Всё, что любовью названо людьми

Ну почему из всех демонов Ада именно ему выпала эта роль?! «Потому что ты заслужил это, дорогой мой». Голос Люцифера был мягким бархатом, навёрнутым на стальную шипастую булаву — обманчивая нежность, насквозь утыканная ржавыми перьями. Оступишься — и ласковый голос прикажет подвесить тебя на крюк в загоне с адскими гончими. Достаточно низко, чтобы твари в прыжке могли вырвать из тебя кусок мяса — достаточно высоко, чтобы сожрали тебя не сразу. Кроули что угодно бы отдал, чтобы избавиться от оказанной чести. Руку Лигура, всего Лигура, свою руку — лишь бы кто-то другой вёз в машине корзинку с Антихристом. Какая пытка — заранее знать день и час, когда Ад и Рай начнут последнюю битву — когда лично ты потеряешь всё, что ты любишь. Одиннадцать лет!.. Какой смешной, мизерный срок! Не хватит ни надышаться, ни насмотреться. Кроули вцепился в руль, глядя на ночную дорогу. Ему казалось, «Бентли» несётся сквозь лес на сверхзвуковой скорости — так свистело в ушах время. Секунды, миллисекунды летели прочь, ни одну нельзя было ухватить, замедлить. Одиннадцать лет ты будешь лежать, прибитый к своей гильотине, глядя, как медленно опускается нож. И как ни рвись, как ни крутись, ни бейся — через одиннадцать лет нож войдёт в твою плоть, и всё будет кончено. Потому что таков Великий и Непостижимый, мать его через сингулярность, План. Кроули всегда верил в лучшее, — как минимум в то, что если господня рука закрывает дверь, то можно пролезть в замочную скважину, найти форточку, проковырять дырку в стене ну или хотя бы сделать подкоп. Даже сейчас он был уверен: выход найдётся, надо только перестать паниковать и сосредоточиться. Например, можно оставить корзинку с младенцем в лесу и притвориться, что потерял его. Впрочем, насколько Кроули знал, оставленный в лесу младенец обыкновенно никуда не терялся. Кроули прочитал достаточно подобных историй, чтобы разбираться в вопросе: не успеешь положить ребёнка под кустом, как его утащат или волки, или человекообразные обезьяны, и воспитают на свой манер. И объясняй потом Люциферу, почему его ненаглядный сын ведёт армию демонов в бой на четвереньках и в парадной набедренной повязке. Ещё, конечно, его можно просто убить. Маленькое бессмысленное существо, похожее на орущую картофелину, убить довольно легко. По крайней мере, это было бы легко для кого-нибудь вроде Хастура — но Кроули испытывал инстинктивное отвращение при мысли об убийстве беспомощного и безоружного человеческого существа. Даже ради спасения всего мира, даже ради спасения самого себя. Вот если бы Апокалипсис назначили, скажем, на двадцать первый день рождения Антихриста, Кроули бы ещё попытался вызвать его на дуэль, — и, вероятнее всего, сдох бы с честью. Но сражаться с ребёнком?.. — Блядь!.. — в который раз повторил Кроули. — Блядь! А если вынудить кого-то другого убить Антихриста?.. Скажем, просто оставить его на дороге. Ночь, лес, скверная видимость, можно добавить дождь — и кто-то обязательно его переедет. Чёрт!.. Это даже звучало мерзко. Ещё мерзее была другая неотвязная мысль. Время вышло. Ничего сделать нельзя. И если он попытается влезть в форточку, она просто откусит ему башку. Время вышло, а он только-только начал жить по-настоящему!.. А может, святой водой?.. Да нет, Антихрист — не демон, на него не подействует. А может, всё же оставить в лесу? А может, превратить в попугая, в кошку, в голубя? Голубь не сможет начать Апокалипсис, очевидно. А может, прямо сейчас рвануть с ним подальше, в другие миры? Уговор-то был только про Землю, про другие планеты речи не было, Апокалипсиса там не ждут. «Бентли» тревожно урчала мотором, вливаясь в повороты ночной дороги. Наверное, тоже была взволнована, но виду не подавала. Храбрилась. Апокалипсис — это не то, что ты можешь просто предотвратить — позвонить и отменить, как доставку пиццы: спасибо, сегодня без рек крови и серного дождя. События такого масштаба неотвратимы. Они просто случаются. — Мы совершенно определённо закры… — привычно начал Азирафель. — Это я, — перебил Кроули. — Надо поговорить. Он всё-таки придумал кое-что. Всё дело было в человеческой природе. Антихрист должен начать Апокалипсис: это предсказано, этого все ждут. Но что — что, если он не захочет?.. Если жизнь на Земле придётся ему по вкусу, если нечто — что-то — или кто-то поможет ему вырасти самым обыкновенным мальчишкой? Дети ненавидят, когда им велят собирать игрушки и браться за ум — так, может, с Антихристом это тоже сработает? Захочет ли он уничтожать Землю, если ему придётся лишиться всех земных радостей? И никакого больше мороженого большими сладкими шариками в рожке, никаких качелей, подвязанных к старой липе, никаких друзей и школьных каникул? Он человек по крайней мере наполовину, а значит, в нём в равной степени есть и зло, и добро. И если силы зла будут воздействовать на него одновременно с силой добра, они нейтрализуют друг друга. И останется простой человеческий ребёнок, который вряд ли променяет летние каникулы на мировое господство. Идея была хороша, но воплотить её в одиночку Кроули бы не смог. Вот почему на помощь пришлось призвать целого настоящего ангела. Пять лет спустя Парень в яркой спецовке таскался по широкой поляне, толкая перед собой газонокосилку. Как уточка в тире — от края до края, так и напрашиваясь на выстрел. За ним оставались широкие полосы выстриженной травы. День был пасмурным — типичный английский день. Под сосной лежали иголки, рыжим кругом выстелив землю. Лохматая шершавая кора пахла смолой. Кроули отковырял от ствола застывшую каплю, сунул в рот, разжевал. Мимо парня с газонокосилкой носился Уорлок, за ним на бечёвке мотался воздушный змей. — Он чудесный ребёнок, — сказала миссис Даулинг. — С ним нет никаких проблем. — Ага, — отозвался Кроули. С ним не было никаких проблем, потому что он сам был одной огромной проблемой. — А что насчёт ваших рекомендаций? — Не в моих правилах запасаться рекомендациями, — отрезал Кроули. Миссис Даулинг удивлённо фыркнула. — Хотите сказать, у вас их нет? Но это же обычное дело, мне нужны отзывы прошлых клиентов… Кроули провёл рукой у неё перед лицом: — Это не те рекомендации, что вы ищете. — Это не те рекомендации, что мы ищем, — заторможено повторила миссис Даулинг. Нахмурилась, потёрла висок: ей показалось, какая-то мысль ускользнула от неё. — Хорошо, — проговорила она, — думаю, меня всё устраивает. — Уверен, — отозвался Кроули, машинально поправляя перчатки. — У вас ведь есть опыт работы с детьми? — Разумеется. Обожаю детей. Только бы с ними и работал. — Не думала, что такая проблема — найти хорошую няню, — доверительно пожаловалась миссис Даулинг. — Уже трое сменилось. Одна вдруг выходит замуж и уезжает, вторая ломает лодыжку, третья просто пропадает неизвестно куда. А я не могу постоянно оставаться с ребёнком, мне необходимо сопровождать мужа. — Со мной он будет в полной безопасности, — заверил Кроули. — Никакая сила не вырвет его из моих рук. Миссис Даулинг покосилась на него. — Ладно… хорошо. — Познакомите меня с персоналом? — спросил Кроули, глядя на фигуру в белом балахоне, которую издалека можно было принять за художника — так живописно и широко он разбрасывал зерно для птиц. — Я не помню всех по именам, но наш управляющий… — начала миссис Даулинг. Кроули, не слушая, уже шёл к Азирафелю через свежепостриженный газон, так что ей пришлось догонять. — Кажется, это… кажется, наш новый садовник, — сказала она, когда Кроули встал перед Азирафелем, задрав бровь. — Ах, садовник, — Кроули протянул руку, и ангел с энтузиазмом потряс её, широко улыбаясь. — Я должна бежать или опоздаю на ланч, — торопливо сказала миссис Даулинг. — Очень приятно было познакомиться, миссис Кроули. — Мисс, — перебил Кроули. — Мисс Антония Кроули. — Да-да, — отозвалась та уже на ходу. — Управляющий вам всё расскажет! — Что ты с собой сделал? — вполголоса спросил Кроули, оглядев белый балахон и уродливую шляпу, нахлобученную на голову ангела. — Кто бы говорил, — отозвался Азирафель, окидывая косым взглядом длинную шерстяную юбку, рыжие кудри под шляпкой и строгое пальто. — Ты видел себя в зеркале? — Видел, и с моим зеркалом всё в порядке! — недовольно отозвался Кроули. — Тогда тебе стоит его сменить. Тобой можно пугать детей, ты больше похож на миссис Денверс, чем на Мэри Поппинс. — Тебе же такое нравится, — обиженно заявил Кроули. — Консервативно, но со вкусом. — Консервативно? — изумлённо переспросил Азирафель. — С такой помадой? — Что не так с моей помадой? — То, что ни одна порядочная женщина такую носить не будет. Тем более та, которая хочет работать с детьми. Если уж ты хотел получить должность няни, тебе стоило лучше продумать свою маскировку. — Это красивый цвет, — буркнул Кроули. — Очень модный. — Этот флуоресцентный неоновый фиолетовый? — вполголоса выговорил Азирафель, будто каждое слово было грязным ругательством. — Кроули, ты же сам изобрёл декоративную косметику, как ты можешь так бездарно ею пользоваться? — Азирафель вздохнул, полез в карман. — Наклонись. — Зачем? — Просто наклонись. Ангел достал из кармана своего балахона носовой платок, тщательно стёр помаду с губ Кроули. — Дай мне этот твой… тюбик массового поражения и убийства хорошего вкуса. Кроули порылся в огромной гобеленовой сумке, нашёл помаду. Азирафель открыл колпачок, провёл рукой, меняя фиолетовый на пристойный карамельно-розовый. Взяв Кроули за подбородок, примерился, сощурив глаза. Лёгкой рукой аккуратно положил новый слой. Сделал движение губами: — Разотри. Кроули послушался. Азирафель вернул ему помаду, оценил результат. — Так-то лучше. — Ну, а ты? — Кроули выпрямился. — Из тебя довольно странный садовник — ты видел в своей жизни хоть одного садовника? — У меня даже был один, — заносчиво ответил Азирафель. — Когда? В пятнадцатом веке?.. — В восемнадцатом, — недовольно отозвался тот. — А сейчас — двадцать первый. Современные садовники носят комбинезоны и прикольные футболки с бейсболками, — Кроули, развернувшись, ткнул пальцем в парня с газонокосилкой. — Но я не люблю футбол! — воскликнул Азирафель. — И совершенно не разбираюсь в бейсболе. — Дорогу! Осторожно! Дорогу! — прокричал Уорлок, прерывая дальнейший спор — и пронёсся между ними с воздушным змеем на длинной бечёвке. Было что-то издевательски символичное в том, чтобы показывать мир Антихристу — теперь, через две тысячи лет после того, как Кроули показывал его же Христу. Не то чтобы он хотел быть экскурсоводом для чужих детей, но положение обязывало: Антихрист должен как следует знать, что ему предсказано уничтожить. В нужный момент, глядишь — и засомневается. — Тебе не стоит поощрять его драться с другими детьми, — вполголоса сказал Азирафель. — Он должен уметь постоять за себя, — отозвался Кроули, складывая руки на груди. В осеннем парке у замка Осаки на каждой дорожке торговали леденцами и сувенирами, бумажными фонариками, амулетами на удачу. Алые листья сыпались с клёнов, торжественная малышня в ярких кимоно семенила возле родителей, с завистью поглядывая на Уорлока: его никто не наряжал для праздника, и ему ничто не мешало носиться по дорожкам и лужайкам, валяться в листьях и висеть на ветках вниз головой. Кроули сидел на скамейке и курил. Азирафель сидел рядом, приглядывая за будущим Антихристом. Строго говоря, его роль садовника не предполагала таких обязанностей — но они оба с Кроули понимали, что возможностей побыть вдвоём у них и так наперечёт. Нужно пользоваться теми, что есть. Пока они есть. — Драться — это плохо, ты учишь его плохому, — вполголоса сказал Азирафель. — Ну да, как мы и планировали, — подтвердил Кроули. — Ты учишь хорошему, я — плохому, в итоге он познаёт жизнь во всей полноте. Крёстный ангел и крёстный демон стояли у Уорлока каждый за своим плечом. Кроули поощрял его быть активным и смелым, пробовать новое, ввязываться в незнакомые игры, нарушать правила. Азирафель учил быть воспитанным, вежливым, отзывчивым, щедрым. Трудно было сказать, кто справляется со своей задачей лучше. Но Уорлок определённо казался совершенно нормальным ребёнком. Кроули бросил в урну окурок с каймой от помады, встал. Глянул на часы, высвободив их из-под рукава блузки. Свистнув через два пальца, махнул рукой, подзывая Антихриста. — Ему пора обедать. — Я знаю неподалёку прекрасный ресторан, там есть детское меню, — с энтузиазмом отозвался Азирафель. — Да, знаю его — Бургер Кинг, — сказал Кроули. — Да, Бургер Кинг! Хочу в Бургер Кинг! — Уорлок подлетел к ним, растрёпанный и счастливый. Кроули присел рядом, заправил ему выбившуюся рубашку, одёрнул курточку. — Кинем монетку, — предложил Азирафель. — Только кидать буду я — ты вечно жульничаешь. — Как будто мне это помешает, — ухмыльнулся Кроули, глянув на него снизу вверх. Уорлок пинал футбольный мяч по каменистой дорожке. Ловкости его маленьких ног хватало только на то, чтобы запускать мяч вперёд на два-три метра, так что он постоянно пасовал его Кроули — и резво срывался с места вдогонку, когда мяч по широкой дуге улетал в дальние кусты. Дорожка тянулась вдоль тихого озера, над водой пересвистывались птицы. Берег обнимали альпийские холмы, за ними поднимались горы. — Почему-то мне кажется, что будь у тебя палка, ты бы кидал ему с приказом «апорт», — заметил Азирафель. — И я думаю, это была бы отличная игра, — отозвался Кроули. Азирафель вздохнул. Когда Уорлок прибегал обратно, держа в руках мяч, они переглядывались, будто сообщали друг другу: «он выглядит совершенно нормально» — «да, абсолютно нормально, самый обыкновенный ребёнок». Уорлок бросал мяч Азирафелю, и тот ловким косым ударом отправлял его в озеро. Потом смущённо напоминал, что с футболом у него всё складывается не лучшим образом. За поворотом открылась высокая стена оранжереи. Внутри буянила зелень, кудрявились лианы и пальмы, сквозь приоткрытые верхние окна орали попугаи. — Ребёнок, стоять, — приказал Кроули. Уорлок застыл на месте, прижав к груди мяч. — Дай-ка сюда. Кроули положил мяч на дорожку, отошёл от него подальше, на ходу присобирая узкую юбку и увязая каблуками в камешках. — Смотри на меня, — велел Кроули. — Видишь там окна? Уорлок радостно закивал. — Видишь окно — берёшь мяч, — сказал Кроули, примериваясь для разгона, — целишься… бьёшь! Он с разбега пнул мяч так, что тот, описав высокую крутую дугу, рухнул на стеклянную крышу оранжереи. Стекло лопнуло, со звоном осыпалось внутрь. Попугаи разноцветной стаей рванули вверх, как фейерверк, — хлопая крыльями, вереща на разные голоса. Кроули незаметно повёл рукой, и мяч вылетел обратно через пролом, вернулся широкими скачками, остановился у ног Уорлока. — А теперь — ты. Уорлок торжественно положил мяч в центре дорожки, отошёл подальше, потом ещё дальше, потом ещё на десяток шагов — и взял разбег. Он выдохся ещё до того, как добежал, — но удар вышел мощный, мяч врезался в стеклянную секцию, она рухнула, осыпавшись зеленоватым крошевом. Кроули подставил ладонь, чтобы Уорлок «отбил пять». — Чему ты учишь ребёнка, — вздохнул Азирафель. — Посмотрите, что вы наделали. Кроули, ухмыляясь, пожал плечами. — Идём, Уорлок, — Азирафель протянул мальчику руку, и тот с готовностью уцепился за неё, зная по опыту: что бы ни ждало его впереди — это будет потрясающе весело. В оранжерее возле пролома стоял рабочий в комбинезоне и резиновых сапогах, выковыривал остатки стекла из стальной рамы. — Я прошу прощения, это всецело наша вина, — сказал Азирафель, придерживая Уорлока перед собой. Тот, уворачиваясь, крутил головой, глядя на гроздья цветов под потолком. — Если позволите, мы немедленно исправим причинённый ущерб. Верно, Уорлок? Мы ведь исправим? — А что мы должны будем делать? — с любопытством спросил тот. Азирафель глянул на Кроули, который стоял рядом и ухмылялся. — Я полагаю, нам нужны будут садовые перчатки, лопатки, вёдра, — предположил ангел. Им выдали и перчатки, и лопатки, и резиновые сапоги — всем троим, даже Кроули, который поначалу заявил, что не собирается ничего исправлять, что по его части нанесение ущерба, а не его устранение. Однако ему не долго пришлось стоять в стороне. Разбитые стёкла заменились сами собой, но убирать осколки и спасать поломанные растения Азирафель решил самостоятельно — ради демонстрации Уорлоку идеи, что любая шалость имеет свои последствия. — Вот это мы подвяжем… — приговаривал Азирафель, — вот это подрежем, это польём… — Польём?! — Кроули вырвал у него лейку, чуть не облив себе ноги. — Что же ты делаешь — это амариллис, ты его утопишь! Какой из тебя садовник, ангел?.. Отойди, пожалуйста, лучше присмотри за ребёнком. Пусть не тянет ничего в рот, тут полно ядовитой гадости. — Пойдём, Уорлок, — с достоинством сказал Азирафель. — Мы не станем слушать все эти грубости. С тем же энтузиазмом, с каким он бил стёкла, Уорлок вместе с Азирафелем подметал дорожки метлой ростом выше себя, таскал вёдра с осколками, приманивал попугаев, рассыпал по свежей земле кокосовую шелуху — в общем, прекрасно проводил время. И, разумеется, никто из работников оранжереи даже не попытался спросить, что эти трое тут делают. Всё было в порядке вещей — как и всегда. Луна серебрила траву, влажную от дождя. Воздух был мягким. В особняке на нижнем этаже горело несколько окон, у крыльца дымил сигаретой охранник. Кроули кивнул ему, проходя мимо, Азирафель на всякий случай приложил палец к губам: Уорлок глубоко спал на плече у Кроули, обхватив его руками за шею. Бумажная корона съехала с его головы, он тихо и сонно сопел, сжимая в кулачке сувенирный флажок с гербом Копакабаны. Они на цыпочках поднялись в детскую. Кроули переложил Уорлока в постель, стащил с него сандалии. — Ты расскажешь мне сказку? — сонно спросил Уорлок, сворачиваясь уставшей креветкой. — Конечно, мой дорогой, — мягко отозвался Кроули. Азирафель, уже прокравшийся к двери, обернулся. — Жила-была одна бедная маленькая сиротка, — вполголоса начал Кроули своим самым вкрадчивым тоном. — И была у неё злющая мачеха — такая злая, что радовали её только чужие страдания. И если ей удавалось кого-нибудь довести до слёз, то она считала, что день вышел удачный. Азирафель тихонько хмыкнул от двери. Кроули махнул на него рукой — иди, мол, не отвлекай. — Надо сказать, что мачеха эта была женщиной необыкновенной красоты, — продолжал Кроули, — и она терпеть не могла рядом с собой других красавиц. Так что представь себе, каково ей было, когда маленькая сиротка повзрослела — и оказалось, что злая мачеха рядом с ней — как сорняк рядом с лилией. Разумеется, она возненавидела сиротку сильнее прежнего — не могла думать ни о чём другом ни днём, ни ночью. И чтобы вернуть себе покой и радость жизни, она позвала к себе одного охотника и сказала: «отведи её в лес и убей её, а в доказательство принеси мне её сердце». Уорлок выкопался из-под одеяла, настороженно глянул на Кроули. — Но, конечно, охотник оказался очень добрым человеком, — не выдержал Азирафель. Вернувшись к постели Уорлока, он поискал глазами стул, подвинул его к себе. — Охотник не стал убивать невинное дитя — он пожалел бедную девушку и отпустил её. А в качестве доказательства решил принести злой мачехе оленье сердце. — И вот бедная девушка осталась совершенно одна в диком и страшном лесу, — зловещим голосом продолжал Кроули. — Ночь была тёмной. Она потеряла дорогу. Она пробиралась наугад, не зная, куда идёт. Со всех сторон на неё смотрели горящие глаза диких зверей, а колючие кусты царапали ей руки. — Но вскоре она выбралась на поляну, — подхватил Азирафель, — на чудесную тихую поляну, где стоял очаровательный дом, окружённый цветами. Она сразу поняла, что в нём живут милые люди, поэтому без всякой робости подошла к двери и постучала… — Дверь распахнулась! — перебил Кроули, так что даже Азирафель вздрогнул. — И на пороге она увидела маленькое мохнатое существо, которое потянулось к ней когтистыми лапами… Уорлок, подтянув одеяло к самому носу, бегал широко распахнутыми глазами с одного на второго. — А дальше?.. — пробубнил он из-за одеяла. — «Кто там, Полосатик?», раздался чей-то голос в домике, — торопливо продолжил Азирафель, — и девушка увидела, что это всего лишь очаровательный дружелюбный енот, которого она от испуга приняла за чудовище. На самом деле в домике жили гномы. И у них был ручной енот, которого они однажды подобрали в лесу совсем крошечным. — А у злой мачехи было волшебное зеркало, — мстительно сказал Кроули. — Оно могло показать ей всё, что пожелаешь. И однажды оно показало ей ту сиротку — живую и невредимую. Мачеха поняла, что охотник обманул её — и сама отправилась в лес. — И убила её?.. — с восторгом и ужасом спросил Уорлок, садясь в постели. — Нет-нет, — заверил Азирафель, — никто никого не убил. Она просто подарила своей падчерице яблоко, в знак примирения… — …но яблоко было отравленным, — добавил Кроули. — И стоило бедной девушке откусить кусочек, как она упала замертво. — Но всё-таки не умерла, — перебил Азирафель. — На самом деле она просто поперхнулась и потеряла сознание. — Но когда гномы вернулись с работы в шахте — они были уверены, что она мертва. И решили похоронить её… — не сдавался Кроули. — Скорее, не похоронить, а оставить в безопасном месте, — уточнил Азирафель, — а одного из гномов послать в город за помощью. С Уорлока слетел всякий сон. От волнения он зажевал край одеяла, слушая о приключениях несчастной сиротки. Когда Кроули и Азирафель с грехом пополам закончили сказку на том, что никто не умер ужасной и мучительной смертью, потому что в последний момент прилетели три крёстные феи и всех спасли, — Уорлок потребовал ещё одну сказку, такую же, только чтобы там были ковбои, инопланетяне и призраки из потустороннего мира. — Завтра, — твёрдо сказал Кроули. — Завтра будет новая сказка. А сейчас спи. Уорлок недовольно откинулся на подушки, сунул ладони под щёку. — Я не хочу спать, — сердито сказал он. — Я не буду спать. Зевнув, он потёр глаза кулаком, сморщился и закрыл глаза. Мгновение спустя он сопел носом в подушку. Кроули погасил ночник. Бесшумно встал, встретился взглядом с Азирафелем. Кивнул на дверь, намекая, что им пора. *** Время от времени — не слишком часто — Кроули приходилось наведываться в Ад с докладом. Он брал у миссис Даулинг выходной, менял узкую юбку на тесные джинсы и распускал завитые кудри. Обыкновенно они встречались с Азирафелем в парке, чтобы вместе отправиться по конторам. Обыкновенно Кроули приходил первым. В этот раз, сидя на скамейке в привычной расслабленной позе, закинув локоть на спинку и выпуская дым в небо, он ловил на себе удивительно много неодобрительных взглядов. Должно быть, утро для этих людей не задалось — причём совершенно без усилий Кроули, поскольку он в последнее время был занят исключительно Антихристом. — Кроули, — окликнул Азирафель, присев на скамейку рядом. — Ангел. Азирафель покосился на него, негромко кашлянул. — Кроули?.. — Что? — Кажется, ты кое-что забыл. Азирафель взглядом показал на его колени. Колени как колени — ничего нового, всё те же самые, что и шесть тысяч лет назад, разве что под юбкой не так заметно… Ох ты, чёрт. Неудивительно, что на него так косились. Кроули передёрнул плечами, избавляясь от маскировки. С удовольствием вытянул ноги поперёк дорожки как можно дальше, заставляя прохожих огибать их, чтоб не споткнуться. — Когда я уже сниму эти тряпки, — недовольно сказал он. — Не представляешь, как это неудобно. Особенно юбки. Особенно узкие юбки — не знаю, кто вообще их придумал — точно не я! — Придётся подождать, пока ребёнок не вырастет, — наставительно сказал Азирафель. — Я понимаю, ты хотел повеселиться… но теперь уже ничего не изменишь, придётся тебе оставаться его няней до самого конца. — Ещё шесть лет? — фыркнул Кроули и с мучительным стоном запрокинул голову. — Почему так долго! Дети же быстро растут, раз — и готово! — Дети растут медленно, — поправил Азирафель. — Ты разве не знал?.. — Я не подумал! — огрызнулся Кроули и вскочил на ноги. — Ты идёшь? — Можем потом пообедать где-нибудь, — предложил Азирафель, поправляя бабочку. Кроули сунул пальцы в карманы, качнулся из стороны в сторону. — Можем, — согласился он, делая вид, что соглашается чисто из вежливости. *** — Как он там? — спросил Люцифер. — Прекрасно! — отозвался Кроули. — Фантастический ребёнок, весь в отца. Люцифер прошёлся от стены к стене. Присел на край стола, щёлкнул золотой зажигалкой. По кабинету, монотонно жужжа, летала муха. Потолочная лампа в правом ряду сбоила, мигая — то вспыхивала, то гасла. Люцифер вздохнул. Муха вспыхнула в полёте, рассыпалась пеплом. Через минуту из-за покосившейся картины на стене выползла ещё одна, такая же крупная. Посидела, перетирая лапки, вздрогнула крылышками, снялась с места. — Так как он там? — рассеянно повторил Люцифер. — Что он там?.. — Ну, он… — отозвался Кроули, не вполне понимая, какого ответа от него ждут, — он растёт. — Растёт, — негромко повторил Люцифер. — Это сын мой возлюбленный, понимаешь?.. Наша надежда. Он посмотрел на Кроули. Тот пожал плечами: — Надежда, ещё бы. Наша гордость!.. — Ты не понимаешь, — спокойно сказал Люцифер. — Тебе не понять, что такое — быть творцом. Какую связь ты чувствуешь с тем, что плоть от плоти твоей, кровь от крови. Кроули качнул ногой — ему по многим причинам был чужд этот энтузиазм. Люцифер вскочил на ноги, подошёл, сел рядом. Обхватил Кроули за плечи, будто близкого друга. — Он всё изменит, — сказал Люцифер, заглядывая ему в лицо. — Мы отвоюем себе этот мир, заставим с нами считаться. Мы сломаем эту систему, — тихо сказал он, сжав кулак. — Никаких больше чужих правил. Только наши. Понимаешь меня? — А то. Люцифер покровительственно похлопал его по груди, отстранился. Снова вскочил, будто не мог усидеть на месте, прошёлся из угла в угол. Встряхнув головой, откинул с лица волосы. Затянулся. — Не могу дождаться, — признался он. — Места себе не нахожу. Хотел бы я быть с ним, там, но… у меня с ним ещё будет время, — он улыбнулся. — Вся вечность. Когда мы вернём себе мир, который мы создавали. — А людей куда? — спросил Кроули. — Люди мне больше не нужны, — Люцифер отмахнулся сигаретой, уронив пепел. — У нас в Аду хватает людей, новые будут только мешаться. Они слишком быстро размножаются. Оставим только самых талантливых. Представь!.. — тихо воскликнул он. — Только представь, какой это будет прекрасный мир!.. Наш мир, Кроули. Созданный этими вот руками — и весь наш! Воображение Кроули отчего-то не справлялось с представлением прекрасного мира, населённого демонами. — А можно личный вопрос? Люцифер развернулся к нему всем телом. — Давай! — Почему именно американский дипломат? — Кроули, — снисходительно протянул Люцифер. — Мог бы и догадаться. Самая молодая культура на Земле — вот почему. Мой сын потом будет там править — я не хочу, чтобы он тащил в наш новый мир какую-то древность. — Тогда почему не воспитывать его в Америке?.. — Потому что ты живёшь в Англии. Потому что ты лично за ним приглядываешь. — Но я — я никогда не был против путешествий, — удивился Кроули. — Я всё про тебя знаю, Кроули, — вздохнул Люцифер. Подошёл, поправил на нём пиджак, смахнул с него пушинку. — Всё знаю. Всё-всё, — он легонько стукнул его пальцем по носу, будто играясь. — Всё — что?.. — осторожно спросил Кроули. — Тебе нравится Земля, — пояснил Люцифер. — Всякие там люди… Считай, это моё личное одолжение — последние одиннадцать лет провести там, где тебе больше всего хочется. — О. А, да — за это спасибо. — Не за что, — искренне отозвался Люцифер. — Ты эксцентричен, мне всегда это нравилось. Любишь играть с огнём. Завёл дружбу с ангелом… У Кроули вытянулось лицо. Люцифер небрежно махнул рукой: — Знаю, знаю… Всё знаю. Тебе всё было можно, я всё прощал. Но теперь игры кончились, — серьёзно, почти угрожающе добавил он. — Не подведи меня, Кроули. Я рассчитываю на тебя. *** Удивительно, как быстро пролетают шесть лет, если в конце концов оказывается, что ты облажался. Если оказывается, что все эти годы это был не тот мальчик. Все эти годы — они воспитывали не того ребёнка. А ТОТ — тот был неизвестно где, неизвестно каков, и до Апокалипсиса оставались считаные дни, и время утекало стремительно, и ничего нельзя было сделать, ничто нельзя было изменить. Кроули метался по квартире, от нервов орал на цветы. Как бы он ни старался, как бы ни бился, всё оборачивалось против него. Выхода не было. Ему было страшно. Он не знал, что делать, что теперь… всё? Конец? Вот он, близко, он приближается, как стена огня, в которой сгорит весь мир, сгорит Земля. Он не находил себе места. Армия Шедвелла не помогла, время утекало. Что оставалось?.. Может быть, разве что можно было… сбежать? Сбежать подальше, туда, где их не найдут, не заметят. Кроули от отчаяния думал, что это может помочь. Выиграть время, спрятаться, затаиться — только не умирать, не расставаться с Азирафелем, потому что сердце рвалось на части от мысли, что они могут разлучиться — теперь! Теперь, когда они были вместе, нашли способ быть вместе, вопреки всем непостижимым планам. Если только им повезёт, может быть, получится скрыться — обмануть всех, выскользнуть из-под всевидящего ока. Азирафель согласится. Конечно. Куда ему-то деваться? Они в одной лодке, и эта лодка в ближайшее время возьмёт разгон подальше от этой проклятой планеты. Куда-нибудь, где они будут вместе, где их никто не найдёт, где всем будет плевать. Если все будут заняты своей войной, никто даже не заметит. И они исчезнут. Вот так. Всё просто. Кроули нервно мерил шагами беседку, где обыкновенно в парке играл оркестр. Он явился раньше, поджидая Азирафеля, и теперь слонялся по ней, как тигр по клетке, чувствуя, как страх и отчаяние разрывают его изнутри. Едва сдерживаясь, чтобы не орать бесполезные угрозы, задрав голову к небу. Азирафеля он заметил издалека, тот был хорошо виден на пустой аллее. Кроули пометался ещё в нетерпении, позвал, едва тот приблизился: — Ну? Есть новости? — Какие новости, например? — нервно отозвался Азирафель. Кроули, не заметив его нервозности — своей хватало с головой — язвительно пояснил: — Не узнал пока имя пропавшего Антихриста, его адрес, там, размер обуви? Азирафель напряжённо хихикнул. — Размер обуви? Зачем это мне? Кроули остановился. То ли ангелу отказало чувство юмора, то ли ему — некогда было разбираться. — Это шутка. У меня тоже ничего. Азирафель напряжённо вздохнул. — Это Великий замысел, Кроули. У Кроули от ярости свело разом всю челюсть. Он больше не мог ничего слышать про этот план. — Ага. Для записи, — он прошёлся, задрав голову к небу, — да чтоб ты прищемил свои непостижимые сраные яйца своим Великим грёбаным Планом!.. — Да простится тебе, — с запинкой отозвался Азирафель. — Мне? — Кроули остановился, перестав блуждать маятником. — Мне ничего не простится. Никогда. Бесплатный бонус любой демонической вакансии — «непрощаемый», ты что, забыл? — Ты был когда-то ангелом, — зачем-то сказал Азирафель. — Это было очень давно, — с бесполезной горечью сказал Кроули. Потом не выдержал в отдалении, подобрался поближе: — Мы найдем мальчика. Мои агенты смогут, — он не знал, кого в этом уверяет, ангела — или себя. — И что потом? — спросил Азирафель. — Мы его ликвидируем? — Ну, кому-то придётся. Лично я не готов к убийству детей. — Но это ты — демон, — возразил Азирафель. — А я — хороший. Я не должен убивать детей. — Эй-эй-эй… — Если ты убьешь его, мир получит отсрочку, и у Небес руки не будут в крови, — заявил Азирафель. — Ах, руки не будут в крови? — изумился Кроули. — Типа вы все вдруг святые такие? — Я очень даже святой, в этом-то всё и дело. — Вот этим ты его и убьёшь, — едко сказал Кроули. — Святостью. — Я не собираюсь!.. — воскликнул Азирафель. — Никого убивать… Он спрятал глаза. Кроули поразила внезапная мысль. Не про Антихриста Азирафель сейчас говорил. Про него. Пытался сказать, что в грядущей войне не собирается убивать Кроули… Так, что ли?.. Значит, не верит, что у них всё получится. Кроули закрыл рот. У него не было сил спорить — у него вообще ни на что больше не было сил, он сам не знал, зачем продолжает метаться, когда всё уже очевидно, всё уже решено. Даже Азирафель уже всё решил. — Это просто смешно, — бросил Кроули. — Ты смешон — я даже не знаю, почему я вообще ещё здесь. — Ну, я этого тоже не знаю, — отозвался Азирафель. — С меня хватит, я сваливаю. — Ты не можешь уйти, Кроули! — отчаянно окликнул ангел. — Идти больше некуда. Кроули развернуло на месте. — Вселенная велика, — сказал он, бросив руки в стороны. — Даже если здесь всё обернётся лужицей полыхающей святой жижи — мы можем сбежать вместе. — Сбежать вместе? — спросил Азирафель, меняясь в лице. Робкая надежда мелькнула в его глазах — мелькнула и пропала, спрятавшись под чем-то горьким. — Ты бы слышал себя. — Мы друзья уже — сколько?.. Шесть тысяч лет! — воскликнул Кроули. — Друзья?.. Мы не друзья! — ломким голосом отозвался Азирафель. — Я — ангел, а ты — демон! У нас нет ничего общего! Ты мне даже не нравишься!.. — беспомощно воскликнул он. — Пиздёж!.. — с чувством протянул Кроули. Азирафель шарахнулся от него, тут же развернулся обратно: — Даже если бы я знал, где Антихрист, я бы тебе не сказал, мы по разные стороны баррика… — Мы на одной стороне баррикад — на нашей, — яростно шипя, перебил Кроули. Ах, знал бы — то не сказал бы? А всего день назад — «конечно, я бы тебе сказал, мы же друзья!» — Нет никакой нашей стороны, Кроули!.. — воскликнул Азирафель. — Больше нет!.. Всё кончено!.. У Кроули по спине прошла дрожь. Небо надвинулось, похолодело. «Больше нет», да? Больше нет. Значит, — было. Но признать это можно только вот так. Бросив в лицо, что — всё. Всё кончилось. Теперь на кону что-то куда серьёзнее дружбы длиной в шесть тысяч лет. Теперь пора засучить рукава и умыть Землю в крови. Ни разу не набрался смелости признаться раньше, когда было «пока ещё да». Куража хватило, только когда уже «больше нет». У Кроули разом кончились все слова. Просто пропали. В груди заныло — там что-то хрустнуло в рёбрах. — М, — уронил Кроули. — Ясно. Он больше не хотел уговаривать, убеждать, настаивать — силы кончились, покинули его, как вода уходит в песок, если вылить на землю. Осталась только звенящая слабость в ногах. — Ну… — он начал, но не стал договаривать. Развернулся, пошёл, не чувствуя под собой ног. Его шатало сильнее обычного. — Счастливого Судного дня! — пожелал он через плечо, не останавливаясь. В общем, что ему ещё оставалось?.. Силы иссякли, желание бороться пропало. Он просто хотел уйти и побыть в одиночестве. В окончательном, цельном, единственно честном. Он так гнался, так бежал, так старался и рвался — что, кажется, порвался пополам, как червяк, которого растянули слишком сильно, взяв пальцами за хвост и голову. Теперь он мог только уползти прочь — умирать. Это был последний день всего мира — день, в котором события спрессовались так, что их трудно было разделить. Это был Судный день, и у Кроули были все основания полагать, все его деяния были взвешены и посчитаны, и ему было выдано по делам его — за всё хорошее и за всё плохое. А ведь он даже не хотел быть демоном. Да и демон из него получился так себе, средненький. Быть ангелом ему не позволили, быть демоном он не смог — и кем же он был, после всего? Пожалуй, будь он человеком — был бы алкоголиком. Он всё-таки взял себя в руки, вернулся к Азирафелю. Извинился!.. Извинился же, да?! А Азирафель отлистнул ему от щедрот своих ангельских прощение — как будто Кроули оно было нужно! А потом погиб. Будто Господь забрал его в отместку за то, что Кроули убил одного из своих. Для соблюдения баланса. Сколько раз они теряли друг друга и обретали снова? Сколько раз они разбегались — и всё равно сталкивались, опять и опять? Было бы чудом, если бы они вновь сошлись перед самым концом света — но на такие чудеса Кроули был не способен. У каждого чуда есть предел. Щелчком пальцев можно зажечь огонь, можно пройти сквозь стену, можно перенестись в другое место — но нельзя щелчком пальцев просто поменять ВСЁ. А ведь он даже не хотел быть демоном. Кто его спрашивал — согласен ты, не согласен? В старые времена, чтобы стать демоном, достаточно было просто задавать вопросы. Связаться не с той компанией. Последнее, что он сказал Азирафелю — что забудет его. Убежит, бросит со всей этой войной, и даже не вспомнит. И теперь эти его слова останутся в вечности, теперь это последнее, что Азирафель будет о нём помнить до конца своей бесконечной жизни. Их последнюю ссору. Если бы Кроули мог отмотать время вспять — он бы нашёл другие слова, в конце концов, он просто украл бы Азирафеля, затолкал бы в машину и увёз к звёздам, и там бы они уже разбирались — потом — когда всё бы закончилось. Но… Кроули не умел откручивать время назад. Мог лишь остановить, да и то — ненадолго. Поэтому теперь просто пил, опустошая одну бутылку за другой, чтобы вместить в себя хоть что-то помимо горечи и отчаяния. Чтобы разбавить их, чтоб не плескались там, выжигая изнутри на его шкуре новые шрамы. А потом он увидел его. Азирафеля. Бледную тень, бесплотный дух, который шарил глазами по бару, явно не вполне осознавая, где находится. Кроули знал это чувство странной потерянности, когда ты теряешь связь с материальным миром — для тебя нет ни улиц, ни столов, ни машин, ни бутылок вина — только разрозненные скопления душ в пустоте. Ведь когда у тебя нет глаз — тебе нечем видеть. Странно, что они слышали друг друга — но, возможно, это объяснялось тем, что их души за тысячелетия стали так близки, что настроились друг на друга, как камертоны, и там, где звучал один, второй начинал петь в ответ. — Азирафель? — окликнул Кроули, не уверенный, что ему это не мерещится от количества выпитого — он как раз собирался перейти к новой бутылке. Хотя вряд ли от алкоголя у него начались галлюцинации — но он уже ни в чём не был уверен. — Ты здесь, что ли? — уточнил Кроули, стаскивая очки с носа, чтобы лучше видеть. — Хороший вопрос, — бодро отозвался Азирафель. — Но я не уверен. Я никогда этого раньше не делал. Он шарил глазами вокруг, не пересекаясь взглядом с Кроули. — Ты меня слышишь? — громче спросил он, будто они переговаривались через стенку. Видимо, даже секундное молчание Кроули было настолько необычным явлением для него, что он не мог не проверить. — Конечно, я тебя слышу, — отозвался Кроули, будто он каждый день трепался с душами ангелов, и сомнение в этом умении было оскорбительно для его самолюбия. — Боюсь, я тут здорово облажался, — с улыбкой сообщил Азирафель: мол, видишь, без тебя всё идёт наперекосяк, мне опять нужна твоя помощь. Ни слова не было сказано об их прошлой ссоре — будто её и не было, будто Азирафель забыл всё то, что Кроули ему наговорил. Облегчение было таким ощутимым, что Кроули чувствовал себя пьянее ожидаемого. Потом Азирафель всё-таки вспомнил. Спросил, скрывая неловкость: — Ты уже на Альфе Центавра?.. — Не, я передумал, — признался Кроули. Голос сел, предательски выдавая всё то, что он держал в горле. — Стряслось тут всякое… потерял лучшего друга, — сказал он, от чувств и пары бутылок виски не желая владеть ни своим языком, ни своим разумом. Времени-то им оставалось — всего ничего, пара часов до конца света, что уж было скрывать?.. Азирафель нервно улыбнулся, тут же сбросил улыбку. Он прекрасно всё понял. — Мне очень жаль. Он явно хотел сказать что-то ещё — но почему-то заговорил о другом. — Слушай, в книжном магазине есть книга, мне нужно, чтобы ты нашёл её. — О, слушай… — протянул Кроули. Ему совершенно не хотелось огорчать ангела этой новостью, но и врать было незачем. Лучше уж было разговаривать хотя бы так — хотя бы попрощаться, что ли. Попрощаться было бы здорово. Как это мило, что Азирафель об этом подумал. Вернулся… Кроули пьяно подпёр щёку рукой, навалился на неё. — Твоего книжного магазина больше нет. — Нет?.. — переспросил Азирафель. — Мне так жаль, — сказал Кроули, будто это он был виноват в том, что не сумел предотвратить пожар. Хотя, он был много в чём виноват перед Азирафелем, так что не время было разбираться, в чём конкретно. Во многом, этого было достаточно. — Он весь сгорел. Ему правда было жаль. Он знал, насколько этот магазин был дорог Азирафелю — он сам, все его книги, все его рукописи и драгоценные фолианты. Кроули сам как следует огорчился бы, потеряй он всю свою коллекцию сувениров. А Азирафель, кажется, был привязан к книгам даже сильнее. Сочувствие ангелу было таким острым, что Кроули чуть не прослезился с пьяных глаз. Азирафель, глядя в пространство, медленно осознавал новость. — Весь, совсем? — переспросил он, тускнея на глазах. — Ну… ну, да, — выдавил Кроули. Его самого будто придавило бетонной плитой. Потерять то, что всего дороже, особенно когда весь остальной мир протянет от силы пару часов — это особенно больно. — А что… что за книга?.. — спросил он. В конце концов, он всё-таки много читал, и возможно, он мог вспомнить, найти по памяти нужную строчку, цитату или что там Азирафелю понадобилось прямо сейчас. Чёрт с ней, с книгой — он не хотел, чтобы Азирафель исчезал, расстроившись из-за пожара. Им так мало осталось, что Кроули был готов говорить хоть о книгах, хоть о полевых сусликах. — Та, которую юная леди с велосипедом забыла в машине, — сказал Азирафель. Голос дрогнул — кажется, у него с этой книгой были связаны какие-то важные планы. Кроули изумлённо раскрыл рот, схватился за обгоревший томик. — «Превосходные и Недвусмысленные Пророчества… — …Агнессы Псих»! — завопил Кроули. — Да! Я забрал её! Он выставил книгу перед собой, тыча пальцем в обложку, будто Азирафель мог увидеть её — конечно, не мог, но и Кроули не мог удержаться, должен был продемонстрировать ангелу свою находку. — Она у тебя? — Азирафель прояснился. Словно кровь побежала по жилам быстрее, словно ветер тронул волосы и сдул с них пепел. Это было настоящее чудо. Это было невероятно и невозможно, но вот — именно эта книга была сейчас с ним, именно та, что была нужна Азирафелю. Словно надежда не догорела ещё до конца. Словно ещё было за что бороться. Словно… Словно Азирафель собирался побороться вместе с ним. На одной стороне. — Смотри! — Кроули тыкал пальцем в обложку. — Взял на память!.. — Загляни внутрь, там мои записи, — велел Азирафель. — Всё там — имя мальчика, адрес… Всё остальное. Я во всём разобрался, — признался он. Будто ещё вчера не уверял Кроули, что «даже если бы я знал — я тебе не сказал бы». Кроули раскрыл книгу, ухватил первую подвернувшуюся бумажку, начал разворачивать. — Ладно, где бы ты ни был, я приду к тебе — где ты? — спросил он. Раз уж с ними происходили такие чудеса, пора было возвращаться к будничному тону демона, привычного впрягаться и решать ангельские проблемы. — Ну, я — я пока ещё нигде, — признался Азирафель. — Меня развоплотило. — О, — сочувственно протянул Кроули. — Тебе нужно попасть на авиабазу Тадфилда, — велел Азирафель. — Зачем? — Конец света начнётся именно там. Уже очень скоро. Я тоже направлюсь туда, — Азирафель повысил голос, будто и правда даже короткое молчание Кроули заставляло его беспокоиться, что его больше не слышно — или будто он испытывал такую жажду слышать голос Кроули, что не мог пережить без него и нескольких секунд. — Мне только нужно найти приёмное тело. Это труднее, чем ты думаешь. — Это не ко мне, — пробормотал Кроули, надеясь, что ангел не попросит его посодействовать и поймать ему какого-нибудь человека прямо сейчас. — Мне нужно тело, — повторил Азирафель. Добавил с улыбкой: — Жаль, что я не могу занять твоё. Кроули чуть не передёрнуло, едва он это представил. Нет, так-то он не имел ничего против близкого контакта с ангелом, но не в одном теле — это было бы чересчур. — Ангел, демон… — с мягкой улыбкой Азирафель продолжил мысль. — Нас разнесёт в клочья. Кроули подтвердил эту мысль невнятным бурчанием. — Встретимся в Тадфилде, — опять повысив голос, сказал Азирафель. — Нам обоим придётся задрочиться, чтобы всё успеть. — Что? — Кроули едва не уронил очки. — Тадфилд!.. Авиабаза! — повторил Азирафель. — Да это я понял, я про «задрочиться», — пробурчал Кроули. Но Азирафель уже растаял, оставив его одного. Впрочем, Кроули больше не был один. С ним была надежда. Полыхающая «Бентли» неслась по дороге, значительно превышая свою обычную скорость в 90 миль в час. В Тадфилд, к концу всех времён. Адское пламя словно приклеилось к ней и не угасало, но она летела, держась на одной только демонической воле и воображении своего хозяина. И, возможно, на своей собственной воле тоже. Она никогда ещё не была так послушна и легка. Пламя с рёвом срывалось с её боков, раскалённое железо потрескивало, вонь сгоревшей краски заполняла салон, но она летела. До самых ворот, где наконец-то — наконец-то Кроули снова слышал Азирафеля. — На новой машине ни за что так не шиканёшь, — объявил он, хлопнув горящей дверцей. — Кроули! — выдохнул Азирафель. Он был в чужом теле, но это было неважно. Его ангел снова был с ним, и Кроули очень кстати был в настроении совершить невозможное. — Привет, Азирафель! О, ты поймал таксо. Здесь же зачем-то околачивался Шедвелл. Этот медленно выживающий из ума охотник на ведьм, наверное, отгрыз бы себе руку по локоть, если бы узнал, на кого он работал все эти годы — точнее, из кого он тянул деньги. Кроули, впрочем, был не против, подразумевая, что даже если Шедвелл и привирает, то всё равно действует не в одиночку. Увидев его в компании Азирафеля (и той личности, что так любезно впустила в себя ангельский дух), Кроули заподозрил, что армии, о которой так долго твердил ему Шедвелл, может и не существовать. Это было неприятное осознание, но у Кроули сейчас были дела поважнее. — Миленькое платье, тебе идёт, — заметил он, широким шагом подходя к воротам. Помимо Азирафеля и Шедвелла, там топтался один довольно обескураженный солдат, явно не понимающий, что все эти люди вдруг забыли у ворот охраняемой базы. — Этот молодой человек не желает нас впускать, — кокетливо пожаловался Азирафель. — Предоставь это мне, — Кроули качнулся к нему, подмигнул. Сегодня, кажется, ему море было по колено, даже если бы это было огненное море. — Слушай меня, служивый человек, — он шагнул к солдату, — мы с моим другом проделали очень долгий путь, и… Ворота раскрылись. Четвёрка детей на велосипедах пронеслась мимо, звонками предупреждая, чтобы никто не стоял на пути. Солдат отвлёкся на них — и Кроули тоже отвлёкся, потому что за его спиной раздался взрыв. Над «Бентли» поднимался столб жирного рыжего пламени в клубах вонючего чёрного дыма. Она погибла. Довезя его до встречи с Азирафелем, она выполнила свой долг — и теперь её остов догорал в пламени, уже не адском, обыкновенном. Она просела на погнувшихся осях, уронила дверцы. Фары виднелись сквозь огонь, будто последний взгляд, который она обращала к своему хозяину. Стекло лопалось, металл скрежетал. Крылатый значок звякнул на асфальте, рядом с ним упала какая-то деталь, назначение которой Кроули даже не знал. Это было всё равно что смотреть, как из твоего лучшего друга вывалились кишки. Чёрный дым столбом уходил в небо. Кроули упал на колени. — Девяносто лет без единой царапины, — проговорил он. — Ты только посмотри на себя. Азирафель, стуча каблучками, подбежал ближе. — Кроули, — требовательно сказал он, отбросив все свои привычные уклончивые манеры. — У него пушка. Он целится в нас. Сделай что-нибудь!.. — Я тут переживаю, между прочим! — отозвался Кроули. Честно говоря, Азирафель мог совершенно самостоятельно сделать что-нибудь с человеком с пушкой, для этого ему не нужно было тормошить Кроули. В конце концов, никто же не ждал от него, что он убьёт парня. Ангел вполне мог его куда-нибудь переместить. На худой конец — усыпить. Ну или превратить автомат в букет роз. — Кроули!.. — Азирафель заслонил «Бентли», в его голосе появилось явственное раздражение. Кроули не двигался, сквозь Азирафеля глядя на машину. По своим книгам он причитал, как по погибшим друзьям — но не мог дать Кроули и минуты, чтобы попрощаться с машиной?.. У них была эта минута. Уж минута-то у них была, хотя «Бентли» заслуживала куда более долгого прощания. — Кроули, я здесь ангел вообще-то! Ты же не ждёшь, что я буду делать всю грязную работу?! Кроули ничего не ждал. Он прощался. — Покойся с миром, — сказал Кроули догорающему остову. Вряд ли «Бентли» его слышала — но она заслуживала последних слов. — Ты была хорошей машиной. Он поцеловал подобранную деталь, как целуют клинок павшего товарища. Как целуют памятную вещь перед тем, как бросить её в могилу на крышку гроба, чтобы она осталась там с тем, кто был любим. Он встал. Горевать было некогда. — Приготовьте вашу пушку, сержант Шедвелл — мы здесь, чтобы как следует вздрочить, кому надо, — оживился Азирафель. — Вздрючить, Азирафель, вздрючить кого надо, Господи Иисусе! — Кроули поперхнулся, когда слова обожгли рот, будто поспешно выпитый горячий чай. — Поверить не могу, что я это сказал, — пробормотал он, миновав ворота. *** Кроули потом долго задавался вопросом, что же произошло тогда на авиабазе в Тадфилде. Была ли это часть Непостижимого плана? Что он вообще включал в себя, этот Непостижимый план? Может, Земля и правда была создана как последнее поле боя между ангелами и демонами — но в процессе Бог передумал? Или нет? Кого на самом деле — и чем — Он испытывал? Людей, всеми своими законами и запретами? Или сонмы ангелов и демонов — последней войной? Закат угасал. Они с Азирафелем брели через поле к деревне, оглушённые неслучившимся Апокалипсисом. От Кроули несло гарью и дымом, на пиджаке остались сизые пятна. Ангел шагал молча. Ничего не кончилось, думал Кроули, сутулясь и глядя под ноги, на траву, цепляя её носками ботинок. Земля спасена — на сегодня. Люди могут больше не ждать конца. В самом воздухе изменилось что-то, гнетущее ощущение угрозы исчезло. Но ничего не кончилось — для них обоих. Для них двоих. Они добрались до деревни, когда уже стемнело. Отыскали автобусную остановку. «Бентли» сгорела, а им ещё надо было на чём-то добраться до Лондона. Кроули, не долго думая, выудил из кустов чудом оказавшуюся там бутылку вина. Выдернул пробку, приземлился на скамейку рядом с Азирафелем. Глотнул. — Всё хорошо сложилось, — сказал наконец Азирафель. — Только представь, как ужасно это могло кончиться, если бы мы оба сделали всё, как надо. Кроули хотел возразить, что он-то как раз всю дорогу всё делал как надо, но у него не было желания спорить. — Ты прав, — сказал он. — А это что? — он кивнул на клочок бумаги в руках Азирафеля. — Выпало из книги Агнессы Псих, — Азирафель передал обрывок. — «Ибо скоро играть тебе с огнем», — прочёл Кроули. — Это что, её последнее пророчество? — Похоже на то. — Думаешь, Адам… опять человек? — Насколько я могу судить, да. — Ангел… — Кроули приложился к бутылке, передал Азирафелю. — А что, если Всевышний всё так и задумал с самого начала? С самого Сотворения? — Не исключено. От Него всего можно ожидать. Ночь шелестела, щебетала, свистела — обыкновенная августовская ночь. Последняя, что им осталась, потому что Кроули понимал — ничего не кончилось. За ними придут. Как только всё уляжется, как только те и эти придут в себя — они вспомнят, кто во всём виноват. Они спасли мир, но себя погубили, и эти часы — последнее, что им оставалось. Кроули твёрдо был намерен провести их с Азирафелем, не разлучаясь. Ещё можно было делать вид, что всё сложилось к лучшему. Ещё можно было сидеть, пить вино рядом с ангелом и молчать. Не тревожить друг друга бесполезными жалобами и опасениями. — О, вот и автобус, — сказал Азирафель. — Идёт в Оксфорд. — Да, но он в любом случае поедет в Лондон. Просто не поймёт, почему. — Наверное, ему стоит высадить меня у книжного магазина. Кроули повернулся. — Он сгорел. Помнишь?.. Он ненавидел эту печаль в глазах Азирафеля. Ненавидел напоминание, что прежней жизни больше не будет. Для них всё кончено — осталась малость до того часа, как за ними придут. За одним — ангелы, за другим — демоны. Придут и растащат по углам, и даже бежать бесполезно. Это личное. Они предали своих — тех, кто был «их». Этого им не простят ни те, ни другие. — Можешь побыть у меня. Если хочешь. Азирафель просветлел на миг — будто изнутри его озарило солнце. Будто для него имело значение, что Кроули — всё ещё — опять — зовёт его к себе, зовёт с собой. Потом набежала тучка, и свет погас. — Не думаю, что моим это понравится, — признался Азирафель. — У тебя больше нет твоих, — внятно сказал Кроули. Наконец-то это была правда. Горькая для Азирафеля, но — правда. — Ни у кого из нас нет. Мы теперь сами по себе. Автобус притормозил возле них, с шипением распахнул двери. Они зашли. Кроули сел на свободное место, взял Азирафеля за руку, утянул на сиденье рядом. Азирафель сел, не отняв руки. Так и ехали — переплетя пальцы, глядя прямо перед собой. В салоне было светло, за чёрными окнами порой мелькали огни. На остановках двери шипели, раскрываясь и закрываясь, выпуская пассажиров во тьму. Потом цепочки разрозненных фонарей стали гуще, автобус выехал на магистраль, потянулись предместья Лондона. Было по-человечески приятно сидеть, ощущая усталость в каждой клеточке тела, мечтая упасть в кровать и заснуть. Кроули медленно моргал, мелькающие за окном огни гипнотизировали его. Вот так и жизнь, — думал он в приступе философской меланхолии. — Мелькает, а ты только и можешь смотреть. Огонёк за огоньком, год за годом. Ехал бы и ехал целую вечность, но у высших сил на тебя иные планы. Так ради чего было всё?.. Это всё? Чтобы спасти Землю? Было ли там, наверху, запланировано, чтобы они встретились? А чтобы влюбились?.. И было ли их чувство настоящим — или оно было дано свыше? Да что вообще в его жизни было своим?.. Чьей на самом деле была эта любовь?.. Или в сраном божественном плане даже его мысли сейчас были прописаны — заранее, миллион лет назад? И Господь ведал, что однажды Кроули сядет в этот автобус рука в руке с ангелом, которого полюбил по Его воле, и будет думать — хватит уже измываться, оставь меня в покое, я сделал всё, что Ты от меня хотел. Убери от меня Свои всеведущие очи, дай мне прожить этот последний день без надзора. Но даже этого ведь не узнаешь, убрал или нет… Он очнулся, когда автобус остановился и распахнул двери, погасив свет в салоне. Азирафель вздрогнул, вскинул голову с плеча Кроули, хлопая глазами. — Приехали. Они вышли из автобуса, не разняв рук. Кроули только напоследок щёлкнул пальцами, уже из-за двери подъезда — и водитель, едва прикорнувший на руле, вскинулся — он вдруг почувствовал себя таким бодрым и полным сил, что готов был рулить хоть ночь напролёт. Хотя, конечно, чтобы добраться до своей конечной станции, ему потребовалось бы куда меньше времени. Но теперь он совершенно точно не заснёт за рулём и не попадёт в аварию. Было бы нелепо спастись от Апокалипсиса и погибнуть в обыкновенном ДТП. Они не переглядывались с Азирафелем в лифте. Кроули не требовался ключ, чтобы открыть дверь — она распахнулась от мановения руки. Азирафель сделал шаг через порог, и они расцепили руки. — Хочешь что-нибудь выпить? — спросил Кроули. — Я так да. — Не откажусь, — бодрясь, сказал Азирафель. Он покрутил головой, осторожно прошёл вглубь квартиры. Он никогда не был здесь. Он никогда не бывал у него дома, потому что у Кроули раньше никогда не было дома. Азирафелю приходилось навещать те места, где Кроули спал или ел, но в них никогда не было ничего особенного — просто комнаты, обставленные по велению моды и для впечатления посетителей. А здесь Кроули жил. Здесь были его цветы, его статуи и картины, книжный шкаф, стойка с виниловыми пластинками, спальня. Азирафель оглядывался с любопытством и определённой робостью человека, понимающего, что его впустили в очень интимное пространство. Он прошёлся от картины к картине, вышел к цветам, посмотрел на них, широко раскрыв глаза — видимо, их он совершенно не ожидал. Цветы замерли в страхе, не зная, что делать. — Не разговаривай с ними, — бросил Кроули, широким шагом проходя мимо. Он был смущён тем, что впускает Азирафеля сюда — буквально снимает шкуру и выворачивает её наизнанку, чтобы показать, что у него внутри. На самом деле он не очень-то хотел это показывать, но когда ты знаешь, что тебе осталось всего несколько часов, как-то иначе смотришь на вещи, которые раньше ни за что не стал бы делать. Он просто хотел провести оставшееся время с Азирафелем, вот и всё. Он бы даже предложил ему сыграть в шахматы, если бы они у него завалялись. Но больше всего он хотел просто лежать, обнимая его, уткнувшись в него, держа его в руках, ухватив зубами за ворот — и молчать. Дышать своим мягким ангелом. И его бы совершенно не смутило, если бы так, в объятиях друг друга, их бы и застали те, кто придёт за ними. Терять всё равно было нечего. Те, кто придёт — они не знают, что такое любовь. Они не поймут, что случилось, почему Кроули сделал то, что он сделал. И потребуют расплаты. Азирафель оглядывался с возрастающим энтузиазмом — казалось, ему нравится то, что он видит. Нравятся эти голые бетонные стены, вид из окон, даже цветы. Кроули смутился ещё сильнее, рассердился на себя за смущение, поднял плечи. — Здесь очень уютно, — сказал Азирафель. — Хорошее место, чтобы заползти и перелинять. — Я не линяю, — раздражённо отозвался Кроули. Он не собирался сейчас обсуждать свою змеиную натуру. — О, я не имел в виду… — начал Азирафель и сконфуженно замолк. Потом заметил ангелов, подошёл к ним. — Выкупил их у Лоренцо? — с любопытством спросил он, явно стараясь перевести разговор на более безопасную тему. — Нет, — сказал Кроули. — Он упомянул меня в завещании. — А я всё думал, куда они делись, — вполголоса пробормотал Азирафель. — Ром! — крикнул Кроули уже из гостиной, звеня стаканами. — Что, прости? — Азирафель отправился на его голос, остановился на пороге. — Ром, — повторил Кроули, показывая бутылку. — Пойло такое. Берём сахарный тростник, сто мексиканцев с мачете, рубим в щепки, измельчаем, прессуем, выпариваем, специи по вкусу. Будешь? Азирафель подошёл, отнял бутылку, отставил в сторону. Провёл ладонью по рукаву пиджака Кроули, будто хотел смахнуть гарь и копоть. — Очень жаль твою машину, — вполголоса сказал он. — Жаль твои книги, — добавил Кроули. Азирафель прерывисто вздохнул, посмотрел в глаза. Кроули стащил с носа очки, пристроил на бутылку рома. Им обоим сейчас явно было не по себе, а от смущения и неловкости лучшее лекарство было одно — выпивка. Никогда не помогало, но всегда есть надежда, что всё-таки поможет. Кроули отвернулся от ангела, скользнул взглядом по зеркальной стене домашнего бара, взял, что стояло ближе. Оказалось — мартини. Так что Кроули ухватил ещё и водку. Выставил на стойку большой стакан для лимонада, опрокинул над ним обе бутылки. Водка с мартини — отличный вариант для завершения сегодняшнего дня. В конце концов, ему всегда нравился Бонд. Дж. Бонд. А кроме того, достоинство этого коктейля было в том, что он быстро и резво ударял в голову — особенно если принимать его в таких количествах, в которых его собирался принять Кроули. — Когда ты предложил выпить, я подумал, что мы выпьем что-то более праздничное, — улыбнулся Азирафель. — Мы же сегодня спасли Землю. Кроули молча сделал пару больших глотков, открыл шампанское и долил в стакан доверху. Подвинул Азирафелю, предлагая отпраздновать спасение человечества. Азирафель взял стакан, поднёс ко рту, но не донёс — поставил назад. — Чего-то не хватает, думаешь? — спросил Кроули. — Льда, соломинки? Ломтик лайма? Азирафель смотрел в ответ напряжённо, будто подыскивал какие-то слова, но никак не мог найти, — и только смотрел, надеясь, что всё разрешится само собой. Наверное, он бы хотел сейчас быть в своём магазинчике. А его больше не было. Они всё проебали, и это была вина Кроули. Потому что именно Кроули потерял Антихриста ещё тогда. Всего этого не случилось бы, если бы он тогда сделал всё как надо, если бы это они воспитывали мальчика с золотыми кудрями. Всё сталось бы так, как они распланировали. Им не пришлось бы раскрывать себя. Просто Антихрист оказался бы немножко бракованным. И всё осталось бы по-прежнему. Таково бытие демона, — подумал Кроули. — Как бы ты ни стремился сделать что-то хорошее, получается у тебя только сделать всё ещё хуже. Но он не хотел напрягать Азирафеля своим унынием. У них осталось не так уж и много времени на уныние, драгоценного времени, которое лучше всего было бы провести, в последний раз надравшись, как черти. Вдвоём. В дым, в доску, в оккультные сопли. — Ломтик лайма, — решил Кроули и повесил его на стакан Азирафеля. — Ананасовый сок?.. — Что, прости?.. — повторил Азирафель. — Ананасовый сок. Берёшь ананас, сто мексиканцев с мачете… Азирафель отчаянно замахал рукой: — Что угодно, Кроули, я готов на любой эксперимент. — Какой же это эксперимент, — хмыкнул Кроули. — Вот если бы я напузырил тебе сюда взбитых сливок… — Мне нравятся взбитые сливки, — оживлённо подхватил Азирафель, будто гастрономические разговоры возвращали ему присутствие духа. — Дать баллончик? — спросил Кроули. Азирафель посмотрел на него сложным взглядом — но он, по крайней мере, улыбался. — Всё хорошо и так, — негромко сказал он. Кроули молча сделал себе второй мартини с водкой в большой стакан, крупными глотками выпил до половины. Потом насыпал в него горсть льда, достав из-под стойки ведёрко. Азирафель вздохнул, будто хотел что-то сказать, влажными глазами посмотрел на Кроули. Пригубил его эксперимент. — Отличный вкус. Сам это придумал?.. Кроули, не отвечая, взял баллончик сливок и нашипел ему в стакан полную шапку. Азирафель непонимающе поднял брови — потом засмеялся, прикрывая рот ладонью. Кроули улыбался, глядя на него. Это был последний шанс провести время вместе. Кроули не собирался унывать, оплакивая всё неслучившееся. В лучшие времена он бы обязательно поддразнил себя мыслями о том, как здорово было бы сейчас заманить ангела в логово порока и похоти, то есть — в спальню. Но чёрт бы с ним, с неслучившимся. Столько лет они жили без него — и ничего, жили. Ничего не нужно менять. Азирафель прав, зло всегда содержит в себе семена разрушения. Кроули всегда портил всё, к чему прикасался — так лучше ему ничего и не начинать, тем более с Азирафелем, чтобы не допортить то, что ещё осталось хорошего в его жизни. — А зря ты не согласился на Альфу Центавра, — сказал Кроули. — Там сейчас хорошо. Особенно в это время года. — Что там хорошего? — с любопытством спросил Азирафель. — Далековато, конечно, — Кроули пожал плечами, — зато атмосфера — как в клубе. Кстати, ещё не поздно завалиться в клуб, — он глянул на часы. — Я знаю один рядом. — Ты хочешь в клуб? — растерянно спросил Азирафель. — Я думал, если тебе скучно… — Нет, мне не скучно, но если ты хочешь… — Здесь скучно, ангел, я-то знаю — тут только цветы и стены. — И ты. Кроули молча налил себе ещё. Водка с мартини шли хорошо. Водка с мартини шептали, что стоило бы проверить, падёт ли Азирафель из-за поцелуя, может ли он себе это позволить — или немедленно грянет небесный гром и испепелит их на месте? Кроули смотрел на ангела, чувствуя, как подступает пьяный румянец. Он помнил, что нельзя, и инстинкты толкнули его сбежать. Он ушёл в кабинет под предлогом, что хочет включить музыку. Азирафель последовал за ним — и запнулся на пороге с тихим возгласом. Он увидел на столе термос. Белая крышка лежала рядом — там же, где Кроули её оставил, когда готовил ловушку. Понятно было, о чём мог подумать Азирафель — о том, что Кроули пытался убить себя после их последней ссоры. Ангел так побледнел, что было ясно — именно это он и подумал. — Ох, Кроули… Кроули едва собрался успокоить его, сказать, что ничего такого, это не то, что Азирафель подумал — но Азирафель стремительно пересёк комнату, обхватил Кроули обеими руками, прижался к нему. Кроули замер на мгновение. Потом обнял в ответ. Азирафель был мягким и плотным. Кроули подумал, что ему никогда не приходило в голову — какой он. А он был вот таким. Кроули прижался щекой к его виску. Они оба всё потеряли, но что обрели взамен?.. Наверное, ничего. Даже обрести друг друга они уже не успевали. Кроули физически чувствовал обречённость. Он обнял ангела покрепче, провёл рукой по его спине, услышал в ответ тихий вздох. — Это было не для меня, — вполголоса сказал Кроули. — Пришлось израсходовать на кого-то другого. — Что ты говоришь? — пробормотал Азирафель. — Одним демоном в Аду стало меньше. Азирафель прижался теснее. Он был слишком близко, он был слишком реален, так что Кроули не мог ничего не почувствовать в ответ. — Кхм, ангел… — Знаешь, хуже уже не будет, — с нервным смешком отозвался Азирафель. Кроули потрясённо поднял голову, отклонился назад, чтобы посмотреть ему в лицо. — Хуже уже не будет, — повторил Азирафель, глядя ему в глаза. — Как ты однажды сказал — проклятым быть не так уж плохо, если привыкнуть. — Но ты… ты падёшь! — Знаешь, я наконец понял одну важную вещь… Я давно её понял, но всё боялся признаться, даже себе. Зачем мне Рай, если там нет тебя? Кроули смотрел ему в глаза, будто искал подтверждение решимости Азирафеля. И она там была. Им нечего было терять — они всё равно были обречены. Оба. Всё, что им оставалось — провести друг с другом несколько последних часов. У Кроули мелькнула мысль, не станет ли хуже, но… Глядя правде в глаза — да, хуже уже не будет. Их и так уже наверняка приговорили. Им и так уже отмерены все сроки. Азирафель выступил против своих, против Гавриила, вмешался в войну, лишил ангелов и демонов последней битвы — ну, вряд ли после этого к нему отнесутся со снисхождением. Все уже и так поняли, что они оба действовали сообща — против Рая и против Ада. Так что близость с демоном, по сути, ничего уже не решала. Кроули, конечно, был в курсе своего уникального умения ухудшать любую ситуацию, но здесь даже он был бессилен. Азирафель обхватил его руками за голову, пригнул к себе — и поцеловал. Это оказалось так легко. Одно мгновение Кроули оставался в шоке. Многовековая выучка сдерживать себя, сдерживать руки, даже не думать, не сметь — запаниковала, зашлась в крике «нельзя, нельзя!..» А катись. Теперь можно, — подумал Кроули. И ответил в мягкие податливые губы. Азирафель обхватил его руками поперёк пояса, будто совершенно не умел обниматься. Задрал пиджак на спине, забрался под него, под жилет, к голому телу. Общупал всё, что попалось — спину, лопатки, ремень на джинсах, карманы на заднице. Прижался лицом к шее, громко вдохнув. — Ангел, — позвал Кроули. Голос сел, вышло сипло и жалобно. Азирафель оставил его спину в покое (хотя какой там покой — она вся горела), перебрался пальцами в волосы, взъерошил, потянул за них. Кроули ткнулся губами в его рот, торопливо, будто боясь, что прямо сейчас их застукают. В ногах ощущалась слабость, им хорошо было бы куда-то присесть или даже лечь. — Ангел, — невнятно позвал он. — А может… Азирафель бросил расстёгивать на нём жилет, глянул в лицо. Заминка вышла неловкой, выбила из колеи, куда оба только-только влетели. — Может, диван?.. — нелепо предложил Кроули. — А мы успеем? — почему-то шёпотом спросил Азирафель. — Я тебе не подросток, — обиделся Кроули, — Я вообще никогда не был подростком — я взрослый демон, что значит — успеем? Я-то точно успею, у меня о… О-о-о… Мысль он не закончил — Азирафель нечаянно прижался бедром к его паху, как раз туда, где стояло, продавливая ширинку. — …опыт, — хрипло закончил Кроули. — А вот я не настолько в себе уверен, — прошептал Азирафель, и у Кроули в голове зашумело. Он поцеловал его снова — чтобы Азирафель ничего больше не выдал, а то с каждым его словом опыт Кроули испарялся, будто его и не было никогда, а сердце от испуга стучало так громко, что отдавалось в ушах. Азирафель промычал что-то сквозь поцелуй, Кроули не разобрал. Диван был отличной идеей, но где его искать, Кроули уже совершенно не помнил. — Ещё спальня, — предложил он. — Это близко?.. — Азирафель, раскрасневшись, машинально облизывал влажные губы. — Надеюсь. Но не кидаться же нам прямо на пол. Азирафель нервно хихикнул. Кроули взял его за руку, приложил к своей груди. Попросил: — Не бойся. Мне тоже страшно. Азирафель потянул с него пиджак, уронил на пол. Кроули оттеснил его спиной вперёд. По дороге до спальни они нашли две стены, угол шкафа, дверной косяк, табурет (удивительно, как громко могут падать такие лёгкие на вид вещи) и горшок с монстерой. Монстере повезло меньше всех — её свернули на пол общим порывом, расколотив горшок. — Ох, прости, — Азирафель попытался прерваться, но Кроули его не пустил: — Плевать, она плохо себя вела, не отвлекайся, мы ещё не дошли до спальни. — Мы ходим кругами, — заметил Азирафель, стоя ногами на недавно сброшенном пиджаке Кроули. — Может, взять карту?.. У него блестели глаза, губы раскраснелись от поцелуев, а речевые навыки явно не успевали подстроиться к происходящему. — Как раз сегодня закончились, — отозвался Кроули. — Жаль. Тогда, может, диван?.. — Он тоже закончился. — Как раз сегодня?.. — Ага. Спальня нашлась внезапно — выскочила из-за угла, пока они блуждали по стенкам, подсекла Азирафеля под колени низкой кроватью, опрокинув навзничь. Кроули развязал серебристый шарфик, бросил в сторону. Тронул оторванную пуговицу на жилете, вырвал с ниткой. Азирафель громко вздохнул: полуразвязанная бабочка съехала в сторону, голубая рубашка настежь, под ней бесстыдно светится незагорелая грудь и один кокетливый розовый сосок, а второй нагло топорщится через голубую ткань. И глаза у ангела — дикие, жадные и испуганные. Переливаются в небесную синеву. Ошеломляющая смесь, от которой у Кроули медленная дрожь струится по позвоночнику между лопаток и растекается по пояснице. Азирафель, подскочив, хватает его за пряжку ремня, тихо ойкает, ударив себя по пальцам — у него не так-то много сноровки в расстёгивании чужих ремней. Кроули отстраняет его руки, чтобы помочь — и Азирафель вцепляется в его бёдра, бесцеремонно лапая, прощупывая сквозь грубые джинсы. Кусает-целует в голый живот, оставив там красный след. Он тянется к Кроули с вожделением и предвкушением, будто никак не может поверить, и всё проверяет — настоящий, живой ли, реальный, из плоти, а не мрамора с красной искрой. Они заворачиваются в клубок, переплетаются, как провода, руками, ногами, даже языки по коже выписывают сплошные круги и загогулины. Азирафель протяжно, похабно стонет, так громко. Что там опыт, какой там опыт — сердце заходится так, будто Кроули не шесть, а шестнадцать, и не тысяч, а просто — лет. Азирафель зарывается руками в его взмокшие волосы, путается в них, тянет, зажав в кулак. Покрывало сбивается набок, лежит смятым комом где-то в ногах (в чьих — уже никто не разберётся). Кроули целует тёплую кожу на животе, сползает ниже, к светлым курчавым волоскам между широко разведённых ног, блуждает в них губами и носом, пока Азирафель мечется по постели, вскрикивает, задыхается, смеётся. Внизу живота он тоже пахнет парфюмом, на языке остаётся горечь — каков же мерзавец, это ведь не специально, не ради особого случая — это он так всегда, и Кроули не понимает, как ему дальше жить с этим знанием, как не сдохнуть от возбуждения прямо сейчас. Азирафель громко стонет, разводя ноги шире, мнёт в кулаках простыню — кажется, у него вот-вот пробьются чёрные перья, и Кроули думает, в ужасе и восхищении, что вот такому Азирафелю — они пойдут. Он изо всех сил осторожничает. Скользит жарко, медленно. Даже робко. Внутри теснота, горячо и нежно. Азирафель льнёт к нему, целует обкусанными губами, хватает за спину, что-то бормочет в ухо, и шёпот румянцем ложится на шею Кроули. Не оставляя ни единого шанса разумным мыслям. Азирафель шепчет, ёрзает задом, насаживаясь, морщится, закусив губу. Шёпот сипнет — горло сухое от вздохов, и Кроули отвечает таким же, хрипловатым, нежным. Азирафель вскрикивает, вскинув бёдра — они находят наконец самое важное, то ли правильный угол, то ли нужный ритм — и реальность меркнет за закрытыми глазами Кроули, остаётся только ангельский плавящий жар, яростный стук крови в ушах, сбитое тяжёлыми толчками дыхание — и быстрый, ритмичный звук влажных шлепков, когда тело врезается в тело. Азирафель кончает, надсаживая горло криком, мир распахивается со звоном, опустошая мощным ударом — общая судорога объединяет тела, растворяется сладкой дрожью за позвоночником, оставляя после себя тишину и звенящую лёгкость. Кроули, зажатый между коленями ангела, тяжело дышит, нависая над ним на руках. У него на груди остывают жемчужные кляксы. Азирафель притягивает его к себе, Кроули утыкается лицом в мягкий живот. И закрывает глаза. И лежат, обнажённые, переплетённые, блуждая руками по телу друг друга, изучая — круглые колени и белые бёдра, смуглые острые лопатки, рыжие вихры на затылке, нежные бока, — насыщаясь друг другом, пока время, принадлежащее им, ещё не иссякло. Откашлявшись, Азирафель заговорил первым. — Я честно скажу, я не понимаю, почему демонам позволено заниматься сексом, а ангелам — нет. Должно быть наоборот — разве в этом есть что-то плохое?.. — Должно быть плохое, — привычно пробормотал Кроули. — Раз уж вам это запретили. — Всё равно не понимаю, — проговорил Азирафель, блуждая рукой по его голой спине. — Ты же помнишь историю с нефилимами. Ангелы начали заводить детей с человеческими женщинами. Решили, что могут сотворять новую жизнь, побросали свои обязанности, ушли жить на Землю. Неудивительно, что ваш босс взбеленился. Азирафель помолчал, гладя его то по спине, то по волосам. — Знаешь… Тела, конечно, создают границу между нашими душами. Но мне казалось, я чувствую всё то же самое, что и ты. Будто мы стали едины. Я всё чувствовал — твой жар, твою страсть. Будто больше нет разницы, кто я и кто ты. Будто я — это ты… Азирафель вдруг замолчал, напрягся. Подскочил, будто его подкинуло, сбросил Кроули. Тот недовольно заворчал, приподнимаясь на локте. — Я — это ты! — воскликнул Азирафель. — Конечно!.. Как говорила Агнесса — «с умом выбирай свой облик»!.. — Ты о чём? — переспросил Кроули. — Всё дело в облике, — с нажимом повторил Азирафель, натягивая на себя тонкое одеяло. — Они придут за нами, ты знаешь. Они сделают что-то ужасающее. Может, отдадут тебя на расправу моим — и наоборот. Но мы их обманем. Мы поменяемся! — Поменя… — начал Кроули, — но зачем?.. — Это единственное, что приходит мне в голову, — признался Азирафель. — И этого они от нас точно не ждут. Пусть у нас будет хоть один козырь в рукаве. — Ну, или хотя бы посмеёмся напоследок, — вздохнул Кроули. — И когда?.. — Прямо сейчас, — Азирафель стрельнул глазами по сторонам, будто подозревал, что за ними подсматривают. Протянул Кроули руку. Тот взялся. Они взглянули друг другу в глаза. Отголосок недавнего оргазма медленной молнией прокрался по телу, электризуя нервные окончания. Кроули знал этот облик, любил его, изучил до самой последней чёрточки — взять его получилось легко, будто обменяться рубашками. — Оу, — сказал Кроули, задрав подбородок и оглядывая собственное лицо прямо перед собой — несколько более растерянное и мягкое, чем он бы хотел это видеть. То ли секс с ангелом был тому виной, то ли сам Азирафель, но это выражение лица было совсем не похоже на Кроули. Он протянул руку, пальцем слегка нахмурил ангелу брови, сомкнул губы, будто придавал скульптуре завершённые штрихи. — Постарайся выглядеть посуровее, — попросил он. — Я знаю, как ты выглядишь, Кроули, — не без высокомерия отозвался ангел. — Я знаю тебя шесть тысяч лет — думаешь, я не сумею тебя изобразить? — Ну, от этого маскарада зависит наша жизнь, так что не удивляйся, что меня это беспокоит, — отозвался Кроули. — А ты улыбайся чаще, — вкрадчиво посоветовал Азирафель. — Это располагает людей к тебе. Кроули состроил гримасу, потом посерьёзнел, собрался. Улыбнулся — мягко, точно так, как это делал Азирафель. — Всё будет тип-топ, — сказал он. Азирафель сдержанно рассмеялся. Спохватившись, метнул на Кроули взгляд, — мол, прости, я помню, что должен вести себя иначе — и расхохотался во весь голос, откинувшись на постель. Кроули смотрел на него. Это было странное чувство — видеть себя со стороны, изображённым так, будто в зеркале — и знать, что это не ты. Как же хорошо Азирафель его знал, как внимательно он на него смотрел, если мог — и ведь правда мог! — изобразить Кроули с такой точностью, что Кроули сам мог бы потеряться, кто из них — настоящий. Он улёгся на подушку рядом, Азирафель приткнулся к нему, положил голову на плечо. — Как ты думаешь, когда за нами придут? — спросил он. — Скоро, — сказал Кроули, глядя сквозь раздвинутые двери на тени колышущихся листьев. — Как только определятся, что с нами делать. *** — А!.. Азирафель! Я рад, что ты к нам присоединился. Гавриил хлопнул Кроули по плечу, проходя мимо. Он всегда был одним из самых высокомерных ангелов, так что Кроули иногда задавался вопросом: почему Люцифер, а не Гавриил, пал в итоге? В нём же гордыни был — мешок. Он не помнил Рай — таким. В его воспоминаниях тот был облачным пространством, где-то вне всех пространств. А сейчас он был похож на ангар для исполинского дирижабля. Неприятное место — Кроули даже удивился, насколько оно неприятное. Хотя последние события должны были лишить его всех иллюзий насчёт Рая, оказалось — нет, парочка всё-таки завалялась, и теперь раскрошилась на зубах, оставляя гадостное послевкусие песка. Наверное, где-то в глубине души он никак не мог окончательно поверить, что ангелы — редкостные говнюки. До этого момента — не мог. Где-то в отдалении крутились шарики планет, среди них он узнал Землю. Красивая. Голубая, зелёная, подёрнутая дымкой облаков. Она была живой, это чувствовалось даже на расстоянии. — Вы могли бы просто отправить сообщение, — сказал Кроули. — Вот так похищать среди бела дня… — Давай называть всё своими именами, — перебил Гавриил. — Это была «внеплановая экстрадиция». «Внеплановая экстрадиция»?.. Поцелуй меня в жопу, — подумал Кроули. — Так, что там с нашим новым партнёром? — деловым тоном спросил Гавриил. — В пути, — ответил Уриэль, и Гавриил победным жестом воздел кулаки. Кроули было тошно представлять, что вот на этом самом месте мог бы сидеть Азирафель. Примотанным к стулу, будто он совершил нечто чудовищное, а не предотвратил гибель миллиардов людей. Эй, Боженька, тебе разве не угодно, чтобы эти люди и дальше жили себе спокойно?.. Или они для тебя — побочный эффект эволюции, ты не подозревал, что они так расплодятся, когда ты велел им плодиться?.. — Он в пути, — с мерзкой ухмылкой повторил Гавриил. — Я думаю, тебе понравится. Я уверен. Спорим, вот этого ты точно не ждал, — доверительно сказал он. Кроули смотрел на него, заставляя себя улыбнуться в ответ — как сделал бы Азирафель. Он так ненавидел Гавриила в этот момент, что трудно было сдержаться, чтобы не выдать себя и не пнуть его, скажем, ботинком в лицо, когда тот так удобно наклонился. Звякнул лифт. — Ух ты, а у нас внизу таких видов нет, — протянул демонёнок, осторожно шагнув вперёд. Кроули проводил его взглядом. Тот плеснул из закопчённого котелка адским огнём в круг, выложенный из камней, и оттуда взвился огненный смерч. Демонёнок покосился на Кроули. — А можно, я его хрясну? — спросил он. — Ну, понимаете, я никогда не бил ангела… — Да Бога ради, — Гавриил сделал приглашающий жест. — Ты наш гость. Гость. Кроули пришлось спрятать глаза и прикусить язык, чтобы не ответить Гавриилу так, как он того заслуживал. Демонёнок с ухмылкой подобрался к нему, поднял руку, примериваясь, куда бить. Это Азирафель мог сейчас сидеть на этом месте. Азирафель, а не он. Демон удачно заслонил Гавриила, и Кроули встретился с ним взглядом. Ну-ну, — думал он. — Ну-ну, давай. Рискни. Врежь. И потом я найду тебя — я найду тебя и сделаю с тобой такие вещи, что даже Господь Бог тебя не узнает. Давай, маленькая мелкая гнида, размахнись посильнее… Демонёнок опустил руку. Передумал. — Да нет, я… я пошёл. Меня ждут там… Кроули глянул на Гавриила. Его грызла ярость и бессилие. Он не привык сдерживать себя — никогда. Но сейчас было необходимо, ради Азирафеля, смирить свою ярость. И он смирил. — Итак, своим предательством ты предотвратил нашу войну, — объявил Гавриил. — Ну, я думаю, ради всеобщего блага… — начал Кроули. — Не заикайся про всеобщее благо, заинька, я Архангел Гавриил, блядь, — оборвал тот. — Всеобщим благом было бы, если бы мы разобрались с оппозицией раз и навсегда. Он кивнул Уриэлю. Тот приблизился, снял с Кроули путы. — Вставай. Кроули встал. Оправил одежду, поправил клетчатую бабочку на горле. Где-то внутри он всё ещё боялся, что его раскроют — но, судя по лицам ангелов, им и в голову не могло прийти, что они с Азирафелем сблизились до такой степени, чтобы играть вдвоём против всех. — Могу я предложить вам передумать? — спросил он, потому что так сделал бы Азирафель. — Бога ради, мы же должны быть хорошими! — Вот Бога ради, — со значением повторил Гавриил, — мы и караем предателей, чтоб другим неповадно было. Так что, — он сделал приглашающий жест рукой, — пошёл в костёр. Они даже не позаботились устроить суд. Они даже не хотели марать свои ангельские ручки. Добровольное самоубийство — что там Михаил говорил когда-то, мол, любой ангел с радостью умрёт за правое дело? Похоже, именно этого они сейчас и ждали. Улыбаясь, будто на корпоративном празднике, будто после казни, даже не отряхнув пепел со своих рук (ведь он на них не осядет), они пойдут планировать новую войну — или на ланч. И он ещё думал, что их с Азирафелем связь — противоестественна? И он ещё думал, что ни один ангел и ни один демон никогда не будут сотрудничать? Да они сотрудничали все эти годы. Всё это время. Оппозиция оппозицией, а война по расписанию, и обе стороны работали на общую цель — и только они двое, два идиота, думали, что дело в чём-то другом, что дело в людях, что люди вообще кому-то важны. А они не были. И те и другие равнодушно считали души, как очки в игре, и никто не задумывался, что души-то — живые. Созданные, блядь, по образу и подобию… И что?.. И ничего. Было ли всё это с самого начала санкционировано Богом? Эта война, эта казнь? О чём он думает сейчас, глядя на них — этот Всезнающий и Всеведущий? Каково ему видеть этот маскарад? Он не вмешался, когда Адам отказался быть Антихристом — и что это значит?.. Раньше всегда встревал, чуть что шло не так — а теперь-то куда делся?.. Кроули бросил короткий взгляд вверх. — Ну что ж, — сказал он. — Рад был работать с вами. Возможно, мы ещё встретимся — в лучшие времена. — Заткни свой дебильный рот и сдохни уже, — оборвал Гавриил. И широко улыбнулся, как с плаката «лучший руководитель тысячелетия». Это мог быть Азирафель. Господи, это мог бы быть Азирафель — и они оба погибли бы вдали друг от друга, без возможности напоследок взяться за руки, посмотреть в глаза. Как бы Кроули хотелось, чтобы все они заплатили за это — особенно Гавриил. Он не знал, как — но был уверен, что однажды они заплатят. Он шагнул в пламя. О, надо было видеть их лица. Как брезгливая гадливость, замершая на них в ожидании некрасивых воплей и криков, крови, — в недоумении поползла с лица прочь, сменяясь растерянностью. Изумлением. Ужасом. Пламя обняло Кроули, окутало, слилось с ним — он сам стал пламенем, искрами, раскалённым воздухом, растворился в нём и принял его в себя. Вздохнул, расправляя плечи, повёл шеей. Эффект был прекрасен. На Гавриила было смешно смотреть, на его открытый рот и изумлённые круглые глаза. Что, мразь, надеялся, что предатель сгорит в муках?.. Кроули ухмыльнулся. Выдохнул струю пламени — ангелы отшатнулись, едва не отпрыгнули. — Всё может быть хуже, чем мы думали, — обеспокоено сказал Гавриил. Уриэль повернулся к нему. — Что он такое?.. Гавриил покачал головой, раздувая щёки. — Как Господь допустил это?.. — Да, это очень хороший вопрос, — деловым тоном сказал Гавриил, — как Господь допустил это и почему мы не в курсе. — Но если он допустил, — добавил рассудительный Уриэль, — значит… — Это часть его плана, — улыбнулся Сандалфон. Он любил неприятные сюрпризы — видимо, ему было совершенно безразлично, кто в данный момент неприятно удивляется. Пусть бы даже один из своих. — Мы бы знали, — сказал Гавриил. — Я бы знал! Они обернулись, посмотрели на Кроули, явно надеясь, что тот исчез, пока они разговаривают. Кроули махнул им рукой. — Может, Господь ни при чём? Гавриил чуть не отвесил Уриэлю затрещину: — Думай, что говоришь! Господь всегда при чём, он же Господь! — Может, он нам больше не доверяет?.. Все трое покосились наверх. — Может, после истории с Иисусом… Гавриил наградил Уриэля таким испепеляющим взглядом, что хватило бы на десять демонических костров. Кроули кашлянул, привлекая к себе внимание. Дождался, пока те развернутся, поманил ближе к себе. Но ангелы не рискнули приблизиться. Кроули широко улыбнулся, позволяя своей мимике проступить в чертах Азирафеля. — Вы, наверное, думаете, — сказал он, — «Если он может такое, то что ещё ему под силу?» Очень, очень скоро у вас появится шанс узнать. Трое переглянулись. Ангел, которому не страшно адское пламя? И он всё ещё ангел? Не падший? Что это за исключение из правил, каким образом Азирафель сделал себя неуязвимым, что за чудеса ему подвластны, откуда он их берёт? Сандалфон первый пожал плечами. Уриэль смотрел на босса, ожидая его решения. Кроули тоже ждал, между делом роняя капли пламени за пределы каменного круга. Гавриил сурово нахмурился. — Никто не должен об этом знать. — А то большой шум поднимется, — подхватил Кроули. — Будет неудобно, если кто-то узнает. Но я могу никому ничего не рассказывать… если мы придём к соглашению. Гавриил наконец понял, в каком положении оказался. Самое страшное оружие оказалось бессильно против Азирафеля — выходит, к нему больше нечего применить, нечем грозить. Да ещё и неясно, замешан ли в этом Бог — не часть ли это его Непостижимого плана. — Я полагаю, — Гавриил сложил ладони вместе, шагнул вперёд, — мы все можем извлечь выгоду из этого инцидента. — Мы можем, — вкрадчиво подтвердил Кроули, — если в будущем меня оставят в покое. Ни звонков, ни встреч, ни «внеплановых экстрадиций». Да? Это всех устраивает?.. — Думаю, это приемлемые условия, — тоном продажника, завершившего сделку, сказал Гавриил. — Отлично, — Кроули улыбнулся. — Я знал, что мы сможем договориться. *** Кто-то играл за белым роялем. — Мне хочется думать, — сказал Азирафель, взяв бокал, — что у нас ничего бы не вышло, если бы ты, в сердце своём, не был хоть чуточку хорошим человеком. — И если бы ты, — добавил Кроули, — глубоко внутри, не был как раз такой сволочью, как я люблю. Он смотрел на Азирафеля, привыкая к тому, что им можно больше не прятаться — во всех смыслах, в любых смыслах. Азирафель нежно зарделся, заулыбался и заморгал, опустил глаза. — За тебя, — Кроули взялся за бокал. — И за мир? — За наш мир, — отозвался ангел. Август кончался, и лето кончалось, и мир, кажется, был тем же самым — и чуточку другим. Если вам нужен образ будущего, представьте себе мальчика, и его собаку, и его друзей. И лето, которое никогда не кончается. Представьте себе плетёные изгороди, которые можно перемахнуть с разбегу, сабли из прутиков, прохладную воду пруда, дождь, который шуршит снаружи, пока вы с фонариком сидите в шалаше, сладчайшую лесную малину, утоптанные лесные дорожки, белок и ёжиков, рыжих кошек, запах опавших листьев и запах костра, с которым ты возвращаешься домой к ужину, уставший, с головой, полной разговоров и смеха. А если вам нужен ещё более конкретный образ будущего, представьте себе ангела и демона, которые обедают в Ритц. Представьте себе мужчину в белой полумаске за белым роялем, представьте себе соловья, сбежавшего из просторной клетки, соловья, который сел на ветку акации и запел — в первый раз, оглушённый свободой и солнечным светом. Представьте себе книжный магазин, полный уютных уголков, пледов, столиков, статуэток и галерей. Представьте себе прекрасный винтажный автомобиль перед ним — под самыми окнами. Представьте себе демона, который снимает очки, и ангела, который присаживается ему на колено с томиком старинных сонетов. Раскрывает его на странице, заложенной чёрным пёрышком. И читает вслух. Все страсти, все любви мои возьми, — От этого приобретешь ты мало. Все, что любовью названо людьми, И без того тебе принадлежало.