Занятия литературой

Все книги, тетради, учебные записи валились из рук. Занятия едва не оказались сорваны: Азирафаэль, зачитывая студентам свои любимые отрывки из лирики конца девятнадцатого века, на несколько минут замер, позорно всхлипывая перед всей аудиторией. По счастью, обошлось. Сочувствующие студенты, которые души не чаяли в Зефирке, дочитали лирику за него, а один юноша вообще сбегал в буфет за шоколадной булочкой. Азирафаэль потом едва не заплакал ещё раз, уже от благодарности. На самом деле, он был тем ещё рохлей. С той ссоры прошло ровно два дня. Преподаватель не знал, что делать дальше, не знал, в каком они оба находятся положении, не знал, что делать с занятиями Адама... Его убивала эта неопределённость. Азирафаэль был полностью разбит, не помогали даже литры горячего какао с зефирками. Он не взял номер телефона у Адама, а с социальными сетями не дружил; недаром студенты беззлобно подшучивали, что он всё ещё остался где-то в девятнадцатом веке. Он мог бы позвонить мадам Трейси, но крайне любопытная оккультистка стала бы задавать слишком много вопросов. Азирафаэль пока не был готов. Перед внутренним взором всё ещё стоял разъярённый взгляд золотистых змеиных глаз. В голове мужчины не укладывалось, что Кроули мог рассердиться по такой глупой причине. Первый день он съёживался на своей постели комочком, глотая слёзы и обвиняя себя во всех смертных грехах, но сейчас на место убийственному состоянию пришла непонятная уверенность. Произрастала она из банальнейшей обиды. — Я хотел как лучше, — решительно заявлял он себе под нос, поднимаясь наконец с постели и меняя одежду на более свежую. — Это он вспылил на пустом месте. Азирафаэль мог убеждать себя сколько угодно, но как же ему стало резко всего этого не хватать! Весёлого и неугомонного Адама, с которым они так доверительно общались, литературных дискуссий, тихих вечеров за чаем на кухне, даже несдержанности и резкости хозяина дома. Душевный подъём настиг репетитора, когда тот отправился в магазинчик за шоколадным тортом, и все силы сошли на нет, когда он прикончил второй кусок; в горле встал комок из грусти и обиды, и аппетит пропал напрочь. Он понимал, что Кроули сорвался на него ни за что, но всё равно Азирафаэль отдал бы многое, чтобы вернуться в тот день и промолчать. Но некоторые вещи предначертаны, и избежать их невозможно; порой он верил, что где-то точно записаны все человеческие судьбы, и изменить их никому не под силу. Когда он подумал, что больше не увидит Янгов, отчаяние безжалостно стёрло светлую улыбку с его мягкого лица, и в глазах появился печальный блеск. Преподаватель не был уверен, стоит ли ему самому отправляться по знакомому адресу, но ждать первых шагов было ещё глупее и безнадёжнее. Азирафаэль вспоминал, с какой жгучей злостью смотрел на него тогда Кроули, словно желая испепелить взглядом, и понимал, что ждать нечего. Наверняка репетитор противен ему. Тем же вечером, когда скользкие и неприятные мысли Азирафаэля уже превратились в стальную уверенность, его телефон вдруг зазвонил. Преподавателю звонили только по работе или мадам Трейси, поэтому он не стал торопиться, пока искал его в бельевой корзине. На экране высветилось имя Кроули, и Азирафаэль невольно выронил его обратно, словно это была ядовитая змея. Совесть подсказывала ему, что он звонит исключительно по поводу занятий, ничего больше, и репетитору стоило бы принять вызов, а не строить из себя обиженную барышню. В конце концов, это всё ради Адама и его очень яркого будущего, а свои чувства стоит задвинуть в дальний ящик. Несложно догадаться, что несмотря на все разговоры с самим собой, трубку Азирафаэль не снял. Он был уверен, что Кроули не станет перезванивать, поэтому отключил звук и со спокойной душой вернулся к роману и остывающему какао. О телефоне он вспомнил минут через тридцать. За это время гордый мистер Янг звонил ему семнадцать раз. Это было глупо, но после этого солнечная улыбка сама собой появилась на лице Азирафаэля. Надежда южным бризом согрела его измучившееся сердце. Следующим утром последовало сообщение “Надо поговорить”. Звучало это очень сурово, так, что преподаватель почувствовал себя английским шпионом на службе королевы. Он хотел было ответить, хоть что-нибудь, но ему было слишком интересно узнать, что Кроули предпримет дальше. К обеду он позвонил, и Азирафаэль, убедившись, что никого из студентов или преподавателей нет поблизости, принял звонок. — Перестань от меня прятаться, — тут же прозвучало в трубке. Репетитор был так рад услышать родной встревоженный голос, что в душе мужчины всё запело. И всё-таки он заставил себя собраться. Ему нужно быть непреклонным. — Не понимаю, о чём вы, мистер Янг. — Брось, ангел, — раздражённо прошипел Кроули. Азирафаэль против воли судорожно вздохнул в ответ на столь неожиданное и тёплое обращение. — Надо поговорить. О том, что... Было. Голос его неуверенно замялся, и репетитор мог словно вживую увидеть, как этот большой тридцатишестилетний ребёнок чешет огненно-рыжий затылок. — Ты уверен, что нам стоит? — покачал головой Азирафаэль. Он и сам не понял, откуда у него столько смелости, но продолжил: — Мне показалось, ты ясно обозначил свою позицию. — Тебе показалось, — шикнул Кроули. — Клянусь Бо... Са... Кем, чёрт возьми, угодно, но мне очень надо тебя увидеть. Сердце Азирафаэля исполнило звонкую трель соловья. Он уже сейчас готов был простить возлюбленному все обиды. Было просто невероятным то, что он признал такой факт, как свою зависимость от преподавателя. Осознавать это было потрясающе сладко, и каждая клеточка взволнованного тела кричала, чтобы он согласился. Но вместо этого губы Азирафаэля вдруг раскрылись, и с них слетело совсем другое: — Тогда постарайся ещё. И он нажал на красную трубку. Кроули уставился на смартфон так, словно одно из его растений вдруг заговорило и обложило его ругательствами с ног до рыжей головы. Он услышал наконец приятный голос репетитора, по которому так сильно соскучился; от этого всё в его животе волнительно перевернулось. Но мужчина не мог поверить, что даже после таких слов и унижений с его стороны Азирафаэль просто... Отшил его. Злость клокотала в груди, обнажая острые ядовитые клыки. Это было просто непостижимо. — Ну и пожалуйста, — прошипел Кроули. Он даже подскочил, чувствуя, как кровь закипает в жилах, как адский шторм, поразивший океан. От досады в голове всё помутилось. — Больно надо ещё гоняться за ним! На пике отрицательных эмоций он круто развернулся и с силой швырнул телефон в диванные подушки, от которых он отпрыгнул, но дьявольским чудом не упал на пол. — Пап, — позвал его удивлённо-насмешливый голос. — Мы не миллионеры, ты чего телефоном кидаешься? Кроули с трудом перевёл дух, оборачиваясь. В гостиную медленно вошёл Адам, держащий руки за спиной. На лице мальчика сияла снисходительная улыбка, и Змий вдруг почувствовал себя виноватым. Не он один мучается (пришлось признать) из-за ухода Азирафаэля. Но Адам, прекрасно слышавший их ссору, даже не злился на него. Удушающий стыд захватил Кроули, и он, стараясь игнорировать щемящую тоску по солнечному преподавателю, почувствовал себя полным идиотом. Он был так расстроен, что не нашёлся с ответом, только беспомощно развёл руками. По счастью, ему не нужно было отвечать. Адам, даже не пытаясь скрыть насмешливых искорок в карих глазах, подошёл к растерянному отцу ближе. — У меня для тебя кое-что есть. Мыслями Кроули был далеко отсюда. Внутри он изо всех сил боролся на перепутье. Одна его часть велела забыть об упрямом репетиторе, другая приказывала сейчас же ехать по знакомому адресу и караулить мужчину у дома, как прожжённый бандит. Почти инстинктивно Кроули поднял голову и замер. Адам протягивал ему ярко-красный длинный кусок ткани. Присмотревшись, можно было понять, что один его конец напоминал змеиную голову. Мужчина невольно взял предмет на руки, чувствуя мягкость, и уставился на него. — Связал тебе шарф. Меня Азирафаэль научил, — немного смущённо пояснил Адам, видя его замешательство. Он помялся ещё немного, перекатываясь с пятки на носок, а потом упруго качнулся и крепко-крепко обнял отца, обхватывая его руками за талию. Кроули резко выдохнул, почти бессознательно обнимая сына в ответ, и наклонился, зарываясь носом в его каштановые кудри. В голове пусто звенело; от досады и злости не осталось ни следа. Мужчину полностью затопила тягучая карамельная нежность, и он с силой сжал сына в объятиях, полностью утратив дар речи. — Не знаю, что ты там напридумывал, но ты — самый классный папа, — доверительно пробурчал Адам куда-то в его грудь. Сердце Змия сжалось. — И я тебя люблю. — Я тебя тоже, — выдавил Кроули, чувствуя, как горит его лицо. Ощущения наполняли его с такой силой, что глаза предательски защипало, и он понял, что может попросту зарыдать. Чувство вины почти сокрушало его; мир вокруг вертелся с новой скоростью, и Змий растерялся окончательно, не в силах даже предположить, что ему делать и говорить. Всё это время внутри сгущался тёмный туман, но сейчас всё прояснилось, пронзилось лучами, как невесомой паутиной, и у него с сердца словно рухнул огромный камень. Он измождённо прикрыл глаза, принимая наконец всё, что с ним случилось. Когда они отстранились и Кроули увидел радостную улыбку сына, его затопила невероятная лёгкость, какая бывала обычно, когда он мчался по Лондону под сто двадцать. Но даже сейчас, глядя в глаза любящего сына, мужчина чувствовал, что не может быть по-настоящему счастлив. — И его, — мученически простонал он вдруг. — Я... Я люблю Азирафаэля. Это не было просто. Ни в коем разе. Кроули убедился на себе. Но дышать вдруг стало гораздо легче. Тёмные стены квартиры осветились вдруг небесным сиянием, и хозяин дома почти уловил знакомый тёплый запах репетитора. От невероятного облегчения даже ноги подвели его, и Кроули обессиленно плюхнулся на диван, прижимая к себе ярко-красный шарф. Адам звонко расхохотался. — Я тоже. Так иди и достань его! К тому времени, как он вернулся домой, Азирафаэль обвинил себя в глупости примерно восемь раз. В сердцах он даже позволил себе крепкое ругательство, не обращая внимания на застывшего в шоке знакомого преподавателя, и вихрем покинул стены академии. Надо было согласиться, думал он, страдальчески вздыхая. Репетитор буквально чувствовал, как сильно ошибся. Кроули вполне мог обидеться окончательно; вдруг он уже не будет ни звонить, ни писать? И ещё это греющее душу “ангел”. Услышит ли он это ещё когда-нибудь? Горестно простонав, Азирафаэль упал в глубокое кресло, закрывая лицо руками. От бессилия и собственной глупости хотелось бросить всё и окончательно сдаться. В какой-то момент он даже подумал позвонить ему первым. Конечно, репетитор даже не подозревал, что произойдёт в ближайшие пятнадцать минут. Это должны были быть полчаса, если бы кое-кому было не наплевать с высокой яблони на пресловутый скоростной режим. Азирафаэль, в расстроенных чувствах даже позабыв переодеться, направился на кухню с твёрдым желанием успокоить себя хотя бы большим количеством сахара. Заваривая какао, мужчина печально вздохнул, что в доме не оказалось вина или чего-то покрепче; отчаяние заставило мышцы налиться неприятной усталостью, и сейчас он не мог заставить себя выйти из дома даже за алкоголем. На улице начинался дождь. Едва-едва он устроился в кресле, собираясь снова предаться тяжёлым размышлениям, как его телефон звучно завибрировал. Азирафаэль нервно сглотнул, с усилием давя в груди мгновенно вспыхнувшую надежду. Не сделав ни одного глотка шоколада, он потянулся-таки к телефону и снял блокировку. “Подойди к окну”