***
В отражении обрамлённого витиеватым узором зеркала на миг промелькнула девушка в воздушном струящемся платье. Тончайшая материя, казалось, источала свет, переливалась тонкими серебристыми нитями. Девушка нахмурилась, привычно заправляя за ухо локон, выпущенный из высокой причёски, придающий ей особенного шарма, но всё же совсем неудобный, мешающий, щекочущий щеку. Она тихонько приоткрыла дверь и наполовину высунулась в пустой коридор. Подцепив пальцами подол, осторожно вышла из комнаты и быстрым шагом направилась к чёрному ходу, ведущему из дома в ту часть огромного поместья, куда домочадцы стремились реже всего. Цокот каблучков эхом отозвался от стен, когда она спускалась в холл, потому ей пришлось остановиться, чтобы снять туфли. Босые ступни ощутили неприятный холодок пола. Позади осталась широкая лестница из чистого мрамора, которая некогда положила начало истории девушки, как дочери лидера одного из самых крупных за всю историю магии тёмномагических сообществ Британии. Гермиона Реддл кралась вдоль закрытых дверей, прикусив губу. Она отгоняла навязчивые отрывки ненавистного прошлого. Высокая ваза в золотистых узорах отразилась в зрачках и преобразилась в Мальсибера. Гермиона ясно видела его нахмуренное лицо с гадкой улыбкой-оскалом, со всей силы бьющего носком туфли по старинному фарфору. Слышала треск и хруст раздавленных стеблей белых роз под жёсткой подошвой пожирателя. Гермиона зажмурила глаза до белых пятен и тряхнула головой, избавляясь от наваждения, но это нисколько не помогло. Мальсибер никак не хотел исчезать. Его красная морда прямо перед её носом. Он пыхтит, хватается ручищами за бёдра и до боли сжимает их, шепчет на ухо грязные словечки и обещает взять силой. — Ты такая маленькая, — смотря на её раздражённое гневное лицо, он ухватился пальцами за острый девичий подбородок, не позволяя отвернуться от себя. — Знаешь, а я люблю миниатюрных женщин. — Нет, — шепчет она. — ты мёртв. Мёртв! Морок издевательски старательно вытаскивал спрятанные отрывки той Хэллоуинской ночи. Гермиона смотрела на Волдеморта и тряслась всем телом. — Он сделал это? Гермиона замотала головой. — Я спрашиваю, он сделал ЭТО с тобой? — он повторил свой вопрос, ухватив дочь за подбородок, заставляя взглянуть на себя. Его вертикальные зрачки сузились настолько, что стали практически незаметными. Вдоль позвоночника пробежала мелкая дрожь, а мысли вмиг спутались. На месте Волдеморта стоял Роман Стропикаро — предводитель вампиров, воевавший за нечто, что Гермиона расценила как собственную выгоду. Он притягивал её к себе, втягивая клювоподобным носом её запах, кружа в танце. Гермиона почувствовала жалящий жар на лопатках и наконец открыла глаза. Её больше не кружил Роман. Фенрир, а рядом с ним Беллатриса, сидели напротив за столом в большом зале. Они смеялись над Гермионой, скалились пожелтевшими зубами и бросались пустыми, но до жути пугающими угрозами. Эти двое верили своему хозяину ровно на столько, насколько верили самим себе. Психи шныряли за Гермионой по пятам, вынюхивали, искали подвох. Белла после конечно же нашла, за что спустила на Гермиону «псов» и оставила в центре комнаты на полу истерзанную, еле дышащую. — Сделай это, проклятая фанатичка! Убей меня! Вторил разум собственным голосом. Бесчисленные трансформации миража заключились в густом облаке поднявшейся пыли, пустом взгляде Падмы Патил и замертво упавших на неё Парвати и Луну. Гермиона беззвучно закричала, закрыв рот ладонью. Щеку обожгла слеза, а следом вторая. — Если ты сможешь унять грусть по человеку, которого уже нет, то этого будет достаточно, чтобы я смог поверить в то, что надежда — не пустой звук, — оглушительно громко твердит воспоминание голосом Драко. — Мерлин, мне нет прощения. Ей, запятнанной предательством, так и не удалось научиться договариваться со своей совестью. Если бы только был малейший шанс заключить терзания на листе пергамента, унять ненависть к себе и своей почерневшей от запретной магии душе, Гермиона бы сделала это не задумываясь. Написала, вывела кровью каждый проклятый день, когда её руки причиняли людям страдания, или когда псы Волдеморта истязали её. Скомкала листы и швырнула в камин, но не чтобы забыть. Вот только такие рукописи не горят. Из Большого зала послышались разговоры прибывших прошлым вечером родственников Драко. Гермиона не хотела быть замеченной, потому ускорила темп и спустя несколько секунд оказалась перед витражной дверью. Отпустив подол и переложив туфли из одной руки в другую, она повернула позолоченную ручку и выскользнула на задний двор Малфой мэнора. Прикрыв за собой дверь, Гермиона утёрла слёзы и пообещала себе хотя бы в этот день дать себе передышку. Изодранное, отравленное совестью и ненавистью к себе сердце ухнуло вниз. Прислонилась к двери спиной и зябко поморщилась, поджимая пальцы босых ног. Холодное стекло коснулось оголённых лопаток, и прохлада точно пластырем залепила кровоточащую рану. Несколько минут Гермиона просто дышала. Ей хотелось скорее успокоиться, ведь до церемонии оставались считанные часы, и если Драко увидит её в таком состоянии, у него появятся вопросы, на которые Гермиона не даст ни одного ответа. — Здесь меня точно искать не станут, — шепнула она самой себе и подняла взгляд. На короткий миг ей показалось, будто она где-то далеко, и это место ей совсем незнакомо. В утреннем свете дорожка, ведущая к арке, и четыре ряда украшенных цветами стульев выглядели безупречно. Будь на месте невесты другая, тихо радовалась бы приготовлениям к торжеству, но Гермиона всегда отличалась от всех девчонок, которых ей доводилось знать. Радость, теплящаяся внутри, малым-помалу растворялась в едком страхе, сосущем под ложечкой. Это не было пресловутой предсвадебной хандрой, интуиция наводила на мрачные мысли неизбежного происшествия. В конце концов дом, ставший пристанищем кровожадных вершителей судеб, пропитался насквозь всем тем вселенским ужасом и теперь кидал мрачную тень на всякого ступившего на древнюю территорию рода Малфой. Но что именно могло произойти в день их с Драко свадьбы? Гарри предупредил коллег авроров о возможности нападения оставшихся на свободе пожирателей и заручился поддержкой. — Мы в безопасности. Даже если пожиратели попытаются напасть, тут же получат отпор и отправятся прямиком в Азкабан. Безопасность. Гермиона уже много лет не верила этому слову. Простым смертным, магглам, прячущим свои трусливые задницы в уютных домах, и в голову не приходила мысль о том, что происходит за горизонтом их идеально выстроенной защитной стены. В их мирке не существовало магии и тёмного волшебника с его армией, грозящей уничтожить всех несогласных. Им было невдомёк, чем кишат улицы, чем пахнет жизнь и чем грозит ужас спокойствию. Когда в то же время мир волшебников погряз в тошнотворной приторной жиже из смерти, секса и ненависти. И пока немногие всеми силами старались сдерживать демонов, магглы лишь растрачивали себя на ничтожные прихоти, приносящие эфемерный восторг. Гермиона давно анализировала их, старалась подмечать схожести. Впитывала в себя информацию с непозволительной скоростью, напрочь лишая себя той самой жизни. Тихой, в абсолютном неведении, без магии. В одну секунду, приняв рукопожатие Гарри Поттера, она обрекла жизнь и всё время на борьбу. День за днём на пределе. Возможности приключений, не дающие расслабиться даже на долю секунды. И напряжение, кажется, достигло апогея с прибытием в Хогвартс Долохова, но Гермиона всё же держалась. Хваталась за спасительную соломинку под названием «сейчас». Сейчас потерплю, сейчас решу, сейчас справлюсь. Сейчас я шагну в светлое будущее. Существовало ли будущее? Нет. Правда в том — то, что принято называть будущим, никогда не наступит, потому то, чего вы ожидаете «далее» происходит прямо здесь и сейчас. Какими бы не были цели — это призрачные перспективы, и даже достигнув их, никто не получит того наслаждения, за которым шла погоня. Жизнь быстротечна, она вновь и вновь, снова и снова окунала Гермиону в существующее здесь и сейчас. Кучки ублюдков, раскиданные по земному шару, преданные своему властелину, ставшему ей отцом, несли за собой смерть. Радость от их погибели простилалась по сей день в сознании светлой стороны, преобразовывалась в Млечный Путь и рассыпалась, увы, не созвездиями — космической пылью, копотью выжженного кислорода, атомами бездны, в которую всем до единого, даже самым чистым и невинным, дорога. Даже такой циник, как Долохов, понимал вышеперечисленное и повторял всякий раз, когда Гермиона делала что-то не так. Сегодня, обдумывая его правдивые нравоучения, она подтверждала каждое слово. Слава Мерлину, это помогало! Обойдя ровный ряд мест для гостей, Гермиона села на крайний стул левого ряда, поставила туфли рядом и ещё раз огляделась. Нервоз острыми иголками впивался изнутри в кожу. Сминая пальцами подол жутко дорого платья, она проклинала всех на свете и главное тех, кто когда-то принял решение о важности вступления в официальный брак. Волшебница никогда не грезила о чудесном торжественном дне, когда ей придётся идти к алтарю и давать клятвы будущему мужу. Юную голову занимали планы на блестящую карьеру в Министерстве Магии, важную должность и помощь всему волшебному сообществу. Сказал бы ей кто-то, что в один день её жизнь перевернётся вверх дном и она примет Метку, навсегда распрощавшись с планами на будущее; дал бы хоть намёк на несчастья, которые обрушатся на её голову; пошутил о будущем избраннике, которого она так рьяно пыталась недолюбливать в школе. Она бы не поверила! Но несправедливость судьбы сыграла свою партию в игре её жизни. Потому сегодня Гермиона не Реддл, и даже не Грейнджер, а почти Малфой еле сдерживала приступ паники, коря почившего Тёмного Лорда за невозможность исполнить заветную мечту, прежде чем связать свою жизнь узами брака. Умиротворяющий покой шелестящих крон деревьев и звучное пение птиц нарушили доносящиеся из дома торопливые шаги. Некто стучал каблуками по мраморному полу, спеша выйти прямиком на задний двор, где Гермиона пряталась от Драко по наказу Джинни — плохая примета показываться жениху до свадьбы. Осторожно поднявшись с места, намереваясь встретить гостя, пришедшего раньше положенного времени, Гермиона растерянно подняла лицо к небу. Она не увидела направляющегося к ней человека, но почувствовала нутром, прежде чем узнала по звуку, кто спешил выскользнуть из дома тем же выходом. Хоть и терялась в сомнениях, придёт или нет, последние несколько дней после того, как отправила сову с письмом в неизвестном направлении. Пришёл! Гость застыл на пороге, шумно выдыхая и вытирая испарину со лба кулаком, сжимающим галстук-бабочку. — Боялся опоздать, но я, погляжу, как раз вовремя. На вид совершенно незнакомый мужчина улыбался, над его верхней губой красовались густые рыжие усы. Смехотворная причёска из тонких волосков, прикрывающих сияющую лысину, вызвала в Гермионе приступ смеха. Она замотала головой, сдерживаясь, растворяясь в ощущении лёгкости от долгожданной встречи. Вот он ничего не сделал, просто появился в нужное время в нужном месте, а у неё земля из-под ног ушла. Внутри загорелся огонёк, и от него по телу разошёлся жар. Колени задрожали. Он ничего не сделал. Мерзавец. Единственный убийца, человек, вселяющий одним своим именем страх, но её спаситель, наконец-то здесь. Рядом. Она отложила букет на стул и обняла себя за плечи, предвкушая грубые ладони Пожирателя на своей коже. Обладатель роскошных усов схватился за живот, напрягся всем телом и закашлялся. На макушке проступили чёрные пряди и бледная кожа приобрела лёгкий загар. Действие оборотного зелья прекратилось, и теперь перед Гермионой стоял Антонин Долохов. Ему и прежде доводилось видеть её в роскошных нарядах, но сейчас неверующим взглядом он оценивал вышитый серебряными нитями подол свадебного платья. Его удивление и расцвёвшая лукавая улыбка лишь сильнее заставили Гермиону смутиться. — Мерлин, ты безупречна, — заключил Антонин и сделал шаг ей навстречу. Гермиона бросилась в раскрытые объятия друга, не сдерживая возгласа радости. — Ты пришёл! Он был так близко, что она почувствовала тепло, исходящее от его тела. Кровь, разгоняемая по венам, набатом гремела в ушах. Три долгих года, тянущие за собой нить, связывающую их, растворились, будто их и вовсе не было. Каждый день, когда они вспоминали друг о друге, скучали и молили Мерлина о встрече, вмиг забылись в силе трепетности и теплоте обнимающих рук. — Я так по тебе скучала, Антонин, — шептала Гермиона, прижимаясь щекой к его плечу. — Ты даже представить себе не можешь, каково это думать, что могло с тобой случиться! — Таких, как я, так просто не возьмёшь! Она не смогла сдержать улыбки. Это был всё тот же Антонин, которого она помнила. — Всё шутки шутишь. — Ставлю сотню галлеонов — лучше шуток, чем мои, тебе не доводилось слышать в моё отсутствие. — Разумеется, — смеясь сквозь слёзы, подтвердила Гермиона и выпустила его из объятий. Хотелось задать все вопросы одновременно, лишь бы скорее получить ответы. Где ему приходилось скрываться от закона? Почему не навестил её ни разу? Зачем прятался даже от неё? Антонин, заметив на себе её пытливый взгляд, покачал головой. Ему было что рассказать и он точно знал ответ на каждый вопрос, но возможность наконец побыть с ней рядом, не заботясь о прикрытии, опьяняла. Его голубка, нежный цветок, сидела на соседнем стуле, повернувшись к нему всем корпусом, и поглаживала его грубые ладони. Безумное неправильное желание украсть её, увезти отсюда и никогда никому не отдавать, больно кололо прямо в сердце. Но счастье Гермионы неизменно оставалось превыше эгоистичных порывов, только поэтому Антонин терпеливо был рядом и просто наслаждался её обществом. Его голубка говорила и говорила, спрашивала о его жизни, уточняла каждый даже самый развёрнутый ответ, который только мог себе позволить Долохов. Приходилось скрывать большую часть правды, чтобы не навредить, не расстроить её, но Гермиона была слишком умна. Она хитрой лисой заговаривала ему зубы и вытягивала подробности. — Гермиона, подожди, — он неохотно прервал её, больше не в силах скрывать то, ради чего проделал долгий путь. — Я не мог пропустить твой праздник, но прежде чем он начнётся, я должен сказать тебе нечто очень важное, и надеюсь, что ты поймёшь меня правильно. — Это плохая новость, верно? — Смотря с какой стороны поглядеть. Хотя… с какой ни смотри — всё равно выходит как-то гадко, — Антонин замолчал, зарываясь пальцами в чёрные прядки на макушке. — Говори, Антонин, нельзя заявить о том, что намерен поделиться чем-то важным, а потом замолчать. Это жестоко. — Ты права. Но мне всегда была свойственна жестокость, — криво улыбнулся он уголком губ. — Только не с тобой. Потому прошу, прости мне её сейчас, — на короткий миг он снова замолчал, набирая в лёгкие воздуха. — Я… Гермиона, я твой настоящий отец, — на выдохе признался Долохов и повернулся к ней. Он всматривался в её реакцию, пытался считать мимику и зацепиться хоть за какую-то эмоцию. На лице Гермионы застыла непроницаемая безразличная маска. Она пристально смотрела на него — в него. Взгляд карих глаз до этого такой, казалось бы, наивный и светлый вмиг потемнел и стал тяжёлым. — Ты ведь знала, я прав? — он раскрылся ей, как книга перед страстным читателем. — И как давно? Вопрос, бьющий тупым ножом точно в сердце, повис в воздухе. Голубка молчала, и молчание её было куда многословнее, чем следовало ожидать. В который раз золотая девочка срывалась в пропасть, разбивалась о каменные выступы и проливала волшебную кровь. И ради чего? Что дала ей эта правда? Ровным счётом ничего. А ему? Долохов стиснул зубы, желая запустить в кого-то Аваду, как делал всякий раз, разъярённый Тёмным Лордом. Губы, стянувшиеся в тугую полоску, расслабились. Голубка бледнела от правды, горячащей ложкой дёгтя в совсем не медовой жизни. — С поездки в Россию. Я долго убеждала себя в том, что выдаю желаемое за действительное и, знаешь… я почти поверила. Антонин лишь ловил себя на мысли, как она похожа на свою мать. Тот же тон, манеры, острый и проницательный ум, ясность мысли. Умение связать нужные слова, события и знаки, чтобы получить максимум возможной информации. — Я и Николетт, это сложно, нас связывало нечто большее, чем известно кому-либо. Его уверенность улетучивалась с каждым последующим словом. Гермиона хотела, просто не могла поверить в сказанное, противилась и потому сильнее впивалась ноготками во влажные ладони. Только не здесь и не сейчас, она должна вновь стать заложницей семейных интриг. Не из-за него… — Антонин, умоляю, — Гермиона прикрыла рот ладонью, отрицательно мотая головой. — Прости меня, моя девочка. Когда будешь готова, я расскажу тебе всё, что потребуешь. — Лучше сейчас, чем после очередной твоей пропажи. Антонин задумался, подбирая правильные слова. С чего начать? В таких случаях вообще есть точка отсчета? Потеребив затылок, он заговорил: — Ты тяжело далась нам. Мы пытались целых пять лет, клянусь, будто это длилось целую вечность. Помню как сейчас, это произошло семнадцатого марта, Николетт вошла в комнату и наконец сказала то, чего я долго ожидал. Я помню каждую секунду твоего появления на свет. Твоя мама боялась, я держал её за руку и сам едва сдерживался. Повитуха предупредила о проблемах, которые возникли совершенно неожиданно и в самый неподходящий момент. Мы были готовы ко всему, хотя, признаться, Николетт была готова, а я не совсем — делал вид, чтобы не волновать её лишний раз. Услышав твой первый крик, поклялся сделать всё, чтобы ты была счастлива. Гермиона, опережая его, подобрала самые верные слова: — С ним это было невозможно. Недолгий рассказ оборвался тихим всхлипом. Долохов впервые в своей жизни исповедовался в своей вине перед человеком, которого по его же вине сломали, смешали с грязью и уничтожили, прежде чем дали призрачный шанс на спасение. Он вырвал этот шанс из её рук! В доме заиграла музыка. Виолончель и рояль наполняли мэнор особенной трогательной мелодией. Гермиона и Антонин прервали свой непростой разговор, чтобы хоть немного успокоиться. Короткий миг, словно ничего не произошло, по крайней мере, так отчаянно хотелось им в это поверить. Но как только виолончель сменилась скрипкой, Долохов вновь завладел разумом голубки хриплым голосом. — Я пытался скрыть тебя от него. Думал, ребёнок не станет преградой нашей цели, но ты же понимаешь, невозможно скрыть хоть что-то от Волдеморта. Он оставил тебя в живых и позволил мне отдать тебя магглам на время, но взамен попросил слишком дорогую плату — тебя, — Антонин грязно выругался, ему приходилось оправдываться, и как глупо у него это получалось. — Не знаю, зачем ему понадобился ребёнок… Он поставил мне ультиматум — как только придёт время, он возьмёт тебя под своё крыло, но никто не должен был узнать, что ты ему не родная. — Ты поддерживал меня, всегда был рядом… Ты любил меня, чёрт возьми! Она плакала. Снова. И это не были слёзы радости. Солёной влагой сочилась непрекращающаяся, преследующая её последние несколько лет, агония. — Гермиона! — Антонин был твёрд, как никогда. Девчонка не выдержала злой правды. — Я верила тебе! Из всех окружающих меня чужаков я открылась тебе, подпустила к себе максимально близко! Кто угодно, но не ты мог так поступить со мной! Её крик совершенно точно услышали все, кто находился в доме. А чего он ожидал? Что она обрадуется и наконец назовёт его папой? Смешная шутка! Гермиона буквально отвернулась от него, дрожа от разочарования. — Гермиона… — Гермиона? Может меня и зовут по-другому? Её слёзы, стекающие по щекам, высохли, будто их и вовсе не было. И глядя на неё, Антонин задержал дыхание. Он узрел в ней самого себя, мальчишку, только-только вступившего в ряды Волдеморта. Обозлённого, готового вершить собственное правосудие, брошенного всеми, отчаявшегося. — Я лично выбрал для тебя имя. Дочь Менелая и Елены, обещанная под Троей отцом в супруги Неоптолему и выданная за него по возвращении в отечество. До похода в Трою обручённая с Орестом, потребовавшим от Неоптолема уступить ему невесту. Получив отказ, уговорил дельфийцев убить Неоптолема, а сам похитил Гермиону, — Антонин замолчал. В его голове сложился пазл из прожитых лет, терзающих отчаянием и нестерпимыми муками. — Знал бы я тогда, что имя станет пророческим, и ты будешь кому-то обещана. Они молчали, позволяя друг другу смириться с произошедшим. Антонин достал из внутреннего кармана портсигар, вынул сигарету и закурил. Выпуская клубы дыма, он воскресал в памяти моменты, когда спасал Гермиону, себя и даже Драко, чтобы хоть немного примириться с собой. Его совесть давным давно испарилась, как говорили все, но нет, она съедала его каждую секунду его практически бесполезной жизни предателя. Минута за минутой порождали в его воспалённом разуме картины проклинающей Гермионы, убегающей прочь, подальше от него. Почему она не бежала? Зачем продолжала сидеть так близко и, Мерлин милостивый, зачем открыла рот?! — Благо обещана не в жёны, но от этого не легче, — она обернулась и бросила на него цепкий взгляд потемневших глаз. Волдеморт, будь его проклятая душа рядом, похвалился своим достижением — Гермиона пусть и заводилась с полоборота, но быстро брала себя в руки и адаптировалась к ситуации, какой бы жестокой или абсурдной она ни была. Так же он когда-то воспитал и Долохова. — Слышу знакомые сатирические нотки, — Антонин почти рассмеялся и откинулся на спинку стула. — Ты сам нашёл Грейнджеров? — Да. Месяц следил за этой парой, хотя и проклинал себя за данное Лорду обещание. Нельзя было отдавать тебя чужим людям, лучше бы я сбежал на другой конец мира, но на кону стояла твоя жизнь, и мне пришлось. Возможно, когда-то ты поймёшь меня и простишь, Гермиона. — Я попытаюсь понять, честно. Мне нужно время, а просить у меня прощения тебе не стоит, Антонин. — И всё же, прости меня. Сжатая в кулак ладонь резко взмыла над головой мужчины и с силой опустилась, впечатываясь в бедро. Антонин нахмурился. Не стоило рассказывать об этом в такой день, но когда по твоему следу рыщут ищейки. Время — непозволительная роскошь. Не расскажи он этого сегодня, кто знает, быть может, правду он бы унёс с собой в могилу. — В мэноре ты стал моим личным ангелом хранителем. — Хреновый из меня вышел ангел, раз позволил чудовищу завладеть тобой. — Так было нужно, — Гермиона терпеливо отчеканила каждое слово. — Ему, а не тебе. — Стоит отдать должное, Волдеморт был хорошим учителем, пусть и жестоким. Я стала сильнее, ему удалось закалить меня. — Ты родилась сильной, Гермиона, помни, в тебе сильнейшая магическая сила. — Только для чего она во мне, если я смогла направить её против своих друзей, — Гермиона поднялась и прошагала по дорожке вдоль цветущих розовых кустов. — Расскажи мне о маме. Умоляю, скажи, что она не была такой же, как мы с тобой. Чудовищами… — Она была совершенной во всём. Слишком умная, слишком добрая, слишком светлая для этого мира. Ты чистейшее её воплощение, голубка. — Только вот замаралась в крови, — иронично произнесла Гермиона. Очертила подушечкой указательного пальца острый шип. Надавила и задержала дыхание, когда кончик больно пронзил кожу. Выступила алая капля и Гермиона оставила её на бархатном белом бутоне. — Это только моя вина! — гневно воскликнул он. — Нет, я сама сделала выбор. — У тебя не было выбора, как и у меня! Какое-то проклятие нашего рода, — горько усмехнулся Антонин. — Мы же русские, нам страдать по национальности положено. Так ты сказал тогда мне в поместье? Антонин похлопал себя по колену. Служба Волдеморту и непрекращающееся бегство от закона не шли ни в какое сравнение с тем чувством стыда перед Гермионой, которое он испытывал, вывернув наружу то, что скрывал почти половину своей жизни. А ведь он когда-то клялся себе — ни за что и ни при каких обстоятельствах не раскрывать правду. Кто же знал, что судьба сведёт его с голубкой. — Вот это встреча на Эльбе! — Стефан, — Антонин поднялся с места, готовый поприветствовать товарища. — Чёрт лохматый, и ты здесь. — Разве мог я пропустить свадьбу племянника? Стефан отбросил с плеча изрядно отросшие за последние пару лет белокурые волосы и летящей походкой подошёл к Антонину. Обнял его за плечи и похлопал по спине. Наблюдающая за ними со стороны Гермиона нарушила тёплую встречу вопросом: — Который час? Стефан немного оттянул рукав пиджака и взглянул на стрелки наручных часов. — Ровно полдень, — он одёрнул рукав и стряхнул с него невидимые пылинки. — Драко искал тебя, но я нашёл для него занятие. Он помогает Наталье на кухне. Только представь, ему нужно пересчитать количество всех приготовленных блюд и сверить со списком гостей. — Чувствует моё сердце, останусь я без десерта, — наигранно обиженно сказал Антонин и топнул ногой. Скрестил руки на груди, на миг задумался и заговорщицки продолжил: — Хотя с ним Наталья, этой женщине я доверяю, как самому себе. — Полностью поддерживаю! — Стефан вытянулся и расправил плечи, поправляя воротник рубашки. — Давайте вернёмся в дом. Кажется, по пути сюда, я видел священника. Если все гости здесь, можно начать церемонию раньше. Гермиона побледнела и отрицательно замотала головой. Она надеялась провести час наедине со своими мыслями, и совсем не была готова отказаться от затеи. Антонин, уловивший в её взгляде панический страх, в три шага сократил расстояние между ними и наклонился к самому уху Гермионы. — Не бойся, голубка, я буду рядом. — Пожалуйста… Он и без того уже в Мерлин знает который раз таял мороженным на солнце от умоляющего шёпота голубки. Как и сейчас, отправляя Стефана подготовить Малфоя-младшего, чтобы дать ей немного времени, а заодно поделиться последней тайной.***
Драко сдержанно поблагодарил приободряющего его священника и нервно оглянулся. Немногочисленные гости заняли свои места и перешептывались между собой, ожидая начала церемонии. Некоторые из них смотрели на него с лучезарными улыбками, и это удивляло. Особенно настораживала сияющая троюродная тётушка Элизабет, которая отчаянно отговаривала Люциуса от замужества на Нарциссе. Отчего тётушка невзлюбила Блэков, Драко понял не сразу, но несколько семейных ужинов дали свои плоды, потому в свои дни рождения он никогда не открывал подарки Элизабет, поджидая подвоха. Быть может, внутри блестящей коробочки могло находиться нечто пропитанное ядом или проклятое древним проклятием. Джинни Поттер удивила его не меньше, её радость рвалась наружу, будто замуж выходит она, а не подруга. Поттер сдержанно кивнул, выражая тем самым поддержку, которую получил некогда от Драко в день своей свадьбы. Догадывались ли Поттеры, что занимаю места, где должны были сидеть Люциус и Нарцисса? Наверняка нет, иначе рыжая хоть немного сдержит всплеск гормонов, которыми могла запросто поделиться с десятком женщин. Бедный шрамоголовый! А ведь они ждут только первенца, а с тенденцией семейства Уизли, нацеленной как минимум на семь отпрысков, ему будет ох как не сладко. Драко вспомнил, как отец говорил ему о выборе невесты. Каким стандартам она должна соответствовать, чтобы продолжить род Малфоев. Гермиона подходила по всем, кроме одного — Люциус до последнего сомневался в её родстве с Тёмным Лордом и продолжал считать грязнокровкой. Мать была сложным скрытным человеком, но даже если бы невестка ей не понравилась, Нарцисса приняла бы её, лишь бы сын был счастлив. Драко мысленно поблагодарил её за это и прикрыл напряжённые веки. Он скучал по матери, боль от её утраты стала его верной спутницей и заставляла доказывать в первую очередь самому себе — за что он продолжает бороться и почему должен жить. Малфой снова и снова смотрел на гостей. Блейз поправлял заколку на макушке Дафны, мило беседующей с Уизли и женой Невилла, с которой Драко ещё предстояло познакомиться. Все они создавали вид добрых друзей, для которых такие встречи само собой разумеющееся. Кто бы мог подумать, недавно они вели межфакультетскую вражду, теперь были готовы не просто терпеть друг друга, а вот так просто собираться вместе на праздники. Наконец оркестр затих и заставил выйти Драко из размышлений. Гости поднялись со своих мест и обернулись в сторону чёрного выхода. Витражные двери распахнулись, выпуская гордо вышагивающего Долохова, ведущего под руку смущённую, но такую счастливую Гермиону. Драко потрясённо-растерянно перемялся с ноги на ногу и затаил дыхание. Его невеста была ошеломительно прекрасна. Её изящную фигуру подчеркивало элегантное платье цвета слоновой кости с аккуратным декольте, которое украшало жемчужное ожерелье Нарциссы, некогда подаренное ей в знак помолвки Люциусом. Несколько точно таких же жемчужин сияли в собранной слегка небрежной причёске. Но самым прекрасным в её образе были искрящиеся глаза, смотрящие на него с такой нежностью, что Драко едва сдержал накатившую волну сентиментальной тревоги, норовящей вырваться наружу скупой мужской слезой. Каждый их шаг, под аккомпанемент вздыхающих и аплодирующих от восторга гостей, отдавался гулким ударом ухнувшего в пятки сердца, и когда Антонин и Гермиона наконец подошли ритмичное биение затихло. — Передаю тебе мою девочку, Драко Люциус Малфой, — гордо произнёс Антонин и отпустил руку Гермионы, — и наказываю быть ей опорой, верным и любящим мужем. Береги её, — заметно тише добавил он и отвёл в сторону грустный взгляд. — Обещаю! Речь священника смешалась вместе со всеми другими звуками, которые доносились до Малфоя будто из-под воды. Ему только хотелось любоваться ею, и ничего больше. Теперь только его — навсегда! — Если кто-то против этого брака, пусть скажет сейчас или замолчит навечно, — противившихся не нашлось и священник продолжил. — Драко, вы готовы произнести клятву? — он закрыл Библию и опустил её на трибуну. — Гермиона, из всех моих ошибок — ты самый грандиозный провал. Но ведь чтобы взмыть к звёздам — нужно опуститься на самое дно. Наш путь начался по разные стороны баррикад, но в итоге мы нашли точки соприкосновения и сплотились против общей беды. Ты жалеешь? Я нет! Потому обещаю тебе: в болезни и здравии, в бедности и в богатстве, в горе и радости быть рядом, идти с тобой в наше общее светлое будущее. Уважать тебя, понимать и принимать такой, какая ты есть. Стать для тебя не просто мужем, а тем самым человеком, который сможет унять твою скорбь, и хоть не заменит, но восполнит утрату самых близких. Клянусь! Он осторожно подхватил её ладонь в свою, взял с протянутой священником шёлковой подушечки обручальное кольцо и надел ей на палец. Аплодисменты оглушали, как и выкрики радости Джинни, Дафны и таки успевшей на церемонию Пэнси: — Молодец, Драко! Молодец! — Молодчина! — громче остальных завопила Джинни. — Гермиона, вы готовы произнести клятву? Спасибо Поттеру, что смог смирить свою благоверную и в долгожданной тишине Малфой услышал голос, ставший родным, тот, который он смог бы узнать из миллиона. — Да, Святой отец. Драко, ты стал для меня лучом света в самые тёмные времена, ты вывел меня на правильную тропу и показал, что в этом мире есть нечто большее, чем просто надежда. Ты дал мне уверенность и помог поверить в себя. Я люблю тебя всем своим сердцем! Обещаю: быть с тобой до конца наших дней; оберегать наше счастье, невзирая на непогоду наших судеб; я закрою глаза на бедность, болезни и горести, потому что твёрдо уверена, мы справимся с этим! Мне не нужны никакие богатства, ведь самое дорогое для меня — ты. Клянусь! Сквозь восторженные вздохи дам, сдержанные приободрения джентльменов и общие аплодисменты, неожиданно, будто гром среди ясного неба, прозвучал грозный мужской голос незваного гостя: — Антонин Долохов, именем закона за участие в преступном сообществе, многочисленные пытки и убийства магглов и волшебников, вы арестованы! Вам слишком долго удавалось скрываться от закона, за что наконец понесёте справедливое наказание. Оставайтесь на месте и не вздумайте бежать — над нами антиаппарационный купол. Вы ведь не думали, что Аврорат допустит ошибку и упустит вас? Гермиона ошарашено посмотрела на Гарри. Друг обещал ей безопасность, но привёл сюда авроров не чтобы помочь, а для поимки пусть и Пожирателя Смерти, но самого близкого ей человека. Такого подвоха она не ожидала, как и сам Поттер, косящийся то на неё, то на незнакомого аврора. — Клянусь, я не понимаю, — Гарри виновато поглядел на подругу. — Я не давал команды. Удостовериться в искренности друга Гермионе не позволили обстоятельства накаляющейся обстановки испорченного праздника. А ведь интуиция мучила её с самого утра. — Значит, вам удалось продумать всё до мелочей, господин?.. — Долохов вопросительно выгнул бровь. — Генри Трейтон, — представился аврор. — Мистер Трейтон. Хорошо, я готов отправиться в тюрьму, как вы того желаете, — Антонин вытянул руки, тем самым демонстрируя повиновение. — Но позвольте мне посмотреть на то, как моя дочь скрепит узы брака с этим юношей. Никто и бровью не повёл — дочь или нет, сейчас было куда важнее сохранять спокойствие и не допустить кровопролития. — Довольно болтовни, Долохов! Мы отправимся в Азкабан сейчас же и если тебе повезёт, дочь навестит тебя перед казнью. — Всё же вы не поняли меня, мистер Трейтон, я досмотрю церемонию, — с нажимом договорил Долохов и повернулся к молодожёнам. — Инкарцеро! — Протего! — Долохов, не глядя, взмахнул волшебной палочкой, не позволяя связывающему заклятию попасть в цель. — Вы юны и к тому же глупы, аврор. Я не спрашивал у вас разрешения, а озвучил данный факт. Я досмотрю церемонию, нравится вам это или нет! — Да что ты позволяешь себе, гнусный пожиратель?! Конфундус! — Протего! Остолбеней Дуо! — Петрификус Тоталус! Антонин увернулся от заклятия и нервно улыбнулся, оборачиваясь к Гермионе, крепко сжимающей кулаки готовясь к защите отца от аврора. Взгляд «не волнуйся, дорогая», казалось, чуть разрядил обстановку, по крайней мере, так он подумал, прежде чем развернулся и выпустил несколько проклятий подряд в Трейтона. Тот в свою очередь умело отразил атаку. — За неповиновение вышестоящим органам магической власти, я приговариваю вас к смерти! Авада Кедавра! Время остановилось. Каждая частица накалённого до предела эмоциями воздуха прекратила движение. Кажется, даже земной шар замер вместе с рухнувшим вниз сердцем Гермионы, прижимающей ко рту ладонь, сдерживая отчаянный выкрик: — Нет! Драко молниеносно оценил обстановку, схватил Гермиону за запястье и развернул на девяносто градусов. Прижал лицом к своей груди, скрывая от неё неизбежность того, что вот-вот произойдёт в самый счастливый для них день. Его ответственность сейчас заключалась в том, что бы она не видела летящий изумрудный луч убивающего проклятия точно в грудь Долохова, улыбающегося и готового принять подлянку судьбы. Порыв ветра задел призрачную стрелку часов, и время вновь угрожающе продолжило свой ход. Один. Звенящую ужасом тишину нарушил щелчок клюва. Из-за тени роскошной кроны дуба показался пернатый друг Гермионы, подаренный покойным Лордом Волдемортом в знак принятия лже-дочери в своей обители зла. Два. Драко задержал дыхание и сильнее прижал к себе Гермиону, пытающуюся вырваться и сделать хоть что-то, чтобы спасти Антонина. Три. Луч непростительного всего в нескольких сантиметрах от бутоньерки в нагрудном кармане Долохова. Четыре. Ворон звучно каркнул и зависнул в воздухе, расправив широкие блестящие крылья. Пять. Цель поражена и замертво упала на землю. Аврор Трейтон отвернулся, победно ухмыляясь, демонстрируя гостям великолепно выполненный приказ начальства. Шесть. Не медля ни секунды, в напыщенного торжествующего аврора полетело встречное проклятие, выпущенное Гарри Поттером, умело воспользовавшимся заминкой шокированных гостей. Трейтон не успел выставить защитный магический барьер, потому как был слишком занят наспех подготовленной пафосной речью. Парализующие чары сковали его, заставили упасть и наконец замолчать. Семь. Гермиона, не в силах больше сдерживать выжигающее внутренности желание увидеть произошедшее, обернулась туда, где стоял Антонин. Ей не хватило сил вымолвить хоть слово, потому она отрицательно замотала головой и сорвалась на заливистый истеричный смех сквозь слёзы, не совладав с всплеском эмоций. Парадокс жизни невозможно понять, как бы сильно ни старался. Гермиона и не пыталась понять, как и Драко, Долохов и все до единого свидетели произошедшего. Они замерли в ожидании некой команды, разглядывая труп грозной на вид птицы у ног жениха и невесты и таки дождались. Антонин в три шага преодолел расстояние между своим стулом и вороном. Выставил перед собой руки, провел ладонью по воздуху, посылая невербальное заклятие. Бездыханное тельце вмиг рассыпалось в прах, подхваченное лёгким ветром, унёсшимся подальше от молодожёнов. Только Гермиона поняла, что именно произошло сейчас, и благодарно кивнула Антонину. За полчаса до церемонии. — Но… я не понимаю. Гермиона выстроила в голове логическую цепочку из скудных обрывков информации, но последнее звено, как ни крути, не вставало на своё место. Долохов не договаривал, чем заставлял её негодующий разум тратить драгоценные минуты на пустые домыслы. — Это тёмная магия, сродни той, что использовали колдуны, в попытках обрести бессмертие. — То есть, если тебя попытаются убить, ты всё равно выживешь? — Гермиона напряжённо нахмурилась, пытаясь понять смысл сказанных Антонином слов. — Не совсем, это, скорее, задача крестражей. В данном случае, моя, так скажем, защита, обязательно должна быть хотя бы в паре метров от меня. — И как выглядит твоя защита? Гаденькая улыбочка потресканных губ с тонким шрамом в правом уголке, на вид полученным совсем недавно, одновременно доводила до исступления и некого удовольствия. Гнусный, но всё равно родной пожиратель кривлялся, тщеславно подкидывал Гермионе подсказки, чем лишь больше запутывал. — Голубка, поверь мне, не важно как она выглядит. Просто знай, от Антонина Долохова никому не удастся легко избавиться! — Объясни! Ему просто пришлось сдаться. — Гермиона, твой ворон это не просто птица. Он соткан из древнейшей магии. — Кажется, я слышала о чём-то подобном… — Николетт была проклята, и перед своей смертью она сотворила то заклятие, создавшее ворона, и вложила в него всю свою любовь к тебе, чтобы защитить, — его голос задрожал от переполняющих нутро противоречивых чувств. — Запомни, твоя мама была настоящим героем. — Но почему такой дар мне преподнёс Волдеморт? Он знал? — Знал ли, догадывался? Я не знаю, — честно ответил Антонин. — Скажу только, что я на свой страх и риск предложил ему эту затею с подарком. Он согласился, и я смог ненадолго заручиться спокойствием. — Спасибо. Антонин, невзирая на оцепеневшего аврора, к которому совершенно точно спешила подмога, поднял вверх ладонь призывая всех продолжить церемонию. — Святой отец, прошу вас. Гости, всего пару секунд назад желающие убраться подальше от поместья, послушно расселись по своим местам. Священник неуверенно обвёл взглядом присутствующих, ненадолго задержался на Пожирателе и дрожащей рукой протянул кольцо невесте, чтобы она наконец подтвердила свою клятву. Сердце пропустило несколько ударов, и Гермиона с опьяняющей уверенностью подняла глаза на Драко. Он был рядом, и как мог старался внушить, передать, свою поддержку. Чувство дежавю их первой настоящей близости в малой библиотеке — их первого поцелуя — сосредоточилось где-то глубоко внутри. Их недолгий и тернистый путь рука об руку против всех бед. История неправильной и такой необходимой любви грозила закончиться крахом, и так едва не случилось. И всё же они стояли друг напротив друга, смогли справиться и были готовы сделать решительный шаг вперёд. Кольцо блеснуло на безымянном пальце Драко. — Объявляю вас мужем и женой, — заключил священник. — Жених, можете поцеловать невесту. И храни вас Бог! — с последними словами он трансгрессировал. Кроткий поцелуй в знак искренней любви поставил завершающую точку официальной части торжества. Антонин стиснул два пальца у губ и что было мочи свистнул, заставив противную тётушку Элизабет подскочить от неожиданности и зажать уши ладонями. Гарри, не веря в хороший конец происходящего, расхохотался, прижимая рыдающую Джинни к себе. Пухлый старик, который прибыл гостем со стороны жениха, а может быть и невесты, схватился за сердце и тихонько выругался, чем развеселил скромнягу Невилла, который незаметно для многих держал наготове волшебную палочку для защиты. — Вместе до конца, моя velvet erotica? Когда-то он назвал её так же. В тот момент они, глупые, поддавшиеся негативным эмоциям, взяли на себя роли героев романа — стояли друг напротив друга, а между ними зияла огромная пропасть, через которую невозможно было построить спасительный мост одному без помощи другого. И наконец Гермиона и Драко доверились зову потрёпанных горестями, трепещущих сердец и соорудили пусть хрупкий, но связующий их чувства переход над пропастью. — Не смотря ни на что!