Можно ли...
— Посмотри на меня! — вгрызается окровавленными зубами в воздух, терзает провисшее пространство, отделяющее их лица друг от друга, с бо́льшим остервенением, чем когда-либо, вжимает чужое тело до хруста костей в равнодушную ко всему происходящему скалу. Зажмуренные ненароком глаза распахиваются, но, щурясь от боли, слепо пялятся поверх испещрённого ссадинами плеча Саске. С тем же успехом Наруто мог бы повернуться к нему, врагу, спиной. (И он бы сделал так, он действительно способен на это, если это означало бы, что всё закончится.) Вне их разделённого на двоих отчаяния, вне охваченных страхом и болью тел, над миром нависло огромное бескрайнее небо, скорбящее о чём-то своём. До скрипа в сердце хотелось бы верить, что поражающий тёмно-серый массив роняет свои слёзы, сочувствуя судьбе маленьких, несущественных людей, потерявших в сражении свою цель и смысл борьбы, застывших под куполом из рыдающих грузных туч. Должно быть, небу всё равно. Всё, о чем может думать Наруто, — это о блёклых грязных красках, которые смешались с лазурью радужки его глаз.Отец. Я давно хотел задать тебе вопрос.
— Посмотри мне в глаза! — раскатистый рык резонирует от мокрых камней и тонет в бушующем ливне. Наруто не в состоянии сфокусироваться, на одно долгое мгновение теряет концентрацию. Густое мрачное очертание фигуры, прижавшей кунай к его оголённой шее, глубокое гневное дыхание. Волосы Саске, засаленные, с впитавшейся в них кровью и размокшей глиной, лохмами свисают с его лица. Боже. Видели бы его... (Наруто хочется хмыкнуть, но поперек грудной клетки встревает ком, не дающий вдохнуть. Наруто хочется улыбнуться, но губы немеют, дрожат, не то от холода, не то от напряжения.) Видели бы его сейчас все те девчонки, что вечно бегали хвостиком за ним, своим идеалом, провожали томным взглядом и вздыхали по углам. Они все — чёрт возьми, поголовно! — были бы разочарованы. Но почему тогда это лучшее, что доводилось видеть Наруто за последнее время?Ты знаешь, я запутался.
— Смотри! — Саске приходится встряхнуть его, трахнув затылком о скалу, потому что Наруто никогда не делает то, что говорит ему Саске. — Что ты видишь? — шипит, оскалившись, Саске, буравя его тяжёлым зажжённым алым взглядом. Лезвие куная всё так же вжимается в оледеневшую, кажущуюся бескровной, кожу. Плечо выворачивает под натиском жёстких пальцев.Я давно не уверен, верный ли путь был выбран мною.
— Перестань гоняться за иллюзией, Наруто! — голос не дрожит, как и никогда прежде не дрожал. Саске всегда говорит только то, в чём уверен. Для него всегда существовало только его мнение. Небо над их головами такое низкое. Может быть, оно все же смилостивится?Я давным давно не знаю, правильно ли я поступаю.
— Я не тот Саске, которого ты преследуешь, — безэмоционально. Жестоко: — Я не тот Саске, которого ты хочешь вернуть.Я не знаю, что бы ты сказал, узнай, что я натворил.
— Я монстр, Наруто. И в его словах ни капли самоненависти. И в его словах не сквозит сожаление.Но... Скажи мне одну вещь.
— Мои руки по локоть в крови. Мне нет пути назад.Я уверен, ты не делил мир на чёрное и белое и всегда знал, что в людях есть как хорошее, так и плохое.
Наруто тихо и глубоко вдыхает запах мокрой глины, крови вперемешку с дождём и нестихающим отчаянием.Так ответь...
Сердце стучит где-то в глотке.Можно ли...
Рука сжимает чужое запястье.Можно ли вернуть монстру человечность с помощью любви?