***
«Берегитесь, ибо страх отравляет вас...»
Лоуренс набирает воздуха в легкие и оправляет высокий ворот одеяния. Главный собор полон людей. И служители церкви, и прихожане сегодня собрались под его сводами, чтобы внимать, слышать и верить. Они жаждут уверовать. Викарий измучен проклятием, и все же он здесь. Стоило фигуре, одетой в священную ризу, выйти из тени к алтарю, представ перед собравшимися, как разговоры обрываются на полуслове. В опустившейся тишине, кажется, можно различить даже едва слышное потрескивание свечей. Сотни взглядов обращены к Лоуренсу. Сотни глаз, обманутых багряным закатом, что прячет от них нездоровую бледность его лица, ловят каждый жест. Викарий обводит взглядом зал. Его паства. Все они: от высших чинов и духовенства, до простолюдинов и чужеземцев, - жаждут найти в его словах спасение, как жаждут причащения кровью. В его власти успокоить страхи, заставить те раствориться, словно тени в ярком свете, дав людям такую желанную надежду забыть, что рано или поздно ужас вернется вновь. Такой должна была быть созданная Лоуренсом Церковь. Но первых рядах молящихся – ее служители. Такие же как и все, если не более страждущие. Ярнам скован страхом. В старом городе, чудовища – давно не домыслы, порожденные россказнями и догадками, зараженных становится все больше. Эпидемия пепельной крови, с восходом следующей луны, поглотит его целиком. Здесь, на литургии, и немногие из первых охотников церкви, что не смогли даже с приходом рассвета избавиться от невидимых следов крови на своих руках. Они внимают ему затем, чтобы избавиться от сомнений и страха, чтобы отыскать оправдание чудовищности своих деяний. Здесь и члены Хора, и смотрители сиротского приюта из Верхнего Соборного округа. Они пришли сюда, чтобы обрести веру, вновь оживить в душах и любознательных умах стремление любой ценой двигаться вперед; умиротворенно закрыть глаза, получив прощение и благословение. Здесь те, для кого Ярнам стал символом веры, а Церковь Исцеления – последней надеждой. Кровослужение для них – щедрый дар милостивых Богов.«Так пусть же свершится великое торжество на Древней Крови!»
Лоуренс воздевает руки и говорит. О вере, о бесстрашии, о верующих и уверовавших, о страждущих и обретших, о кающихся и прощенных. Викарий отпускает их грехи, даруя пришедшим столь желанное облегчение, они преклоняют головы и опускаются на колени, они молятся не богам, но ему. Милостивому, всепрощающему, лишенному сомнений. С каждым его словом, будто в свете незримого пламени, тени страхов отступают все дальше. Его паства. Несчастные, но так искренне желающие прощения... Лоуренсу должно их любить. Люди припадают к его ногам, целуют одетые в перчатки руки. Тянут ладони навстречу, в надежде хотя бы коснуться безупречно белых одежд Его Святейшества. Священная кровь сегодня особенно сладка. Толпа преисполнена благоговения. И первые, наравне с последними, страстно жаждут принять ее из рук самого Викария. Только так, отринув сомнения и слабости человеческие, через силу, что таит в себе древняя кровь, ты способен вознестись и возвыситься. Таково истинное предназначение созданной им Церкви.«О, благородные кровавые узы… Примите их, ведь ожидание – удел богохульников! Внемлите мне, ибо я ступил на этот путь, с достоинством преодолевая проклятие Зверя!»
***
Лоуренс пару раз сжал-разжал пальцы перетянутой жгутом руки, дожидаясь, пока выступят вены. Переливание крови пока еще придавало ему сил. Сегодняшняя литургия, казалось, должна была исчерпать их все, но месса закончилась, и собор давно погрузился во тьму и тишину. В тусклом свете одинокой лампады, едва выхватывающем из темноты силуэт мужчины, пока древняя кровь заново наполняла его вены жизнью, викарий, наконец оставшийся в одиночестве, мог позволить себе мимолетную слабость. Лоуренс обессиленно закрыл глаза, глубоко запустив пальцы свободной руки в спутанные волосы. Нет, он не поддастся отчаянию. О его проклятье не было известно никому. Так и должно было оставаться. Люди слабы. Кровослужения, проводимые им самим, отнимают слишком много сил. Но взойдет еще одна луна – и страх воцарится вновь. Священнослужители вновь усомнятся в словах, что произносят своими устами. Неверующие. Хор не обратит взгляда к небу. Невежественные. Охотники обезумят от ужаса перед деяниями рук своих. Кающиеся. Люди отчаются, поддавшись темноте. Заблудшие. Церковь не должна страшиться чумы. Ибо вера, отринувшая страх – единственное их спасение. Викарий стоит перед высоким окном Собора, и, в свете звездного неба, отбрасываемая им тень ширится, пересекая весь зал и исчезая на противоположной стене. Его помыслы далеки от святых, но они Лоуренса давно не пугают. Место, где царствует страх – должно придать огню. Людям – позволить нести собственный свет, дать право действовать... Быть может, это последний шанс освободить их от ужаса. Церкви нужны новые охотники. Его давний друг, должно быть, решит, что Лоуренс обезумел, когда на следующий день, своим приказом, Викарий даст начало новой мастерской Церкви Исцеления. Людвиг, один из доблестных клириков, служащий ему со времен раскола в Бюргенверте, возглавит охотников вместо Германа. Его Святейшество не станет боле ни объяснять, ни просить. И отданный после приказ, сжечь Старый Ярнам дотла, будет выполнен беспрекословно. В жутком чудовище, подобных которому еще никогда не было, что притаилось в его тени, Лоуренс все чаще признает себя. Викарий знает, что обречен. Но, если ему по силам заставить паству отринуть страх и бренность человеческую, ему не жаль ради нее запятнать своей души. Он их пастух. Он их слуга.«Явитесь, алчущие, и, отринув трепет, испейте сего оскверненного сока!»
***
О, если бы только Лоуренс мог знать, какой станет Церковь Исцеления после того, как его череп займет место на алтаре Главного Собора... Это бы повергло Первого Викария в отчаяние. Если бы он слышал молитвы, что они читали теперь…Скованные. Напуганные. Недостойные вознесения.