Предание зверям

У Тодороки Шото всегда одно и то же выражение лица. Тодороки Шото словно не испытывает эмоций, хотя и безразличие — тоже чувство. Тодороки Шото не смотрит в небо, не витает в облаках, не оглядывается; его взгляд всегда направлен только вперёд. Совсем не потому, что ему не интересен окружающий мир, или он не способен на размышления. Просто этому Тодороки приучен с детства, это его «профессиональная привычка», это совет, перекативший в образ жизни. Мидория сидел напротив и совсем не раздумывал над очередным ходом. Шахматы — игра интеллекта, стратегии, логики, а Мидория просто передвигал фигурку спустя две секунды, после того, как это делал Шото. Ощущения, словно он просто издевается, не было. Не играет ради шутки, не расставляет фигурки в произвольном порядке. Дело в том, что ему понадобилась всего пара минут в самом начале, чтобы понять, где лучше расположиться. И всё. Никакие ходы Тодороки не могли повлиять на изначально принятое Изуку решение, на изначальный план. Такое чувство, словно он знал, как будет действовать Шото. Как будет действовать всё в этом мире. Возможно, так оно и было. — Почему? — шахматы сейчас волновали Тодороки меньше всего. — Ты думаешь, что я… — Нет. Я так не думаю. Я не думаю, что ты не способен на это или не сумеешь справиться, я не волнуюсь за тебя до такой степени. Просто не хочу. Мне куда приятнее видеть тебя с виолончелью, например. Не зря же ты променял винтовку на неё, — Мидория был спокоен. Передвигал фигурки, подпирал подбородок кулаком, смотрел на Шото ласковым взглядом. Не помогало. Тодороки начинал злиться. — Виолончель тут не причём. Или ты хочешь, чтобы я сыграл концерт посреди боя? Поднесёшь мне стул? — он нахмурился. — Это не про личный выбор, а про пользу. Я не хочу снова браться за винтовку, но я вынужден и согласен с этим решением. Я, понимаешь? Я иду на это, а ты мне не позволяешь? — Я не тот, кто будет считать людей за пешек, которыми можно управлять в бою. Я не мой отец. Не могу переступить, сломать, подавить. Я переживаю, действительно так. И вместе с этим — я знаю, что ты справишься; что я справлюсь со своим отцом в одиночку, без твоей страховки. Таков приказ, Шото. — Безумие, — Тодороки поднялся из кресла, швырнул фигурку ферзя на стол. — Мой командир — Бакуго, а не ты. И я не согласен с этим решением. The Weeknd — False Alarm Мидория не сдвинулся с места даже тогда, когда Шото захлопнул за собой дверь. Он постукивал пальцами по подлокотнику и пялился в пустое пространство, ни о чём не думая. Усталость накатывала постепенно, опоясывала убаюкивающим теплом. Изуку развернулся лицом к окну, где впервые за долгое время жалюзи были приподняты, позволяя прощальным лучам садящегося солнца проникнуть внутрь комнаты, озарить жаром стены, отпечататься тенями по углам. Сейчас солнце окончательно сядет, и всё начнётся. Сейчас сядет солнце, и Изуку, возможно, никогда больше его не увидит. Он развернул голову обратно, устало потёр глаза и взял рацию, лежащую на столе, возле шахматной доски. Его голос транслировался по всей базе. — Всем приготовиться. Объявляю начало операции «Ферзь». Нейто битый час жаловался на то, как неудобно зевать в маске, какое стрёмное место они выбрали для засады и как холодно становится по ночам. Бакуго возился с аппаратурой, отключал микрофоны, подключал наушники — всё для того, чтобы слышать болвана Деку, но не позволять ему слышать их. Не нужно. Особенно сейчас, когда его хренов парень исчез из зоны видимости и ничего не сказал. «Так это и оставим?». Так и оставим. Тодороки Шото не из тех, кто будет творить неоправданную хрень. Не хотелось признавать, но Бакуго понимал, что двигало Мидорией, когда он отказывал Шото. Это же самое побуждало и Бакуго четыре года назад не позволять Киришиме Эйджиро убивать или ранить других людей. Он бы мог всегда делать за него эту грязную работу — так ему казалось, пока в итоге всё не решилось на том, — хрен бы побрал сраного Хокса — что Бакуго не может убивать в принципе. Не мог, до недавнего времени. Но Киришима не беззащитный маленький мальчик, Тодороки Шото — тоже. Нельзя вечно прятать его от того, что может оказать плохое влияние. А даже если так — тогда Шото придётся спрятать от самого Изуку. Киришима поднял голову, пряча заточенное лезвие в ножны. Из наушника донёсся слабый хрип. Он кивнул Бакуго: — Пора. Мидория даже и не думал о том, что останется незамеченным. Худшее развитие событий — Всемогущий врывается сразу с пушкой и сносит ему голову, лучшее — Всемогущий сносит ему голову чуть погодя, после небольшого разговора отца с сыном. Он подпирал плечом стену, стоял налегке с засунутыми по карманам руками, непринуждённым видом и спокойным выражением лица. Он не испытывал страха или волнения, он не испытывал ничего. Привычка не выдавать эмоции наедине с этим человеком. — Давно не виделись, да? Как мило с твоей стороны было отозвать охрану и позволить мне войти. Отец ни капли не изменился. Вычурный строгий костюм, причудливая причёска с торчащими чёрными локонами по бокам, довольная ухмылка. Всемогущий не двигался с места. Только стоял на расставленных врозь ногах, держал руки в карманах брюк и продолжал улыбаться. Это не было сюрпризом. Сегодняшний день не был сюрпризом. — Это было долгое время, и вот, в конечном итоге, ты решил навестить своего старика с таким визитом, — Всемогущий издал смешок, шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. — Знаешь, ты ведь мог бы управлять Беттой сейчас. Не этой крохотной бесполезной организацией. Ты мог бы стоять рядом со мной. — Мы оба знаем, что никогда не стояли бы рядом. Нельзя быть наравне с тем, кого ты боишься. А ты боишься меня, отец. Ты видел, на что я был способен раньше, но не представляешь, на что я способен сейчас. Я могу уничтожить тебя. И я уничтожу. Изуку среагировал моментально: на выставленную пушку ответил тем же. Они нацелились друг на друга одновременно. Всемогущий тихо посмеивался, качая головой. — Кто ты такой, Изуку? Ты герой? Возомнил себя героем? Думаешь, если убьёшь меня, если устранишь Бетту, то искоренишь всё зло на планете? Или тебе конкретно до меня? Это похоже на месть, сынок, а это, знаешь ли, не самая справедливая штука. Не в твоём стиле, — Всемогущий отпустил пистолет, сделал несколько шагов навстречу, прошёлся вдоль комнаты, не торопясь провёл по поверхности стола тремя пальцами, делая вид, что не происходит ровным счётом ничего. — Это не месть, отец. Это смертная казнь. — Мидория тоже опустил пушку, но с места не сдвинулся. — Предание зверям. Знаешь, в Древнем Риме осуждённого бросали на цирковую арену на растерзание львам. Одна из самых мученических смертей наряду со смертью на кресте. Так вот, ты и твоя вшивая организация заслужили именно это. Всемогущий рассмеялся: — И кто же эти львы? Кто эти звери? Ты, Изуку? Ты и твои дружки? Надо же, какой ты смельчак, мама воспитала тебя необычайно храбрым. Ты хоть представляешь, о каких масштабах идёт речь? Хоть представляешь, за что берёшься? Ты словно всё ещё неопытный ребёнок, ничего не понимаешь. Пешки никогда не смогут свергнуть короля. — Иногда хорошо поставленная пешка оказывается намного сильнее короля. Всемогущий замер. Мидория вцепился взглядом в его спину и нахмурился, сжимая рукоять пистолета. Тишина повисла натянутой струной, от которой отлетал даже едва слышный шорох, ударяясь эхом о стены и утопая где-то в замочной скважине. — Твои друзья… — Всемогущий прервал собственную фразу резким выпадом и броском. Мидория только заметил, как блеснуло лезвие в воздухе, а потом руку пронзило острой болью. Он выронил пистолет и тут же сообразил увернуться, пока пуля из пушки Всемогущего не проткнула ему бошку. — Твои друзья там совсем одни, не переживаешь за них? — Всемогущий подходил ближе, растягивал удовольствие своего превосходства, крутил ствол в руке, глазел на то, как отчаянно Изуку пытается вытащить нож из руки. — А они за тебя? Ты ведь специально пришёл сюда без них, я прав? А этот мальчик… Тодороки Шото, талантливейший снайпер, ты, верно, запретил ему снова брать винтовку в руки? Изуку, мальчик мой, я знаю намного больше, чем ты думаешь. Знаю о тебе всё, знаю всё за тебя. Не забывай, что тебя породил именно я. Тебе никогда не победить в этой борьбе. Мидория выбил ствол ногой, оттолкнувшись от стены. Всемогущий на мгновение потерял равновесие, наклонился в сторону, но тут же дёрнулся к оружию на полу. Здоровой рукой Мидория ударил его в бок, затем нанёс удар кулаком по челюсти и впечатал коленом в живот. Ответных ударов долго ждать не пришлось, и Изуку быстро отпрыгнул назад, опускаясь на пол, чтобы схватить свой упавший пистолет. Они снова были при оружии. Оба. Изуку подпирал собой стену и приводил дыхание в норму, не сводя глаз с отца и не опуская пистолет. Рука слегка подрагивала, из уголка губ стекала тонкая струйка крови. Он смотрел исподлобья, хмурил брови, даже не шутил в привычной манере, сквозя уверенностью. Сейчас Изуку прекратил играть. Сейчас он сражался по-настоящему. — Ты такой же, как и я, пусть и противишься этому. — Я не убиваю людей ради выгоды. Тодороки сделал глубокий вдох и тихо выдохнул, открывая глаза. Затем он и вовсе задержал дыхание, не специально — тоже одна из привычек. — Ты убиваешь ради своей философии, разве не так? У тебя свои взгляды, у тебя справедливость и добро на первом месте, но кто сказал, что это верные представления о том, каким должен быть мир? Мы просто видим его по-разному, боремся за то, что считаем правильным. Убиваем за это. Умираем за это. Мы оба. Мы оба одинаковые. Ты ведь отправлялся на верную смерть, не так ли? Поэтому не стал командиром своего отрядишки? — Всемогущий продолжал хохотать, тяжело дыша. Он подходил ближе, держа Мидорию на прицеле, пока не загнал его в угол и не приблизился на расстояние вытянутой руки. Пистолет Изуку упирался Всемогущему в грудь. — Назначил командовать этого белобрысого паренька из той школы. Ты знал, что умрёшь тут вместе со мной. — Пошёл ты, — выдохнул Мидория, запрокинув голову вверх. — Я не собираюсь умирать. Я собираюсь править. Первым послышался звон разбившегося стекла. Дальше Изуку оросило каплями крови, забрызгав стену. Он сглотнул и застыл на несколько секунд, лишь чуть погодя переводя взгляд куда-то вбок, где теперь лежало бездыханное тело с пулей в виске. Мидория подошёл к окну, выглянул в него и, само собой, ничего не заметил. Тогда прикоснулся пальцем к наушнику и слегка улыбнулся: — Хороший выстрел, Шото. Всемогущий действительно знал Изуку, но он не знал Тодороки Шото. Даже Мидория не думал, что тот ослушается его приказа и поступит по-своему — ни за что не оставит его сражаться в одиночку. Дверь сзади с грохотом открылась. Когда Изуку развернулся, Бакуго уже стаскивал с себя маску. Выглядел он крайне недовольно. Все остальные были рядом с ним, Нейто протиснулся вперёд, не сразу заметил лежащий рядом труп. Он нахмурился и перевёл взгляд на Мидорию: — С каких, нахрен, пор Шото — снайпер? Нет, погоди, не так. С каких, нахрен, пор он такой охрененный снайпер? Я имею в виду, он же там сотню лет назад в последний раз винтовку держал, какого чёрта? Он перебил всех часовых, почти всю охрану, мы обезвредили человек шесть от силы. Разве он не должен был биться рядом с нами, нет? — Кто знает, — Изуку пожал плечами. — Тодороки Шото — тёмная лошадка Эвентуса. Сэн склонил голову, непонимающе выгнув бровь: — Тодороки — тёмная лошадка? Изуку усмехнулся: — Конечно. Вы и понятия не имеете, на что он способен. Сжав челюсти, Мидория, наконец, вытащил нож из плеча и кинул куда-то на пол, зажимая рану рукой. Бакуго уже связался с Хоксом и доложил о положении дел, следующим был Шото — тот уже ждал их у входа. Хокс отправил людей, пообещал, что те со всем разберутся, и отключился, дав разрешение возвращаться на базу. — Что ты напялил на себя, болван? — Бакуго цыкнул, мельком оглядывая Изуку. У того на плечах красовался накинутый чёрный пиджак. — Нужно перевязать твою рану, эта хрень будет мешать. — Забей, — усмехнулся Деку. — Это моего отца. Взял, как сувенир. Или трофей. Будет напоминать об успешной миссии. — Ага, — Бакуго шмыгнул носом. — Если не сдохнешь при штурме Бетты. Когда о смерти этого ублюдка узнают его подчинённые, начнётся настоящее месиво. Бетта выйдет из-под контроля, а мы угодим в самый эпицентр пиздеца. Изуку скривился от боли в руке, продолжая зажимать рану, а потом посмотрел на Бакуго и покачал головой: — Нельзя умирать. Больше нельзя умирать. Даже в своих мыслях.