***
Утро началось рано. Еще не посветлел горизонт, как двор осветили факелы, заполнила суматоха и конское ржание. Туда-сюда сновали конюшенные мальчики, чистя сбрую, проверяя подковы и выполняя прочие распоряжения старшего конюха; то и дело шум перекрывал зычный голос интенданта. Придя к решению, Аэгор уже не любил что-либо откладывать. Еще не все звезды погасли на небосклоне, а тяжелая решетка уже опустилась за спиной небольшого отряда из пяти человек. Он не любил путешествовать огромной кавалькадой, с обозом, что можно было сравнить с южными караванами, как описывали их редкие путешественники. Амия смотрела вслед, пока предрассветный сумрак не поглотил последнюю из фигур. И лишь тогда в задумчивости побрела обратно, почти не обращая внимания на холод, пробиравшийся под плащ. Голова ощущалась тяжелой после новой бессонной ночи, но ей так же не следовало ничего откладывать. Брат ее был не слишком силен в искусстве переговоров, чем бы не закончилась его поездка, стоило принять усилия по наполнению кладовых и со своей стороны. Если овощи и зерно до весны взять было неоткуда, оставалось мясо. Амия перехватила одного из командиров, спешившего обратно, в лепившиеся к восточной стороне окружавшей замок стены бараки. — Назови свое имя, боец. — Руто, моя леди, — ответил тот, шкрябая неровно обрезанными ногтями щеку. Буднично кивнув, она велела: — Как рассветет, отправь несколько человек по ближайшим деревням. Пусть разузнают, нет ли там опытных охотников. Найдут — приведите ко мне. Руто поклонился, а мысли Амии уже шли дальше. Похороны для старика Васгари ждали ее. Это дело вгоняло в ступор, Амия даже замешкалась, застыв посреди ведущих наверх ступеней, уйдя в размышления. В свои, уже не юные годы, ей еще не доводилось заниматься организацией подобных обрядов. Когда отошла их мать, не справившись с горячкой после родов, отец не стал устраивать церемоний. Просто приказал вырыть яму за стенами, куда сбросили обернутое в холст тело. Не соблюдался и траур. В те дни, она прилежно занималась рукоделием, и колола себе иглами пальцы, не имея возможности скорбеть открыто. И на всю жизнь запомнила полубезумный взгляд человека, часами молившего Козлоногого снять с него проклятье. Когда смерть избавила отца от главного его проклятия — самого себя — они захоронили его так же, в яме, обернутого в холст. Когда родился мертвым ее сын, она сама была на грани помешательства, могла лишь проклинать судьбу и Стража, предательством оставившего ребенка даже без достойного погребения. Экономка забрала его, захоронив как собственного, на холме возле родной деревни, положив в крошечный гроб перо и медовый леденец — чтобы новая жизнь была сладкой и легкой. Амия не знала этого обычая. Годами позже экономка объяснила — в их деревне верили, что когда ребенок мертвым родился, значит слишком тяжел для него мир. Подарками они старались облегчить следующую попытку. Амия не верила в это, но была благодарна, и раз в год, навещая неприметную могилу, где спал ее маленький Лосэан, брала с собой неизменный леденец. Смерть Далуса тремя годами позже проделала в ее сердце вторую долго не заживавшую рану. В тот год она даже не смогла сопровождать кортеж с телом на его родину, в Осхэйн — Аэгору едва исполнилось семь весен. Хэйны не хоронили мертвецов. Их сжигали, прах щепотками помещали в стеклянные цветные бусины, которые затем члены клана вплетали в волосы, или носили на шее. Все это она узнала много лет спустя, принимая у себя дальнего родича Далуса. Оказалось, клан знал про их недолгий брак. Как вдове, пускай она и была чужой культуры, ей тоже полагалось владеть такой бусиной. Как всегда бывало, мысли об этих двоих заставили ее почувствовать стесненную тяжесть в груди. Больше десятилетия прошло с тех пор, а легче все не становилось. Сунув руку под ворот наскоро накинутого на ночное платье плаща, Амия нащупала старый потертый шнурок, мимолетом подумав, что пора его заменить. Вытащив неровную продолговатую стекляшку, в свете факела окрасившуюся охрой, прижала ее ко лбу, прикрыв глаза. Странный дар всегда выручал в такие моменты. Постояв так несколько минут, она, наконец, шумно вздохнула и пошла дальше. Чтобы жест имел эффект, стоило соблюсти традиции, присущие землям Васгари, где особо почитали Козлоногого. Они диктовали шествие с телом от места смерти, к месту его рождения, сопровождаемое песнопениями, к которому мог присоединиться каждый желающий, принеся с собой горсть земли либо клок мха, щепоть соли и горсть зерен. Все это следовало бросить на дорогу перед процессией. Не было сомнений, что народ, в целом любивший старого властителя оторвет от себя еще горсть зерна ради соблюдения ритуала. Но в глазах Амии это выглядело страшным расточительством. По горсти с человека — так можно было собрать зерна на дневной рацион рядовых воинов в их армии — и все на дорогу. Обычай так же диктовал, что возглавлять шествие должен ближайший кровный родственник покойного, и обязательно мужчина. Единственный подходивший к критериям родственник был сейчас далеко в горах, в землях Борена. И даже сообщить ему о намечавшемся выглядело затруднительным. Задачу нисколько не облегчала категоричная замена ее братом Козлоногого на Светозарного. По новой традиции, навеянной обрядом хэйнов, покойных предполагалось сжигать, чтобы дух их мог достичь неба. Лишь пепел не закатывать в стекло, незнакомое в княжествах, а смывать в воды рек. Реки текли в море, куда погружалось уставшее солнце. Небо — то же море, только верхнее, по которому солнце плыло на встречу с морем земным. В это тоже верили хэйны. Придумывая новую религию, Аэгор не стал вдаваться в детали. В новой религии вода просто связывала путь солнца с неба, за земной край, и обратно. Слишком велики были различия нового и старого верований, и отступить, вернуться к старым ритуалам, не лишившись лица, они не могли… Так, в размышлениях, Амия дошла до своих покоев. Здесь было не теплее, чем во дворе — из-за неплотно подогнанной ставни внутрь просачивался зимний холод; и еще темнее. Дойдя до грубо сколоченного рабочего стола, в окружении кип книг и груды свежей и исписанной бумаги — порядка у нее было не больше, чем в покоях и кабинете Аэгора, она зажгла от факела свечи в массивном канделябре, затем укрепила его на стене. Сев за стол, перепробовала десяток валявшихся под рукой перьев, прежде чем найти не до конца измочаленное — всех их давно уже следовало заточить. «Честные люди», — вывела рука, прежде чем замереть. Требовалось написать текст, извещающий о похоронах, который будет развешан, а кое-где и зачтен народу. Но мысли уплывали. Амия поймала себя на том, что вспоминает привезенную девчонку, запертую в башне. «В этом нет смысла» — этот голос, звонкий певучий, звучавший, тем не менее, как из гроба. — «Вы спрашивали, могу ли я управлять корнями? Уже нет». Врала ли она? Аэгор говорил, его состояние во дворе было просто замешательством. Если так, что, могло произойти с ней? И как оно было связано с пожаром в деревне? Поднявшись, Амия прошлась вдоль по комнате. Сосредоточиться не удавалось. Аэль — так ведь назвалась та девчонка? Аэль никак не шла из головы. Особенно мучителен был вопрос про сны. Как, зачем, почему? Если брат ее не ошибся, все это выглядело каким-то роком. Магические дети Древа вновь заставили ее сыграть как им нужно? Тело била крупная дрожь, сейчас не получилось бы и удержать перо в пальцах, и причина была отнюдь не в холоде. Амия поймала порывистую мысль скорее избавиться от девчонки. Кто мог сказать, какую цену придется уплатить на этот раз? Она может оказаться уже неподъемной. Еще раз пройдясь от стола до окна и обратно, она волевым усилием заставила себя успокоиться. Нервы и страх — дурные советчики. То ли дело сытый живот и физические нагрузки. Ее ждали завтрак и тренировка.***
Серия отточенных ударов завершилась поваленным манекеном. Найти стоящего партнера сегодня не довелось — многие были разосланы по окрестностям. Вытерев вспотевший даже на морозе лоб, Амия снова невольно бросила взгляд на главную башню. Массивная и безмолвная, та словно сама приглашала подняться. Разрешить все вопросы и освободиться… Амия упрямо развернулась к ней спиной. Руто ждал ее с докладом. Ждал недописанный текст. Стоило обсудить с экономкой наиболее рациональный расход оставшихся запасов, пока не появятся новые. К моменту, как она разберется со всем этим, могут появиться новые задачи… Башня и Аэль подождут. Руто ждал возле воинских бараков, а с ним еще трое. Увидев ее, успевшую вновь переодеться в женское, он поспешно прижал кулак к груди, склонив голову. Остальные согнулись до земли, как обычно выражали дань уважения крестьяне. — Довольно. Руто, это все кого нашли посланные тобой люди? — Эти трое из ближних деревень, моя госпожа. Возможно, к вечеру удастся найти еще кого-нибудь… Это Дукс сын Дукса, Раво и его сын Элам. — Встаньте прямо. Хочу видеть ваши лица, — обратилась Амия к представленным охотникам. На первый взгляд все трое были очень похожи. Бородатые, с обветренными лицами, жилистые, одетые в коричневые рубахи из грубой шерсти, кожаные дубленые жилеты мехом внутрь, и кожаные штаны. Смотрели все тоже на один манер — насторожено, исподлобья. — Сколько лет охотитесь? — Сколько помню себя, госпожа, — ответил тот, что стоял справа, ближе всего к ней. — На перепелов, на зайцев по первости, потом и до более крупной дичи дошло. — И меня отец, едва что-то разуметь начал, натаскивал. И я мальца своего. — Пробасил второй. «Малец» мрачно кивнул в ответ на его слова. — Хорошо. Я хочу, чтобы вы обучили других людей охотиться. Быстро, как сможете. Первый мужик, видимо, это был Дукс сын Дукса, поскреб пятерней голову. — Охота, госпожа, это не глину месить…здесь время нужно… чтобы сноровку человек заимел. Чтобы зверя, так сказать, чувствовал. — И сколько времени потребуется на ваш взгляд? — Два, три может года… — начал тот неуверенно, но его перебил второй, Раво. — Десяток! — отрубил он. — Лет, — добавил чуть позже. Амия поджала губы. Она, конечно, не ожидала, что ее идея принесет плоды в тот же день, и даже в ту же неделю. Она готова была ждать и месяц — другой, если потребуется. Но год, а тем более десять лет, практически лишали ее начинание его смысла. — С чего-то нужно начать, — в слух произнесла она, не желая еще отказываться от плана. — Вы трое, а так же всякий другой найденный нашими людьми охотник, будете охотничьей дружиной. Вместе с вверенными вам подручными людьми будете добывать мясо зверя и птицы, чем больше, тем лучше. В тоже время, ваши подручные будут обучаться, чтобы в будущем иметь возможность охотиться самостоятельно. Половина от добычи пойдет в замок, остальное вы сможете поделить между собой и своими деревнями. — Не знаю сможем ли… — Так узнайте. Такова княжеская воля. — Нажим пресек возражения. Отец с сыном переглядывались, Дукс чесал попеременно макушку и щеку, но больше никто из них не проронил ни слова. — Пока останетесь здесь. Руто, устрой этих людей. Я же распоряжусь, чтобы их накормили. — Как скажете, моя госпожа. Дела находили ее весь день. Вечер застал во дворе, его дальней темной части за конюшнями, где располагался спуск в винные погреба — Амия нервно мерила пространство, все ускоряя и ускоряя шаг. Эмоции напополам с едва оформившимися мыслями желали разорвать ей голову не иначе. И все крутились вокруг Аэль. Это была ее собственная идея, найти и привести ту сюда, заставить послужить делу Аэгора. Холодная рассудочная сторона до сих пор хваталась за эту мысль, отметая страхи, предлагала рискнуть, бороться. В ответ ей волком скалилась паранойя, требуя немедленных действий, крови, обезопасить свое логово, первой нанести удар. А перед глазами стоял образ свернувшейся калачиком девчонки, такой растерзанной и потерянной… Поднявшись таки в башню часами назад, где-то внутри она жаждала получить доказательство злого умысла. Причину спустить с привязи внутреннего волка. Но увиденная картина в очередной раз разбередила память, вернув в далекие дни, когда сама она выглядела не лучше, познав предательство и с полной силой осознав пустоту мира, в котором на твоей стороне нет никого, кроме несмышленого брата. Воспоминания невольно прочертили параллель. Подумалось — девчонку предали. Неожиданный ответ породил непрошеную участливость, заставив ее велеть принести в комнату пленницы ковер, жаровню и теплых одеял. А так же стол, стулья и каких-нибудь книг, хотя, умела ли та читать? «Все это, чтобы она осталась жива к возвращению Аэгора. Не замерзла и не наложила на себя руки», — твердила себе Амия, отдавая распоряжения. Метаясь по двору под бешеный гул крови в ушах с аккомпанементом отчаянного скрипа снега, она могла быть честна с собой в застарелом, казалось, давно погибшем желании иметь родственную душу. Эта позабытая ее частица упрямо видела в девчонке сестру по несчастью. И ничто не отпускало… В такие моменты хотелось растроиться, и каждая сторона бы делала то, что считала нужным. Круто развернувшись в очередной раз, Амия изо всей силы укусила себя за руку. Последнее средство. Можно будет сосредоточиться на боли и не думать обо всем этом хотя бы день. А сейчас время пить свою сонную настойку с валерианой и хмелем.***
Жарко, душно, влажно… она лежала на мокрых от пота и крови простынях, но едва осознавала это. Яркая боль накатывала приливной волной, как и бубнящие голоса столпившихся рядом теней. Одна склонялась над ней, что-то требуя, снова и снова. — Тужься! — она скорее прочла это по губам, уши забивал собственный крик и возвысившиеся голоса двух других, зовущих себя слугами Козлоногого. Оба затянули песнь, обкуривая ее едким смолянистым запахом, от которого чесались и еще больше слезились глаза, а желудок подступал к горлу вместе с очередным рвущимся воплем. Она не понимала, зачем они снова здесь, кто впустит их, ведь все будет как в прошлый раз, когда умирала мама, когда она потеряла ребенка… ведь она уже его потеряла. Попытавшись совладать с болью, она повернула тяжелую голову, пытаясь рассмотреть, что происходит в комнате вокруг. Глаза наткнулись на старика Васгари, сверлящего ее взглядом, с кубком в руке, рядом примостился ныне правящий князь Аледари, между ними на столе лежала отсеченная голова упрямого мэра, не желавшего принять новый порядок, безумно вращая закатившимися глазами. Нет, это комната плыла у нее в глазах. Никого из них не было, это трое представленных ей сегодня охотников дрались из-за медвежьей шкуры на полу. Той самой, на которую рухнуло тело отца. Кто-то с силой бил ее по щекам. — Держись в сознании! Оставайся с нами! Зачем? Пламя свечей на прикроватном столике танцевало с тенями, складываясь в безумные гримасы. В стороне плакал ребенок. Это не мог быть ее малыш, он покоится на окраине далекой деревни, на холме под одиноким вязом. И все же она пыталась взглядом найти его, с трудом ворочая головой. Пот стекал по лицу, приклеивая к щекам и лбу волосы, волосы лезли в глаза, бубнили свои песнопения слуги Козлоногого, повитуха требовала тужиться, огонь бежал уже по стенам, ей мерещились змеи — у одной было лицо отца. — Ты такая же! Ты такая же как твоя мать, такая же как я, — шипел он ей в уши. — Ты проклята! Вот оно твое проклятие, от оно. Его не смоешь смертью, нет… Его можно лишь замолить. Молись Козлоногому, моли принять твою жертву и избавить тебя от него. Пасть змеи широко открылась, оттуда выпал комок, нет голова… голова ее брата. Она закричала. Закричала так, как не кричала до этого. Амия резко села на постели, чувствуя как ткань липнет к мокрой от холодного пота спине. Сердце ощущалось подвешенным на тонкой, готовой оборваться ниточке, а горло саднило от крика, все еще стоявшего в ушах. Снова этот сон… Кошмар преследовал ее годами, возвращая в ночь рождения Лосэана, менялись лишь детали, но каждый раз там был отец. Подождав, пока немного успокоится дыхание, она поднялась с постели, зная что сегодня больше не уснет. Наспех накинула на плечи меховую накидку, с трудом сколов еще подрагивающими пальцами, и выскользнула за дверь. Каменный пол до боли морозил босые ступни, но она не беспокоилась, чувство подсказывало, что она не спит. Миновав темный молчаливый коридор, где ночами не зажигали даже факелов, вышла на площадку, где выбитые прямо в стене, начинались узкие ступени наверх. Здесь у лестницы факел горел, не столько разгоняя темноту, сколько плодя неверные тени. Слишком резко повернув, Амия застыла, едва подавив в себе желание шарахнуться в сторону. На мгновение в тенях ей почудился змеиный клубок, и призрачный силуэт ухмылявшегося отца рядом. Когда видение рассыпалось, она почти бегом взлетела по лестнице, чудом не поскользнувшись на отсыревшем влажном камне. На том конце лестницы ждал еще один коридор и наконец — кабинет, который Аэгор занял взамен отцовского. Вновь разведя пламя в жаровне, она рухнула на деревянный стул, и поставив на стол острые локти, спрятала лицо в ладонях. Кошмары чаще приходили, когда брата дома не было, и Амия давно усвоила, что спокойней ей становится здесь, в кабинете. Позже, с рассветом, приходил стыд, что без него она превращалась в обычную трясущуюся по любому поводу дуру, не способную совладать с эмоциями и принимать рациональные решения. И чтобы наказать себя — придумывала задания по неприятнее. Завтра… Стук в дверь отвлек от невеселых мыслей. — Войдите! — отозвалась Амия, задним числом подумав, в каком виде предстанет перед их людьми. Всклокоченной, в одной накидке поверх ночного платья… В открывшемся проеме двери показалась старческая рука, державшая тяжелый чугунный канделябр на две свечи, а следом встревоженное морщинистое лицо старой экономки. — Знала что найду тебя здесь… Амия, душа моя, ты снова во сне кричала? Опять кошмар? В другой руке старушка держала небольшой поднос с дымящимся напитком, который поставила перед ней на стол. Амия узнала запахи мяты и мелиссы. — Вот, выпей. — Спасибо, Зария. — Она хрипло поблагодарила экономку. Обжигающе-горячий, напиток хорошо согревал, и пожалуй, не только тело. — Той девушке я тоже отнесла. Бедняжка тоже не спала… И лица на ней совсем не было. Что творится… — И за это спасибо, может, и ей поможет. Как поживают твои внуки? Выздоровели? Не так давно все пять мальчиков слегли с непонятным кашлем. Тогда она выдала старушке выторгованный Аэгором у торговцев из-за моря порошок, и отпустила сидеть с внуками. Все это было до ее отъезда в поисках Наэсола, и только сейчас выдалась возможность спросить. И это тоже было неловко — женщина помнила ее еще ребенком, и всегда была добра к ней. — Здоровенькие, все как один. От всего сердца за это… — Зария прижала ссохшуюся ладонь к груди. — Не знаю, как бы выдержало мое старое сердце сгинь хоть один. Ты так заботишься о нас, что напоминаешь мне старую госпожу. И на господина хорошо влияешь. При этих ее словах Амия нахмурилась. Заметив это, Зария покачала головой. — Я знаю, ты растила и любишь его, быть может, он больше сын тебе, чем брат. Но ты всегда ценила меня за честность, и уж позволь сказать, всем хорош наш юный князь, но слишком уж на нрав не сдержан. Вспылив всякого может натворить. Напоминает он мне этим вашего батюшку, в ранние его годы. Благодарю богов, каких угодно, что ты присматриваешь за ним. Амия тяжело вздохнула, убрав с лица спутанные со сна волосы. Этот разговор ей продолжать не хотелось. Сравнение Аэгора с отцом пугало и злило ее. И на свое влияние у нее было другое мнение. — Старая госпожа… Ты имеешь в виду нашу мать? — Нет, я говорю о предыдущей жене старого господина, — с небольшой заминкой ответила Зария. — Славная была женщина, все мы, слуги, ее любили. — Припоминаю… Я была еще ребенком, но по замку, среди слуг, ходили слухи о бежавшей от отца женщине. Говорили, тот был к ней несправедлив, в чем Амия не сомневалась. Но для нее мать всегда оставалась единственной супругой отца. Возможно, если обернуться мыслями назад, так проще было верить в собственную уникально нелегкую судьбу. А спустя время слухи прекратились. — Садись. Расскажи мне о ней. Зария неловко опустилась на стул по другую сторону стола. Покачала головой, видимо собираясь с мыслями. — Чего только он не говорил о ней. «Потаскуха» — было самым мягким из того, что можно было услышать. Помню, когда в замок прибывали гости, что случалось не часто, он, бывало, запрещал ей выходить. А все потому, что люди к ней тянулись. Правда была в том, что не она его, он был ее недостоин, и чувствовал это. Чувствовал и не простил. Свадьба их пришлась на время, когда я в деревню родную возвращалась… А как сюда вновь забрали — через пару лет он уже вашу матушку женой взял. Но расскажу, все что знаю и своими глазами видела. Говорила она медленно, местами пространно, а временами повторяясь, Амия слушала. И хотя сходства с собой в рассказе экономки она не находила, рассказ был интересен. — Как, ты говоришь, назвали ребенка? — переспросила она, стоило Зарии умолкнуть. Знакомое имя резануло слух, ей хотелось удостовериться. — Ярвит. Ярвит… Ярвит… Амия проговаривала про себя имя раз за разом. Она точно относительно недавно слышала его. Медленно раскручивая цепочку дней назад, ей удалось наконец вспомнить. Так звали человека, помогшего сбежать, от лица лордов Аледари и Борена, Альгетису! Конечно, имя могло быть и совпадением, но Амия не верила в них. — Спасибо еще раз, Зария. Ступай спать. Ты дала мне повод поразмыслить. Когда за той закрылась дверь, Амия, все еще сжимая в ладонях чашу с под остывшим напитком, откинулась на спинку стула, совсем как ее брат, и несколько минут сидела неподвижно, почти не моргая. У них с Аэгором был еще один братец. Она даже не знала, что думать и чувствовать по этому поводу. Радоваться? Злиться? Наверно, стоило отыскать его, поговорить? Нет — одернула она себя. Все эти годы они росли и жили порознь. Они совершенно чужие люди, кроме проклятой крови отца ничто их не связывало. Кроме нее и родового имени, и идущих с ним прав на титул и земли… Амия горько усмехнулась. Знай она раньше, пока не связалась со Стражем, пока жив был Далус, пока Аэгор не начал свою войну — быть может, все могло пойти как-то иначе. А теперь было поздно. Сколько раз она представляла, как выглядит идеальная семья: с другим отцом, где у нее были бы и братья и сестры. Потом, у нее появился бы свой супруг, но они по прежнему собирались бы все вместе, делились радостями и неудачами. Они любили бы маленького Лосаэна. Вот нашелся брат и они…враги? Ей казалось, теперь она способна представить усмешку на лице Судьбы.