Изи

Она не придет — руки были в змеиной норе, Голова в осином гнезде, а спина в муравьиной куче. Буду я — я из более прочного теста, Я достойна занять это место, я многое делаю лучше.

Мадара наблюдает за сестрой исподлобья, продолжая накалывать на вилку пресные овощи. — Ты в порядке? Изуна медленно ковыряется в жареном куске мяса, разделывая его на крошечные кусочки. Раскладывает их на тарелке ровными рядами, но есть не спешит. Медленно брезгливо морщится, будто вместо еды перед ней тарелка опарышей. — Не люблю говядину, она на вкус хуже собачьего дерьма, не находишь, нии-сан? Изуна оголяет стройный ряд маленьких, белых зубов. Младшая Учиха не из улыбчивых, знает Мадара, он подозрительно сужает глаза и откладывает столовые предметы в сторону. Почему-то от блестящей белоснежной улыбки, так широко расползшийся по щекам любимой сестры, Мадара хочет вздёрнуть плечами. Усилием воли подавляет странное наваждение и смотрит Изуне прямо в глаза. — Не замечал за тобой такого, сестра, — он склоняет голову набок, приглядываясь, — ты была неприхотлива в еде. Она молчит, продолжает нелепо и широко улыбаться. Мадара сводит чёрные брови к переносице. После той финальной битвы с Сенджу, Изуна стала странной. Он притащил её домой, на пороге смерти раздевал и умывал, плотно сжимая зубы, чтобы не закричать. Хотелось встряхнуть бледное костлявое тело, чтобы она пришла в себя, вдохнула воздух и вновь посмотрела на него преданным, любящим взглядом. Но сестра упрямо холодела и синела, отходя в мир иной. И Мадара крушил: дом, двор, деревья, всё, что вставало на пути. А Изуна лежала, со сложенными на груди руки и закрытыми веками. Ирьёнин опасливо поднимает глаза на возвышающегося над ним Мадару. — Мертва. Учиху оглушает. Он непонимающе скользит взглядом по лицу медика и, кажется, что факт её смерти доходит до него сквозь какой-то непроницаемый барьер. — Пульса нет, дыхания тоже, — спешно оправдывается врач, нервно покручивая в руке круглое зеркальце. Мадара мельком смотрит на кристально чистое зеркало. Ни единого запотевания, ни одного признака того, что Изуна Учиха когда-то дышала или будет дышать. Нет, не будет, никогда больше. — Вон. — Что, простите? — робко переспрашивает ирьёнин и едва удерживается от желания вжать голову в плечи. Мадара неожиданно яростно поворачивает голову в его сторону. — Вон, чёрт тебя подери! — Учиха рявкает так, что его голос отскакивает от тонких стен вибрацией. Мужчина спешно подхватывает чемодан подмышку и старается как можно быстрее ретироваться за дверь. Мадара ещё какое-то время слушает затихающие в конце коридора шаги, а затем, глубже втянув воздух в грудь, смотрит на сестру. На любимую сестру. На прекрасную химе. На мёртвую женщину. На ещё одного потерянного бойца. Клокочущая, бессильная ярость поднимается к горлу глухим криком. Он оплошал, он проиграл по всем фронтам, и если есть чья-то вина в этом, то только его. Изуна лежит по мёртвому бледная, со впалыми щеками и тонкими запястьями. Кровь запеклась рваным пятном на груди. Как цветок, её смертельная рана выглядит как сраный цветок. Мадара рукой зажимает себе челюсть. Он обессилено падает на колени и удерживает внутри горький вскрик раненого зверя. - Была, - Изуна неожиданно сдавленно хихикает и, заметив прицельный взгляд брата, затихает. Глаза у неё всё такие же чёрные, в обрамлении густых тёмных ресниц, только волосы теперь в хвост не стягивает. Ходит растрёпанная, взъерошенная, как будто только что из гнезда вывалилась. Тощая, как щепка, припадает на одну ногу при ходьбе и сутулиться. Неожиданно младшая решительно отодвигает стул и поднимается. Мадара недоумённо дёргает бровью, наблюдая за её действиями. Изи одним рывком смахивает со стола посуду. Еда кляксами расползается по полу, члены клана неожиданно ёкают и во всю глазеют на разворачивающееся представление. Она забирается на стол острыми коленками, так призывно торчащими из-под алого домашнего кимоно. Поднимется во весь рост и шествует вперед, попутно сметая босыми ступнями остатки пиршества. Учиха наблюдает за ней отрешенно, подперев голову рукой и откинувшись на спинку стула. Младшая быстро преодолевает расстояние между его концом стола и своим, аккуратно подвернув край своего одеяния, Изуна плавно опускается перед ним на колени, покорно опуская голову. — Что с тобой, Изи? У Мадары даже голос отдаёт металлом, как кровью, как мечом. — Со мной ли, брат? Она безумно и ласково улыбается. Тянется к нему бледной рукой, в попытке прикоснуться к теплой загорелой щеке. Он перехватывает её запястье одним движением. Некрепко, не стараясь причинить боль, только удержать. На похоронах Мадара присутствовать не хочет, сопротивляется всем естеством, но всё же облачается в чёрную юкату и медленно выходит к остальным членам клана. Будто в насмешку надо всем, солнце утопает за горизонтом в ярко-розовом закате. Желтой тенью по озеру расползается прощальный солнечный путь для его Изи. Изуна лежит полностью одетая в боевую форму, с тонкой катаной в ножнах на поясе, в длинных чёрных перчатках и с гербом клана на спине. Мадара не смотрит на неё, не хочет, продолжает отрицать факт смерти. Старейшина смотрит на него угрюмо и недовольно: непринятие смерти самая беспокойная и глупая вещь в мире. Но Учиха сопротивляется даже когда подставляет плечо под одр, где не ощутимым весом лежит тело прекрасной химе. Ещё трое встают по разным углам и они все шагают нога в ногу, невесомо раскачивая покойную Изуну. Мадара поджигает поминальный факел и небрежно бросает его в сухие ветки. Пламя разгорается медленно, под крики птиц и тихое молчание людей. Огненные языки уже почти лижут смертный одёр Изи, а Мадара всё ещё не в силах оторвать взгляд от жёлтой полосы ускользающего солнца. — Тело ничто, Мадара, — старейшина хрипит ему в спину, — душа есть всё. Учиха кривится, но не собирается отвечать. Он хотел забрать её глаза, исполнить устоявшуюся традицию, но не смог даже прикоснуться к ней. Костёр полыхает ярко, уже отчетливо контрастируя с постепенно темнеющим небом. В какой-то момент Мадаре начинает казаться, что у него помутнение рассудка, но когда остальные члены клана удивлённо охают, все сомнения как водой смывает. Изуна поднимается на ноги в дрожащем пламени и громко откашливается кровью. — Иди спать, химе, ты больна, — он рывком сдёргивает её со стола и поддерживает под рёбра, не давая упасть. Чёрные глаза впиваются в его лицо острыми клинками. Она выдёргивает свою руку из хватки и, покачиваясь, отстраняется. Мадара провожает её внимательным взглядом, ловя глазами каждое неровное движение. Во снах Изуна всегда мерещится ему, стоящая внутри пламени, горящая и безумная. У неё кровоточат глаза, она истошно вопит, хаотично кружится, размахивая руками. Алые рукава кимоно раскачиваются на ветру и выгорают в темноту, прямо как сейчас аккуратно исчезает колыхающийся подол куда-то вглубь их временного дома. Изи смотрит на него каким-то странным, доселе невиданным взглядом: сощурившись, внимательно и не моргая. Он спрашивает о том, что сохранилось в её памяти, и она урывками выдаёт ему расплывчатые воспоминания об их детстве. Они говорят недолго, но когда Учиха собирается уйти, она жадно хватает его за пальцы и растерянно просит не оставлять её одну в темноте. Бледная тень самой себя, Изуна отрешенно шатается из угла в угол в крошечной комнате. — Не мельтеши, рана разойдётся. Она замирает и оборачивается на него, спокойно усевшегося на футоне. — Я не могу спать, — нервно облизывает сухие губы, — я не хочу спать, Мадара. От своего имени он неожиданно дёргается и вопросительно осматривает её замершую в темноте фигуру. — Мне не дадут спать, брат, понимаешь? — Изи облизывает сухие потрескавшиеся губы. — Кто? Продолжительное молчание служит ему ответом и Мадара устало откидывается спиной к стене. Луна тонкими нитями освещает комнату и его нестерпимо клонит в сон. — Кажется, Изуна-сама повредилась рассудком, — женщина удручённо качает головой. Мадара сам не зная почему, продолжает слушать жалкий разговор старых сплетниц. — У любого крыша поедет, если он очухается внутри горящего костра, на своём смертном одре, — недовольно бубнит молодая мама, прижимая к груди будущего воина клана. На какое-то время женщины замолкают, и Мадара уже практически теряет к ним интерес, но за спиной вновь слышится шушуканье и он невольно прислушивается. — Не к добру это, — старуха угрюмо сжимает в руках пиалу, — оттуда не возвращаются. Женщины опасливо оглядываются на ровную спину главы клана и, не заметив внимания в сторону, недовольно шикают на говорливую бабку. — Будет тебе, Баа-сан, придержи язык, коли жива. Старуха фыркает со звуком распахивает клановый веер, неспешно обмахиваясь. — Как птица феникс, — женщина из-ресниц провожает взглядом удаляющуюся спину в красном кимоно, — прямо из пепла. Мадара поднимается из-за стола, громко шваркнув стулом по полу, незримо призывая сплетниц замолчать.