Занятия литературой

Долго не задумываясь, Адам включил громкую связь и ободряюще подмигнул отцу. Кроули растерянно комкал подаренный шарф на коленях, и вязаная вещь непостижимым образом его успокаивала. — Это тупость, — прошипел он, пытаясь скрыть своё смущение. Адам молча покачал головой. — Главное — без всяких патриархальных замашек, — серьёзно произнёс телефон голосом подруги Адама, Пеппер. — Без всяких цветов и конфет. Я считаю, что нужно прямо подойти и просто сказать, что ты — полный придурок, и извиниться. Это хотя бы будет честно и без покупки прощения. — Спасибо, Пеппер, — радостно улыбнулся Адам, сбрасывая вызов. Он обернулся к отцу, который всё ещё неподвижно сидел на диване, угрюмо пялясь в одну точку. Адам, конечно, хотел как лучше. Он хотел видеть отца счастливым и понимал, что без Азирафаэля такое вряд ли уже случится. В голове ребёнка всё было гораздо проще. Он смотрел на мир прямо, чистым и непосредственным взглядом лучистых карих глаз, поэтому не мог учитывать налёт прожитых лет и страданий, от которых никак не мог отделаться его отец. Кроули стало гораздо легче дышать, когда он понял, что действительно полюбил репетитора по литературе с солнцем в груди. Казалось бы, всё было очевидно — срочно собираться и ехать к человеку, без которого даже два дня стали мучительными. Но для мужчины всё было не так просто. В груди по-прежнему ныло, и тягучая тоска буквально придавливала его к дивану в гостиной. Он мог бы сказать обо всём этом Адаму. Сказать, что после ухода его матери ему бесконечно тяжело кому-то доверять; сказать, что он всегда будет ревновать своего сына, потому что он чёртов отец; сказать, что ему очень страшно налажать с этим всем снова и упустить то самое сокровенное, что распустилось в его груди хрупким цветком буквально пару минут назад. Но сын бы его не понял. Он выжидающе смотрел на него, не проронив ни слова, словно помогая собраться и давая время на то, чтобы окончательно решиться. Ему очень хотелось остаться здесь, подождать, пока чувства перестанут быть такими сильными, пока эта ситуация смягчится сама собой, пропадут острые углы. Но стоило Кроули подумать, как Азирафаэль с поникшим видом сидит в одиночестве в своей тихой квартире и растерянно перебирает страницы очередной книги, и его чудесные небесные глаза не сияют белоснежным светом, как сердце мужчины заныло с новой силой. Тоска буквально съедала его, и он, порывисто вскочив, выбежал из гостиной прямо с шарфом. Решимость подкреплялась сильнейшим желанием увидеть Азирафаэля, и в ушах у него взволнованно стучала кровь; каждая клеточка напряжённого тела Кроули была готова к важнейшей перемене в его жизни. Конечно, он не мог заметить, как Адам с счастливой улыбкой посмотрел ему вслед. Недоумевая, Азирафаэль поднялся с кресла. Он был так встревожен, что книга и какао мгновенно остались забыты; все его мысли были поглощены неожиданным сообщением Кроули. Дождь с глухим стуком усиливался. Вся его сущность стремилась к подоконнику, отодвинуть штору, выглянуть в покрытое каплями окно, увидеть, наконец, что задумал этот невозможный мужчина. Сердце стучало всё быстрее. Ему так хотелось увидеть, услышать, почувствовать — до дрожи в пальцах и сбитого дыхания. Никогда в своей жизни Азирафаэль не испытывал чего-то настолько сильного. Но обида была настолько сильной, что его рука замерла на полпути к окну, и он невольно её отдёрнул. Стоит ли ему что-то предпринимать? Если он простит его слишком быстро, окажется доступным простофилей. Если не простит, рискует потерять. У Азирафаэля совсем не было опыта, и все его романтические познания ограничивались романами. На ум так невовремя пришёл “Гордость и предубеждение”, и преподаватель тоскливо вздохнул, прикусив нижнюю губу. Как ему следует поступить? В тот момент мужчина очень жалел, что у него совсем нет друзей. Он мог бы быстро позвонить одному из них. Вдруг Азирафаэль вспомнил о мадам Трейси и потянулся за телефоном, но тот завибрировал снова, и мужчина вздрогнул, неверяще пялясь на телефон. “Азирафаэль, я не шучу” Репетитору захотелось простонать в голос. Ему слишком тяжело было сделать выбор, и он, зажмурившись, решил поступить так, как делал всю жизнь. Последовать трепетно бьющемуся сердцу, которое умудрилось полюбить так сильно. Осторожно отодвинув штору, Азирафаэль выглянул в окно. Честно говоря, он ожидал увидеть всё, что угодно, и мысленно велел себе приготовиться. И всё же от увиденной картины рот преподавателя приоткрылся сам собой, и он бессознательно прикрыл его мягкой рукой. У тротуара стояла чёрная раритетная Бентли, и тяжёлые дождевые капли причудливо танцевали на её блестящей поверхности под тёмно-васильковыми тучами. Её хозяин был там же. С потемневшими от влаги рыжими волосами, в чёрной кожаной куртке, с невозмутимым лицом Кроули держал в руках большой кусок фанеры. Дождь стучал по дереву, но на нём всё равно можно было разглядеть буквы “Прости меня”. Некоторые люди, пробегавшие мимо, оборачивались на него, но взгляд Змия, взволнованный и почти обречённый под чёрными очками, намертво был прикован к дому напротив. Азирафаэль буквально ощутил, как его сердце пропустило удар. Смотреть на Кроули, такого одинокого посреди улицы под тёмным дождём, было просто невыносимо; его даже как-то это разозлило. Правда, секундное раздражение тут же померкло на фоне необъяснимой радости, которую доставило ему желание Кроули попросить прощения. Преподаватель был просто не в силах поверить, что всё это происходит на самом деле, и все мысли путались, как распустившиеся нитки. Опомнившись, Азирафаэль встряхнул головой, так, что кудряшки радостно подпрыгнули, и, не совсем понимая, что делает, торопливо покинул квартиру, схватив зонтик с тумбочки в прихожей. Ошарашенному Кроули долго ждать не пришлось. По кожаной куртке горными ручьями стекала вода, и она неприятно липла к коже, но он этого даже не замечал. Очки заливало водой, и он сердито утирал их рукавом. Мужчина успел мысленно перекреститься (правда, потом сплюнул) и напряжённо подумать, что сделал не так, как из подъезда выскочил взволнованный Азирафаэль. Они оба какое-то время молча смотрели друг на друга, и только потом до бесстыдства счастливый репетитор додумался подойти ближе, молча раскрывая зонтик над ними обоими. Кроули нервно сглотнул, давя в себе желание крепко прижать мужчину к себе; он не улыбался, но лицо преподавателя так осветилось чем-то неземным, что нетрудно было понять его настроение. Змию самому захотелось разулыбаться, но он был так напряжён и так ждал прощения и хоть какой-то определённости, что лицевые мышцы словно свело от тревоги. Азирафаэля, напротив, можно было читать, как одну из его обожаемых книг. Светлый зонт с каким-то непонятным узором — не до рассматривания было, в самом-то деле — надёжно укрывал их обоих от непогоды. Они смотрели в глаза друг друга, чувствуя, что весь остальной мир плавно стирается, как дождь смывает детские рисунки мелом с асфальта. Словно этот небольшой зонтик каким-то образом отделял их от всего остального, оставляя только чувства — одни на двоих. — Прости меня, — снова произнёс Кроули. Чем дольше он смотрел на репетитора, тем сильнее крепла его уверенность в том, что он всё делает правильно. И от этого становилось спокойнее. Намного спокойнее. Он даже перестал сам себе напоминать жёсткую каменную плиту. Хотя по-прежнему чувствовал себя самым огромным идиотом на свете, и это ощущение усиливала дощечка в мокрой руке. Азирафаэль приблизился ещё больше. Змий мог буквально уловить смутный сладкий запах, и ему пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не ляпнуть что-то очень глупое и не переживать эти мучения снова. По зонтику глухо стучал дождь. — Хорошо, — очень тихо ответил Азирафаэль, и на его мягком лице снова появилась светлая ангельская улыбка. Волна облегчения затопила Кроули до самых кончиков ушей, и он расслабился окончательно. Сейчас даже шум дороги и ливня не раздражал его так сильно; он вообще не мог ни на что иное обращать внимание, когда репетитор смотрел на него т а к. Кроули чувствовал себя так, словно кто-то нашёл его в душной, тёмной пещере, полной удушающего огня и дыма, и охладил его уставшее лицо прохладным живительным ветром с запахом чистой свободы. Словно кто-то благословил его. От этого сердце начинало петь, как в глупых диснеевских мультиках, которые так любит Адам. Азирафаэль вдруг неловко замялся, опуская взгляд, и его очаровательные щёчки залились краской. — Я думаю, нам нужно... Поговорить. Кроули, сходя с ума от приятного волнения, неопределённо кивнул. Ему нужно куда-то его пригласить? Так, какие варианты... Ресторан? Парк? Конечно, самое то в такой ливень. Признаться, он давно так не переживал, но сейчас остатки гордости бессмысленно меркли перед этим мужчиной, который так быстро пленил. Это всё ещё было болезненно признавать, но горячее сердце Змия уже решило всё за своего хозяина. Именно поэтому он лихорадочно принялся перебирать идеи, ощущая в голове кошмарную, несвойственную ему пустоту. — Только, — вдруг добавил Азирафаэль, и Кроули замер, вслушиваясь в каждое слово, — не сейчас. Сначала ему показалось, что он ослышался, но потом внутренний голос ехидно хихикнул что-то вроде “Рано ты обрадовался”. Надежда на то, что Азирафаэль мог иметь в виду ужасную погоду, угасла тут же, как огонёк свечи под ливнем. Титаническими усилиями сохраняя трезвость ума, Кроули и сам понимал, что такое не прощается за один вечер, но разочарование, видимо, очень явно отобразилось на его вытянувшемся лице, потому что Азирафаэль тут же всплеснул свободной рукой, как энергичная барышня из восемнадцатого века: — Но я оценил твой жест! Это было очень мило, Кроули. Он успокаивающе ему улыбнулся, и в глазах репетитора засияла обезоруживающая искренность. Кроули безмолвно принял своё поражение. — Зато без патриархальных замашек, — зачем-то ляпнул он первое, что пришло ему в голову. — Что? — Ничего... Поначалу эта мысль казалась ему по-детски глупой (взрослый мужчина слушается совета одиннадцатилетней девочки. Приехали). Но сейчас, видя обрадованного Азирафаэля, который действительно его простил, к нему вернулась былая уверенность, и дышать стало легче, словно кто-то сбросил тугую удавку с его шеи. Можно было снова принять привычный образ и не есть себя заживо от безумного волнения. Теперь-то зефирный преподаватель от него никуда не денется, подумалось Кроули, и от этой мысли ему стало так приятно, что на лице против воли появилась улыбка. Правда, со стороны она больше напоминала оскал опасного хищника, потому что Азирафаэль заметно напрягся и сделал крохотный шажок назад, от чего ливень холодно скользнул по спине отяжелевшей куртки. — Ну, тогда... Пока? — неуверенно улыбнулся он. — Ага, бывай, — пробормотал Кроули. Выглядели они совершенно тупо, пожирая друг друга глазами и медленно пятясь назад, как испуганные раки; Кроули даже не заметил, что дождь снова застучал по разгорячённой коже. Что-то грызло изнутри, и Змий думал, что ему стоило бы сейчас уговаривать репетитора, но они оба были слишком сбиты с толку и испытали слишком много эмоций для двух взрослых мужчин с очень непростыми переживаниями, поэтому конкретно сейчас сделали правильный выбор. Только оба, возвращаясь к себе в дом и машину и нервно оглядываясь через плечо, отчего-то думали, что поступили неверно. Людям свойственно сомневаться. Сумерки непогоды накрыли Лондон тёмным одеялом. Азирафаэль очень тихо закрыл дверь в свою квартиру, и в её подводной тишине самым громким звуком было его сердцебиение. Преподаватель зажал рот обеими подрагивающими руками, чтобы не закричать во весь голос. От переизбытка эмоций он едва не задыхался, и голова закружилась, отчего темнота прихожей казалась ещё чернее. Теперь он в полной мере понимал, что ему не надо было сейчас говорить с Кроули. Он с позором потерял бы сознание. Чёрная Бентли шаровой молнией неслась по загруженным дождливым улицам Лондона, до смерти пугая сонных водителей. За рулём ехал рыжеволосый мужчина в чёрном, пряча счастливо сияющие золотистые глаза за тёмными очками, и на лице его в редких пятнах света придорожных фонарей танцевала дьявольская мечтательная улыбка. — Адам, это пятно или... — Или тебе надо снять очки, пап, — звонко рассмеялся Адам, не удерживаясь от того, чтобы не поддеть отца. В ответ мужчина обиженно-сердито покосился на него, но очки всё же снял. Положив свою последнюю защиту на тумбочку, он снова придирчиво всмотрелся в зеркало. Нет, всё же показалось. Футболка была чистой. Он чуть не сжёг её, пытаясь отгладить, и Адам всё это время покатывался со смеху. Репетитор должен был прийти с минуты на минуту. Маленькое семейство Янгов всё утро слонялось по квартире в нетерпении: Адам просто здорово соскучился, а Кроули словно перенёсся во времени лет на двадцать назад, когда у рыжего нескладного подростка от волнения потели ладони. В дверь позвонили, и Адам, проигнорировав отца, который пытался его остановить, помчался по коридору со скоростью света. — Ази! Ты пришёл! Он крепко обнял преподавателя, который весь зарумянился от смущения и удовольствия. Мужчина поспешно обнял подпрыгивающего мальчика в ответ, надеясь, что глаза не покраснеют в самый неподходящий момент. — Ох, Адам, милый, ты меня задушишь! — с улыбкой выдавил он. Только это заставило мальчика чуть отстраниться. — В сторону, малышня, — пытаясь придать голосу больше суровости, окликнул его Кроули. Он принял максимально расслабленную позу, запустив руки в карманы домашних штанов (тщательно отглаженных ещё накануне), и подошёл ближе, не торопясь. Конечно, хозяин дома очень жалел, что солнцезащитные очки остались на далёкой тумбочке в спальне. От такой умилительной картины он едва не ослеп. При виде отца Адам пружинисто отпрыгнул в сторону, как резиновый мячик, и сцепил руки в замок за спиной, всем видом выражая смирение. Его глаза сияли тучей фейерверков, когда он переводил взгляд с одного взрослого на другого. В голове мальчика рождались совершенно дьявольские планы рычагов давления на отца и абсолютно ангельские мечты о том, что однажды преподавателю уже не придётся покидать их квартиру. — Здравствуй, — очень тихо произнёс Азирафаэль, не в силах отвести взгляда от мужчины напротив. В его глазах отражением на воде блестели солнечные искры. — Привет, — не громче, почти хриплым шёпотом отозвался Кроули. Его лицо оставалось невозмутимым, только золотисто-карие глаза почти не моргали, по-змеиному хищно впившись в репетитора. Где-то на их дне можно было с лёгкостью рассмотреть безумную радость от того, что Азирафаэль снова улыбался им, стоя в их квартире и освещая её угрюмые стены одним присутствием. Адаму ужасно захотелось ляпнуть что-то глупое, он даже губы почти разомкнул, но, передумав, снова закрыл рот. Отпугивать этих двоих друг от друга было бы просто кощунством. Поэтому он, выгнув шею и смотря на них через плечо, начал вышагивать в направлении своей комнаты: — Ну, я пока пойду... Наверное... На застывших мужчин это подействовало отрезвляюще, как неожиданный сигнал будильника. Они смешно вздрогнули, торопливо моргая и отводя взгляд друг от друга; Адаму пришлось тихонько прыснуть в кулак, чтобы не смутить их ещё больше громким хохотом. Глядя на то, как его всегда жёсткий и чуточку равнодушный к другим отец краснеет, как подросток, мальчик чувствовал себя по-настоящему счастливым. Он ощущал, что всё становится на свои места. — Да, — смущённо заторопился Азирафаэль, направляясь следом и поудобнее перехватывая извечный портфель с книгами. — Ты сделал доклад, который я тебе задавал? — Конечно, — чуточку самодовольно улыбнулся Адам. Присутствие репетитора так его успокаивало, что он действительно ощутил себя лучше. — Я сделал даже больше! Вечер прошёл довольно тихо и спокойно. По крайней мере, все были заняты своими делами, и пусть отголоски старой злости и обид ещё висели в воздухе, в сердце каждого воцарялось умиротворение. Они знали, что находятся на своём месте, и терять этот уют снова не хотелось никому. Опрыскивая всё интенсивнее зеленеющие растения, Кроули думал, что за долгое время сделал правильное решение, переступив через свою гордость и извинившись. В этот же момент в комнате Адама Азирафаэль думал то же самое, понимая, что не зря проявил обычно не характерную для него решимость. Когда стрелки часов замерли на восьми, Адам привычно заканючил, упрашивая Азирафаэля остаться, но преподаватель был непреклонен. Он ярко смеялся в ответ, пока мальчик в шутку тянул его за рукав, но воспоминания репетитора о вынужденной ночёвке здесь, в одежде и спальне Кроули, заставляли кровь жарко броситься ему в лицо. Пока они ещё не разобрались с отношениями, об этом не могло быть и речи. Ему достаточно было вспомнить о своих дерзких мечтах о хищных змеиных объятиях, чтобы смутиться ещё больше. Главных слов они ещё не произнесли, и Азирафаэль не мог даже надеяться на то, что отец его ученика чувствует то же самое. Они вышли провожать его, как обычно. Репетитор ничего даже не подозревал, но Кроули, в волнении прикусив нижнюю губу и встревоженно сверкнув янтарными глазами, подался вдруг вперёд. Адам с усилием спрятал свою улыбку. — Подожди, — неуверенно попросил он, снова пряча потеющие ладони в карманы. Азирафаэль послушно замер, вопросительно вскинув светлые брови, и Змий, глубоко и прерывисто вдохнув, нарочито небрежно пожал плечом: — Знаешь, в качестве благодарности за то, что учишь этого засранца и... В качестве моих извинений. Может, поужинаем?