***
Тропинка охотно ложилась под ноги. Все дети Великого Древа легко находили путь в лесу, если, конечно, на то была воля Гласа. Аэль уже пыталась сама отыскать Коримуса, но попытки не венчались успехом. Как не родная блуждала она от дерева к дереву, не уверенная, проходила ли здесь прежде, и попадая куда угодно, только не к Оленьему хвостику. Теперь же, сопровождаемая птичьим щебетом и парой переливавшихся из зеленого в синий огоньков, она нашла путь не успев толком ступить на него. Справедливости ради — она редко бывала в этом месте. Единожды, с сестрами, только знакомясь с лесом. Всем им оно казалось мрачным и неприветливым. Слишком низко нависали древесные кроны над крупной поляной, над перечеркнувшей ее темной полоской речушки даже в полдень не таял туман, как и плотный зеленоватый сумрак. Саму же поляну укрытую шкурой из мха, облюбовали крупные, светящиеся на подобии огоньков грибы. Она разглядела Коримуса на правом, дальнем от себя берегу речушки. Он сидел, скрестив ноги, в кольце из еще мелких, не крупнее ладони, но уже светящихся грибов, низкий и плотный кустарник создал вокруг подобие клетки. — Коримус! Ступив на поляну, она заметила, что провожатые остались за спиной, там, где полог леса был выше. Похоже, не только она с сестрами недолюбливала это место. — Аэль?! — что-то сжалось в груди, от того, сколько эмоций прозвучало в одном только ее имени. Радость и смущение, надежда — и сразу отчаяние. Мох на поляне был странным — сухим но топким. Аэль прибавила шага, испугавшись увязнуть в нем. И это был первый раз, когда она испугалась у себя дома. — Что это? — спросила она, миновав ужасно холодную, до сердцевины промораживающую воду реки. Густой кустарник не пустил ее дальше. Тонкие ветви его тихо поскрипывали, словно переговариваясь, и на любые попытки развести их в стороны, казалось, только переплетались сильнее, выращивая иглы-шипы. Ранки оставляемые ими на коже болезненно жглись. — Клетка, — отозвался Коримус. Голос его звучал теперь пасмурно, он отводил глаза, рассматривая грибные кольца сквозь туманные сгустки. — Что ты здесь делаешь, Аэль? Я думал, ты уже покинула лес. — Я ухожу сегодня ночью. — Тогда доброго тебе пути. Помни все, что я говорил тебе, будь разумной и осторожной. Взвешивай слова, свои и те, что услышишь. Спаси наш народ. — Обещаю. Воцарилась тишина, дарившая странное чувство: будто так здесь и должно было быть. Эта поляна была создана не для танцев и веселья, и не для долгих бесед. Грибы, мох, свесившиеся до земли древесные ветви, все они были стражами обитавшей здесь тишины. Еще утром, отправляясь на поиски, Аэль хотела сказать столь многое, но сейчас в сознании ее было пусто. — Мне жаль… что ты не сможешь пойти со мной… — выговорила она, усилием собирая волю. — Но я не буду совсем одна, — вставила, вспомнив слова Эннемэлен. — И когда вернусь, смогу рассказать тебе много интересного. Ты ведь уже не будешь сидеть в… клетке. Коримус дернулся, оборачиваясь, на мгновение взгляды их пересеклись. Продолговатые глаза в неровном свете показались совсем черными, нечто тоскливое и сумрачное сквозило из них, словно обдало ее холодным ветром. — Коримус! — воскликнула она, испуганная, увидев как острые шипы ветвей ответили на его неаккуратное движение, глубже вонзаясь в плоть. — Конечно не буду… — он снова отвернулся. — И не бери в голову, — слова предупредили новую попытку освободить его. — Я все же был неправ. — Зачем? Зачем ты это сделал? Неужели, так не веришь в меня? Не смотря на проклюнувшуюся вновь обиду, ужасно хотелось прижаться лбом к его мягкому серому меху. Как в прежние годы, когда приходили дожди, лес темнел, и ей бывало становилось грустно. Аэль села, погрузив колени в мох. — Знаешь, это больше подошло бы мне. Я ведь часто действую на эмоциях. А ты, Олений хвостик, ты всегда был сдержанным, всегда думал. Мы с тобой как молодое и старое деревья. Всегда знала, что ты подскажешь, если мне своей мудрости не хватит. И вот… — И тысячелетние дубы когда-нибудь падают, Аэль. Так и я… действовал на эмоциях. — Что теперь станешь делать? — Ждать тебя. И все те интересные истории, что ты принесешь мне. Он пытался звучать обыденно. — Почему ты отворачиваешься? Что-то не так? Послышался вдох. Коримус завозился, охнул, притихнув помолчал, однако призрачный свет грибов делал хорошо заметными складки на подвижном носу. Он думал, и Аэль ждала. — Мне просто неудобно, — он легонько качнул головой. — Я действительно… повел себя глупо. Нет в лесу того, что укроется от взгляда Эннемэлен. — Но ты что-то скрываешь! Я не видела у тебя такого взгляда с тех пор, как спросила про сломанную флейту в твоем доме. Это… и есть Сэласин? Тревога вновь вытеснила из сердца обиду. Каждое сказанное слово, каждая попытка ее успокоить лишь подкидывали пищу в этот огонь. Что-то определенно было совсем, совершенно, абсолютно не так! — Эннемэлен сказала тебе? Она, конечно, была очень зла на меня… — Еще немного помолчав он добавил, — Как бы оно не вышло, Аэль, не переживай. У тебя есть долг — думай о нем. Если ты не справишься, будет не важно, что именно я на себя навлек. Понимаешь? Где-то в глубине она понимала и соглашалась с ним. Но голос разумного, рационального зерна напрочь заглушался свирепым вихрем тревоги и страха. А растревоженные им мысли метались стаей согнанных с гнездовий птиц. Еще не дослушав до конца, она потянулась к ветвям с грибами, ища ответы у них. Ее встретила стена ядовитой обиды. Очень старой, старше всего, что Аэль доводилось встречать. Она извивалась и шипела потревоженной гадюкой, она гнала прочь, грозя вонзиться всеми своими шипами. А из-за нее сочилось подслеповатое, сытое удовлетворение. Грибница питалась, прорастая в живые тела. Аэль отпрянула, задохнувшись. Снова схватилась пальцами за колючие ветви, потянув в стороны. Она тянула как могла, физически и мыслями, раз за разом приказывая колючему кокону ослабить хватку, но все тщетно. Ветви не подчинялись ей. — Аэль, не нужно… — Нет, я не дам им… — всхлипнула она, едва расслышав голос. Потратив не мало сил, она вспомнила о флейте, которой не видела при Коримусе, хотя обычно он с ней не разлучался. Сплетаемая им музыка о зачаровывала что угодно. Оставалось лишь надеяться, что Эннемэлен не забрала ее себе. — Потерпи Олений хвостик, я скоро вернусь, — крикнула она уже на бегу, направляясь к выходу со странной поляны. Бежать хотелось быстрее вспугнутого оленя, и все же она задерживалась, касаясь ладонью древесных стволов на своем пути. Напитанная волшебством, кора едва заметно мерцала. Аэль надеялась, метки помогут ей найти обратную дорогу, если полученное на визит разрешение будет в силе лишь единожды. Место где уснула, она нашла легко. Здесь, послушная ее просьбе, трава разошлась в стороны, открыв взгляду все, что хранила. Флейта была здесь. Впервые с тех пор, как увидела Коримуса улыбнувшись, Аэль подхватила ее, поспешив обратно. Обратный путь к нему нашелся так же легко. Выкрикнув: — Лови! — Аэль бросила флейту хозяину, тут же потянувшись мыслями к оплетавшим его и грибницу ветвям. Она убеждала себя, что все получится, и задохнулась, когда из густого переплетения вверх взметнулось сразу несколько колючих побегов, перехватывая инструмент прежде с трудом протянувшего руку Коримуса. Совсем скоро флейта скрылась из глаз в глубине живого кокона. Ноги подкосились. — Прости, — обращавшийся к ней голос словно преодолевал толщу воды, — не судьба, малышка. Глас бдит. Бдит… Верно, воля Эннемэлен — воля Древа и всего леса. Да и Коримус об этом говорил. И единственный шанс спасти его, сделать то, что видимо не получилось у него. Аэль поднялась, поспешно утерев глаза. Она не знала что скажет, но сначала стоило найти Старшую сестру.***
Поляна перед Древом полнилась элин, ореху упасть было не где. Прежде, всех их сводили лишь Дни Приветствия и Дни Памяти — встреча только пришедших в мир собратьев, и проводы их за Грань. Сегодня многие были обескуражены, а некоторые и подавлены, как и она, их эмоции едва уловимой взвесью застыли в ночном воздухе. Аэль поежилась, поймав краем глаза Эннемэлен. — Скорбь собрала нас здесь в этот день и час, мои братья и сестры. Но не скорбь по ушедшему родичу, нет. Нечто худшее. По обыкновению, она стояла на сплетенной из ветвей Древа площадке, величавая и словно недостижимая, в прежние дни, ее не редко хотелось сравнивать с луной, одиноко взиравшей на обитателей леса откуда-то из-за крон. Но сегодня, плоды Древа не освещали поляну, темнота почти съела белое платье, и Эннемэлен напоминала скорее ожившую не добрую тень. Взгляд Аэль скользнул по кончикам собственных пальцев и не заметил ничего особенного, но дрожь все еще жила где-то внутри. Теперь она боялась Старшую сестру, хотя сама по себе мысль о чем-то подобном уже была невозможно пугающей. Минувший вечер изменил что-то в их отношениях, а может, не только в них…. Они встретились возле ее любимого озера, там, где недавно она наблюдала за детьми енотов, где любила помечтать, когда солнце за лесом почти село и в кронах поселилась ночь, а последние лучи красили стволы и почву нехорошим красноватым светом. Эннемэлен стояла у кромки протоптанной оленями тропы, в густой тени, скрывающей ее почти полностью. Аэль скорее не увидела, а почувствовала ее. Старшая сестра ощущалась чем-то тугим, закрученным, словно ус дикого гороха. — Надеюсь теперь, ты готова? — прозвучало, стоило только Аэль остановиться в паре шагов от оленьей тропы. — Я искала тебя! Ты нарочно скрывалась? — Аэль отбросила желание пожаловаться, как сильно ноют ее ноги. — Останови это! — Остановить что? — Холодный сухой голос причинял почти физическую боль. Словно покрытые шипами ветви опутывающие Коримуса прорастали сквозь нее. Чужой голос не мог принадлежать ее мягкой, понимающей Старшей сестре. Аэль отшатнулась, на мгновение усомнившись, не обозналась ли. Но безжалостный голос продолжил колоть и рвать ее: — Я знала, что ты не сможешь отнестись с должным пониманием. Потому была против этой встречи. Всему виной моя доброта. Но я не стану ничего менять. Эннемэлен шагнула вперед, теперь, они легко могли бы дотянуться и обнять друг друга. Однако Аэль попятилась. Душераздирающе печальное выражение лица совсем не вязалось со словами Старшей сестры, и пронизывающим их холодом. — Почему? — выдохнула она. Эннемэлен сокрушенно качнула головой. — Мы ведь уже обсуждали это, верно? Коримус болен, и недуг его неизлечим. Грибы и мхи растут на том, что больно, возвращая его земле здоровым. Так мы все излечимся. Прости меня, за то что тебе придется покинуть нас с тяжестью на сердце. Я так не хотела причинять тебе боль… — она всхлипнула. — Иди сюда… С раскинутыми для объятий руками она напоминала сейчас раненную лебедку. В одной из книг в доме Коримуса, была давно поразившая Аэль картина — красивая величественная птица била крыльями, а на груди, под гибкой шеей цвело ярко алое пятно. В том и другом случае было что-то больное: трагичное на рисунке, и опасное здесь в лесу. — Ты говорила, внешний мир — яд. Он отравил Сфолония и Коримуса? Но отравлена ты! Эннемэлен застыла, опустив руки, и созерцая ее молча. А лес дышал яростью — почти слепой, которую испытывает раненный кабан. Лес хотел избавиться от вредителя — маленькой вредной мушки, и этой мушкой Аэль чувствовала себя. — Ты больна… — выдавила она с трудом. Ярость леса взвилась и улеглась так же внезапно, как вспыхнула, оставив после себя звенящую скорбь. Аэль ощутила ее в глубине себя. Уставшая и испуганная, она из последних сил держалась на ногах, чувствуя как влага стекает по щекам, и уже не могла остановиться. — Я — больна? — опустошенно переспросила Эннемэлен. — Мертворожденные жестоки и подлы, сеют смерть, как семена в землю, и мир их темен и жесток… Я столько раз это слышала. Скажи, а медленное умирание под прорастающей в тело грибницей — не жестокость? Разве не жестоко карать за желание помочь собрату и другу? Выдирать из сердца дорогое и ценное? Горло сжималось, она торопилась, захлебываясь словами, дышать становилось трудно. Застывшая в нескольких шагах Эннемэлен могла и не понять ее. У них не было той зависимости от слов, что у мертворожденных, но именно сейчас Старшая сестра от всего закрылась. Молча разглядывая промятую копытами землю, она казалась коконом самой себя. — Что мне думать теперь о собственном доме? Аэль знала, что не получит ответа. Было страшно думать об этом, но если Эннемэлен и дала бы его — она бы не приняла. Но просто оставить его при себе она тоже не могла. — Быть может… ты права, — как-то надломлено выдохнула Эннемэлен. — Все что им принадлежит, все, чего они касаются — становится отравленным. Мы же, хоть и ограждены от них, делим с ними почву, воздух, небо… Яд во всех нас. Гадость, что не выведется и за тысячи лет. Возможно по этому еще нам так необходим Ритуал обновления… Но, если сердцевина будет отравлена… Похоже было, она разговаривала сама с собой. Или с чем-то глубоко внутри себя. Солнце за лесом уже окончательно село, погрузив лес во тьму. Забывший иные краски, мир множества серых оттенков окруживший их, подходил ей как нельзя лучше. Она казалась его продолжением. — О чем ты, Старшая сестра? — Я думала о вероятностях, — чуть заметно вздрогнула та. — О, Аэль, как бы мне хотелось никуда тебя не отсылать. Не травить их ядом. Ты говоришь, это жестоко, и ты права, но я предпочла бы спать под грибницей, чем вновь оказаться вовне завесы. И предпочла бы видеть так любого? Аэль представила себе целый лес светящихся грибов, произрастающих на телах элин. И себя среди них, медленно тающие силы, угасающее сознание. Выпалила с дрожью в голосе: — Без Коримуса не пойду! Это было так глупо, наивно и отчаянно, даже сама она это понимала. Но это как-то сработало. Аэль посмотрела на Коримуса. Тот стоял рядом с Эннемэлен, зрелище было столь привычно-обыденным, что даже к ней в душу закрадывались обманщики — сомнения. Быть может, грибная поляна и жгущая ярость родного леса, были лишь тяжелым болезненным сном? Просто много переживаний из-за грядущего в жизни поворота… А Эннемэлен — все та же добрая, нежная сестра. Сейчас она скажет что-нибудь про завесу, все ахнут, а после можно будет пересказать Оленьему хвостику весь привидевшийся ужас, и разобрать его, и вместе посмеяться надо всем… Вот только выглядел он… Подавленным? Не живым? Трудно было подобрать подходящее описание. Словно и не радовался вовсе освобождению с ужасной поляны. — Потому наш Хранитель Истории изгоняется из наших земель. С рассвета, ему не рады под сенью Древа! — Отрешенная задумчивость не спасла Аэль, когда Глас возвысила свой голос. Стоило только ей умолкнуть, поднялся ропот, похожий на шум разыгравшегося ветра в ветвях. Собравшиеся элин мало что понимали. Многие беспомощно озирались, словно пытались глазами найти ответ. Аэль заметила десяток огоньков, пугливо жавшихся к ней, и вспыхивающих тревожным оранжевым светом. А она мало чем могла помочь. — Аэль! Аэль что случилось? — Ты правда должна куда-то идти? — Хранитель правда тебе мешал? — Почему он это сделал? Древо никогда не ошибается… — Да! Он должен знать! Окружившие ее со всех сторон сестры щебетали наперебой, щедро осыпая вопросами и возгласами. Не зная, кому из них отвечать, она просто кивнула, но сестры продолжили осыпать ее вопросами. От этого дождя спасло лишь приближение Эннемэлен. — Пора. — Коротко сказала она. — Но прежде, чем ты покинешь нас, хочу показать тебе одно место. Там же нас будет ждать еще один твой спутник. Тот, кого планировала в твои сопровождающие я, — быстро скошенный в сторону Коримуса взгляд оборвал фразу. Путь оказался долгим, и прошли они его молча. Жгучее желание поговорить с Коримусом тушилось выражением его лица и близким присутствием Эннемэлен. И сама дорога выдалась трудной. Та часть леса, куда Старшая сестра привела их, был темен и густ. Стволы стояли плотно, между старыми и широкими во множестве пробивался молодняк, древние звериные тропы завалил сухостой. Старый лес ощущался задумчивым, и явно не желал, чтобы его тревожили. Даже стайка увязавшихся следом огоньков быстро отстала в пути. Но Эннемэлен уверено вела вперед. Вдруг местность изменилась, и так внезапно, что не ожидавшая того Аэль ахнула. Лес кончился. Это было так невероятно, невозможно, что тянуло ущипнуть себя или дернуть за волосы, как-то убедиться, что это не сон и не морок. Оглядываясь, она заметила и другое: отсутствовали не только деревья. Кустарник, трава, даже мох — глаза не находили ничего. Лежавшее впереди огромное пространство как цветы усеивали валуны и булыжники, разных форм и величины. И только в отдалении стоял один единственный ствол — огромный, голый и потрескавшийся. Что-то тревожно знакомое ощущалось в нем. Эннемэлен направилась прямо к нему. — Что это? Что с ним? — осмелилась шепотом спросить Аэль, всеми чувствами потянувшись к одинокому гиганту. Он был нем и уже многие, многие года. Она не смогла бы назвать как долго, но чувствовала, что никогда не отзовется. Его листва высохла, могучие корни засохли в земле, он представлял собой болезненное зрелище навеки уснувшего властителя. — Не знаю, — признался Коримус в тот момент, когда Эннемэлен поманила их подойти ближе. — Что ты чувствуешь? — спросила она, как только Аэль приблизилась. Аэль подняла лицо, разглядывая высохшие ветви на фоне раскинувшейся над ними бесконечно черной бездны. Эта тьма, как и та, что покоилась ночами в глубине оврагов, будто пыталась засосать дерзнувшего взглянуть на нее. — Страх… скорбь? — Мое родное Древо. — Тонкие руки обняли мертвый ствол. Величественность стоявшая гранью между Гласом и остальными элин растаяла, исчезла оберегающая младших Старшая сестра, и пугающая сторона рожденная ядом внешнего мира; Эннемэлен была так открыта, уязвима, словно совсем юная дева, лишь недавно пришедшая в мир. Вот что поджидало и ее впереди — стоило только представить любимое родное Древо мертвым немым исполином, начинало казаться, будто из самой ее сути заживо выдрали важную частицу. Шагнув вперед, Аэль положила ладонь на плечо Эннемэлен. — Я понимаю. Я сделаю все, что в моих силах, — пообещала она, но ответил другой голос. — Облегчение на душу. Довольно красивый мужской голос прозвучал сухо и почти безжизненно, напугав внезапностью. Его владельца не было видно. Казалось, их все еще трое, ни ветвях, ни среди валунов не было и намека на присутствие кого-либо. — Это он, — подтвердила Эннемэлен, отходя от мертвого ствола. В тот же миг Аэль увидела его. Сначала едва различимый силуэт — тень отлепившуюся от крупного, почти с ее рост камня, затем четче и четче. Он был поразительно похож на мертворожденного, по крайней мере, как их изображали. Высокий и статный, с широким скуластым лицом и хищным носом, подбородок чуть заметно выступает вперед а черные волосы спадают ниже плеч. И одет он был в штаны и свободную рубаху. Названия остальной одежды она не знала, хотя видела ее на изображениях. Как еще одна рубаха, только уже и без рукавов. Глубоко посаженные глаза казались черными провалами на лице, создававшими чувство необъяснимого антагонизма. — Геларн, Страж границ, — представила незнакомца Эннемэлен. — Его Глиф был стерт, так что он свободен идти с вами. Глиф стерт? Это что-то ужасное, припомнилось Аэль, продолжавшей рассматривать обещанного ей компаньона. Краем глаза она отметила, как расширились глаза до сих пор не подавшего голос Коримуса. Да и Страж как-то странно смотрел на них. Особенно на Коримуса. Словно они давно были знакомы, но только сейчас поняли это. Стоило полюбопытствовать об этом позже. От стража хотелось держаться подальше, но Коримус наверняка согласится ей рассказать. — Осталось последнее, пойдемте, — позвала Эннемэлен, направляясь обратно к лесу. — Мы должны успеть до рассвета. — Пф, вот не ждал… — разобрала Аэль уже отвернувшись от Геларна. Он определенно не был доволен их компании. Или только ее?***
Место, куда они пришли на этот раз, ничем не выделялось: лесное озеро в окружении ив с плакучими березами. Темнота уже сменялась лиловым сумраком, в ветвях подавали голоса первые утренние птицы. Их трели вливались в песни сестер, пришедших проводить в путь сородичей. Аэль кивнула сквозь выступившие слезы, услышав о готовности Эннемэлен начать. Песни смолкли. Даже птицы затихли в ожидании. — Очистите разум. Чары скроют вашу суть от глаз мертворожденных. Просьба оказалась тяжелой. Аэль не представляла, как можно отрешиться от всего. Не думая о предстоящем она возвращалась мыслями к сестрам, пытаясь не думать о них, думала просто о том, чтобы не думать. От всего этого уже хотелось кричать. А вот ветер принес вкусный аромат ночных цветов… Мотнув головой, она закрыла глаза. Плохая из нее спасительница, если она запнулась уже на просьбе прогнать ненадолго мысли. А если она не справится… В памяти всплыл образ погибшего Древа среди поляны камней. Аэль вздрогнула, но в следующий миг к ней пришла идея. Она потянулась к мертвому Древу в своей памяти, его уже вечной немоте, пытаясь впустить ее в себя. По телу пробежала волна, подарившая ощущение щекочущего напряжения, лопнувшего затем, как образовавшийся под водой пузырек. Ему на смену пришло краткое чувство невесомости, словно она не была скована своим телом, или оно парило в бескрайнем пространстве без неба и земли. Затем чувства вернулись в норму. Открыв глаза, Аэль поняла что и правда выглядит иначе. У нее были те же волосы, та же кожа, но грудь выпирала вперед странным… наростом? Она недоверчиво коснулась его рукой, и поняла, что он совсем непохож на твердые шишки, что образуются на древесной коре. — Ой! Мягкий и теплый, тот примялся под…тканью? Вместо привычной туники из стеблей лиан, на ней определенно было платье. Непривычно тяжелое и длинное — по щиколотку, тугое наверху и свободное снизу. Запоздало пришло понимание, что изменение коснулось не только зримого. Тело ощущалось иначе — словно более придавленным к земле. Обернувшись в изумлении, Аэль чуть не отпрянула от невысокого, с брюшком и лоснящейся гладкой кожей мертворожденного, оказавшегося на месте Коримуса, в последний момент сообразив, что он тоже изменился. Скользнув взглядом по расшитой тунике и витиеватой броши, стягивающей накидку на плечах, она не удержалась и взъерошила копну кудрявых рыжеватых волос, оказавшихся разочаровывающе жесткими. От рогов, копыт и шерсти не осталось и намека, но такие же рыжеватые волосы обрамляли все лицо Коримуса, нос и глаза которого утратили кошачьи черты. — Высшая иллюзия, — мягко пояснила Эннемелен. — Обычной на вашем пути не обойтись. Она действует на все чувства и развеется только с завершением ритуала. — Нам стоит идти, — подал голос Геларн. — Пока в землях мертворожденных еще ночь, и есть шанс, что мы никого не встретим. Он совсем не изменился. Быть может, в момент встречи, иллюзия уже скрывала его настоящего. — Аэль, — она обернулась на настойчивый голос Старшей сестры. — Помни, ты Истинное Семя и должна найти Источник. — На этот раз, она особенно выделила Источник, словно был какой-то дополнительный смысл. — Понять, какой подойдет. Большего я говорить не могу и не стану. — Я поняла. — Геларн, — она уже обращалась к Стражу. — Надеюсь на тебя. Геларн мрачно кивнул, ничего не ответив в слух. Казалось, он ушел в собственные мысли. Помолчав немного, Эннемэлен вздохнула: — Удачи в поисках Сфолония, Коримус. Пространство вдруг задрожало, вызвав порыв сжаться, стать как можно мельче. К дрожжи, казалось, примешивался звон, идущий почему-то из глубин собственного существа, но в этом Аэль не была уверена. Спокойная гладь озера внезапно вспыхнула, разгораясь ярче и ярче. И уже когда свечение стало невыносимым, непонятный символ соткался из него прямо над поверхностью. Реальность поплыла. Спустя мгновение, не было ни озера, ни леса. Они втроем стояли на пыльной полосе земли прорезавшей покрытые колосящейся травой просторы, убегающей куда-то в необозримо открытое пространство, такое же бесконечное, как густо-лиловое небо над головой, где гасли последние звезды. Каменная поляна вокруг мертвого Древа казалась огромной, но это… Аэль почувствовала, как начинает кружиться голова. Краем глаза, она словно увидела неподалеку белую фигуру Эннемэлен, но стоило моргнуть, видение растаяло легким облачком тумана. — Я…Я заблужусь здесь, — жалобно пробормотала Аэль, хватаясь за руку Коримуса. Невероятное чувство потерянности навалилось на нее. — Ничего, мы все привыкнем, — успокоил тот. — Мертворожденные ориентируются, и мы сможем. Главное, сделать шаг.