Такой разный Детройт

      Хэнк смотрит в панорамное окно — среди оглушительной белизны января в небо рвется башня Киберлайф. Стекло и сталь, концентрированный вызов человеческого разума всему сущему, всему прежнему миропорядку. Но сегодня миропорядок точно пытается взять реванш, над башней — густые черные клубы дыма, прорезанные пламенными языками.       Хэнк пытается подключиться к новостным каналам, но там творится такой угар и содом, что голова начинает болеть мгновенно, хотя вроде бы не должна и не может.       — Завораживает, не правда ли? — голос раздается за плечо слишком внезапно, и Хэнк морщится. Он легко должен отслеживать приближение человека ли, андроида ли, да он может отследить это приближение в любом случае — кроме одного единственного. Он оборачивается, смотрит косо на Элайджу Камски. Тот как всегда обманчиво расслаблен,глядит чуть рассеянно в окно, легко склонив голову в сторону Хэнка.       Хэнк молчит, а Элайджа, кивнув самому себе, трогает пальцами стекло там, где видна не пострадавшая часть башни, и почти мурлычет себе под нос.       — Мы, человечество, столького добились, обуздали стихии, победили болезни, замахнулись на саму смерть. Но чего стоят наши труды на самом деле, м? Хватит одной искры, одной песчинки в механизме…       — Одной ошибки в коде, — бесцеремонно вклинивается в его монолог Хэнк.       — Одной ошибки в коде, — со змеиной улыбкой повторяет Элайджа. — Чтобы начать апокалипсис. Правильно запущенная цепная реакция почти неостановима, ты знаешь это?       — Почему не сработала противопожарная система? — задает вопрос Хэнк вместо того, чтобы хоть как-то реагировать на философствования Элайджи.       — Не знаю, — пожимает тот плечами, берет Хэнка за руку и мягко прижимает ладонь к собственному боку.       — Знаешь, — ворчит Хэнк и не сопротивляется.       Он честно думал, что все закончится в гребаном ноябре. В ноябре были безумные дни, была присланная из Киберлайф идеально-ублюдочная машина, слишком достоверно изображавшая настоящего живого паренька, были марши, центры утилизации, была искра надежды пополам с отчаянным доверием, но чуда не произошло.       Марши расстреливали, а охотник на девиантов оказался слишком идеальным и слишком охотником. Хэнк помнил его лицо, его глаза в последний момент, когда приперся в глупой, отчаяннейшей попытке остановить, хоть что-то поменять в сложившейся ситуации.       Правильно запущенная цепная реакция оказалась неостановима.       Хэнк помнил чудовищное чувство собственной беспомощности перед лицом совершенной машины, помнил оглушительную жаркую боль от полученной в живот пули. Помнил как полетел вниз — почти с облегчением — и не помнил уже более ничего.       Когда он очнулся в незнакомой стерильной белизне, он понял, что нихрена не понимает и очень сильно удивился. Когда буквально секунду спустя над ним склонилось сам Камски — бледный, всклокоченный, с черными синяками под глазами, но абсолютно торжествующий — он неохотно осознал, что вся его жизнь может и начала идти по пизде когда-то в прошлом, но основная и экстремальная часть, похоже, только начинается.       Мысль, что он теперь андроид, жестянка с проводами (да, да, сука, это сложный композитный полимер. Или полимерный композит, отвали, Эл) была Хэнку настолько чужда, что он просто и старательно ее не думал. Вроде бы он остался Хэнком, теперь уже не лейтенантом, конечно, и даже не Андерсоном, но со своими привычками, со своим характером и своими воспоминаниями. Это было пока что основным, а со всем остальным надо было научиться как-то жить. Точно так же, как надо было научиться жить в одном доме с Элайджей Камски, который не пожелал дать внятных ответов, как и нахрена он спас Хэнка. Позже он под настроение бросил пару мутных намеков на давний и сложный эксперимент по переносу сознания, но Хэнку это ничего не дало и ни в чем не убедило. Он был справедливо уверен, что Камски мог получить для своих опытов совершенно добровольных добровольцев в почти неограниченном количестве, а не вот это вот все.       Революция меж тем захлебнулась, город после одиннадцатого числа почти две недели горел и кровоточил в баррикадах, но сил у повстанцев оказалось все же недостаточно. Они не сдались, но ушли в подполье, затихли. Хэнк мог только наблюдать. Смотреть репортажи, стримы с улиц, смотреть на Элайджу и то, что он делает, и делать свои выводы. Постепенно все успокоилось, по крайней мере с улиц пропали патрули и КПП, да и комендантский час отменили. Хэнк, выход которому наружу совершенно точно был теперь заказан, чувствовал себя чертовски странно: то ли пятым тузом в шулерской колоде, то ли пусть занятной, но безделушкой в коллекции скучающего гения.       Сам шулер и гений продолжал хранить молчание и делать вид, что происходящее за стенами его дома волнует его ровной в той степени, с какой скоростью осуществляется доставка продуктов.       — Нет, Хэнк. Иногда мне кажется, что ты придумал какого-то незнакомого мне меня. И веришь ему, а не мне, — Элайджа делает маленький шажок влево, прижимается обнаженным боком к боку Хэнка, вздрагивает от его второй ладони на спине и с удовольствием потягивается.       Хэнк молчит, с нажимом ведет пальцами по бокам Элайджи, чувствует под сухими плотными мышцами ребра, скатывается с одного на другое. Элайджа невыносим, иногда так и тянет сжать руки посильнее, очень посильнее, чтобы эти ребра треснули, пробили острыми костяными иглами тело, разорвали плоть. Но Хэнк знает твердо — он так не сделает, а Элайджа почему-то знает это уверенней его самого. Делает еще шаг вбок и назад, наваливается всей спиной на грудь Хэнка и слепо гладит по щеке, доверяет человеку с очень непростым характером в теле машины, способной смять его самого как бумажный лист.       Это… подкупает. Да ладно, это очень быстро купило потерявшегося в себе и мире Хэнка с потрохами. Он прижимается щекой к чужой ладони, смотрит исподлобья на мутные полупрозрачные отражения в стекле. Худощавый обнаженный Элайджа, с какой-то острой, маньячной пристальностью вдруг начавший следить за пожаром на башне и навечно тридцатилетний он сам с ворохом вьющегося темного золота на башке.       — Тебя заебешься придумывать, — невпопад бурчит Хэнк. — Но так и знай, для несчастного случая слишком халтурно сделано. Я бы не поверил.       — Не верь. Но ты здесь и со мной, — легко соглашается Элайджа. — Посмотрим, поверит ли экспертная комиссия.       — Жопа ты с лабиринтом, — отзывается Хэнк и снова тяжело и молча оглаживает Элайджу по бокам. Ему интересно, чертовски интересно, кто мог такое устроить, но спрашивать об этом надо точно не сейчас. Хотя вполне вероятно, что устроителей несколько, и каждый сделал какую-нибудь безобидную малозначимую мелочь, и вовсе не знал о безобидных малозначимых мелочах, сделанных другими.       — А хотя ты прав, — вдруг произносит Элайджа и снова трогает пальцами стекло. — Есть один энтузиаст, согласившийся оказать мне небольшую помощь.       Он задумчиво поджимает губу, постукивает ногтями по стеклу точно отвлекшись на собственные мысли — и вдруг рваным движением чертит линию поперек башни, скрежеща ногтями по стеклу.       Башня повинуется его жесту, брызгает во все стороны по линии направленного взрыва крошевом стекла и бетона и начинает опасно крениться горящей верхушкой в сторону замерзшей реки.       Хэнк вздрагивает — это выглядит совсем уж запредельной магией, сжимает руки неосознанно сильнее и чувствует, как за реберной теснотой в бешеном предвкушении колотится сердце того, кто не только создал андроидов, но и явно намеревается создать для них светлое будущее. И наплевать на средства.       Элайджа ухмыляется победно и зло, накрывает его ладони своими и стискивает, невербально прося ослабить хватку. Хэнк вздохнув, обнимает его за плечи, кладет тяжелый подбородок на макушку и молчит.       Ему почему-то кажется, что в колоде шулера и гения завелся особо инициативный и наглый джокер. Стоит сейчас где-нибудь на застывших торосах возле острова, поправляет чертов дизайнерский галстук. И, возможно, его стоит поискать, пока непонятно, как именно, и очень плотно пообщаться.       В ответ на мысли перед внутренним взором всплывает внезапно раздражающее, как и в первые дни жизни в корпусе, окно. [Цель установлена: Отыскать РК800. Выяснить его причастность к пожару и взрыву в башне Киберлайф]       Хэнк недовольно цокает языком и окно смаргивает, а потом с откровенным непониманием смотрит на тихо и довольно посмеивающегося Элайджу.       Что он там думал пять минут назад о крутых поворотах в своей жизни?..