Предание зверям

Играла «The Cigarette Duet», Киришима прекрасно знал эту песню. Не сказать, что атмосфера от неё становилась разряжённее, он всё равно чувствовал себя скованно и забито, словно ехал с совершенно незнакомыми людьми в совершенно незнакомое место. Хотя, на самом деле просто возвращался домой. Бакуго сидел рядом, не отрывался от пролетающих за окном пейзажей, подпирал подбородок кулаком и время от времени случайно водил указательным пальцем по киришимовской холодной ладони. — Мы с Вами не виделись уже так долго, молодой господин. Вы совсем не посещали дом эти несколько лет. Ваш отец очень скучает, — водитель — доброжелательный старичок в чёрном выглаженном костюме — поглядывал в зеркало заднего вида, улыбаясь с характерным смешком, щурясь от ярких солнечных лучей, нагоняющих их по крышам домов. — Без этого, Ксавьер. Я еду домой не для того, чтобы провести время с отцом, мне это не нужно, — Киришима дёрнул головой, вышло почти обиженно. Он опустил взгляд, нахмурил брови. — Вы хотите представить господину Вашего молодого человека? — Ксавьер снова улыбнулся. Бакуго слишком резко оторвал руку от щеки, повернул голову и едва не закашлялся. Это всё ещё было невероятно неловко. «Знакомство с родителями — привычное дело, незачем нервничать, друг мой, успокой нервишки» — так вам не скажет никто. Все нервничают. Знакомство с родителями для того и придумано, чтобы нервничать. Это такой ритуал. Бакуго уверен. Да и какого хрена? Вообще-то нет, они тут не поэтому. Не потому, что Киришима вдруг захотел познакомить его со своим отцом, официально представив семье, как своего парня, нет, боже блядский. У них миссия, а старикан просто недальнозоркий и с педальным чувством юмора. Нихрена не понимает. — Да, — Киришима отвёл взгляд. Бакуго почти врезался лицом в спинку кресла напротив. — Я уже давно хотел это сделать, просто не представлялось возможности. Но недавно он сам всё увидел, так что в любом случае потребовал бы, чтобы мы явились на ужин. Что ты несёшь, Киришима? Ты врёшь ему? Ты ведь намеренно ему врёшь? Мы едем на миссию. Твой отец — информатор, помнишь? У нас сведения, что Бетта собирается напасть на него сегодня, чтобы устранить, поэтому мы едем к нему. Какого хрена? Ты ведь не решил совместить задание с настоящим семейным ужином? Всё происходит не так, всё не должно так происходить, дерьмоволосый болван. — Увидел вас двоих? Неужели что-то неприличное? Вы опять издеваетесь над ним, молодой господин. Не говори ему ничего, Эйджиро. Почему ты вообще разговариваешь с ним об этом? Заткни пасть, не смей ничего ему выпаливать. Я же всё ещё нахожусь тут, чёрт вас дери. — Нет, ничего такого. Ты ведь знаешь его, Ксавьер, он всегда в курсе дел. У него стрёмная интуиция. Он весь стрёмный. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, что к чему. Не думаю, чтобы он копал или что-то вроде того… — Он никогда не «копал» на Вас, молодой господин. Вы его сын, он знает Вас, как свои пять пальцев. Думаю, это потому, что Вы с ним слишком похожи. Ему нет нужды «копать». Хм, «ко-пать». Странные у молодёжи сейчас словечки. — …Да, окей, как скажешь. Я имею в виду, он даже ничего не сказал! Я никогда не хотел рассказывать отцу ни о том, чем я занимаюсь, ни о своей личной жизни, ни о жизни в целом. Но он всегда знал. Знал и не имел ничего против. По-твоему это не странно, Ксавьер? — Эйджиро выпаливал всё на одном дыхании, словно разговаривал со старым другом. Так оно, на самом деле, и было. Просто Бакуго об этом не знал. Прислуга почти не менялась, большинство людей Киришиме были знакомы ещё с раннего детства, они единственные, с кем он делился переживаниями и чувствами. Наверное, он тоже скучал по ним. — А Вы не думали о том, что он просто любит Вас? Несмотря на то, что Вы всегда относились к нему с пренебрежением из-за своей матери. Выросли, но так и не поняли — в том, что она бросила вас, виноват не Ваш отец. Прошу прощения, если сказал лишнего, но не стоит ненавидеть его за то, кем он является, так же, как и не стоит ненавидеть себя за то, кем являетесь сами. Вы — самое дорогое, что есть у господина, он готов пойти на любые жертвы, лишь бы Вы чувствовали себя хорошо. Вот, почему Вы никогда не услышите неодобрения от него. Бакуго даже не замечал, как пристально наблюдал за реакцией Киришимы, как по привычке хотел коснуться его плеча, чтобы приободрить, а потом осознал, что это ни к чему. Киришима, конечно, отвернул голову, но по ямочке на щеке легко можно было предположить улыбку. Снисходительную, расслабленную, выпаленную в странном облегчении. Бакуго даже не замечал, как улыбался вслед за Эйджиро. Кацуки рассказывал матери всё. Не мог по-другому. Рассказывал про то, где работает, что делает (упуская некоторые подробности, ради сохранения её нервной системы), что происходит у него в жизни и, главное, с кем это происходит. Его семья тоже знала о Киришиме — это нормально, они были вместе уже около четырёх лет, но шанса познакомиться ещё не выпадало. Вечные миссии, постоянная опасность для обеих сторон — не самые лучшие условия для семейного обеда. Семья Бакуго находилась под охраной Эвентуса на случай, если Бетта прознает обо всём и решит действовать непосредственно через них. — И твоя семья не против? — спросил как-то Киришима. — Нет. Мама одобрит всё, что я делаю, лишь бы я всегда был на стороне добра и справедливости, — ответил Кацуки. Эйджиро грустно усмехнулся, почёсывая затылок, и выпалил едва слышно: — Но ведь справедливость — это не всегда добро. Можно было подумать, что стол специально был накрыт в комнате с огромными панорамными окнами. Благо, их хотя бы догадались зашторить. Нет, серьёзно, Бакуго думал, словно всё происходящее — одна большая шутка. Это же, мать вашу, идеальная позиция для того, чтобы схватить пару снайперских пуль, какого чёрта этот старикан решил разместить всех тут? Киришима, однако, не выглядел удивлённым. Он выглядел уставшим — знал, какой длинный и скучный вечер им предстоит вплоть до того момента, пока в гости не придёт парочка преступников. Сейчас они рассядутся, начнут болтать, и отец не замолчит до самого конца. Он будет изучающе поглядывать на Бакуго, бесконечно вливать в себя стопки коньяка и переходить на всё более и более щепетильные темы. Нет, он не будет показывать альбом с детскими фото Эйджиро, он не будет рассказывать забавные истории и делиться впечатлениями об отцовстве — он не такой человек. Он же, мать вашу, не такой человек… — Расслабься, Бакуго, ты выглядишь слишком напряжённым. Ты волнуешься? Нервничаешь? — Хидеки тянул буквы в своём излюбленном тоне. В бокале шумно лопались пузырьки шампанского, но уже открытая бутылка дорогущего коньяка нетерпеливо ждала своей очереди. — Ты должен понимать, что Киришима — мой единственный сын. — Пап, стоп, — Эйджиро звонко шлёпнул ладонью по лбу. — Кацуки тоже единственный сын своих родителей, к чему это ты? Я ведь не грёбаная принцесса, чтобы меня так лелеять. Бакуго здесь, чтобы спасти твою задницу, а ты продолжаешь относиться к нему с недоверием. Хидеки выгнул брови в удивлении: — Это не недоверие. Я доверяю Бакуго, Эйджиро. Я вижу, как он смотрит на тебя. Просто хочу знать больше, но он совсем неразговорчивый. Наверное, сосредоточен? — Бакуго нервно закусывал губы с внутренней стороны. Ему нужно говорить больше? Сосредоточенность — это плохо? Эйджиро зажал переносицу двумя пальцами и шумно выдохнул, когда Хидеки продолжил: — Всё в порядке, в неуверенности нет нужды. Эйджиро прав, вы оба здесь для того, чтобы помочь мне, так что стоит быть благодарнее. Я вижу, чего ты ждёшь, Бакуго Кацуки. Будь уверен, я высмотрел в тебе то, что мне было необходимо. Я рад, что у вас всё сложилось именно так. Бакуго кивнул и, наконец, собрался с духом, чтобы заговорить: — Да… Спасибо. Эйджиро снова напрягся. Он уже давно понял, что Кацуки не из тех людей, кто попросту сотрясает воздух. Для него слова почти ничего не весят, он говорит редко, но продуманно, будучи привыкшим действовать и только. Хидеки тоже это понял, наверняка понял, просто действовал многосторонне, будто специально изводил для того, чтобы наблюдать за реакцией. Это невероятно бесило. На инстинктивном уровне Киришима понимал, что Бакуго это тоже напрягает, но в силу сложившейся ситуации он не мог ни высказать это, ни показать. Хидеки понятия не имел, как тонко Эйджиро приходилось чувствовать Бакуго Кацуки, чтобы понимать его без слов. Как много времени на это ушло. Сначала просто наблюдать за реакцией, затем угадывать действия, ощущать, какое из них будет предпочтительнее и правильнее. Понятия не имел, на каком по-настоящему высоком духовном уровне были их отношения. А теперь просто ради шутки выводил все механизмы из строя, просто потому что мог себе позволить, просто потому что возможности позабавляться больше не выпадет. Эйджиро едва не зарычал: — Слушай, пап, ты всё ещё ведёшь себя как настоящий… — Тихо, — это был Бакуго, прервавший фразу отнюдь не из-за хреновой концовки. Кулаки его сжались, а взгляд замер на одной единственной точке, никуда не перемещаясь. Он резко поднял голову, уставившись в шторы на окнах, и отскочил в сторону, успев дёрнуть за собой Эйджиро. В следующую секунду окна с грохотом разбились, зацепили шторы металлопластиковыми балками, осколками улетели в длинный стол. Эйджиро уже вытаскивал ножи из карманов, моментально сориентировавшись. Он напал сразу же, стоило только силуэтам пяти человек показаться более-менее отчётливо. Охрана вывела Хидеки в безопасное место, по рации проверяя состояние нижних этажей. Порядок. Для Бетты всё явно обернулось неясной подставой. Кто-то слил сведения? Их ожидали во всеоружии, причём не просто солдаты Эвентуса, а предводитель, мать его, самого элитного отряда. Который раз всё уже оказывается так? В который раз хренов Эвентус оказывается на десять шагов впереди них? Кто-то тормозит в осознании, остальные уже ругаются про себя, но капитан не даёт приказа отступать. Он даёт приказ целиться в Киришиму Эйджиро. — Это нормально. Не убивать — нормально, это хорошо, так положено. Законом Божьим, Конституцией Америки — выбирай, что тебе больше по душе. Я всё понимаю. Не хочешь расстраивать маму? Не хочешь быть плохим человеком? Тот, кто забирает жизни — пусть даже и жизни настоящих злодеев — это плохой человек, не так ли? У него ведь тоже, возможно, есть семья, он тоже кому-то дорог, кто-то ждёт его дома и боится не дождаться. Ты не можешь так просто лишить жизни человека, пусть даже и знающего, на что он идёт. Всё правильно, Бакуго, всё правильно. Жертвуй собой, жертвуй своими близкими. Не убивай. — Ха? Какого хрена, Хокс? Я не хочу жертвовать своими близкими. — Разве? Ты не хочешь? Что ж, я полагаю, у тебя просто нет выбора. Тебя никто об этом не спросит, Бакуго. Твоя философия чужда этому миру, а он расправляется со всеми, кто не понимает его законов и устоев. Бакуго разозлённо цыкнул, быстро избавляясь от нахлынувших воспоминаний. Он перекинул пушку в другую руку, метнулся ближе и без колебаний наставил дуло на появившегося за спиной Киришимы человека. Эйджиро был занят атакой, он никак не смог бы защититься от этого ублюдка. Выбора Бакуго действительно никто не оставил. Он даже не колебался, когда нажимал на курок. Он не колебался и в следующие три раза, он ни о чём не думал. Эйджиро успел только обернуться, увидев происходящее, словно в замедленной съёмке. Бакуго не чувствовал ничего, жалости — тем более. — Я же сказал, что сделаю это, когда потребуется. Нет у меня никакого, к чёрту, психологического барьера, болваны, — Кацуки достал второй огнестрел из внутреннего кармана куртки. — Пошли вы все вместе со своей заботой. Я могу всё. Киришима усмехнулся — у Бакуго едва заметно дрожали пальцы. Кацуки махнул рукой и выбежал из комнаты, приходя на подмогу общей охране. Эйджиро рванул за ним, прикоснувшись к наушнику и сообщая о положении дел штабу. Штабу, в котором Изуку пристально следил за ситуацией и довольно ухмылялся. Он сцепил пальцы в замок и прислонил их к губам, слушая отчёт. Следить за операцией вызвался только он один, в остальных не было нужды — они продолжали усердно тренироваться. Хокс возился с бумажками, взяв на себя всю волокиту с переоформлением, Урарака по привычке пропадала в своей каморке, у Сэро была встреча на соседней базе. Изуку откинулся на спинку стула, постукивая пальцами по столу и вглядываясь в тёмную атмосферу холодного вечера. Он еле слышно выдохнул и обнажил клыки в улыбке: — Я снова веду, отец.