочется. Когда же уже мы приедем! Держусь из последних сил. Вот и отель — двадцатитрёхэтажная башня с верхних этажей, где у нас как раз номер, которой открывается великолепный вид на Ист-Ривер и Манхэттен. Вечером там просто умопомрачительный вид с балкона. Правда предыдущие два дня ты репетировал, и нам не удалось насладиться видами вместе, но сегодня весь многомиллионный Нью-Йорк будет только нашим. Я обещаю тебе, мой Волчонок. Мы поднимаемся на скоростном лифте к себе в номер. Порой думаю: кем бы я стал, не повстречайся ты на моём жизненном пути? Простым автослесарем, спивающимся и деградирующим? Ну, может, не так драматично, но точно не тем, кем я сейчас стал. С тобой вместе мы повидали весь мир. Хотя, Мир, ты и есть мой мир. Как же я счастлив, что мы вместе! Сразу решил, что ты будешь дарить свой талант восторженным слушателям, а я буду твоей защитой, опорой и заботой. И мне приходится соответствовать тебе. Не разочаровывать. Своим присутствием рядом ты заставляешь меня стремиться к большему. Ты даже веришь в «мой литературный талант». Не знаю, когда ты успел разглядеть его. Вот дёрнул же меня тогда чёрт показать тебе мою школьную тетрадь… А ещё знаю, что ты легко можешь променять свою славу, всю эту суету: гастроли, поездки, выступления — на простой тихий семейный быт в нашем загородном доме. Если, конечно, я попрошу тебя. Но мне и в голову подобное не придёт — ты же всего этого достоин, как никто. Само твоё предназначение на земле — блистать. Я буду лишь оберегать, напоминать, например, тебе поесть, когда ты, увлечённый игрой, забываешь обо всём на свете. Возможно, ты рассеян, не собран и порой витаешь в облаках, зато у тебя есть я, чтобы создавать в доме порядок. Ну и вообще, для чего нужен муж, если не для того, чтобы оберегать покой своей семьи и ограждать близких от разных невзгод? Федя, отец, я хорошо выучил твой урок: да, я понял, что значит наперекор судьбе идти вперёд и защищать свою семью ото всех — хранить и оберегать свой маленький мир. Никогда не забуду, как ты подталкивал меня, направлял не словом, но делом. Наверное, это было лучшим твоим решением. «Лучшей спецоперацией». Отец, ты дал мне возможность перебеситься, осознать: если тупо спорить и постоянно творить всяческую херню в пику старшим и более опытным, это ни к чему хорошему не приведёт. Теперь-то мне ведомо: есть нечто большее, чем боль, гнев на себя и окружающих; много большее, чем желание за показной бравадой спрятать от чужих глаз осознание своей никчёмности. Как хорошо понять, что вместо всего этого есть, например, тихое семейное счастье. Да, не без сложностей и передряг. Но оно есть! Главное, чтобы был тот, кто готов решать проблемы, а из них порой соткана вся жизнь. Вот тогда-то каждая вещь занимает отведённое ей место, и тупой гопник становится примерным семьянином и даже писателем, а тихий интеллигент находит в себе силы дать бой самому сильному противнику — своей матери. О, сколько со стороны Маргариты Александровны было истерик! А уж попыток разлучить нас и вернуть всё на круги своя и не сосчитать. Из-за неё после окончания учёбы нам даже пришлось тайно переехать. Но, в конце концов, мы выдержали и это. Вместе… Какое же это сладкое слово «вместе»! Я до сих пор не могу поверить, что мы теперь официально женаты. Как только получили гражданство Австрии — спасибо протекции одного твоего поклонника из правительственных кругов, — мы тут же подали документы. И ведь ты сам настоял на этом. А мне казалось, что у тебя и мыслей по этому поводу нет. Кстати, ох уж эти твои поклонники и поклонницы… Толпы поклонников и поклонниц… Не думал, что классическая музыка до сих пор привлекает столько молодых людей. Но мне-то известно, что твоё сердце бьётся лишь для меня, как и моё — для тебя. Поэтому мне и в голову не приходит ревновать тебя к бесконечным поклонникам и поклонницам — они ничто по сравнению с нашей Любовью. Мы приняли душ — как же я изнываю от желания, но с тобой пришлось научиться терпению, потому что ты весь в музыке и часто пропадаешь на репетициях, возвращаясь домой выжатым до капли. Но я готов ждать, ведь не представляю своей жизни без тебя. Зато каждый раз наш секс становится таким страстным, таким чувственным. Никогда бы не подумал, что в этом скромном мальчике, пришедшем в мой класс на последнем году обучения, будет столько неистового сексуального желания и эротизма, который ты даришь только мне одному. Ты неимоверно страстен и до одури сексуален. Каждый раз мы умираем и рождаемся, мы становимся единым целым и вновь распадаемся на атомы, чтобы собрать себя по кусочкам и вновь окунуться в пучину бушующего секса. Я люблю каждую клеточку твоего тела, а в твоих практически чёрных глазах просто тону — сила притяжения чёрных дыр ничто по сравнению с той силой, с которой твои глаза манят меня. Ты стал моим наркотиком, моим воздухом, моей частью. Наш номер благоухает ароматами роз. Я, как всегда, позаботился об этом. Рассыпаю лепестки на нашу постель и аккуратно, словно самое дорогое и хрупкое произведение искусства, укладываю тебя на неё. Осыпаю твоё дурманящее мой разум тело лепестками и покрываю его поцелуями. Теперь ты всецело в моей власти, а ты повелеваешь мной: прикажи — и я сверну горы; распорядись — и я разобьюсь в лепёшку, но достану звезду с неба; попроси — и я вырву своё пылающее от любви к тебе сердце и с несказанным удовольствием подарю тебе. Наши тела сливаются, кровь закипает, кровеносные сосуды наполняются самим сексом и концентрированной страстью. И вот мы уже едины — я чувствую тебя всем своим телом. Ты просто пламенно горяч внутри. От близости у тебя полностью срывает крышу, и ты впиваешься своими зубами в мою плоть. О да, мой Волчонок, не сдерживайся, выпусти грозного хищника наружу… Ещё немного, и я сгорю от твоего пыла, ещё капля нежности — и мой разум уже не спасти, ещё толика страсти — и… Свет вокруг померк, Вселенная перестала существовать, конец света свершился… Но нет же, всё на месте, мир по-прежнему существует, Нью-Йорк за окном светится мириадами огней. Это просто мы умерли и возродились, дабы перевести дыхание… и вновь броситься с Эвереста в Марианскую впадину… Мы всегда будем вместе!!!***
Новости культуры: С прискорбием сообщаем, что на восемьдесят седьмом году из жизни ушли гениальный виолончелист Миро Вульф и его супруг Тарас Хан — писатель, автор множества бестселлеров и неизменный спутник маэстро на протяжении всей жизни. Семейная пара была найдена утром их приёмным сыном Освальдом. Он сообщил, что родители умерли во сне, как и мечтали, — в один день. Всё музыкальное сообщество скорбит по этому поводу и выражает соболезнования. Гражданская панихида состоится в среду в здании Венской государственной оперы, где маэстро неоднократно давал концерты в течение долгих лет своей жизни.