Всё, что любовью названо людьми

Белое, белое Рождество. Снег на холмистых улицах, снег на крышах. Зелёные венки с красными лентами, гирлянды на жёлтых вечерних окнах, ёлки в витринах. Это было первое Рождество, которое они отмечали вместе. Это было первое Рождество, которое что-то значило для них обоих. Над рождественской ярмаркой из динамиков на фонарных столбах звенели колокольчики. В огромных котлах варили глинтвейн, и каждый пах по-своему: где с апельсином, где с корицей, где с гвоздикой и яблоком. Ангел и демон напробовались его из каждого котла. Накупили пряничных человечков, кексов, глазированного печенья, сушёных фруктов, карамельных леденцов, пахучего сыра и бычьих колбасок. Фонариков, расписных круглых шаров, мишуры, разноцветных толстых свечей, душистого чаю, еловых венков, украшенных бумажными цветами. — Мы должны сделать рождественское печенье сами! — предложил Азирафель. Кроули с сомнением хмыкнул, стараясь не подавать вида, что заинтересован. — И глинтвейн, — добавил он, глядя на винную лавочку. — Возьмём вина? — И коньяк, — поддержал Азирафель. — И ром. Для печенья. — Думаешь, ящика нам хватит? — спросил Кроули. — Энтони, зачем нам целый ящик вина? — Для глинтвейна. — Но мы же не будем делать целый котёл! — Разве? — разочарованно протянул Кроули. — По-моему, было бы здорово. Все делают в котлах. — Но мы же не собираемся его продавать. — Нет, но мы могли бы раздавать его бесплатно. — Как-нибудь в другой раз, — примирительно сказал Азирафель, расплачиваясь за пару бутылок. Кроули с недовольным видом сунул бутылки в пакет, они звякнули, столкнувшись с фонариком. Судя по звону, знакомство вышло приятным. — И ещё пару, — Кроули задержался у прилавка. Лично он собирался пить вино не только горячим. — И ещё одну пару, для ровного счёта, пусть будет полдюжины. — Надеюсь, у меня всё получится, — вздохнул Азирафель, пряча в карман пакетик с корицей и миндальной крошкой. — Никогда не занимался выпечкой. Но в рецепте всё кажется довольно простым. Смешать, раскатать, вырезать… Должно получиться. Они притворялись людьми так сильно, что порой и сами верили в свою игру. Они столько всего сейчас делали в первый раз. Кроули тащил на локте многочисленные пакеты, заполненные подарками и разноцветной обёрточной бумагой. Они оба согласились с тем, что человеческая традиция дарить подарки прекрасна, и собирались отправить их во все концы света — всем тем людям, с которыми недавно так тесно связала их судьба. Кроули предвкушал вечер, проведённый за разрезанием бумаги и приклеиванием блестящих бантиков. Упаковочной бумаги у них было столько, что можно было бы упаковать в неё грузовик, и наклеить поверх сотню блестящих бантиков. Падал снежок, но воздух был тёплым. Люди струились мимо них, смеялись, пили горячее вино. Азирафель улыбался, счастливый. И люди улыбались вокруг него, сами не зная, почему — просто вдруг чувствовали, пройдя мимо странной парочки, что в их жизни всё хорошо, а что ещё не — то наладится в скором времени. Они дошли до коттеджа, Кроули отпер калитку и пропустил Азирафеля вперёд. Сбил снег с ботинок, стащил их и в одних носках прошел на кухню. Начал выгружать покупки из пакетов. Азирафель, деловито напевая, сновал по дому, раскладывая добычу по местам. На кухне было тепло, пахло корицей и гвоздикой, горячим вином, ванильной пудрой, мукой, имбирным тестом и сахарной глазурью. Общими усилиями они раскатывали тесто, причём Азирафель поминутно сверялся с книгой рецептов, установленной на подставку, и шлёпал Кроули по руке, если тот тянулся перелистнуть страницу пальцем, вымазанным в муке. Потом они вырезали печенье из теста, и Кроули ловко орудовал ножом, заявив, что готовые формочки — для слабаков, и если в рецепте сказано, что печенье нужно вырезать, то он будет его вырезать, чего бы ему это ни стоило. Разложив печенье на противень, они спохватывались, что забыли бумагу для выпечки, и приходилось перекладывать, стелить бумагу и заново раскладывать ажурные снежинки, ёлки, снеговиков и оленьи головы — Кроули подошёл к процессу творчески и постарался на славу. Потом они обсыпали печенье цветной крошкой, вымазали яйцом и отправили в духовку. Где-то посреди этого процесса их прервал стук в дверь. — Я открою, — Кроули, облизывая пальцы, вымазанные в медово-ореховой крошке, отправился открывать. Он ожидал увидеть почтальона или даже соседа — и даже от самого себя не скрывал, что рад был бы видеть и того и другого. Но за дверью стоял Иисус. В поношенной зимней куртке и вязаной шапке, из-под которой выбивались длинные волнистые волосы. Он стоял, сунув руки в карманы, слегка подняв плечи, и улыбался — почти застенчиво. — Привет, — изумлённо сказал Кроули. — Привет, — ответил Иисус. — Не помешаю? Кроули, помолчав секунду, посторонился и широким жестом пригласил его зайти. Тот улыбнулся веселее, шагнул мимо него. — Я подумал — я ни разу не праздновал свой день рождения, — сказал Иисус, улыбаясь чуть-чуть неловко. — Всё как-то не до него было. А тут выдался свободный вечер. Вот я и решил зайти. Кроули почувствовал себя максимально смущённым. Действительно, было как-то невежливо праздновать день рождения человека в его отсутствие. — Кто там? — крикнул из кухни Азирафель. Иисус потянул носом запахи, приподнял брови. — У нас гости! — крикнул в ответ Кроули и повернулся к Иисусу. — Ну, ты раздевайся, что ли. Проходи. У нас там… печенье, — он махнул рукой. — Гости? — Азирафель выглянул в холл, ахнул, всплеснул руками: — Господи!.. — Я по-простому, без формальностей, — Иисус предупредительно выставил ладонь. — Не надо всего этого. — У нас тут такой бардак, — тут же начал извиняться Азирафель, но Кроули покачал головой и кивнул на дверной проём: — А хочешь с нами?.. Мы только-только печенье поставили, но теста ещё на две порции. — Ещё как хочу, — Иисус закатал рукава клетчатой рубахи, по виду взятой из сэконд-хэнда. — А где можно руки помыть?.. Втроём дело пошло ещё веселее. Вечер был длинный — наверное, это был самый длинный и самый весёлый рождественский вечер за всю историю человечества. Они успели приготовить и печенье, и пудинг, и даже индейку, а остатков теста хватило на маленький деньрожденный кекс, в который воткнули свечку, решив, что она вполне сможет символизировать две с лишним тысячи. — Я болел за вас, — сказал Иисус, когда они, сидя за столом, грызли печенье и запивали его сладким вином. Печенье чудесным образом могло бы получиться идеальным — но не получилось, потому что никому не пришло в голову, что об этом надо позаботиться. Оно вышло коричневатым по краям и кое-где сыроватым в середине, но именно в этом и была его особенная прелесть. Кроули хмыкнул, сунул в бокал вина верхушку имбирной ёлки и поболтал в нём. — Так что всё это было? Что всё это значило?.. — Мы не думали, когда создавали Землю, что люди получатся такими живыми, — признался Иисус. — Даже не сразу поняли, что именно сотворили. Злились, что люди пытаются жить самостоятельно, а не так, как Нам это нравится. — Вы не думали?.. — спросил Азирафель. — В каком смысле вы? — уточнил Кроули. — Мы ведь едины, — Иисус показал глазами вверх. — В некоторой степени. Где я — там и Он. И ещё Святой Дух. Сложно объяснить, — он помотал головой. Кроули и Азирафель посмотрели на потолок, потом на Иисуса. — Господи?.. — шёпотом спросил Азирафель. Иисус отмахнулся: — Только в некоторой степени, так что лучше без формальностей, мы же договорились. — Так Ты, — уточнил Кроули, — или вы — значит, не против?.. — он показал глазами на Азирафеля. — В смысле, нам можно?.. — Вам всю дорогу было можно, — Иисус пожал плечами. Кроули подавился вином, уставился на него. — В каком смысле?! — Никто бы не пал, если бы вы решились на это гораздо раньше, — пояснил Иисус. — То есть, всё это было зря?! — Разве? — улыбнулся Иисус. — Разве это было зря? — А зачем мы столько лет следовали твоему дурацкому закону?! — Я же отменил эти законы, — напомнил Иисус. — Две тысячи лет назад. Новый Завет — ты не читал?.. — Ты говорил — не прелюбодействуй? — воскликнул Кроули. — Я говорил — любите друг друга. — А нельзя было выразиться яснее?! Ты всё это время знал — и ничего не сказал?! Даже не намекнул? — Я намекал, — отозвался Иисус. — Когда?! Когда это ты говорил, что для ангелов отменён параграф про целомудрие? — воскликнул Кроули. Азирафель предупредительно кашлянул, чтобы тот не забывал, с кем разговаривает. Потом негромко добавил: — Признаться, я тоже не помню, чтобы об этом шла речь. Иисус вздохнул. — Я говорил — любите врагов ваших. Уж это-то вы должны были помнить?.. Кроули и Азирафель растерянно переглянулись. — Но никто же не думал, что и в этом смысле тоже, — неуверенно вставил Азирафель. — А ещё я говорил, что любовь щедра, — Иисус посмотрел на Кроули. Тот угрюмо молчал. Потом буркнул: — Мог бы выразиться яснее. — Вы должны были сами сделать выбор, — сказал Иисус. — Я полагаю, если бы мы были в курсе, что у чересчур щедрой любви не будет последствий, — с лёгкой обидой вставил Азирафель, — мы бы сделали этот выбор гораздо раньше. — Вы сделали его тогда, когда были готовы к нему, — сказал Иисус. — Когда вы поверили друг в друга, — он посмотрел на Азирафеля, и тот опустил глаза. — Когда отринули стороны, когда открыли глаза и увидели, что есть самое важное. Когда вместо понятного, широкого, прямого пути — выбрали рискованный и опасный, но единственно верный. Вам никто не мешал сделать это раньше. Никто, кроме вас самих. — Вообще-то мешали, — вставил Кроули. — Полчище с одной стороны, полчище с другой — как-то не очень хотелось оказаться между молотом и наковальней. — Не оказавшись между молотом и наковальней, прекрасный клинок останется обыкновенным куском железа, — заметил Иисус. Кроули недовольно фыркнул, схватил бокал, выпил. — Господи, — окликнул Азирафель, нерешительно сцепляя пальцы над тарелкой. — Можно личный вопрос? — Пожалуйста, — тот улыбнулся, заправил волосы за оба уха, похожий сейчас на студента какого-нибудь философского факультета из третьесортного колледжа — молодой человек лет тридцати, в одежде с чужого плеча и слегка неаккуратной бородкой. — Так в чём же заключался этот Непостижимый план? Иисус вздохнул. — В том, чтобы постичь то, что ускользало от Нашего понимания, — ответил он. — Людей. Этот мир. Любовь. Самого себя. Поначалу всё это был любопытный эксперимент, только потом он вышел из-под контроля. Чтобы понять, что же такое люди, пришлось соображать на лету. Пришлось придумать меня — потому что невозможно постичь человека, не став человеком хотя бы наполовину. Не пожив среди них, не разделив с ними их жизнь и всё, что они напридумывали. — И как, получилось постичь? — с любопытством спросил Кроули. — Мы сильно продвинулись, — кивнул Иисус. — Многому научились, многое поняли. Но процесс познания вечен. Вряд ли он когда-нибудь завершится. — А можно ещё вопрос? — сказал Кроули. — Вся эта хрень с Апокалипсисом — что это было? Ты ведь мог просто вмешаться, остановить. — Апокалипсис никогда не был моей идеей, — сказал Иисус. — Это проект Гавриила. Это ему была нужна последняя война — ему и Люциферу. — А если бы мы не справились — ты бы вмешался?.. Иисус вздохнул. Помолчал, сложив руки домиком. — Этот мир не совершенен, — сказал он. — Эдем был совершенным. Эдем был идеальным. Прекрасная, идеально сбалансированная, великолепная экосистема — она могла бы существовать в неизменном виде до сих пор. — Помню, было красиво, — вставил Кроули. — Красиво, — согласился Иисус. — Но в нём не было кое-чего очень важного. Настоящей жизни. Свободы. Кроули и Азирафель переглянулись. — Это вы подарили людям свободу, — сказал Иисус. — Помогли им сделать свой первый шаг. Разрушив Эдем, вы создали несовершенство мира. У Нас ушло очень много времени, чтобы понять, что это такое. Чтобы смириться с тем, что совершенства не будет уже никогда — и понять, что несовершенство Нам нравится гораздо больше. Потому что оно и есть жизнь. — Значит, вы не собираетесь никого карать? — спросил Азирафель. — Даже Люцифера и Гавриила? — Даже у них есть свобода воли, — отозвался Иисус. — Просто они ещё пока этого не поняли. — Ты когда-нибудь простишь его? — спросил Кроули. — Люцифера? — Я давно простил его. Это он не хочет с Нами мириться, — сказал Иисус. — Нет, подожди — но как же все эти дела с демонами, со святой водой?.. — Каждый получает по вере своей, — Иисус пожал плечами. — Свобода воли дана всем одинаково. И что ты сделаешь со своей жизнью, только тебе решать. — Нет, минуточку, есть же разница, — возразил Кроули. — Людям дано больше, уж это ты не будешь отрицать? Им дан дар творения, они могут сочинять музыку, писать стихи, картины… — А ты не можешь? — иронично улыбнулся Иисус. — А я не могу! — Кроули, — мягко сказал Иисус. — Ты стольких вдохновил — даже если говорить лишь о музыкантах, а не о целой толпе художников и поэтов. Столько тебя есть в музыке, вдохновлённой тобой — быть не может, чтобы музыки не было в тебе. — Но я же пытался, — растерянно сказал Кроули. — Я пытался — и у меня не получалось! — А у людей тоже не сразу с колыбели всё получается, — сказал Иисус. — Если тебе нужно подтверждение, что ты способен творить — загляни в свой гараж. — А что в гараже? — Твоя «Бентли». — И что? Это не я её создал. — Ты не собрал её по винтику своими руками, — кивнул Иисус. — Но ты поверил в неё, вдохнул в неё жизнь — именно ты, и никто другой. Ты же знаешь, что она особенная. Так открой глаза — это ты её такой сделал. Кроули замолчал, взял ещё печенье, начал жевать, осмысляя услышанное. — Господи, — окликнул Азирафель. — Прости моё любопытство… вас ведь трое — Ты, Отец и Святой Дух. Каково это? Вы всегда друг с другом согласны, никогда не спорите? — Когда как, — безмятежно улыбнулся Иисус. — Как и в любой семье, у нас бывают конфликты. Азирафель кивнул с пониманием. — Кстати о семье, — оживился Иисус. — Если вы не против, я бы остался до завтра — а завтра можем съездить в Тадфилд. Хочу познакомиться с племянником, думаю, нам будет о чём поболтать. — Нет, что значит — каждый получает по вере своей? — не выдержал Кроули. — Это как? Это что, если я буду очень сильно верить, что я больше не демон — я перестану им быть? Иисус посмотрел на него без улыбки, очень внимательно. — Ты можешь сам выбирать, кем тебе быть, — сказал он. — Хочешь быть демоном — оставайся им. Не хочешь — будь кем-то ещё. — А святая вода? — спросил Кроули. — Как быть со святой водой? Она что, не убьёт меня, если я буду очень сильно в это верить? Иисус молча отправил в рот кусок кекса, вытащив из него свечку. Потом сказал: — Когда ты соберёшься это проверить, — он смотрел на Кроули совершенно серьёзно, — будь абсолютно уверен в том, что ты делаешь. Азирафель строго кашлянул. — Энтони Дж. Кроули, — сурово окликнул он. — Не вздумай ничего проверять, не посоветовавшись со мной. Не смей меня так волновать. Кроули галантно подхватил его руку, поднёс к губам. — Не бойся, ангел, — он поцеловал его пальцы. — Я взволную тебя по-другому. Азирафель зарделся, игриво отнял руку и поспешно обмахнулся салфеткой.

КОНЕЦ