А если есть бездна, то в ней обязательно должен кто-то жить.
В этот обычный пасмурный день теплые лучи заметно проигрывают обсидиановым тучам. Те, подобно монолитному одеялу, нависшему над головой, уже который час создают иллюзию приближающегося судного дня. Но судить в этом городе некого. Очередные грандиозные людские планы сорваны непогодой, а она в очередной раз пусто смотрит в камень цвета самого ослепительного жемчуга. Владения мертвых были ей близки, ведь тут так по-домашнему — тихо, холодно и сыро. Холодные капли, сталкиваясь с зонтом, соскальзывают на мраморную кладку, оставаясь кристальными брызгами на траве. Она же, выпуская дым навстречу влажному воздуху, смотрела в глаза статуи уже долгие тридцать минут, а может быть, пару секунд. В её голове вакуум, перемешанный с анальгином, а пепел зажатой в зубах сигареты слетает, рассыпаясь от встречи с алыми лепестками. Неожиданно девушка цепляется пальцами за фильтр, опускаясь на корточки перед монолитной плитой, а вслед за ней неловко дергается мужчина, не поспевающий удержать зонт над её головой. Скашивая голову, блондинка едва видно ломано усмехается, даря надгробию вместе с тринадцатью цветками мака ожог от сигареты. Жаль, камень нельзя обжечь. А с её мыслями в пение грозы тухнет судорожный выдох телохранителя. В этот день всегда шёл дождь. Он был подобен знамению её горю прошлого. Горю, растворившемуся в никотине и крови. Растворившемуся в негласных правилах и законах этого государства. Южная Корея — некогда подающее надежды на безопасность и стремительное развитие государство после Второй мировой войны увязло в разрухе и беспределе. Сеул же стал безумной столицей грехов — домом для правящих криминальных Семей. В зубах держа вторую по счету сигарету, она надменностью душит спокойствие в глазах мужчины. Правда в том, что её взгляд всегда был таким. Но в этот день он был особенно неумолим в своём разлагающем свойстве. Сдерживая тяжёлый выдох, мужчина в очередной раз слышит скрип своей челюсти. Он был телохранителем той, кому не нужен защитник — ей нужен поводок. Брюнет выправленным движением настежь открывает дверь черной Maserati, не боясь проникновения влаги из-за зонта. Он же не имел права показать, что его костюм отвратительно промок до нитки. Плечи пиджака мерзко стесняют движения, вызывая внутреннее недовольство, скрытое за каменной маской. — Я сама поведу, — голос её мелодичный, но мертвый, как и аура, выжигающая гнилые раны на коже. — Но, Госпожа Пак, — содрогается, встречаясь с парой черных глаз, — это небезопасно, и праздничный ужин через… — Я помню, — фыркает, щелчком отправляя бычок за плечо телохранителя. А он, стиснув зубы до ходящих желваков, бесстрашно закрывает дверь перед носомВ тот день была на удивление хорошая погода.
— Мам! — девчачий голос, доносящийся с чердака, отбивается от потрепанных обоев. — Я опаздываю, так что позавтракаю в школе, — озорная девочка соскакивает с перил, чуть ли не врезаясь в шкаф рядом с входной дверью. — Чеён, и в кого ты такая, — за плечо ловит, не скрывая мягкой улыбки, — неугомонная, — взгляд ровняет, опускаясь на одно колено перед дочерью. Она была безумно красива, несмотря на то, что её лица коснулись жизненные трудности. Тогда Чеён казалось, что лицо её мамы всегда будет таким же роскошным и благородным. А оно и осталось. Женщина музыкальными пальцами бережно поправляет скосившуюся бабочку, что постоянно норовила принять не то положение. Под следящим взором женщина мягко касается губами двух пальцев, прислоняя к девчачьему лбу. Это был их своеобразный обряд поддержки и выражения любви. В этом городе проявление чувств — слабость. А такие люди, как она, редки и почти невозможны. Настолько редки, что соседи обходили их дом стороной. — Н-у-у, мам, я же опоздаю, — Пак недовольно губы дует, притопывая ножкой в шутку. — Приготовишь на праздничный ужин что-нибудь вкусненькое? — Конечно, дорогая, — Пак за ручку цепляется, останавливаясь на секунду, как будто невидимая сила заставила замереть неугомонного ребёнка. — Что-то не так? — Я люблю тебя, — резко сообщает девочка самый правдивый факт на свете. — Я тебя тоже, — тогда Чеён не понимала, почему на лице матери была такая фальшивая добродушная улыбка. Это был день её девятого дня рождения. В тот день она последний раз покидала скромный домик на окраине Тэгу. В тот день она со всех ног неслась в школу, в которую не вернётся после. В тот день она последний раз надела потрёпанную форму. В тот день она последний раз искренне улыбалась. В тот день она последний раз обняла маму. В тот день мать безжизненно повисла на веревке. Впредь в этот день всегда шёл дождь. Чеён скалится, резко выдавая подобие эмоций. Руку путает в волосах, не понимает, что в этот момент должна испытывать. Прошло уже четырнадцать лет. Все воспоминания кажутся чужими. Словно её детские годы — это рассказ другого человека. Человека, что давно должен быть мёртв. Она давно разучилась чувствовать. Разучилась ощущать печаль, тревогу, тоску. А все оставшиеся чувства глушила в роскоши и наркотических препаратах. Вместе с деньгами и властью в её жизнь пробрались апатия и монолитная зависимость. Вместе с этой машиной, вместе с этими дорогущими шмотками, вместе со слугами, охраной и таблетками. Вместе с болью. Люди должны горевать, должны скучать, но она уже последние семь лет делает это чисто для вида. Человек ли она вообще теперь? Все воспоминания об этой женщине смыл этот проклятый дождь. Единственное, что осталось неизменно, — это то, что в свой день рождения она навещает богатую могилу женщины, что жила в нищете. Пальцы ног немеют, вынуждая затормозить, прижавшись к тротуару. Дождь раздражающе отстукивает бешеный ритм, смешиваясь с медленным биением сердца. Голову запрокидывает, выпуская из легких могильный воздух, застывший внутри уже как 14 лет. Асфальт — как много хорошего несет под собой это слово, когда ты ступаешь по нему ногой? В иных случаях он не входит в топ «комфортабельных поверхностей». В попытках подняться Тэхён думает о бордово-красных пятнах как о чем-то, отдаленно напоминающем цветы мака. Правда, из глубоких фэнтезийных мыслей его выталкивает запах металла и удар под дых. — Черт тебя побрал, Ким, мать твою, Тэхён, когда до тебя допрёт, что бегать от нас бесполезно, — пухлый рослый мужчина с выкрашенными не по возрасту волосами садится перед ним на корточки. — Где блядские деньги, сукин сын? — за челку тянет, заставляя того оголить окровавленные зубы. — Мне кажется, ответ содержится в вопросе: у твоей мамаши, Шин, — ещё с детства его не учили держать язык за зубами, а может, он просто игнорировал все эти учения, ухмыляясь кровавым соплям и боли в теле. — Очень, блядь, смешно, — об каменную кладку бьёт, морщась от соприкосновения своей руки с кожей мальчишки. — Совсем страх потерял? Он его и не находил. У шатена всё перед глазами плывёт, а вкус железа на языке чаще, чем кофе, хотя у него из-за кофеина бессонница. Дотошная влага оседает на прядках волос, перемешиваясь с потом. Шин — его личный адский пёс. Его голос он мог узнать за километр, но сегодня слух его подвёл. Сквозь пелену отключающегося сознания над ним насмехаются три скорченные силуэта. Адский пёс никогда не был один, всегда со своими придурковатыми братьями, хотя пользы от них было меньше, чем от козла молока. — Знаешь, — отворачивается, из-за чего Ким не видит его предвкушающее выражение лица, — я всё думал, что заставит тебя быть покорнее. — Парень настороженно на двух псин косится. — Давай посмотрим, как ты будешь рисовать с переломанными пальцами? — Ехидным смехом заставляет кровь в теле мальчишки стынуть. Тэхён впервые начинает сопротивляться, но все попытки растворяются в ливне и потных ладонях. Самый худой, покрытый акне, мерзко ухмыляется, дергая за правую руку так, что Ким щурится от боли. Перед его глазами картина: как неестественно в разные стороны будут торчать его пальцы, подобно переломанным веткам деревьев, но визуальное представление не сравнится с той болью, что его ждёт. Он рычит злобно, почти утробно. Что за идиотская идея, ведь руки — единственное, что его кормит. А значит, кормит и их. Шин мучительно долго ищет подходящий камень, прицениваясь, какой больше подойдет пальцам его любимой жертвы. Ким Тэхён не похож на других: он был красив и талантлив, но жил как неудачник. Поэтому Шину так нравилось опускать его на самое дно. Тэхён ситуацией и самоуверенностью противников пользуется, со всей силы попадая лбом в нос угреватому. Из-за твердости кости слышится, как трещит кость мужчины. Кровь брызжет во все стороны, отвлекая второго, что в ту же секунду получает кулаком в подбородок, отшатываясь в злосчастный мусорный бак. Подхватывая рюкзак с тубусом, он на коленях рвется из подворотни. Ребра ноют и сковывают движения, препятствуя набору скорости. Но он, превозмогая боль, несется прочь — на оживленную улицу. Там он сможет скрыться, но он на окраине города, и бежать до центра ещё минут 10. Спиной ощущает, как озверевшие от ярости горе-коллекторы тяжело дышат. Сквозь мат Шина шатен улавливает всеми фибрами своей души гнев чудовища, что теперь точно его сожрет. Сожрет, да кости продаст для выгоды. Беги, беги, что есть мóчи. Надежды растворяются в мощном ударе в спину. Его отбрасывает вперед — навстречу горячему металлу машины. Теперь он слышит треск своих костей. Его снова тянут за волосы, прижимая к капоту всем телом. Тубус глухо скатывается на землю. Шин словно издевается, унизительно прижимаясь своим телом к телу парня. А Тэхён, стиснув зубы, пытается вырваться, да сил уже не осталось. — Пронырливый мелкий ублюдок, — ядом и слюной плюется. — Ты ахуел, мразь, — щеку обжигает тепло капота. — Не можешь найти деньги, мы поможем, мальчишек в борделях вообще-то тоже желают. Тэхёна охватывает жар, заставляющий изо всех сил вырываться. Только не бордель. Только не снова. Сеул — это город грехов. Тут у каждого есть оружие, а любимое лакомство толстосумов — симпатичные мальчишки. Он это знает не понаслышке. Тэхён вырос в криминальном районе, настолько опасном, но бесполезном, что даже монстры туда не совались. — Ты ведь знаешь, что происходит с такими псами в борделях, — смеясь, он толкается бедрами в Тэхёна, а того тянет блевать настолько, что предательская тошнота подходит к горлу. — Я убью тебя… — всю ярость в голос вкладывает, но вызывает лишь смех гиен за их спинами. Мимо по домам спешат зеваки, но никто парню не поможет. Такова жизнь… Смех стихает в щелчке двери. В пылу погони никто не обратил внимания на то, как он влетел в машину. В черную, подчистую тонированную машину, припаркованную в какой-то подворотне. В машину, на которой осталась царапина от его тела. Она выходит медленно, взглядом прожигая особо крупного. Длинные светлые волосы мокнут, а по лакированному чёрному тренчу наперегонки стекают капли утихающего дождя. Вскидывая бровь, она зубами достает из пачки сигарету, опираясь локтем на раму двери. Его взгляд уставший, а длинные волосы спускают на ресницы влагу. Ему на вид чуть больше двадцати, а этот мужчина — точно не его друг. Скорее, дешевый вариант гангстера. Возможно, коллектор, который решил прогнуть должника под себя. — Извините, — немного истерично тянет Шин. Лишние зрители ему ни к чему. — Мой младший братишка такой неуклюжий, — за волосы тянет, отрывая от капота. — Так ведь? Мясистые пальцы входят Тэхёну в руку, отчего он еле заметно морщится. Глаза поднять не может, обдумывая, во сколько ему обойдется эта царапина. Не одно, так второе. У него нет денег вернуть долг отца, а тут новенькая итальянская машина премиум-класса. Еще немного, и он просто головой двинется, и, быть может, в окружении белых стен его не будут трогать. — Есть зажигалка? — А ведь так просто привлечь внимание человека, что не может поднять глаз. — А? — удивленно интересуется один из братьев, пока другой тихо посмеивается. — Зажигалка, — руку к сигарете подносит, пару раз чиркая большим пальцем по воздуху. — А, да, — спохватился угреватый со сломанным носом. — Ща. Он останавливается слишком далеко, на вытянутой руке проворачивая колесико. Благо, дождь уже закончился. Чеён бровь вскидывает, понимая, что ей нужно подойти ближе. Смеёшься? Некоторые шутки могут стоить жизни. Зажав губами дымящуюся сигарету, она нежно кладет руку на его предплечье. Не ожидавший такой реакции парниша ехидно улыбнулся. И все-таки она обычная элитная шлюха. Сколько же хуев побывало в твоём прекрасном рту для такой тачки? Девушка вес с левой ноги на правую переносит, знакомя его лицом с крылом той самой машины, на которую не заработать обычной, даже элитной шлюхе. Она так легко уложила его ногой об металл, что наблюдатели даже не поняли, что произошло. — Мне нет дела до ваших разборок, — под вопль выдыхает демон с личиной хрупкой девушки. — Меня интересует лишь то, кто покроет счет за ремонт? — скрежетом колец об раму двери она царапает загнанную душу невезучего художника. — Вы? — у грозного и смелого Шина слова поперек глотки стоят. На любую рыбу найдется рыба покрупнее. — Или ваш «младший братик»? — даря обывателям сумасшедшую улыбку, она скашивает голову набок. Мужчина смеётся нервно, похлопывая Тэхёна по плечу. Кто бы она ни была, она Дьявол. Дьявол, что только что доломал его брату лицевую кость. А за что? За обычный уличный прикол с вытянутой рукой. Она ведь не могла о нем знать: шлюхи из трущоб не достигают таких вершин, они быстро стареют от зависимостей, идя в расход. Дрожащие пальцы коллектора на предплечье не внушают уверенности в завтрашнем дне. Шин боится её. Не то чтобы Шин был смельчаком, но когда твой личный демон дрожит при виде другого человека, ощущаешь себя попавшим впросак. Единственное, что ему теперь остается, — это копать себе могилу где-то за пределами города. Почему всё сложилось именно так? Он ведь простой уличный художник. — Конечно же, он, — напоследок дергает его на себя, дабы на ухо напомнить, вкладывая в голос остатки показухи и смелости: — Мы еще встретимся, — но всё же решается тише добавить: «Если, конечно, не сдохнешь в канаве». Тьма подворотни скрыла силуэты диких псов за спиной замершего шатена. Отрывая свою руку от капота, он отшатывается от головокружения, но, зажмурившись, возвращается в чувство. Промокшими кедами задевает рюкзак, зачесывая волосы назад. Так много действий и ни одного слова. Язык совсем ватный. Давай, Тэхён, скажи что-нибудь. Но вместе с болью ему на плечи давит нависшая атмосфера от того, с какой легкостью она уложила мужчину. Освободившись от уз своих коллекторов, он угодил в цепи жестокой реальности. — Садись в машину. — Я… — мятое местоимение выпускает, не в силах больше слова в предложения складывать. — Повторять не буду, — закрывшейся дверью она ставит точку. Тэхён с минуту жмётся на улице, она же заводит двигатель. Это ведь его шанс. Он может сбежать. Он всегда так делал, почему же сейчас он прирос к земле? Быть может, потому что она не похожа на них. На ней нет золотых дешевых цепей, безвкусной рубашки и лака. Она не матерится и не пытается его поймать. Она взглядом его к земле прибивает, окутывая аурой смерти лишь за мысль о побеге. — Простите, — неловко затылок чешет, выдавив из себя слова, — у меня нет денег, — для себя подмечает, что в её машине сильно пахнет ванилью и ладаном с примесью чего-то химического. — Я догадалась, — фыркает девушка, выезжая на дорогу. — Подвезу тебя до метро. Машинально голову в её сторону поворачивает, моргая с недоверием. Опрометчиво позволяет себе рассмотреть её профиль. Женщина, нет, девушка была до безумия красива. Он заметил это ещё на улице, сквозь пелену собственной крови. На её кукольном лице не было ни морщинки — она словно была куклой. Не зная её, он понял, что ей чужды эмоции. Взглядом по салону блуждает, замечая в подстаканнике пачку сигарет, зажигалку, телефон и выглядывающий между ними серебристый блистер. Он незаметно для неё усмехнулся. Продолжая опасное исследование, он дергается от того, что на руку падает капля крови. Матерясь сквозь зубы, Ким кое-как достает футболку из рюкзака, прижимая к виску. — Блять… — из самой груди сквозь зубы хрипло тянет, кровь оскверняет кожаный салон. А девушка незаметно вздрагивает от чересчур хриплого и глубокого голоса. — Забей. Через зеркало на лобовом Чеён кидает быстрый взгляд на парня, замечая под его глазом аккуратную родинку. Вынужденный пассажир выглядел притягательно в своей простоте: сквозь мокрую белую футболку и разводы крови на его груди и руках просвечивались мелкие татуировки, а черные широкие джинсы порваны на колене из-за падения, на нём выглядели так словно всё так и должно было быть. Он вздыхает судорожно, стараясь согреться с помощью собственного тепла, но лишь позволяет зацепиться взглядом за длинные пальцы, украшенные простыми металлическими кольцами. Опасливо дергается, следя за движениями её пальцев, что всё, что лишь включают печку. Он всегда начеку. Просто забыл, как доверять людям в этом мире. Как не ждать подставы от всех. Но, включив обогреватель, она молча возвращается к рулю и дороге. Тэхён даже смущается своим мыслям, отворачиваясь к окну. Она ведь и правда ничего ему не сделала — вероятно, и не сделает. Наверно, ничего не сделает. А Чеён только спустя минут пять ловит себя на том, что всё чаще смотрит не на дорогу, а на его выпирающий кадык и пальцы. Пальцы, подпирающие подбородок. Пальцы, покрытые кровью и краской. Такие длинные и аккуратные пальцы. В этом парне было что-то иное, непохожее на других. Что-то пока живое и потому прекрасное. И это «что-то» — притворный страх под вуалью боли.Так встретился уличный художник с адской гончей.