~
Ему ещё пришлось поплутать в поисках нужной парадной. Ох уж эти питерские лабиринты, думал он. Чтоб оно все передохло. Рука с объемистым чёрным чемоданчиком уже посинела от холода, как и все лицо Серёги — войдя в нужный дом, он привычно проклял свою работу, погоду и дурацкие питерские лабиринты. Лифт не работал, но наполовину засыпающий и ужасно замерзший мужчина заметил это только спустя минуты три бесплодного ожидания. Психанув, он настолько быстро взобрался по лестнице на седьмой этаж, что, оказавшись у нужной двери, секунд пять стоял на месте ровно, покорно выжидая, когда голова соизволит перестать кружиться. Перехватив поудобнее чемодан, Сергей вошёл к квартиру. Данька, не здороваясь, сразу же начал отчитывать прибывшего, стоило ему лишь появиться в спальне: — Ты невыносим, — нахмурился он. — Между прочим, без тебя мы начинать права не имеем. Ты всех задерживаешь! — Извините, — небрежно отмахнулся Серёжа, поставил чемодан на комод и открыл его. — Понятые на месте? — спросил он, картинным жестом натягивая перчатки. — Давно уже. Тебя, царевну, ждут, — язвительно ответил Даня. — Где твоя вежливость? — строго, но равнодушно осадил его Серёжа, наклонившись над человеком, лежащим в постели. К трупному запаху он уже привык настолько, что ему не понадобились ни платок, ни шарф, ни что-либо подобное, чем понятые закрывали себе носы. Судя по нему же, Серёжа мысленно заключил, что мужчина, лежащий на грязной, измятой кровати, мёртв уже примерно сутки. Окинув пострадавшего цепким взглядом ещё на подходе, он подумал, что мог и ошибиться — глаза трупа были открыты и легко можно было разглядеть на белочных оболочках в углах глаз темно-коричневые пятна. Серёжа вернулся к чемодану, достал фотоаппарат и маску, которую сразу же надел на лицо. Сфотографировав укрытый до подбородка одеялом труп, он уже ухватился за край пододеяльника, чтобы рассмотреть тело, как заметил сквозняк, прошедшийся ему по лодыжкам. — Окно было открыто? — спросил он, оставаясь в той же позе и пристально глядя на форточку. — Нет, это я его открыла! — всхлипнула женщина из понятых. Серёжа обернулся к ней. — Тут так душно было, так страшно пахло… Частичное нарушение первоначальной среды места обнаружения тела, сделал мысленную пометку эксперт. — Вы близкая родственница погибшего? — продолжал деловито допрашивать Серёжа, но из вежливости постарался придать голосу хоть каплю сочувствия. — Я его мать, — с надрывом сообщила женщина. — Пришла к сыну снова, а тут… — Как долго вы с ним не виделись? — Да вот уж недели две… Наркоманил он у меня, все ничего сделать не могли! А как прихожу — так дверь не открывает часами! — голос женщины сорвался на крик и она закрыла лицо руками, судорожно всхлипывая. — Уведите её, — приказал Сергей. — Дуся, иди сюда. — Сам ты Дуся, — буркнул Даня, подходя. Он зажимал нос рукой и, говоря, слегка гундосил. В руках у него был планшет с прикреплёнными на него протоколами и прочими бумажками. — Надо допросить эту женщину. Ты все её контактные данные записал? — спросил Серёжа, медля, прежде чем скинуть одеяло с трупа. — Все, — кивнул следователь. — А можно я… ну… Может, ты сам тут с этим жмуром управишься? — А что, — ядовито начал Серёжа. — Боишься на мертвецов смотреть? — Да воняет от него ужасно, — нахмурился Даня, отвернувшись. — Я у дверей постою. Копайся тут… Серёжа хмыкнул и наконец-то откинул одеяло в сторону. Запах стал вдвое хуже. Мертвый мужчина был одет в одни семейки, да и те были весьма в плачевном состоянии — вымазаны в массах, о которых Серёга предпочёл бы не думать, но профессия того, увы, требовала. — Извините, что мешаю работе, — к кровати, остановившись шагах в трех, подошел высокий, но довольно молодой парень. — Вы же судмедэксперт, верно? Могу ли я вас послушать? — В смысле послушать? — переспросил Серёжа, отрываясь от осмотра трупа и оборачиваясь. — Как препода что ли? — Да, — лицо парня было закрыто чёрным шарфом, но в голосе его послышалась улыбка. — Меня зовут Максим. Я учусь на судмедэксперта. — Похвально. Я Сергей, — мужчина не подал руку для пожатия, как он обычно это делал, но парень даже не обратил внимания — он во все глаза смотрел на эксперта и на его манипуляции с телом. — Ну, во-первых, необходимо засечь время осмотра, — со вздохом начал Сережа. Почему бы и не помочь молодому поколению? Может, бедняга передумает и пойдёт на терапевта… — Измерить температуру воздуха, влажность и так далее, но я обычно в первую очередь работаю с телом. Тем более, что в нашей ситуации условия первоначальной среды, где содержалось тело, нарушены… Итак, во-вторых, в помещении стоял гнилостный запах, а под одеялом он был ещё более ощутим. Следовательно, тело уже мертво от пятнадцати до двадцати четырёх часов. Серёжа указал слушателю на глаза. — Пятна Лярше. Роговицы глаз, особенно если они открыты, как в нашем случае, высыхают первыми примерно в течение шести часов, значительной выраженности, как сейчас, достигают только сутки спустя или около того, — продолжал Сергей, незаметно для себя увлекаясь. Попутно он успевал фотографировать. Максим слушал его внимательно, не перебивая, и Серёга разошёлся вовсю. — Далее. На теле погибшего хорошо различима трупная эмфизема, что свидетельствует о примерно семи сутках гниения. А теперь приглядись сюда, — подозвал к себе студента Серёжа и указал на живот и грудь пострадавшего. — Что это? — Пузыри. Эпидермис отслаивается? — неуверенно предположил Максим, глядя на эксперта. — Не мямли, — осадил его тот. — Ты все правильно говоришь. Вследствие действия газов и опускания жидкости, эпидермис отслаивается, и появляются пузыри. Все это происходит на третьи-четвёртые сутки после наступления смерти. Пузыри ещё не разорвались, значит, трупу меньше девяти дней. Как видишь, мы смогли установить ориентировочную дату смерти. Более точно её будут устанавливать уже в лаборатории, но прежде этого можно определить ещё один важный момент. Какой? Максим растерялся. Голос эксперта был низкий, бархатный, почти убаюкивающий, и студент заслушался, пропустив окончание фразы Сергея. Ему стало стыдно. Сам ведь попросил рассказывать и не слушает! Серёжа смотрел на него осуждающе. — Голова два уха… — мужчина покачал головой. — Я причину смерти имел в виду! — Извините, — стушевался Максим, радуясь, что лицо скрыто шарфом. — Посмотри на шею, — сказал Сергей, фотографируя следы на упомянутой. — Механическая асфиксия. Душили руками — есть ссадины и синяки на передней и боковой поверхностях шеи с кровоизлияниями в мягкие ткани… — говоря, эксперт показывал на соответствующие гематомы, и Максим внимательно следил за ним. — Также присутствуют отпечатки ногтей, — продолжал Сережа. — Форма полумесячная, выпуклая сторона обращена к затылку, значит, душили спереди. — У вас есть версии, почему это произошло? — сделав шаг навстречу эксперту, спросхил Максим. — Я не делаю выводов об обстоятельствах смерти — убийство ли это, или что-то другое. В конце концов, это компетенция суда, — бросил через плечо Серёжа. Он позвал куда-то свалившего Даню, и тот, недоверчиво посмотрев на студента, буркнул что-то про настырную молодёжь и безалаберных экспертов, но санитаров вызвал послушно. — Но… Возможно, что его друзья-торчки задушили за дозу. Или накрыло их просто. — Это самое очевидное, — хмыкнул Максим. — И? Думаешь, у нас здесь вселенский заговор? Пусть решает суд. Моё дело только восстановить картину произошедшего, — скептически посмотрел на него Серёжа, оторвавшись от исследования старого ковра. Он хотел найти следы, хотя бы пылевые, но вместо этого увидел под кроватью два шприца. — Улов! — Какой ещё улов? — не понял Максим. Он смотрел на эксперта сверху, когда тот, взяв из чемодана прозрачные пакеты для улик, снова опустился коленями на ковёр и рукой потянулся под кровать. На куртке Серёжи, на спине, белыми буквами было написано «Судебная медицинская экспертиза». А ниже… Студент смущённо кашлянул и отвернулся, разглядывая комнату. Она действительно была похожа на притон, причём такой, где собирались ежедневно. Мусор — в каждом углу, и самый разнообразный, но шприцов Макс с удивлением увидел немного. Подойдя к тому, что лежал на куче тряпья, когда-то бывшего одеждой, но ставшего импровизированной кроватью, студент наклонился и пригляделся — с ужасом понял, насколько часто этим шприцом пользовались. Игла проржавела, пластиковый корпус принял грязноватый, неприятный цвет. — Не трогай! — на всякий случай прикрикнул на Максима Серёжа, выпрямившись и заметив, что студент разглядывает улики. — Я их не трогаю! — обиженно ответил тот. Серёжа уже не ответил, взяв шприц, найденный Максимом, и убрав к остальным уликам. — Давай ты просто постоишь где-нибудь и посмотришь, — вздохнул эксперт. — Может, я ещё чего-нибудь расскажу. Только не мешайся. Максим послушно отошёл в угол комнаты и притих. Он внимательно наблюдал за работой эксперта — Серёжа тщательно исследовал каждую пылинку, собирал отпечатки пальцев, образцы, улики, — все пять часов, пока эксперт работал, студент безмолвной статуей стоял неподалёку. Серёжа и забыл о нем скоро: довелось вспомнить только единожды, когда парень догнал его у выхода из парадной. — Сергей? — позвал Максим, следуя за экспертом вниз. Тот молча обернулся, выжидающе глядя на студента. — Спасибо за небольшую лекцию. И вы, кстати, больше похожи на рэпера, чем на судмедэксперта, — с лёгкой ухмылкой сообщил Максим. Он знал, что говорит невпопад и к тому же совершенные глупости, но Серёжа неожиданно улыбнулся в ответ. — Ну спасибо, — хмыкнул тот. Теперь лицо студента было открыто, и Серёжа машинально отметил, что тот чем-то неуловимо напоминает котика. Да и голосом тоже. — Зря я пошел учиться на судмедэксперта, верно? — Отчасти. Вы хороший специалист, — заверил Максим. — Давай, малой, бывай, — рассмеялся Сергей, протянув студенту руку. Тот горячо её пожал. — До свидания!~
Серёжа и думать забыл о любопытном понятом. Он вновь закрутился в привычном водовороте событий — заполнения бумаг, отчётов, проверок, ДНК-тестов, других рутинных экспертиз и аутопсии. Обычно последняя ставила окончательную точку в причине и обстоятельствах смерти, но над убийством торчка с той квартиры Серёже пришлось попариться — умер парень от гипоксии, а нет от, как ожидал эксперт, перелома хрящей гортани или же подъязычной кости с кровоизлияниями в мягкие ткани шеи. Из секционной Серёжа вышел крайне недовольным. — Чего прикипел? — улыбнулась ему девушка, сидящая за столом и заполняющая бумаги. — Может, выпьешь кофе? — Нет, спасибо, — не смог не улыбнуться в ответ Серёжа. Кристина Кошелева всегда была эдаким лучезарным солнышком — она и их уныло-серенький морг наполняла чудным уютом. — Помнишь нарика, которого я привёз недавно? — спросил Серёжа, завалившись на старенькую софу. — Он, оказывается, помер не от переломов, как обычно бывает при удушении руками, а, черт возьми, от гипоксии. — Ну, может, душил кто-то слабенький, — пожала плечами Кошелева, положив ручку и откинувшись на спинку кресла. — Силенок не хватило кости сломать, вот он и давил до последнего. — Возможно, — без особого энтузиазма отозвался Серёжа. — Но я обнаружил в комнате следы ещё двоих мужчин, Дуся их ищет уже. И как бы ты должна знать, насколько мёртвой бывает хватка нариков во время прихода. Вот чего уж как, а сил бы им хватило. Да и скорее всего гортанные ветви блуждающего нерва бы воспалились… хотя… Кристина буркнула что-то невнятное и вернулась к документам. Серёжа же растянулся на софе, устроил голову поудобнее и принялся душить сам себя руками. — Ты что творишь?! — ахнула Кристина, выронив ручку. — За нариком решил последовать?! — Именно! — отвлёкся от своих занятий Серёжа. — Я ставлю следственный эксперимент! Мужчина с хрипом завалил голову набок и комично высунул язык, замерев с открытыми глазами. Он в точности скопировал позу трупа — руки безвольно лежали на груди, правая нога в колене чуть согнута. — Что ж, — рывком ожил Серёжа, взявшись на подбородок и задумчиво сопя. — Самоудушение практически невозможно. Человек просто теряет сознание и так далее, но… при множественных подходах… — Ты думаешь, парень просто систематически душил себя и так довёл до острой гипоксии? — Предполагаю, — хмыкнул Серёжа. — В конце концов, надо сделать ещё пару дополнительных проверок. — Ну так иди и делай их. — Не сейчас… — Лентяй! Серёжа отвернулся к стенке и натянул капюшон толстовки на голову. Он продолжал думать — следы ногтей совпадают, и хоть они и беспорядочные, но направлены в правильные стороны. Эксперт, душа себя, давил и ногтями, значит, на его шее должны были остаться следы. Надо их сравнить! Он резко соскочил с софы, накинул халат и вышел. Кристина даже не отвлеклась — она почти привыкла к резким закидонам коллеги.~
Годы летели все незаметнее. Серёга не особо загонялся по поводу собственного возраста, но когда ему среди рабочего дня вступило в спину и бедной Кристине пришлось в срочном порядке бежать в аптеку за мазью, то загнаться пришлось. — Какая же я развалина, — рефлексировал эксперт, лёжа на все той же неизменной софе. Кристина была рядом на стульчике. — Не ной, — прервала его она. — Развалиной ты в семьдесят будешь, а тут тебе всего лишь спину прихватило. Не помрешь. — А когда помру, подробности мы узнаем на вскрытии, — криво улыбнулся Серёжа. — Верно, Кошелёк? — Да ну тебя! Девушка толкнула мужчину в плечо, но резко замерла, будто о чем-то вспомнив. Искоса глянув на Серёжу, очень-очень хитро и подозрительно, она весело щёлкнула пальцами, просияв. — Кстати, с утра к нам постановление пришло от начальства. Трудоустройство после обучения, все дела… И раз ты у нас стареешь, то, значит, тебе нужен достойный преемник, — загадочным голосом сообщила Кристина. — Что? — нахмурился Серёжа. — Не понял. — Стажёр у тебя будет, что тут непонятного, — фыркнула Кристина, вставая с края софы и подходя ко своему столу. Порывшись, в бумагах, она выудила одну. — Вот! Она вернулась к Серёже и отдала ему постановление. — Тебе надо будет заполнить ещё кое-что, — лучезарно, но с долей сарказма улыбнулась Кристина. — Так что вставай давай. — Нет, — скуксился Серёжа. — Дай мне планшетку, ручку и бланки, я все лёжа заполню. Девушка фыркнула, но просьбу коллеги выполнила.~
Максим ужасно волновался. Университет был окончен, интернатура с успехом пройдена, багаж знаний достаточен — но опыт! Как же ему недоставало опыта. О морге, где он будет проходить стажировку, парень разузнал все, что можно было только накопать в интернете, но о лицах, которые там работают, ресурсы строго умалчивали. Максим смирился с этим — только интерес никуда не делся. Кто будет его курировать? Опытен ли куратор? А какая его категория?.. В метро Максим нервно теребил лямку рюкзака. Он даже не слушал музыку — не было настроения, да и все мысли были заняты только предстоящим рабочим днем. Выйдя со станции, парень оглянулся — в эти районы его ещё ни разу не заносило, но вид ему понравился. Вроде чистенько, зелёная зона, почти все здания новые, и люди, мимо идущие, шагают по-петербуржски медленно. Макса это так бесило поначалу — по приезде из Владивостока, когда он поступил в медицинский университет, он постоянно врезался в медленно шагающих местных. А ещё он долго не мог привыкнуть, что все вокруг одеваются как Достоевский, читают везде и всюду, рисуют… В общем, не мог понять культурную атмосферу северной столицы. «Но прожив здесь семь лет, я тоже стал одеваться как Достоевский», — мысленно улыбнулся Макс, поправив черную шляпу. Светило редкое солнце — пробивалось сквозь серую завесу туч и слепым пятном висело на небосводе. Шагая по уютной алее, Максим постоянно подглядывал в карты, боясь пропустить пункт назначения — и он таки его пропустил. Здание было совершенно неприметное, и парень прошёл мимо, только спустя минуты две посмотрев в телефон. Он резко развернулся, испугав идущую позади бабушку — она уронила пакет, и продукты рассыпались по мостовой. Бесконечно извиняясь, парень принялся их собирать, несмотря на протесты пострадавшей бабулечки — та доказывала, что вполне дееспособна и может сама собрать свои пожитки. Максим заметил, что ему за спину укатилась бутылка молока: её подобрал мужчина неопределённого возраста в темных очках и отдал бабушке. — Спасибо, мальчики, — вздохнула она, покачивая головой. — Ну вот куда спешишь, сынок? — спросила она, обращаясь к Максиму. — Эх, молодость, молодость… И она ушла, причитая о быстро пришедшей старости, вспоминая о том, как всюду спешила сама и обернуться не успела — а вот уж и восьмой десяток, и ходит она едва-едва. Максим улыбнулся. Мужчина в чёрных очках и такой же одежде шёл впереди, и парень обратил на него внимание только оказавшись вместе с ним в дверях морга. Мужчина уверенно прошёл внутрь, прежде пропустив Максима вперёд — пока парень топтался у входа, он уже шёл к двери из приёмной, но резко обернулся. — Доброе утро, — брякнул Максим, даже сквозь тёмное стекло очков чувствуя на себе цепкий взгляд незнакомца. — Доброе, — медленно кивнул тот, снимая с шеи шарф. — Ты стажёр? — Да, — чуть увереннее начал парень. — Я Максим Анисимов. Мужчина снял очки, подошёл к стажёру и подал ему руку. — Ну что же, будем знакомы, — сказал он. — Сергей Трущев, здешний судмедэксперт. Максиму имя показалось знакомым, и крепкое рукопожатие, засевшее ему в память, мгновенно возродило воспоминание — о душной маленькой спальне, куда, словно глоток свежего, сладкого воздуха, уверенно вошёл судмедэксперт, даже не дрогнувший при виде полуразложившегося трупа и его запаха. Помнится, Максим был заворожен спокойными, точными движениями этого мужчины — его размеренным говором и бархатным, чуть хриплым голосом. Сейчас, при новой встрече, парень и не узнал Сергея — отрощенные усы слишком изменили черты его лица. Будто мягче сделали. — Вы стали ещё больше похожи на рэпера, — снова невпопад брякнул Максим, вцепившись в руку судмедэксперта как в спасательный круг. Чуть поморщившись, тот её высвободил. — С чего бы? — Вы не помните меня? — резко расстроился Максим. «Ага, будет он тебя, придурка, помнить», — обругал себя парень. Он вспомнил, как на последнем курсе университета ему удалось попасть на лекцию, которую проводил Серёжа — харизма эксперта сразила всех, особенно девчонок и, как ни странно, Максима. — Мы где-то виделись? — заломил бровь мужчина. — Если так, то напомните, пожалуйста. — Ну, — неуверенно начал Максим, но встретившись с внимательным и спокойным взглядом собеседника, расслабился. — Помните, вы приезжали на квартиру, где скончался мужчина лет тридцати, похожий на наркомана. Трупу было около недели, погиб от механической асфиксии… — пылко начал Максим, но с постыдной паузой окончил. Он не помнил деталей дела. — А, который сам себя придушил! — оживился же Серёжа. Максим нахмурился: этого он точно не знал. — Максим Анисимов… Студент, который прикопался ко мне с вопросами, — добро улыбнулся Серёжа. — Я теперь ваш стажёр, — тихо, себе под нос, пробормотал Максим, словно не веря. Он припомнил статьи Трущева, которые понравились ему своей одновременно и полемикой, и серьёзностью, и именно той ёмкостью и подачей, которые необходимы для быстрого и лёгкого запоминания. В студенчестве статьи Сергея Максиму очень помогли — заработал уважение многих преподавателей, даже самых сварливых, своей осведомленностью. Последние слова парня Сергей то ли не услышал, то ли деликатно проигнорировал. — Ну что же, пойдём, — усмехнулся мужчина. Он, если быть честным, ожидал чего-нибудь похуже: вероятно, Серёжа судил по себе, а студентом он был не самым прилежным. Они прошли в кабинет. Там Серёжа указал на шкаф, где можно было оставить одежду, разделся сам и после начал знакомить Максима с самой нудной, скучной и противной частью работы судмедэксперта: с документацией. Сергею было интересно посмотреть, насколько быстро стажёр разочаруется в выбранной профессии — в университете, хоть и говорят о бумажной составляющей, но не в той мере, в какой она необходима в реальной практике. Серёгу поначалу это серьёзно расстроило. Максим же стоически выдерживал нарочито унылую лекцию эксперта, не понимая, куда делась его харизма, запомнившаяся ещё с университетской скамьи. Постарел Серёга что ли? Отвратительный менторский тон эксперта прервала вошедшая в кабинет девушка. — Привет, — осторожно, но с дружелюбной и милой улыбкой поздоровалась она. Её высокий и бойкий голос составил резкий контраст сережиному низкому и очень скучному в данный момент. — Это наш новый стажер, верно? — спросила девушка, посморев на парня за столом. — Именно, — кивнул Сергей. Макс с лёгкой обидой уловил, что по отношению к вошедшей девушке голос эксперта намного потеплел и смягчился. — Максим, познакомься, это Кристина Кошелева, наш патологоанатом. Максим сильно удивился последним словам Сергея, снова глядя на вошедшую девушку: она выглядела довольно хрупкой. Патологоанатом?! — Я быстренько, — улыбнулась Кристина, оттолкнув Серёжу от стола и открыв шкафчики, которые он собой прижал. Она вытащила черную папку и прижала её к груди. — Всё, обещаю больше не мешать, — выйдя из комнаты, девушка помахала рукой на прощание. Сереже дважды пришлось позвать Максима, чтобы тот наконец вернулся к бумагам. Парень сидел за столом, в то время как эксперт нависал над ним, указывая на отдельные и особо важные строчки пальцем. — Что же, — спустя ещё минут десять ковыряния в бумагах прервался Серёжа, выхватил у Максима документы и убрал их в стол, принявшись за лёгкую уборку рабочего места. В один момент он из ужасной зануды-лектора превратился в деятельную пчелку, вдруг решившую прибраться. — Пора показать тебе морг. Парень ужасно обрадовался. Он уже начал чувствовать себя каким-то офисным работником, а не судмедэкспертом — конечно, он понимал, что ему в любом случае придётся корпеть над бумажками, но ведь корпеть над трупами было куда интереснее! Харизма Серёжи потихоньку возвращалась, а Максим, по мнению эксперта, весьма неплохо прошёл первую проверку скукой. Следующая же была на спортивное ориентирование — морг у них весьма и весьма запутанный. — Здесь секционная, — махнул рукой мужчина на двойные железные двери. — Заходить пока не будем. Это лаборатория… Серёжа показал биопсийную комнату, моечную и даже небольшой музей. Максиму было до детского трепетания сердечка интересно: унылые серые стены морга, крытый плиткой пол и обыкновенные железные двери не навевали ему скуки, обратно — подогревали любопытство, ведь за большинство из них Сергей заглянуть не позволил. — Потом все облазаешь, — усмехнулся мужчина, наблюдая за стажером. Ассоциация с котом, которого только что привезли домой из приюта, пришла сама собой и уходить не собиралась. — Под моим контролем, конечно, — остудил эксперт оживившегося после последнего заявления парня. Максим состроил грустную рожицу. — Поверь, эта профессия ещё успеет тебе надоесть, — посулил Серёжа, засунув руки в карманы халата.~
Первый рабочий день оказался бурным и полным новых впечатлений — в первую очередь заведующий, поглаживая странно выбритую черную бороду, распределил задания между судмедэкспертами, патологоанатомами и другим персоналом; сделал он это быстро и добавил, что судмедэкспертам работы сегодня навалом. — Считайте, что вы уже попали в ад, — хмыкнул мужчина. Волосы у него тоже были тёмные, и также странно подстрижены. — У вас на это утро уже семь трупов, ночью привезли. Мамочкины подарки, вперёд! — усмехнулся он, вручая Серёже и еще одному эксперту документы. — Работаем, работаем! — хлопнув несколько раз в ладоши и дав ещё наставлений другим врачам, заведующий удалился. Серёжа медленно двинулся к своему кабинету, читая выданные ему документы. — Нам надо ждать следователей? — робко спросил Макс, следуя за экспертом. — Дуся скоро прилетит, — буркнул Серёжа, открывая дверь. Он сел за стол и принялся заполнять документы. Макс пристроился на мягонькой софе, откинулся на спинку и сам того не заметив, начал разглядывать Серёжу. Первое, что бросалось в глаза — отрощенные с их последней встречи усы. Смотрелось круто. «Помолодел будто маленько, — подумал Макс, вспоминая, как раньше выглядел Серёжа. — Интересно, он женат?» Парень пригляделся к рукам эксперта и кольца не заметил. Но вполне вероятно, что мужчина просто его снимает во время работы — Максу бы тоже не хотелось ковыряться в чужих органах с обручальным кольцом на пальце. Имя Сергея Трущева было известно в узких кругах — он прославился как умный, наблюдательный и ответственный эксперт с превосходной памятью. Как уже упоминалось, остроумные статьи Трущева помогали Максиму в студенчестве, и наверняка не ему одному. Тот курс лекций, на единственную из которых Анисимов смог попасть, был о личной практике и интересных из неё случаях. Серёжа рассказывал, как вскрывал годовалого ребёнка, умершего, как позже оказалось, от отравления каким-то ядом, название которого Максим уже успел позабыть; рассказывал, как в их морг привезли с десяток жертв жуткого пожара на чьей-то даче, и ему с другим судмедэкспертом пришлось устанавливать личности по сохранившимся зубам, ювелирным украшениям и всему прочему. Когда Серёжа упомянул о сердце, пригоревшем к позвоночнику, у Максима почему-то мурашки пробежались по спине. Возможно, от страха. Или отвращения. А может и от мягкого голоса эксперта, который из-за длительной лекции сорвался на грубоватый, но до мурашек пробивающий хрип. Максим почувствовал, что рискует заснуть на рабочем месте — и чтобы этого не случилось, он вновь начал разглядывать Серёжу и кабинет. Кабинет, к слову, был бы самым заурядным, если бы не бумажки со стихами, кое-где написанным от руки, а кое-где и напечатанными — разными шрифтами и размером. Максим осторожно встал, не заметив быстрого взгляда Серёжи: тот тоже, но лишь краем глаза, наблюдал за стажером. Бывший студент подошёл к стене и начал читать стих, написанный от руки: Небо раскроется алым бутоном. Звёзды-алмазы теряют свой блеск. Так нелепо сегодня умер я снова, Так нелепо сегодня я снова воскрес. Максим не успел прочитать дальше — его отвлек Серёжа. — Итак, — деловито начал он. — На это утро семь трупов, на нас с тобой свалили четыре, — мужчина встал, поправил халат и направился к двери. — Один из них ребёнок. Максим резко замер на месте. Серёжа внимательно за ним наблюдал, стоя напротив выхода из кабинета и скрестив руки на груди. Он видел, как испугался и стушевался стажёр. Подойдя к нему, мужчина мягко опустил руку на его плечо и посмотрел в глаза: снизу вверх, к сожалению… — Максим, — со вздохом произнёс Сергей. — Наша профессия такая и есть: страшная, противная и постоянно осуждаемая. Я не буду заставлять тебя вскрывать этого ребёнка, но впредь запомни, что выбирать не приходится. Проводя аутопсию, ты должен быть хладнокровен — перед тобой уже не человек, а улика, ключ к разгадке преступления, без которого никак не обойтись. Смирись. Даже мёртвые дети для нас — лишь улика. Стажёр судорожно вздохнул. Ему бы поучиться профессиональному хладнокровию и циничности у Серёжи — только природная мягкость характера заставляла сбавить обороты. — Хорошо. Я понял, — тихо ответил Максим, следуя за Сергеем в секционную. Четыре тела, которые они должны были вскрыть, лежали в длинных холодильных камерах — Серёжа, сверившись с документами, отложил их прочь, надел защиту и уверенно отворил одну дверцу, вытаскивая наружу труп, судя по отчётности следователей, женщины тридцати восьми лет. Максим поспешно оделся вслед за ним и встал около стола с телом, оказавшись напротив эксперта. Бывший студент бывал на вскрытиях — но с однокурсниками, с которыми и подержаться за руки можно было, и забавный пост из твиттера внезапно вспомнить. Максим осознал цену этому: стоя над телом в одиночестве даже без преподавателя, а лишь с малознакомым экспертом, он впервые почувствовал настоящий страх перед вскрытием. — Предварительное обследование этой женщины установило насильственную смерть, — негромко сказал Серёжа, откинув простынь с верхней части туловища. Она оказалась сплошь покрыта синяками — синими, фиолетовыми, серыми и грязно-жёлтыми. Максим сглотнул. — Нам нужно установить точную причину. Судя по гематомам, некоторые из них были нанесены после смерти. И я не исключаю изнасилование… В общем, надо все-все проверить. Щёлкнув, их поправляя, перчатками, Серёжа взял большой секционный нож и уверенно сделал поперечный разрез кожи головы от уха до уха.~
Второй труп, тоже женщины, Максиму пришлось вскрывать самостоятельно. Это была пожилая дама с седыми жиденькими волосами, и привезли её на головы судмедэкспертов только потому что того требовал закон. Мол, внезапная смерть в больнице, подтвердите, бла-бла-бла. К слову, в течение всех вскрытий, следователь, который был обязан прибыть и, собственно, прибыл, позорно отсиживался в коридоре и читал электронную книжку. Серёжа дразнил его трусливой Дусей, единожды резко выскочив из секционной в окровавленном фартуке, таких же перчатках, с секционным ножом в руках и с совершенно безумным лицом. Следователь взвизгнул, но тут же закрыл рот рукой, опомнился и наехал на Серёжу, мол, чего это он тут как черт выпрыгивает из секционной?! Нарушение! Серёжа только смеялся на все выпады коллеги. В итоге тот сел обратно на лавку и, по всей видимости, принялся ожидать извинений. — Эх, Дуся, Дуся… — бормотал Серёжа, извлекая образцы для биопсии из детской почки. Максим слушал, но в его сторону старался не смотреть, мучаясь с грудной клеткой старушки. Право, богатырская грудная клетка! Или это у Максима сил не хватает?.. — Ничего не понимает в юморе! Как оказалось, слабаком оказался Максим: когда он сдался и позвал Серёжу, тот, прежде немного пошебуршав чем-то, подошёл к стажёру и вскрыл бабушку минуты за три. — А ларчик-то просто открывался, — нараспев произнёс эксперт, отдавая секционный нож Максиму, и уходя прочь, бормотал какую-то песенку. «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам»? Он серьёзно?.. Правду говорят: судмедэксперты — циники! Но Максим почему-то ощутил прилив симпатии к Серёже, который в самые ответственные моменты начинал дурачиться пуще прежнего. С горем пополам они закончили со своими четырьмя трупами, как к концу дня завезли ещё одного — Максим уже хотел расстроиться, как Серёжа ловко свалил работу на второго судмедэксперта, которого назвал «своевременным маминым подарочком». Дело происходило в кабинете, и сидящая за столом Кристина рассмеялась, объясняя, что «наш» Серёжа Трущев родился девятого марта, то есть он запоздалый мамин подарочек, а второй судмедэксперт, тоже Серёжа, родился восьмого марта — своевременный подарочек. Максим только и мог на это удивиться, мол, в «насколько весёлый морг я попал». Кристина рассмеялась. Серёжа уютно устроился на софе, положив голову на подлокотник, а ноги свесив с софы на пол. Максим осторожно сел у другого подлокотника. Второй судмедэксперт ушёл, ничуть даже не расстроившись дополнительной работе, и трое остались в кабинете, негромко между собой переговариваясь. Точнее, говорили только двое — Серёжа и Кристина, а Максим снова задумался, разглядывая эксперта. Почему-то к нему хотелось подластиться. Чтобы погладили по макушке, как собачку, потрепали по загривку, пузико тоже почесали. И чтобы каждый вечер выгуливали, кормили вкусно, а ночью можно тихонько и в хозяйскую постель пробраться… Сто-о-о-оп. Максим одернул себя. Какого черта он тут размечтался? Какая собака? Какая хозяйская постель? Хотелось встряхнуть головой, но это бы только усугубило сходство с собакой — Максим замер, тупо уставившись на усы Серёжи. Жёсткие они, наверное. А вот если у него есть жена, то каково ей целовать усатого Серёжу? Колко, наверное… «Да что такое! — Максим стыдливо отвернулся от эксперта вообще, разглядывая стоящий напротив шкаф с множеством папок. — И куда меня несёт? И что это за пидорские замашки?» Максим снова выпал в осадок. Какие-какие замашки, извините?.. Можно уточнить?.. Стажеру захотелось ударить себя по лицу или сделать что-нибудь подобное — лишь бы развеять туман в голове. Он не заметил, что Серёжа с опаской на него поглядывает уже вторую минуту. Когда Максим завис окончательно, смотря на шкаф с отчётами так, словно из него внезапно выпрыгнуло что-то опасное, эксперт осторожно тронул стажёра за плечо. Тот вздрогнул. — Ты чего? — внимательно глядя в ошалевшие глаза Максима, спросил Серёжа. — Я? В полном порядке, — попытался улыбнуться тот, но получилось криво и нервно. — Кристина, — позвал девушку эксперт. — У нас есть успокоительное? Наверное, не стоило заставлять его вскрывать сегодня… Кошелева молча встала из-за стола и к софе подошла уже с таблетками в стаканом с водой в руках. — Бедняжка, — расстроилась она, глядя на Максима. Тот, среагировав на смену обстановки и бодрящий голос патологоанатома, наконец понял, что его пытаются накачать успокоительными, опасаясь, как бы у новичка от ярких впечатлений шарики за ролики не заехали: к счастью, ни Кошелева, ни Серёжа, до настоящих причин состояния Максима не догадывались. Но, возможно, от таковых можно и выпить пару таблеточек… — Нет, вы что! — воскликнул стажёр. — Я правда в порядке! Просто задумался. У меня порой бывает такое: задумаюсь и все, выпал из реальности, — попытался отшутиться Максим. — Если станет плохо, то скажи мне обязательно, — потребовал Серёжа, глядя на стажёра обеспокоенно. — Я в порядке, правда, — заверил Максим. На том и порешили. Кристина сочувственно погладила стажёра по макушке и вернулась за стол, дописывать свои отчёты. — Серёж, а ты разве не планируешь бумажней заняться? — спросила она, пододвинув к себе клавиатуру. — Попозже, — гнусаво отозвался эксперт, уткнувшись носом в подушку. — Не хочу сейчас. Кристина лишь покачала головой, слегка улыбнувшись.~
Прижился Макс легко — вскоре тоже начал называть обоих Серёг «мамочкиными подарками», получил свое собственное прозвище «девочки с каре» и был ужасно счастлив, когда Трущев вместе с привычным рукопожатием, ещё и приобнял стажёра. Парень за медицинской маской широко улыбался, вспоминая это маленькое утреннее происшествие — в то же время он вытянул органы за язык из брюшной полости, удобно устроил их на ногах трупа и принялся исследовать. Будни начали лететь незаметно, а на выходные Максим сумел затесаться в компанию Серёжи — очень часто они собирались в ресторанах, барах, на природе или просто у кого-то дома. Так Анисимов узнал, что эксперт, оказывается, умеет петь — пусть вокал Серёжи и не был профессиональным, но его интонации и их же внезапные срывы на хрип, интересная манера читать рэп, заворожили Максима. На тех же встречах он сумел продемонстрировать и свое умение играть на пианино: однажды Серёжа согласился спеть вместо с ним «Умри, если меня не любишь» певицы DAKООКА. Умри, если меня любишь, Я ломаю руки, я ломаю губы, Я ломаю… твоё тело насквозь. Максим не мог забыть этого. В оригинале у певицы довольно высокий и нежный голос — повторить его Серёжа не смог, но расстраиваться не спешил, переиначив песню на свой лад и, как показалось Максиму, сделав её только лучше. Его «Умри, если меня не любишь» звучала грубовато, но как явный, не терпящий возражений приказ — полюбил и все, сука, не отвертишься… — Ты интересный парень, — однажды заявил Серёжа, приглашённый Максимом в гости на чай. — Творческий, музыкант. Эксперт большим пальцем машинально оглаживал горячие стенки кружки. Он, казалось, смотрел сквозь Максима, сидящего напротив — но это лишь свидетельствовало о задумчивом состоянии. — Что заставило тебя пойти на судмедэксперта? Максим стушевался. Возможно, он и ожидал подобного вопроса, но при личной беседе отшутиться сложно — это будет выглядеть глупо. — Ну… — протянул парень, сделав глоток чая. — Мне была интересна танатология и… Он замялся, не сумев сообразить должного ответа. Серёжа все так же задумчиво смотрел чуть сквозь собеседника. На самом деле, все было немножко сложнее: хотя, возможно, и проще. Встретив Серёжу впервые, в той душной квартире, Максим соврал отчасти — он не учился тогда на судмедэксперта. Ему лишь предстояло выбрать направление. Изначально он хотел пойти на обычного врача-терапевта, жить размеренной жизнью и слушать жалобы о болях в пятке левой ноги и «ну где-то вот тут». Но на его выбор сильно повлиял мало того, что неслабый интерес к танатолгии, так ещё и харизматичный судмедэксперт, которым Максим какое-то время даже бредил. О последнем — забудем. Проще говоря, вдохновившись Сергеем, Максим выбрал направление врача-судмедэксперта и оставался верен своему выбору до самого конца. — Интерес к танатолгии — это, несомненно, хорошо, но не подходит как аргумент для серьёзного выбора профессии. Мне до сих пор временами кажется, что ты не подходишь для нашей работы. — Как это не подхожу? — оскорбился Максим. — Я... — Не в этом плане, — безапелляционным тоном перебил его Серёжа. — А в том, что ты мог бы выбрать совершенно другую профессию. Педиатра там, или обычного терапевта. Да хоть певца! Почему судмедэксперт?.. — Какая разница?! — вспылил Максим, резко стукнув чашкой о стол. — Я выучился на судмедэксперта! Я им работаю! Какая разница, по каким причинам?! Серёжа вздохнул: он подозревал, что причина личная, но не ожидал столь бурной реакции. Наверное, причина прямо очень-очень личная. — Ладно, не кипятись. Максим продолжил немного злиться — чтобы приписать чуть раскрасневшееся лицо злости, а не смущению. Выпив чай, стажёр уговорил Серёжу ещё немного попеть с ним: встав у пианино, Максим уже приготовился сыграть пару знакомых аккордов, как эксперт внезапно предложил: — А ты не хочешь сочинить свою песню? — Ну… Это было бы здорово, — ответил Максим, пожав плечами и играя незамысловатую мелодию ради разминки. — О чем? — О чем угодно. Максим задумался. Посмотрел в глаза Серёже, увидев в них привычную улыбку, бывшую там всегда — перевёл взгляд на волосы и подумал: «Твои тёмные волосы не успокоятся… Нет, палевно!». — Твои ржавые волосы не успокоятся, — выдал первое, что пришло в голову Максим, предварительно заменив «тёмные» на менее компроментирующее прилагательное, и певуче затягивая гласные в строчке. — Я успею ускориться, — спустя короткую паузу допел Серёжа. — Почему ускориться? — засомневался стажёр. — Просто так, — пожал плечами Сергей. — Я сказал первое, что пришло в голову. Можем заменить. — Нет-нет, мне так-то все нравится, — замахал руками Максим. — Просто не понял поначалу. Сережа улыбнулся. — Мне иногда кажется, что я совсем не умею сочинять песни, — вздохнул Максим, подтянув к себе табуретку и усевшись перед пианино. Серёжа повторил за ним, но устроился левее, так, чтобы не мешать другу. — Мои сильные стороны в песнях поломанных, — подражая певучим интонациям Максима, промурлыкал Сергей. Именно промурлыкал: негромко, своим бархатным, тягучим голосом. — Я успею ускориться… — на выдохе продолжил Макс. — Ну и что у нас в итоге? — Надо записать, — сказано это было таким тоном, словно Серёжа собрался делать опись трупа. — Твои ржавые волосы не успокоятся, я успею ускориться… Мои сильные стороны в песнях поломанных, я успею ускориться, — мужчина, достав из сумки блокнот и ручку, тихо бормоча, записывал четверостишие. — Нет, не так, — внезапно прервал его Максим. — Лучше сначала напиши «мои сильные стороны в песнях поломанных», а потом уже про волосы, — парень наблюдал за экспертом, который просто зачёркнул изначально написанное и начал заново, уже по предложению Максима. Тот пропел строчки. — Просто с волос странно песню начинать, — улыбнулся он, и Серёжа не смог не улыбнуться ему в ответ. — Не буду спорить с профессионалами, — хмыкнул эксперт.~
Максим самозабвенно играл на пианино только что сочиненную мелодию и негромко подпевал. — Три этажа вниз, я лечу на карниз, — тянул он. — Мне нужно ускориться, лучше ускориться! — парень издал протяжное «м-м-м» и сделал эффектную паузу, после продолжая играть и петь с удвоенными эмоциями и силой. Серёжа, отбивая ручкой ритм на блокноте, корпел над своим куплетом. На языке у него крутились всего несколько строк: «Ты смотришь мне в глаза, пытаешься понять о чем я — тогда скажи, что прячется за взглядом обреченным…» Дальше почему-то не шло. Мужчина бросил блокнот с ручкой на кресло и устало потёр лицо. — Ничего уже не получается, — буркнул он. Максим тут же прервался и повернулся к нему с лукавой улыбкой. — Пошли прыгнем с третьего этажа? — Ты живёшь на восьмом. — А что мешает нам добраться до третьего? Серёжа хмыкнул, легонько ударив стажёра по затылку. — Петь — одно, а делать — это уже совсем другое, — нравоучительно произнёс он. — Суицидник мелкий. — Без сентенций, пожалуйста, — смеясь, попросил Максим. — Мне не нравится, когда ты занудничаешь. — Я хочу чай, — внезапно сообщил Серёжа, поглаживая бороду. — Может, чего-нибудь покрепче? — Кинь два пакетика, — усмехнулся эксперт. — Я за рулем вообще-то. Максим состроил грустную мордочку, но послушно пошёл заваривать чай. Серёжа последовал за ним: на кухне он подошёл к окну и стал разглядывать редких прохожих внизу. Солнце давно село, небо окрасилось в бархатно-синий и чёрный, редкие точки звёзд загорались в вышине, а у Серёжи в голове зазвучали стихи: Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — кто-то хочет, чтобы они были? Значит — кто-то называет эти плевочки жемчужиной? Серёжа прочитал их вслух. Максим внимательно, не перебивая, слушал, и даже весьма шумный чайник не мог заглушить звучный голос эксперта. — К сожалению, я забыл середину, — вздохнул Серёжа. — Только конец помню. — Читай конец, — попросил Максим, разливая кипяток в кружки и заваривая чай. Серёжа улыбнулся, глядя в окно на звезды и продолжая: — Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?! — эмоционально закончил он, оттолкнувшись от подоконника и подходя к Максиму, стоящему у кухонного гарнитура. — Красиво, — оценил тот. — Это ведь Маяковский? — Верно, — кивнул Серёжа. Он пытался вспомнить середину стиха, который висел на стене его кабинета, но понимал, что безбожно забыл её. Эксперт отпил чай, облизнув обоженные губы. — Интересно, кому нужно, чтобы зажигались звезды? — задумчиво спросил Максим. — Мне кажется, большинство людей смогли бы прожить и без них. — Представь, какой непроглядной будет ночь, если погаснут все звезды. И поверь мне, даже самые невнимательные люди заметят, что их нет. — Так кому же все-таки надо, чтобы зажигались звезды? Серёжа облокотился на столешницу поясницей, и Максим, стоявший полубоком, разглядывал его красивый профиль. — Мне. Максим рассмеялся. Серёжа улыбнулся тоже, но отвернувшись к окну — он смотрел на звезды. Стажёр чувствовал, что именно в этот момент, в эту секунду, все те чувства, которые он с титаническими усилиями хоронил в себе, воскресают: глядя на Серёжу, он испытывал нежность и, возможно, что-то большее. — Я никогда тебе этого раньше не говорил, — тихо произнёс Максим. Поначалу ему было трудно, но потом слова стали появляться и складываться во фразы сами собой. — С самой нашей первой встречи ты чем-то смущал меня. Взбудораживал, вдохновлял. Ты был таким спокойным, уверенным, харизматичным, так интересно рассказывал, что я… — замялся Максим. — Я… Серёжа безмолвно слушал его, смотря уже в чашку с чаем. Максим, судорожно вздохнув, грубовато вырвал кружку из рук мужчины, с громким стуком поставил её на столешницу и встал напротив эксперта, чуть нависнув над его лицом. — Я понял, что ты мне ужасно нравишься, — и, чувствуя, что к концу фразы у него срывается голос, Макс резко припал к губам Серёжи, склонив голову набок и ощущая, как щекочут лицо чужие усы и борода. Эксперт, кажется, совсем растерялся — вцепился руками в край столешницы, да так, что болезненно побелели костяшки — и замер. Спустя пару секунд Максим почувствовал, как напряглись и поджались губы мужчины: вдруг он схватил стажёра за грудки, встряхнул его, оттолкнул и, склонив голову к полу, тяжело выдохнул сквозь зубы. Рыкнув, он угрожающе прошептал уже глядя Максиму в глаза: — Какого хера ты… Черт возьми, не приближайся ко мне! Эксперт сорвался с места и, ударившись об угол столешницы боком, пулей выскочил из кухни. Хлопок закрывающейся входной двери острой болью отозвался у Максима в сердце. Он почувствовал, как у него дрожат руки, каким лихорадочным стало дыхание, как из глотки пытался прорваться отчаянный крик — парень осел на пол, ударившись лбом о деревянный шкафчик, и с ужасом осознавая, что только что натворил.~
Серёжа с привычной деловитостью трудолюбивой пчелки суетился вокруг тела, завершая вскрытие — он зашивал прямой разрез от шеи до лобка. Половина дела была сделана: эксперт идеально отточенными движениями накладывал накладывал швы уже в области мечевидного отростка. Рабочий день близился к концу, но мужчина был этому не рад — он вообще ничему не был рад с самого утра. Сразу после того, как Сергей ушёл от Максима, ему позвонила жизнерадостная Кристина и предложила прогуляться втроем. — Представляешь, завтра солнце и относительно тёплую погоду обещают! Мы не можем пропустить такой день! Серёжа постарался состроить максимально обычный голос, но проницательная Кошелева, зараза такая, раскусила его с первых слов. — Что-то случилось? Мужчина сказал, что все в порядке, и девушка, конечно же, не поверила — но и докапываться до причин не стала. Поняла, насколько личной эта причина может оказаться, и не прогадала. Закончив, Серёжа вышел из секционной, а из головы у него упрямо не шла песня: Три этажа вниз, я лечу на карниз, Мне нужно ускориться, лучше ускориться. Три этажа вниз, я лечу на карниз, Мне нужно ускориться и написать о любви… Сев за свой стол в кабинете, мужчина достал белый лист бумаги и принялся записывать песню с самого начала. Закончив, он приподнял бумагу и посмотрел на грустную пустоту там, где должен был быть его куплет. — Ну и плевать. Пусть так и будет… — сердито буркнул Серёжа, собравшись порвать листок, но остановился. Спустя пару минут лист уже красовался на стене среди множества других стихов — эксперт привычно скользнул глазами по строчкам, узнавая Бродского, Есенина, Блока и Тургенева. Чуть выше висели произведения Маяковского, Пушкина, Лермонтова, а сразу за ними — то ли стих, то ли песня, которую Серёжа сочинил за очень короткий срок, находясь под вдохновением непонятно от чего. Это были те самые строчки, попавшиеся Максиму на глаза в самый первый день его работы в морге. В успокаивающей тишине кабинета вдруг громко раздался звонок телефона: он резко ударил по ушам, Серёжа даже поморщился. На дисплее обозначился Дуся. Вздохнув, эксперт принял звонок. — ЭТО СРОЧНО! — дурниной заорал Бурцев. — Быстро, немедленно, сейчас же выезжай! Названный следом адрес Сергей машинально запомнил, отметив, что он наверняка находится вне города. — У нас предположительно четыре трупа, но, возможно, они ещё живые окажутся. Все равно выезжай! — сбивчиво и задыхаясь от бега говорил Даня. — Было совершено нападение на дом видной чиновницы. Соседи слышали множественные выстрелы и крики, полиция уже должна быть на месте. Спецназ на подходе. Серёжа, слушая короткий доклад следователя, уже собирался. Он скинул халат, убрал его, надел куртку с белой отсвечивающей надписью «Судебно-медицинская экспертиза» на спине и пулей вылетел из кабинета. — Спокойно, я уже еду. — Помни, что это срочно!~
Лучше бы никто не видел, как нарушал Сергей, спеша к дому чиновницы, но он все-таки попался на камеры — спустя пару дней пришли извещения о штрафах. Он петлял по кварталам, объезжая пробки и даже светофоры, а, выехав из города, не раз превышал скорость, снижая её разве что только на поворотах. За это время Дуся позвонил лишь единожды — сказал, что преступник все ещё в доме. — Полиция ничего не может сделать, — с паникой в голосе говорил Даня. — О состоянии домочадцев мы не знаем, но боимся, что заложники живы и могут пострадать. Преступник на переговоры не идёт, а ещё иногда слышны крики! — Успокойся. Ты следак или кто? — рассерженно осадил его Сергей. Отчего-то он был уверен, что для уже прибывшей на место скорой работы не будет — она останется только судмедэксперту, как бы прискорбно это не звучало. — Следак, — выдохнул Даня. — Но, черт возьми… — Так, все, я за рулем, — резко оборвал его эксперт, сбросив звонок. Вскоре он прибыл на место. Вокруг огороженного высоким кирпичным забором дома стояли полицейские машины, карета скорой помощи и пусть и растерянные, но серьёзно настроенные люди. Где-то неподалёку ошивались журналисты, но на участок их не пускали. Сергей пробился к Дане, краем глаза уловив, как к распахнутым воротам дома подъехал чёрный микроавтобус — прибыл спецназ. Тронув следователя за плечо, Трущев его тем смертельно напугал. — Проклятье! — шипяще выругался Даня, добавив ещё пару словечек покрепче. — Скоро прибудет переговорщик, — сглотнув, сообщил он, увидев судмедэксперта. Серёжа кивнул ему и успокаивающе сжал его плечо, глядя на дом — красивую постройку, выкрашенную в бежевый цвет с причудливыми деревянными вставками и черепичной крышей. Двери были крепкими, окна закрыты, хотя за самым большим на втором этаже Серёжа уловил движение. Спецназовцы безжалостно топтали ухоженный газон, оцепляя здание по кругу, как из, судя по всему, чёрной двери с задней стороны коттеджа кто-то выбежал, истошно крича: — Я сдаюсь! Все тут же разделились на две группы — одна последовала за преступником, а вторая, в которую вошёл и Серёжа, штурмом ворвалась в дом. Спецназовцы выбили дверь, врачи впереди всех вбежали внутрь по дорогому паркету и коврам, ища раненных. Серёжа мгновенно заметил маленькие капли крови у лестницы и первым поднялся на второй этаж. Быстро шагая по кровавым следам, которые становились только гуще, он пришёл в спальню. Сердце его громко стучало, но разум был предельно чист — эксперт умел за считанные секунды абстрагироваться от своих чувств, переходя к расчетливому и холодному мышлению. Сергей рывком распахнул дверь в спальню. И мгновения для него превратились в часы. Он встретился взглядом с абсолютно безумными и испуганными, словно звериными, глазами — преступник вздрогнул, увидев эксперта. Периферическим зрением Сергей заметил три окровавленных тела. К тёмным от страха глазам преступника, похожим на чёрные бусины, добавилась ещё одна — дуло пистолета.~
— Где он? — недовольно повторяла Кристина, сидя рядом с Анисимовым на лавочке в парке. Деревья шумели голыми ветками на ветру, прохожие зябко прятали носы в шарфах и воротниках, сквозь серые тучи пробивалось слабое солнце. В принципе, погода была хорошая. — Ты видела его в морге? — спросил Максим, и мимо проходящая женщина, услышавшая странную вне контекста фразу, косо на него посмотрела. — Нет, — покачала головой Кристина. — Дел по горло, когда мне смотреть. Я даже не заметила, ушёл ли он. Максим слушал её вполуха. Он был опустошен — за ту ночь он так упсиховался, что сейчас, днём, на полноценные эмоции его попросту не хватало. — Подлец, — ругалась Кристина. — Вроде бы и согласился, и поддержал, а не пришёл… Хотя… — девушка замолкла, будто что-то вспоминая. — Ты не знаешь, где он вчера вечером был? Максим вздрогнул. — Нет. Кристина грустно вздохнула и снова набрала номер Трущева. Она до самого конца слушала гудки, пока автоответчик не сообщил настырной пользовательнице, что абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети. — Позвони Драгни, — предложил Максим, заламывая руки. Ему не хотелось, чтобы Серёжа пришёл, так не хотелось! Утром они столкнулись в коридоре — и лучше бы Максим умер там же, чем снова увидеть этот взгляд. В нем отвращение? Злость? Ненависть? Эмоции Сергея всегда было трудно читать, и Максим до сих не может понять, что он увидел этим утром в коридоре — и не хотел подтверждать свои догадки, встретившись с судмедэкспертом сейчас. Кристина уже набрала номер. — Привет, Серёж, — поздоровалась она. — Ты не знаешь, где наш запоздалый подарочек? Он в морге? — Не-е-т, — протянул Драгни, включённый на громкую связь, чтобы Максим тоже слышал. — Хотя подожди, он вроде бы ускакал куда-то со своим рабочим чемоданчиком. Позвони лучше Бурцеву, уточни. — Хорошо. Спасибо, Серёж, — просветлела Кристина, попрощавшись с Драгни и тут же набирая Даню. Он взял только с третьего звонка. Максим едва ли не молился, чтобы Серёжа оказался занят осмотром тела и не пришёл. «Господи, пусть только не придёт!» — мысленно повторял парень. Кристина снова включила громкую связь. — Приветик, Дань. Ты не знаешь где Серёжа? А то мы договорились погулять, ждём его тут битый час… — Он не придёт, — голос Бурцева звучал глухо и устало. — Почему это? — нахмурилась Кристина. — Он в реанимации.~
В тот же момент, когда Серёжа услышал тяжёлые шаги по лестнице, время пошло своим чередом, и прогремели четыре выстрела. Жгучая боль разлилась по грудной клетке и шее — мужчина сдавленно вскрикнул, зажав раны около ключиц и почти у абриса челюсти, и чувствуя, как рубашка стремительно намокает от крови. Ударившись затылком о паркет и заливая его кровью, эксперт потерял сознание, потухшими глазами глядя в пустоту. — Твою мать, Серёжа! — заорал Бурцев. Он вбежал по лестнице вслед за спецназовцем ровно в тот момент, когда судмедэксперт рухнул на пол коридора: одна его окровавленная рука, стукнувшись локтем, разогнулась, и с глухим стуком упала перпендикулярно телу, а вторая осталась на груди. Спецназовцы перепрыгнули через упавшего Серёжу и ворвались в спальню, но преступник больше не стрелял — оставшиеся после угроз и расправы над семьёй чиновницы пули он израсходовал на судмедэксперта. Стрелка повязали. Рядом с Сергеем мгновенно оказалась фельдшер скорой помощи, которая крикнула носилки и санитаров. Под ругательства Дани эксперта вынесли на улицу, где тут же защелкали затворы камер вездесущих журналистов. Несколько корреспондентов подлетели к Бурцеву, пихая микрофоны всех цветов ему в лицо: — Вы можете прокомментировать ситуацию? — Объясните, пожалуйста, кто этот человек и почему он пострадал? — Я корреспондент канала… — Ответьте на несколько вопросов! Даня лишь отмахивался от них, словно от назойливых мух, и некоторых даже грубо отталкивал от носилок и фельдшеров. Он не мог уйти с места преступления — и, переговорив с врачами, спросил у них адрес больницы. Они почти не слушали его, но один из них, отвлекшись, скороговоркой сообщил название улицы и номер. Дане было глубоко плевать на вежливость и манеры, как на свои, так и санитаров. Он оттолкнул журналистов, которые ещё не ушли к преступнику, которого выводили из здания, и помог закрыть двери машины. У следователя тряслись руки. Вскоре подъехали ещё кареты скорой помощи, и Бурцев закрутился в суматохе, неизменно видя перед внутренним взором остекленевшие глаза лучшего друга и соратника, которые, казались, уже больше никогда и ничего не увидят.~
На свое горе Кристина имела подругу, которая работала журналистом и выезжала на каждое происшествие, связанное с любым криминалом и особенно убийствами — Анастасию Рубцову. «Это случайно не твой Трущев?» — написала журналистка Кошелевой. Когда фотография загрузилась, девушка сдавленно вскрикнула, закрыла рот рукой и чуть не осела на пол — Максим поддержал её, а отзывчивые пассажиры в метро уступили Кристине место. Та полными слез глазами смотрела на экран телефона, периодически всхлипывая. Кто-то протянул ей бутылку воды, но Кошелева лишь покачала головой. — Что у тебя та… — начал Максим, забрав телефон у девушки, но, взглянув на экран оборвался, едва не повторив за Кристиной. В носу предательски защипало. На фотографии был Серёжа — на носилках, рядом с которыми шёл Даня, наверняка защищавший друга от наглых журналистов; он пустыми полуприкрытыми глазами смотрел прямо в объектив фотоаппарата, а по бледной как полотно щеке скатилась от шеи неестественно яркая в пасмурном свете капля крови, осталяя на мертвенно-серой коже жуткую багровую дорожку. А ведь Максим так не хотел, чтобы Серёжа пришёл. Глядя на него такого — потухшего, неживого, — стажёр не мог сдержать слез. Вспомнился бодрый, смуглый и порой легкомысленный Серёжа, который, вскрывая трупы, мог напевать «пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам» или насвистывать мелодии из пиратов Карибского моря; вспомнилось, как красиво исполнял Серёжа «Умри, если меня не любишь» и их новую совместную песню. Ожил полузабытый из-за истерики вечер, когда Серёжа рассказывал стихи Маяковского, отрывистые и завораживающие, и говорил, что если звезды погаснут, то ночь станет слишком тёмной. Вспомнилось, как щетина щекотала верхнюю губу и подбородок Максима. Смс с адресом больницы Даня прислал сразу же после того, как сообщил о Серёже. — Что с ним?! — вскричала тогда Кристина, подскочив с лавочки. — Четыре огнестрельных, — охрипшим голосом говорил Даня. — Я не смог поехать с ним на скорой.~
В зале ожидания больницы стояла мертвая тишина — Кристина сидела, как статуя, бледная и с заплаканными глазами, да и Максим выглядел не лучше. Появившаяся минут на пять медсестра вспомнила, что привозили мужчину с четырьмя огнестрельными ранениями и лишь равнодушно сказала: — Его сейчас оперируют. — Вы знаете, что с ним? Как он? — судорожно заламывая руки просипел Максим. Кристина была вообще не в состоянии говорить. — Нет. Шёл двенадцатый час ночи. Никаких известий о Серёже. Около десяти в зал ожидания вошёл изрядно помятый Даня, молча сел рядом с Максимом и Кристиной, оперся локтями на колени и положил голову на сцепленные вместе ладони. — Известно что-нибудь? — Нет. В зале ожидания было пусто. Где-то в глубине здания хлопали двери, ходили люди и неслись каталки с больными, но сюда, к следователю и врачам, эти звуки, казалось, проникали словно сквозь толстую вату. Вскоре вошёл хирург, и все трое вскочили, словно по команде. У хирурга под красными от усталости глазами залегли чёрные тени; он был измучен. — Вы к Трущеву, верно? — тихо осведомился он, положив руки в карманы. Бурцев и Максим кивнули, Кристина со смесью надежды и страха смотрела на врача, а тот своим тихим, шелестящим от усталости голосом сообщил: — Он в коме.~
Максим в одиночестве сидел в палате с закрытыми жалюзи окнами и выключенным верхним светом. Тьму разгоняли лишь маленькие лампочки приборов и слабая лампа, заженная позади парня и к тому же повернутая к стене. Серёжа лежал на кровати, укрытый одеялом по пояс — его грудь и ключицы были туго перевязаны бинтами, к сгибу локтя подведены капельницы, и шея, тоже вся в бинтах, была закована в поддерживающий бандаж. Датчики пульса и давления были разбросаны по всему телу мужчины, приборы, к ним подключённые, тихо пиликали — тихо и очень, очень медленно. На мертвенно бледном лице эксперта была маска от аппарата искусственной вентиляции лёгких — врачи говорили, что это необходимая мера: сам Серёжа дышал с трудом, а положить его на бок в полусогнутое состояние для облегчения дыхания они не могли из-за травмы позвоночника. Серёжа находился в коме уже третий день. Тот преступник, судя по всему, стрелять начал едва подняв руку и прицелившись в судмедэксперта — четыре пули угодили по одной задели позвоночник, пробили лёгкое, ключицы и шею. Последняя была задета по касательной, но опасно близко к сонной артерии. — Если бы пуля прошла чуть левее — мы бы его не спасли, — сказал хирург Толочкин, оперировавший Серёжу. Также врач говорил, что ранения грудной клетки у Трущева тяжёлые — как следствие обильная потеря крови, гемоторакс, высокая температура, сбивчивый пульс и, на фоне общей картины и других повреждений, кома. — Из такой редко выходят. Точнее, почти никогда не выходят, — голос Толочкина звучал бесконечно устало. — Правда, у вас есть надежда. В первый день его зрачки реагировали на свет. — Но перестали же потом! — То, что реагировали в начале, все равно хорошо. Может, он выйдет из комы, если… Толочкин замолчал ненадолго, но, вздохнув, закончил: — Если выживет. В палату, пока в ней сидел Максим, бесконечно заходили медсестры, проверяя показатели тяжелобольного. Пульс, как они говорили, был слабый и неправильный, температура высокой. Максима безаппеляционно выставляли вон из палаты, когда пациенту делали пункции и откачивали кровь, меняли повязки и проверяли швы. Парень тревожно ходил по коридору. Ему было страшно. Он не мог работать по-нормальному: каждый раз, когда парню приходилось видеть серую кожу мертвецов, их иссушенные губы и руки, на ум неизменно приходил такой же Сережа — неподвижно лежащий на белых простынях и по цвету лица ничем от них не отличающийся. — Кома всегда несёт в себе какие-либо последствия для организма, — рассказывал Толочкин обеспокоенному Максиму, который верным псом всегда дежурил в палате судмедэксперта. Бурцев был ужасно занят на работе, буквально ночуя там, а Кристине было неимоверно тяжело смотреть на Серёжу. На работе девушка ходила, как привидение. — Чем длительнее она будет, тем серьёзнее последствия, — хирург решил не давить на больное и не упоминать, что один из самых вероятных прогнозов — это смерть. — Потребуется реабилитация: придётся восстанавливать двигательные, речевые и другие навыки. Максим вспоминал об этом, глядя на исхудавшее, с заострившимся чертами лицо Серёжи. В голове звучал стих Маяковского «Послушайте!», который своим бархатным голосом читал эксперт. — Ведь, если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно? Значит, кто-то хочет, чтобы они были? Значит, кто-то называет эти плевочки жемчужиной? — шептал Максим, чувствуя, что глаза в который раз наполняются слезами. Он проклинал себя за те мысли, посетившие его в парке: «Только бы он не пришёл!» Парня грызла иррациональная вина за произошедшее, за корысть в помыслах. Не хотел, чтобы Серёжа пришёл? Держи! У судьбы всегда был дурной юмор. Максим смахнул слезы, придвинувшись к кровати и коснувшись холодной руки эксперта и нащупывая пульс. Он знал, что приборы точно начнут выть, если сердцебиение остановится, но парень все равно проверял сам — и каждый раз боялся не почувствовать едва заметных колебаний лучевой артерии. К счастью, в этот раз они были: пусть слабые и сбивчивые, но были. Максим осторожно взял холодные пальцы Сережи в свои руки и попытался их согреть. Дыханием, поцелуями, нежно растирая бледную кожу, он согревал их, и вскоре почувствовал, как ладонь эксперта чуть-чуть потеплела — парень уткнулся в неё носом. Максим столького не успел сказать Серёже. Он уже не переживал насчёт грубого отказа: он бы справился со своей неразделенной любовью, проглотил бы боль, пусть только Трущев выживет и останется рядом. Максим не заметил, как уснул.~
Ирина Долгорукая была умудренной жизнью медсестрой: столько всего она уже повидала на своём веку, что, казалось, ничего из мира страданий человеческих её уже не тронет. Но почему-то она немного расстроилась, увидев, как молодой светловолосый парень с забавным каре уснул на руке пациента, находящегося в почти безнадёжном коматозном состоянии. Ирина делала обход — и в этой палате, как она помнила, лежал судмедэксперт Сергей Трущев с тяжёлыми огнестрельными ранениями. Медсестра могла бы назвать пациента везунчиком — те пули, которые могли нанести действительно непоправимый вред, этого не сделали, пройдя опасно близко, но не задев серьезно, — тем не менее, из-за тяжести своих ран мужчина впал в глубокую кому и не выходил из неё четвёртый день. Долгорукова вошла в палату Трущева, проверила и записала показатели пульса, давления, температуры и частоты дыхания, проверила пациента на рефлекторные реакции — и, всплеснув руками, растолкала заснувшего Максима и едва ли не пинками выгнала в коридор. Парень испуганно таращился на закрывшуюся за крикнувшей врачей медсестрой дверь — ужас затопил его с головой, когда сознание наконец пробудилось от сна, и он увидел дежурного врача, влетевшего в палату; следом за ним, но некоторое время спустя, появился и Толочкин. Сердце Максима билось как бешеное. Врачи спешили — значит, что-то точно случилось. Серёжа не в порядке. Максима охватила паника, липкий страх сдавил всю душу и разум, не позволяя мыслить ясно и чисто. В палате слышались взволнованные голоса и возня, но в один момент, в одну маленькую секунду, все замерло. Врачи затихли. И сердце Максима упало. ~ Только медсестра показалась в дверях, как Максим налетел на неё, дрожащими руками схватив за плечи. — Что с ним?.. — хрипло, не имея сил кричать, прошептал парень. Лицо у него было красное от слез, под глазами ярко обозначились чёрные круги от недосыпа и стресса. — Успокойтесь, — медсестра неожиданно обняла его и, взяв за запястье, ввела в палату. Дежурный врач ушёл, остался только Толочкин. Ирина Долгорукова с мягкой улыбкой удалилась вслед за дежурным, и Максиму осталось только обречённо сползти по стенке, не веря ни своим глазам, ни слуху. — Попробуйте поднять руки, — размеренным голосом просил Толочкин. Серёжа, бледный и худой Серёжа, будто тень самого себя, но с открытыми, пусть и не вполне ясными глазами, пробовал поднять руки. Максим окончательно осел на пол и закрыл лицо руками, даже не пытаясь сдержать слезы. ~ Максим долго плакал. Плакал даже тогда, когда его успокаивала пришедшая Кристина, которой парень попросил позвонить — Долгорукова с понимающей улыбкой согласилась, взяв телефон из дрожащих рук. Пока она говорила, Максим осторожно сел на стул рядом с кроватью Серёжи — и коснулся его руки, привлекая внимание. Мужчина посмотрел на него затуманенными глазами, чуть сощурился и нахмурил брови, будто не вполне понимая, кого видит перед собой. — Я Максим Анисимов, — улыбнулся парень, ни капли не расстроившись, — ваш стажёр. Сергей промолчал. Тогда Толочкин, стоявший рядом, наклонился к постели пациента — Максим тут же уступил ему стул, и врач негромко поблагодарил его, садясь. Хирург снова просил Серёжу поднять руки, просил назвать имя — эксперт, поджав губы, впервые сказал что-то, выйдя из комы, — сбивчиво и сипло. Максим был безумно рад, но продолжал плакать. Кристина примчалась сразу же, как только позвонила Долгорукова, и никто в морге не стал ей препятствовать. Девушка бесшумно заглянула в палату, глядя на Серёжу: также крадучись она вошла, встав около Максима и тоже взявшись руками за бортик изножья кровати — чтобы не упасть. Она бездумно улыбалась, находясь в некой прострации. Максим разглядывал Серёжу. — Советую вам порассказывать ему что-нибудь, но недолго. Пациенту нужен покой, — сказал Толочкин. — Позже мы должны сделать перевязку. У вас есть полчаса. Кристина поблагодарила его, даже обняла от переизбытка чувств — мужчина смущённо улыбнулся, удаляясь из палаты. Максим поставил для подруги стул по другую сторону, а сам сел на прежнее место: взял Трущева за левую руку, уже привычно растирая холодные пальцы в попытке их согреть. Кристина взяла правую руку мужчины. Первым начал Максим — и начал он со стиха. — Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно?.. — с улыбкой прочитал парень. Он выучил стих наизусть. Пока Максим рассказывал, Серёжа смотрел на него хмуро, а Кристина — удивлённо. К концу стиха Анисимова совершенно неожиданно перебил Сергей: — Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда? — хрипло закончил вместо него мужчина, криво улыбнувшись. Максим стиснул его ладонь обеими руками, чувствуя себя бесконечно счастливым. — Я так рад… — выдавил парень, понимая, что ничего больше сказать не может — нет слов. Серёжа лишь слабо улыбался. Максим вспомнил свой первый день работы в морге, который за прошедшие полтора года ничуть не стерся из памяти; Кристина рассказала об их совместном походе в Эрмитаж ночью. Погрустила, что получилось банально, но Серёжа ободрил её ухмылкой и слабо произнесенным «я помню». Через обещанные полчаса пришёл Толочкин с медсестрами и выгнал посетителей из палаты. Раньше Максим на лавочке в коридоре сидел, подыхая от тревоги и дурных мыслей, но сейчас был удивительно спокоен — он знал, что Серёжа там, живой и говорящий, и к тому же парень выплакал уже все слезы, которые только можно было. — Совсем я расклеился, — вздохнул он, принимая от Кристины очередную салфетку. — Поверь, это более чем нормально в нашей ситуации, — отмахнулась девушка, облокотившись на стену коридора. Спинки у лавочки не было. Максим не ответил. Он давно написал Дане Бурцеву о состоянии Серёжи, зная, что звонок может помешать, но следователь даже не прочитал сообщения. — Серёжа вышел из комы, но… — начала Кристина, прервавшись на короткое размышление, — раны у него все ещё представляют опасность. Могут быть осложнения… — Давай надеяться на лучшее. Кристина посмотрела на него осуждающе. Максим в этот момент казался ей легкомысленным: она не знала, что в голове парня, как навеки заевшая пластинка, повторяется тот вечер, когда Серёжа читал Маяковского, и Максим обнаглел настолько, что поцеловал его. Вспомнилось, как борода мужчины колола подбородок; парень бездумно отметил, что у Серёги сухие и шершавые, но все равно приятно ощущаемые губы. Кристина что-то говорила, но Максим её уже давно не слышал, думая, насколько же сильно он хочет снова поцеловать Серёжу.~
Трущев таки пошёл на поправку. Его реабилитация после комы и полученных травм проходила относительно легко: память мужчины практически полностью сохранилась, мелкая моторика быстро восстанавливалась, как и рефлекторные реакции. Ходить Серёжа тоже уже мог — медленно и недолго, но до уборной добирался самостоятельно. Максим до сих пор проводил все свободное время рядом с экспертом. Он говорил с Серёжей, терпеливо поднимал часто роняемые стаканы и убирал пролитую воду или чай, успокаивая больного, что ему совсем не трудно это сделать и «вообще сиди и не дергайся». Серёжа все равно постоянно извинялся за свою неловкость. Толочкин делал хорошие прогнозы, но предупреждал, чтобы пациента не утомляли. Поэтому коллеги из морга составили небольшое расписание и приходили в разные дни недели, не устраивая толпу в палате, как оно было в первое время, когда узнали, что Серёжа вышел из комы. Мужчина снова был приветлив и дружелюбен, несмотря на бандаж, бинты и остаточную бледность лица. Всё посетители замечали, что Серёжа сильно похудел. — Давно надо было сбросить пару килограммов, — отшучивался эксперт. Практически всегда вечерами они оставались одни. Максим, сидя на стуле и положив голову на ноги Серёжи, рассказывал о прошедшем дне в морге, упомянув о том, что заметил их новую песню на стене в кабинете. — Это ты её повесил? — Глупый вопрос, — ответил Серёжа. — Я, конечно. Вспомнив о злополучном вечере, Максим сначала загрустил, а потом вновь ощутил сильное желание поцеловать Трущева. — Я все никак не мог сочинить свой куплет к ней, — вздохнул мужчина, сложив руки на коленях. Голова Максима была совсем рядом и он подцепил пару светлых прядок. — Я давно, кстати, хотел спросить: ты что учудил тем вечером? Максим замер. Он боялся этого вопроса и до сих пор не придумал, что на него можно ответить. — Я поцеловал тебя, — буркнул парень. — Это я заметил. Какого черта, Анисимов? — продолжал допрашивать Серёжа и ощутимо дёрнул парня за прядь. — Ты гомофоб? — Я охеревший от таких наглых приставаний человек. Максим, не выдержав, рассмеялся, уткнувшись лицом в белые простыни. Возможно, это у него от нервов. Совсем уже крыша поехала. — Можно ещё разок? — осторожно спросил он. — А потом ещё, и ещё, и я даже не хочу думать, что будет в конце, — нахохлился Серёжа. Это выглядело забавно — делать обиженную моську с бандажом на шее не очень-то и удобно. — В конце счастливая старость. — Вместе с тобой? Да ну не. Максим надавил на запястья Серёжи, не позволяя ими двигать, и приблизился к лицу мужчины, хитро улыбаясь. — О, нет, — зажмурился Трущев, понимая, что отвернуться из-за травмированной шеи и бандажа на ней не может. — Сжалься, Мася! — Как ты меня назвал? — вскинул брови парень. — Мася. Максим с насмешкой во взгляде посмотрел на мужчину. Тот все ещё жмурился. — Не сжалюсь, — заявил парень, легонько коснувшись своими губами уголка губ Серёжи. — Назови ещё раз Масей. — Помогите, меня Мася насилует! — негромко вскрикнул Трущев, попытался освободить запястья, но уже посмеиваясь с абсурдности ситуации. Максим продолжал целовать его: снова в уголок губ, в щеку, в скулу и за ухом, пользуясь беспомощностью больного. — Ух, и огребешь же ты у меня потом! — Я тебе совсем не нравлюсь? — грустно спросил Максим, отстранившись. Серёжа перевёл дыхание и накрылся одеялом до груди, видя в нем единственную защиту от нахала. — Если бы ты ещё женщиной родился, цены б тебе не было, — фыркнул Трущев. Максим рассмеялся, взяв эксперта за руку и не отпуская, пусть тот и пытался отчаянно освободить свою конечность. — Никуда ты от меня не денешься, — пообещал он.~
Серёжа удобно устроился на крыльце небольшого двухэтажного домика. Солнце приятно грело, светлые лучики скользили между сочных зелёных листьев яблонь и черешен, падали на яркую траву и играли весёлыми бликами на морских волнах. Кричали чайки. Серёжа всматривался в далёкую синеву горизонта, где чёткой прямой линией очерчивались небо и вода. По дороге к дому бодро шагал парень в соломенной шляпе — его-то Серёжа и ждал на крыльце. Он встал, помахав, и Максим поднял руку ему в ответ. Парень вошёл в сад, растущий перед домом, и, не сдержавшись, поцеловал Серёжу в губы, чуть наклонившись к нему. Мужчина не воспротивился. — Как работа? — спросил он, входя в дом вместе с парнем. В прихожей пахло яблоками, как и во всем доме: только на кухне к свежему, сладкому запаху примешивались запахи кофе и еды. Окна в гостиной были распахнуты настежь, и кошка, лежащая на подоконнике, лениво открыла глаза, когда Максим подошёл к ней и почесал за ушком. — Всё как обычно, — пожал плечами парень. — Морги здесь ничем не отличаются от моргов в Санкт-Петербурге. А у тебя как? — Планируем открыть новое заведение, — улыбнулся Серёжа, тоже подойдя к кошке. Та встала и с удовольствием подставляла голову для ласки. — Я ничуть не жалею, что бросил работу судмедэксперта. Ресторанный бизнес мне ближе. Максим рассмеялся, поцеловав Серёжу в щеку. — Я рад, что ты нашёл себя. Парень огладил плечо Трущева и ушёл в кухню. Помыв руки, он предложил Серёже чай. На руках у вошедшего мужчины оказалась довольная жизнью кошка. Ее, к слову, тоже звали Масей. — А помнишь, как я давным-давно, когда ты ещё лежал в больнице, сказал, что никуда тебе от меня не деться? — спросил Максим, подав Серёже чай. Тот улыбнулся в кружку. — Помню. Пристал ещё, как репей, и таки переманил меня на тёмную сторону. Максим рассмеялся, садясь за стол напротив и глядя в окно. В саду наливались красным яблоки. — Но ведь на тёмной стороне оказалось уютно, признай, — лукаво посмотрел на Серёжу Анисимов, очень полюбивший в последнее время называть себя Трущевым. Мужчина вздохнул, качая головой. Он тоже посмотрел в окно, думая, что его новая жизнь оказалась не так уже и плоха, какой она виделась поначалу. Но тогда Максим действительно смущал своими нетрадиционными поползновениями в сторону Трущева, который всю жизнь считал себя натуралом — у него ведь даже жена была. А тут какой-то стажёр с поцелуями, верным бдением в больнице у кровати… Можно сказать, что да, переманил на тёмную сторону. Максим был милым и заботливым. Если не принимать во внимание регулярные попытки поцеловать Серёжу, то можно сказать, что Максим ещё и очень бережно относился к нервной системе пациента. После ранения и реабилитации Трущев твёрдо решил, что профессия судмедэксперта — не его стезя, а Санкт-Петербург, хоть он и безумно красивый, не его город. Он уехал на юг, прихватив с собой и Максима. Тому ещё не надоело работать судмедэкспертом, поэтому он устроился в местный морг, а Серёжа открыл свой бизнес: не то чтобы с огромными прибылями, но мужчина любил им заниматься и на жизнь вполне хватало им обоим. Ночи на балконе второго этажа их домика были особенно прекрасны. Небо здесь было видно великолепно: звезды ярко горели на тёмном бархате, тонкий висел полумесяц, а мягкий бриз приносил волшебные запахи и шум моря. Серёжа пригубил бокал с густым плодовым вином. Он сидел в плетеном кресле, и на таком же столе стояла наполовину опустошенная тонированная бутылка. Вскоре на балкон вышел Максим, уселся в другое кресло с ногами и налил себе вина. Над садом разнесся тихий звон стекла — они чокнулись бокалами, решив выпить просто за дивную ночь. — Скажи мне, — внезапно начал Максим, — ты счастлив? Около бутылки лежала книга — «Ночь в Лиссабоне» Ремарка. Сергей никогда не отрицал, что ему нравится подобный жанр, но практически только у Ремарка — кто ещё мог описать любовь такой, какой её чувствуешь, и привязать к героям своих произведений настолько, что в конце каждой книги ты готов умереть вместе с ними?.. В тишине этой ночи хотелось только молчать, но Серёжа, сделав ещё глоток вина, негромко, своим бархатным голосом ответил: — Счастье осознается лишь задним числом. Глядя назад, я понимаю, насколько несчастлив был в Санкт-Петербурге, и насколько счастлив сейчас, здесь, на юге, — со слабой улыбкой произнёс мужчина и поднял бокал, глядя на Максима. — Давай выпьем за новую жизнь, за нас и за эти чёртовы звезды.