***
Автомобиль выехал на узкую брусчатую дорогу, у здания местной кондитерской собралась внушительная, по местным меркам, толпа, человек тридцать. Нахмурившись Тилике притормозил, пытаясь понять что происходит. Он устал и возвращался домой в двухнедельный отпуск со службы. Много часов проведенных на дороге, глаза сами собой закрывались, но статус офицера СС не позволял просто проехать мимо проблемы. Да и к тому же пора вживаться в роль местного хозяина. Последняя мысль вызывала кривую усмешку на красиво очерченных губах мужчины. Маленький, лежащий у подножия горной цепи, городок с пятнадцати тысячным населением, под его умелым руководством начнет расширяться и процветать. Нужно лишь создать рабочие места и люди потянуться. Район Северный Рейн-Вестфалия богат полезными ископаемыми и является самой богатой землей Германского Рейха. Здесь развита широкая сеть угольных шахт, работает огромное количество предприятий тяжелой, металлургической, химической, легкой пищевой промышленности, машиностроения. Аккуратно припарковавшись, он вышел из машины, привычно ловя на себе восхищенные взгляды женской половины населения. Служить в войсках СС стоило хотя бы ради этой чертовски неотразимой формы, эффект которой Тилике использовал по максимуму. Ослепительно улыбнувшись белозубой улыбкой, Теодор мог поклясться что услышал как одновременно выдохнули несколько особей женского пола. — Фройляйн, фрау. — немного поклонившись, он словно волнорез, разделяя толпу, пошел к входу в кондитерскую, умудряясь никого не пихнуть, но приближаясь к цели быстро. Пара девушек смотрели на него мечтательными, замутненными глазенками, вне сомнения представляя его современным принцем. А черный Мерседес это соответственно его конь. Дурочки. Знали бы они, что он делал в подвалах гестапо с такими же девчонками как они, которым не повезло родиться немками, разбежались бы с криками ужаса. Нет, Теодор был не из тех кто наслаждался пытками и бил женщин, да и по службе ему редко приходилось допрашивать, но страх перед изнасилованием отличное оружие психологического террора, способное развязать языки даже самым упертым агентам британской разведки. Да и пар иногда нужно выпускать. И лучше так, с врагами Рейха, чем дома на жену и ребенка срываться. Передернув плечами Тилике наконец-то вошел в кондитерскую и сразу же был охвачен гневом. Кэти с красным следом в форме пятерни на щеке, окровавленная немецкая фрау в дорогой французской блузке, скорей всего бесповоротно испорченной кровью из разбитого носа и Полина яростно брыкающаяся в руках двух румяных, рыжеволосых деревенских увальней. Русская сыпала словами на своем языке, и Теодор мог бы биться об заклад, что это был отборный мат. Как раз когда он открыл рот чтобы вмешаться, Кэти подлетела к борющейся тройке и пнула одного из молодчиков, который менее деликатно обращался с Полиной, прямо в пах. Ой. Теодор поморщился, глядя как тот согнулся и рухнул на пол подкошенный. Это точно было больно. Забавно, он и не знал что она на такое способна. Разъяренная толпа давила вперед, и скорей всего девчонкам досталось бы, но Тилике решил, что на сегодня достаточно цирка и рявкнул: — Хватит! Все успокоились! Отпустите их. — повелительный жест рукой, деревенские парни глянули на его форму и не сговариваясь одновременно отпустили Полину. Кэти и Полина выглядели удивленными, но и обрадованными его неожиданным появлением, что не могло не пролиться бальзамом на его эго. Поправив одежду, Полина более приспособленная к выживанию в экстремальных условиях, дерзко глянула на него. В паху заныло и память услужливо подсунула воспоминания их встреч в медчасти. Кэти со свойственной англичанам невозмутимостью, застыв словно Снежная королева, оглядывала его и разозленную толпу. Мужчина осознал, что скучал по обеим девушкам. Испытания последних недель сильно подкосили его. Особенно исчезновение лучшего друга. — И что здесь происходит? Что вы тут устроили? Сзади какой-то мужичок услужливо крикнул: — Все! Доигрались! Сейчас вы за все получите, шалашовки! Полина с хмурым лицом двинулась к нему, но была остановлена предупреждающим взглядом карих глаз брюнета. — Господин офицер, они нарушили закон! Мало того что ходят вдвоем, так одна из них еще и ударила фрау Лизер. — Она первая меня ударила, Полина лишь заступилась. — отчаянно зашептала Кэти. — Молчать! — крикнул Тилике. Этого еще не хватало. Кто этих куриц вообще из дома выпустил. — В тюрьму! — Повесить! — В лагерь их! На исправительные! Толпа бесновалась и наседала все сильнее. Тилике, заблокировавший широкой спиной вход в кондитерскую, физически ощутил как давят на него сзади. «Пора драпать отсюда» — угрюмо подумал офицер и схватив девушек за руки повыше локтя, поволок к машине. — Граждане, можете не сомневаться, обеих нарушительниц примерно накажут. Я лично за этим прослежу. Толпа одобрительно гудела, некоторые добропорядочные горожане выкрикивали подсказки, что можно было сделать с провинившимися девушками. Предложения повесить их на городской площади были самыми безобидными. Полину затошнило от них. Толпа везде одна и та же. Одинаково опасная и жестокая. Девушка винила лишь себя. Как же она не сдержалась и залепила-таки в ответ этой чванливой, стареющей немке. Она должна была быть умнее и хитрее. В своё оправдание она могла лишь сказать что ситуация слишком уж быстро обострилась.***
— Молодцы девочки, сходили в город. Это был последний раз когда вам позволено было выбраться за территорию замка. Теперь будете сидеть под замком, раз Бог мозгами обделил. — отчитывал их немец. — Вы хоть понимаете что с вами сделали бы, не появись я? Где этот придурок Фридрих? — Да не ори ты на нас! Мы не виноваты. Эта истеричка намеренно спровоцировала конфликт. А Фридрих где-то бухлишко покупать пошел. — буркнула Полина пробираясь вперед с заднего сиденья. Тилике захотел ударить ее, и едва сдержался. С каких пор он вообще думает о том чтобы бить женщин? Его мама не так воспитала. Это всё служба виновата. Поднимаясь все выше по карьерной лестнице, Тилике все меньше был танкистом и все больше выполнял работу эсэсовца. С Клаусом была та же беда. Им уже не позволяли заниматься любимым делом, вместо этого вынуждая готовить планы наступления, разрабатывать тренировки курсантов, и хуже всего — ломать танкистов врага. Невозможно победить на поле боя, не зная противника, его стратегии, мотивации, чем он руководствуется. От обоих офицеров ждали что они безжалостно изучат врага. Никакого детского лепета о том что они солдаты, а не палачи не допускалось. Их бы просто не поняли. Все больше и больше мужчины увязали в страшной, грязной работе. Вместо поле боя, они проводили время тренируя курсантов на живых мишенях, изучали поведение экипажа внутри движущегося танка, естественно максимально воссоздав обстановку реального боя. Доходило даже до пыток и шантажа командиров вражеских машин с целью вынудить их обучать немцев бою против своих же. Тилике сжал руль машины до такой степени, что пальцы побелели. Да, он много сделал такого от чего уже никогда не отмоется. Отсюда и росло его желание начать жизнь с чистого листа. Сделать что-то хорошее и полезное, созидать вместо разрушения. «Старею наверное» — с кривой усмешкой подумал он. Излишний сентиментализм. Еще и Гейдрих доставал его все настойчивее и настойчивее. Если в начале он боялся шефа спецслужб и думал что тот может его погубить за дружбу с Клаусом, то теперь осознал истину гораздо страшнее. Рейнхарду нужна была его душа, а не жизнь. Разглядев в Теодоре потенциал и высокий интеллект, он возжелал затащить его в свои сети и заставить заниматься теми же грязными делишками, что делал сам. Нет, Тилике не отрицал, кто-то должен стоять на страже Германского Рейха от внутренних врагов. Коих у Рейха было очень много. Они не дремлют. Англичане вообще мастерски освоили трусливое искусство вставлять палки в колеса подготавливая и сбрасывая парашютистов-диверсантов. Кругом одни шпионы, никому нельзя было доверять, даже женщин и детей вербовали для сбора данных, доноса и передачи информации. Нечистая, подлая война переместившаяся с полей сражений на городские улицы и в кулуары. Но Тилике не хотел иметь ничего общего с гестапо. Каждому своё. Вот только как это объяснить Гейдриху, который напирал все сильнее, давая ему задания, которые больше подошли бы цепному псу тайной полиции, чем штурмбаннфюреру танковой дивизии. Осознав что ляпнула лишнего девушка прикусила язык, опасливо разглядывая его. На лбу мужчины билась от ярости венка. Она не знала, что он злится уже не на них. Кэти на заднем сидении хныкала и держалась за щеку. — Ладно не злись. Мы не хотели. — примирительно сказала русская, роясь в бардачке. — И что ты ищешь? — с интересом спросил немец в миллионный раз поражаясь бестактности русских. — Что-нибудь холодное, чтобы приложить ей к щеке. Жаль твое сердце из груди нельзя достать. — Ахаха, очень смешно. Сиди на жопе ровно, ради своего же здоровья. А ты, терпи, — он глянул в зеркало заднего вида на Кэти, — скоро приедем. Считай это уроком. В следующий раз, не будете ходить где не нужно. От его бесчувственности, Кэти стало еще обиднее. Скотина немецкая! Сначала какая-то молодящаяся фрау залепила ей пощечину, по сути высосав конфликт из пальца. Видимо хотела самоутвердиться за счет бесправной остарбайтерши. А теперь Теодор с грацией слона в посудной лавке себя ведет. Хоть бы посочувствовал. Она пострадавшая сторона! И как она вообще могла когда-то в нем видеть что-то привлекательное и неотразимое? Неотесанный, жестокий, грубый чурбан. Кэти снова смахнула слезинки с глаз. Подобная слабость была ей не привычна. Она вообще-то тоже была не промах. Проделать такой успешный путь в одиночку спасаясь от войны не каждому по силам. Новость о капитуляции Великобритании после сброса ядерной бомбы на Лондон выбила из нее дух. Она была родом из Нью-Йорка, родители ее когда-то жили в 30 километрах от Лондона, до переезда в США. Соединенные Штаты теперь оставались по сути единственным оплотом борьбы против национал-социализма. Русские будут воевать с Германским Рейхом только если их первыми атакуют. У них было много возможностей вмешаться и они предпочли закрыть глаза на действия нацистов. Кэти с ужасом думала что будет если и США падут, или будут подмяты под национал-социализм. Неужели весь мир будет таким? Таким как этот маленький недружелюбный городок, наполненный идейными людьми, уверенными в своем расовом превосходстве? После смерти Гитлера и Гиммлера, которые были ярыми фанатами англосаксов и не раз высказывались о том что германская и англосаксонская расы могут сосуществовать, на смену им пришел Гейдрих, откровенно опасающийся влезать в конфронтацию с русскими и который прежде всего захотел обезопасить западные границы империи. А это значило полное уничтожение сопротивления в Англии и захват территории режима Виши. Америка слишком далеко от континента, если Германский Рейх обрушит всю мощь своей армии на Англию, даже поставки оружия и еды не спасут ее от захвата. После уничтожения столицы, началось полномасштабное вторжение на остров. Теперь уже недолго осталось. Британские колонии еще сопротивлялись, но без командного центра в Лондоне они недолго будет действовать слаженно и эффективно. Скоро немцы станут главенствующей силой на территории Евразии. Нужно бежать, назад в Штаты. Хотя ничего хорошего ее там не ждало, десятилетия проведенные прислуживая немцам в Европе, в ее планы не входили. Бежать и чем быстрее, тем лучше. Кэти посмотрела на Теодора и Полину сидящих впереди. Некрасиво конечно бросать подругу по несчастью одну, но на брудершафт они не пили.***
Полина настороже расхаживала по его комнате, разглядывая чемоданы и коробки с личными вещами. Тилике продал домик родителей на востоке страны и перевез весь скарб в новый дом. Больше его там ничего не держало. Он перерос маленький, хоть и уютный семейный очаг. Мужчина стягивал одежду, одновременно пытаясь найти принадлежности для бритья. — Ванну наберешь? — Я тебе не служанка. — Я просто подумал, что после того как я спас тебе жизнь, элементарная человеческая благодарность и хорошие манеры самое меньшее на что я мог рассчитывать. — немец демонстративно обиженно посмотрел на нее. Полина недовольно смерила его взглядом: — Сразу с козыря заходишь? Он невинно хлопал глазами. — Понимаю, зря я так. Зря забыл что имею дело с представителем дикого народа. — Поосторожней. Сегодня одна уже получила от меня по морде за оскорбление Советского Союза. — пригрозила девушка, направляясь в ванную комнату. Звук бегущей воды заглушил ее ворчание. Тилике решил отложить неприятный разнос на утро. Во первых, ругать будет сразу обоих, во вторых, сил не было. Он очень устал с дороги. — Неплохо ты ее приложила. Взяв коробку, в которую он упаковал предметы личной гигиены Тилике понес ее в ванную. — Батюшки! Какие мы женственные. — Полина принялась изучать бутылочки. Ехидно посмотрев на него девушка, приподняла один из пузырьков двумя пальцами. Этот укол наконец-то пробил слоновью шкуру немца. — Это не преступление ухаживать за собой. Я не хочу в сорок лет выглядеть как коричневая кожаная перчатка. - возмущенно сказал он выхватывая бальзам для кожи у нее из рук. - И вообще вы славяне отвратительно стареете, особенно женщины. Лишний вес, брыли, вторые и третьи подбородки и ужасная кожа лица за которой никогда не ухаживали. — Ага, а может ты просто заднеприводный? А что? Я слышала у вас в Европе это обычное дело. - едва сдерживая смех спросила Полина. Слышать подобные монологи о красоте от мужественного, широкоплечего солдата в военной форме было презабавно. — Что ты там бубнишь на русском? — подозрительно спросил офицер, подходя поближе. В его глазах загорелись хищные огоньки. Близость к стройному, девичьему телу медленно, но верно вынуждала забыть об усталости. — Я спрашиваю, что в ванну добавить. Лаванду или хвою? — А ты в чем бы предпочла мыться? — Так эта ванна не для меня. Когда она повернулась к нему с бутылочками в руках, обнаружила что он стянул рубашку. Во рту пересохло от вида широкой мужской груди. Косые мышцы пресса словно две стрелочки указывали вниз. Сглотнув Полина недовольно поджала губы. Нет, больше она не поддастся на его чары. Не хватало еще залететь. Каким-то чудом на не забеременела в прошлый раз. Не стоит испытывать судьбу снова. Да и рана еще давала о себе знать. Когда она подняла глаза он весело подмигнул ей. — О чем думаешь? О том какой я красивый? — его глаза искрились смехом. — Нет, о том как же много времени ты проводишь в спортивной зале таская железки чтобы так выглядеть и о том какой ты самодовольный индюк. Он посерьезнел: — Позвольте, фройляйн. Всё что вы видите результат тяжелой работы с танком и военной муштры. Я слишком занятой человек, чтобы сидеть в зале и качаться ради тщеславия. О том что он иногда поднимает одну и ту же деталь больше раз чем строго говоря нужно, или делает жим, он умолчал. Не такой уж страшный грех. Он действительно поддерживал себя в форме для того чтобы выжить на поле боя, а восхищенные взгляды дам это скорее приятный бонус. Лишь выносливые и быстрые выживают в самых жарких битвах. Даже самые лучшие танкисты в какой-то момент оказываются без танка, и тогда выживание сводится к способности пережить штыковую атаку или быстро тактически отступить отстреливаясь через плечо. — Мойся. — приказала девушка. — Я пойду накрою ужин. Щелкнув каблуками сапог, он игриво отсалютовал. — К пустой голове руку не прикладывают. — буркнула девушка на выходе. Довольный мужчина залез в ванную и стал продумывать план действий. Завтра утром, когда он проснется, он примется за восстановление замка. Очень многое нужно успеть по хозяйству пока его отпуск не закончился. И просыпаться утром всегда приятнее если рядом теплое женское тело. — Полина. — мурлыкал себе под нос офицер играясь с мыльной пеной. — По-ли-на.***
— Кэти к нам не присоединится? — спросил немец усаживаясь поудобнее. — Она обиделась. — Из-за пощечины полученной от другого человека или за справедливый упрек, что вы рискнули выбраться из дома? — невозмутимо спросил раскладывающий на коленях салфетку Теодор. Полина в сердцах едва не ляпнула, что Кэти обижена, что Тилике спас Полине жизнь. Но сдержала жестокие слова. В конце концов, Кэти ничем не выдала ревности, и с самого начала проявляла простые человеческие тепло и заботу о раненой Полине. Эх, это в тебе говорит твоя озлобленная, привыкшая вечно быть настороже натура. — сказала самой себе девушка. — Ни то, ни другое. Просто ей сейчас тяжело. Из-за Лондона и других… э… событий. Теодор кивнул с серьезным лицом. Они принялись за ужин, он с удовольствием отметил как спокойно и уверенно, а главное элегантно она ест. Проследил взглядом по идеально ровной осанке. Неплохо для простой советской медсестры из сельской местности. — Что там? В Лондоне? — Я не могу распространяться о ходе военных действий. Ты же знаешь.- укорил он ее. — Хоть что-то ты можешь сказать? — чисто по-женски обиделась девушка. Тилике задумался. — Там ад. Наша армия применила новое оружие разработанное доктором Гейзенбергом. Оно отработало именно так как он и обещал. Бомба размером с половину грузовика уничтожила Лондон и его окрестности. Мы впервые столкнулись с чем-то подобным. Так как разработка оружия проводилась в совершенной секретности, испытания были минимальные и мы сами не ожидали таких ужасающих разрушений. Но это было необходимо, чтобы продемонстрировать Советам что мы готовы к войне с ними. Более того Гейдрих кажется решил раздавить англосаксонскую угрозу раз и навсегда и не щадит противника. Полина испуганно сглотнула. Она отлично знала историю и не испытывала к англичанам никакой любви, но боялась за что немцы применят новое оружие против Союза. — Думаешь война между нашими странами случится? — спросила Полина, задумчиво глядя на него. — Война точно витает в воздухе. Обстановка накалилась до предела. Но ни Сталин, ни Гейдрих не хотят воевать друг с другом. Взаимное уничтожение не входит в их планы. Оба слишком умны, чтобы сцепиться в открытой схватке с равным противником. Это уже не Турция и не Китай. Она надеялась что он прав, но в тоже время понимала что накалившуюся мировую обстановку может разрядить лишь выплеск агрессии и насилия. — У тебя очень сносный немецкий. Расскажи о себе. Кто ты, откуда. Почему выучила немецкий. Он подался вперед всем телом. Эта загадочная и дерзкая красавица захватила его интерес с первой секунды и не отпускала. — Я из благородных. Получила соответствующее воспитание. Несколько иностранных языков, пианино. - В семье были репрессированные. - со знанием угадал немец. Полина кивнула головой, резко, коротко, словно говорила о чем-то неважном, не достойном упоминания. - Мой отец, профессор МГУ. Несколько лет назад его арестовали и приговорили как врага народа. Но это недоразумение… — голос девушки надломился, боль от пережитого сковала горло, она сглотнула, усилием воли пряча слабость. — Ваш Сталин мастер таких недоразумений. — иронично сказал Тилике, приподняв одну бровь. Чувство веры в превосходство немецкой политической системы читалось в его глазах. — И что было дальше? — Меня и маму отправили в ссылку. После того как папу арестовали, нас выволокли из дома посреди ночи, не дав даже собраться, закинули в вагон и отправили по железной дороге на Дальний Восток. — девушка с вызовом смотрела ему в глазах. Словно это он уничтожил ее семью, отнял у нее будущее. Тилике замер, тщательно следя за тем чтобы даже тень жалости не мелькнула на его лица. Сильные люди, такие как Полина, ненавидят когда их жалеют. Он не оскорбит ее проявлением сочувствия. Она уже победила, уже выбралась из этого страшного испытания целой и невредимой без его или чьего-либо еще сострадания. — Мама умерла от холода и голода в пути. А я выжила. Первые месяцы были страшными, дочь врага народа не могла рассчитывать на милость, приходилось много работать, часто я по нескольку дней не ела. Там все были ссыльными, но моя красота обеспечила мне особое внимание мужчин, думавших что я так доведена до отчаяния, что отдамся за еду и кров над головой и соответствующую ненависть их женщин. Полина умолчала что все было бы для нее гораздо легче если бы она вступила в ряды комсомола, публично отреклась от отца, назвав его предателем. Но она не стала. Голодная, нищая, практически умирающая от недоедания, она не отступила от своих принципов, сохранила гордость и честь. — Потом я прибилась к больнице. Местный хирург пожалел меня. Я стала помогать: мыла пол, убирала за больными. Вначале делала самую грязную работу. Меня стали допускать к мытью пациентов, уходу за ними. Потом со временем обучилась сестринскому делу. Закончила сестринские курсы, получила корочку. Хирург ходатайствовал о моём зачислении, не без урона для себя. Не будь он единственным хирургом на многие километры вокруг, ему бы досталось от коммунистической партии. А так, они не смогли его продавить. Знали, что оставят население без единственного врача. Он спас мне жизнь. И не один раз. — Полина склонила голову, вспоминая своего спасителя. Он погиб под артиллерийским огнем. Причем накрыли даже не немцы, а свои, Красная Армия. По страшной, глупой и смешной ошибке. Об этом не принято говорить, но такое на войне бывает сплошь и рядом. Новобранец бегущий с ружьем наперевес, поскользнувшийся на скользкой глине, случайно убивает выстрелом сослуживца, солдат неудачно бросивший гранату отскочившую назад, одна рота пробившаяся к деревне раньше других, может быть обстреляна своими, считающими что в деревне все еще укреплен враг, если командир молод и глуп и не отправил разведку. Смешные и страшные ошибки. Полина ненавидела, что некого было ненавидеть за смерть ее спасителя. Потерять отца и мать было проще. Там у нее была цель, она ненавидела Сталина, ненавидела нквдшников с их холодными рыбьими глазами, тех что увели отца и тех что заталкивали ее и маму в вагон посреди ночи. Она выплескивала всю энергию и силы в эту отдушину. Ненависть как топливо давало ей силы ползти дальше, вытащить себя из ямы. А потеря человека, который стал ей как отец, была нелепой и жестокой в своей простоте. Жених появившийся на горизонте отвлек от суицидальных мыслей. Потом началась война, и она снова осталась одна. Брошенная. Злость бурлила в ней от обиды. Она обязана была жить, ради отца, ради наставника, ради мамы, которая сама уже была при смерти и умоляла ее выжить любой ценой. Комната погрузилась в тишину. Полина молчала, опустив голову и глядела вниз то ли на тарелку, то ли на свои сцепленные в замке худые руки. Погруженная в собственный ад, который прокручивался у нее в голове снова и снова. Хотелось сказать ему что зря он спас ей жизнь. Было бы лучше если бы она умерла в том лагере. Все кого она любила умерли, она осталась одна. Ради кого или чего ей жить теперь? У нее даже Родины не было, в Союзе ее ничего хорошего не ждало. И уж точно не светлое будущее. Да, лучше бы она истекла кровью тогда. Но это прозвучало бы ужасно пафосно и драматично и Полина снова промолчала не желая показаться глупой девчонкой в глазах взрослого офицера. Теодор даже представить себе не мог как это страшно, когда твоя мама умирает у тебя на руках, а ты ничего не можешь сделать запертая в холодном вагоне. Его сердце разрывалось от сострадания. — Я еще немного на французском говорю. — Полина тихо прошептала себе под нос, неуверенно, словно не зная, что еще добавить. Она гладила подушечкой одного пальца накрахмаленную идеально белую скатерть. Такие были у них дома, до ареста отца, в прошлой жизни. Не точная копия, но почему-то именно эта скатерть напомнила ей отцовский дом, мамину вкусную стряпню, запах булочек и газеты Правды, которую читал ее отец перед уходом на работу. Она сама себе напомнила прошлое раскрывшись перед Теодором. Осторожно встав, он обошел вокруг стола и опустился на одно колено перед ней. Полина подняла глаза, она не знала почему так много сболтнула лишнего ему. Впрочем это не имело значения. В отличие от русских он ничего не мог ей сделать использовав эти знания. Точнее они ему были не нужны. Он и так мог делать с ней что хочет. И было чертовски приятно впервые за долгие годы позволить себе слабость. Упрямо сжав губы и вперившись взглядом в него, она ждала, даже надеялась получить, обычную для него подколку или ухмылку. «Пусть только попробует меня пожалеть.» — подумала она. «Ударю.» Вместо этого он наклонился вперед, прижавшись ртом к ее губам. Поцелуй получился сухой и неловкий, растерявшаяся Полина даже не разомкнула губ, и не ответила, застыв статуей, Но от нежности прикосновения защемило сердце у обоих. Они поняли друг друга без слов. Он не жалел ее, потому что жалости достойны слабаки, но он предложил ей стать опорой, пусть и на одну ночь. Молча, не унижая ее человеческого достоинства, уважая невероятную силу воли, которую девушка проявила, выжив наперекор всему что было против нее. С все еще прижатыми губами, они смотрели друг другу в глаза. Наконец она ответила. Маленький язычок скользнул между его губ, словно пугливая лисичка изучая. «Слава Господу» — подумал немец, еще немного и пришлось бы отклониться и вся ситуация стала бы очень неловкой. Продлив поцелуй, он поднял ее со стула, потом подхватил на руки и в два шага преодолел расстояния до спальни. Положив ее на середину кровати, он быстро разоблачился и забрался сверху. С влажными от слез глазами, почти как у лошади, девушка выглядела очень уязвимой, хоть это и было ложное впечатление. Теодор знал что завтра утром девчонка снова станет самой собой. А пока он пил мед ее губ и зачарованно разглядывал ее. Волосы словно жидкая медь, разметались по подушке. Он аккуратно расправил их веером, наслаждаясь картиной, которую рисовал на белом постельном белье. Голубые глаза умные и яркие. Губы — нежные и розовые, слегка припухшие. Он наклонился, сминая их в поцелуе, стремясь добавить ярких красок. Белая колонна шеи, ключицы, обтянутые тонкой кожей, гладкие плечи. Он стянул платьице вниз, расстегивая пуговицы. Нежные холмики увенчанные розовыми сосками показались над платьем. У него захватило дыхание. Когда Теодор наклонился и стал нежно целовать ее грудь, порхая словно бабочка, она не выдержала: — Не надо нежности. Мы… мы не возлюбленные. — она тянула его вверх, в ее глазах плескался страх, что он не поймет и не остановится. Она не хотела быть нежной и ранимой, не хотела чтобы кто-то видел эту сторону ее характера. Не хотела ни к кому больше привязываться, а потом терять. Он вздохнул и подчинился. Травмы нанесенные ей, за одну ночь не вылечить. А был ли он тем человеком которому суждено ее исцелить? Хотел ли он им быть? Тилике и сам не знал этого. Ему было приятно с ней, здесь и сейчас, и это все что имело значение. Устроившись между ее ног, он мягко толкнулся в нее, девушка закинула голову назад наслаждаясь. Их соитие было нежным и страстным, но ничего сверх личного. Он двигался внутри, нашел пальцем средоточие ее наслаждения и доводил ее до пика, но больше не пытался залезть ей в душу. За это Полина была ему очень признательна. Нежные поцелуи, которыми он осыпал ее лицо было самым большим на что он решился. После они лежали обнявшись, их конечности переплелись. Он поглаживал ее спину, глядя в потолок. Положив голову ему на плечо русская подумала что уже много лет не чувствовала такого покоя и безопасности как сейчас. Прижавшись к теплому телу, она погрузилась в сон впервые за долгое время с легкой счастливой улыбкой на лице.