The Killing Moon

- Итак, - Джеральд МакНайт ставит свои часы красного дерева на столик рядом с креслом и переплетает пальцы на животе. – Как дела? Сэм пожимает плечами. Он ненавидит МакНайта слепой, но пламенной яростью, такой же, с какой ненавидит всех своих «тюремщиков». Время не сгладило эту ярость и, как он думает, вряд ли когда сгладит. Ему кажется, что его на час берут в заложники. В то же время – несмотря на то, что он понимает: каждое его слово здесь записывается, заносится в каталог, классифицируется и учитывается – он отчасти благодарен за то, что ему дают возможность поговорить, а с МакНайтом поразительно легко разговаривать. Окна открыты. И все равно слабый запах дыма словно пропитывает все вокруг. Иногда он может игнорировать этот запах, не замечая его. Этот запах преследует его всю жизнь. Сэм помнит, как маленьким мальчиком зарывался лицом в отцовскую одежду, вдыхая этот запах с нее и с отцовских рук, и это его успокаивало. А сейчас от этого запаха только дрожат руки. Он вцепляется в подлокотники кресла и глубоко дышит. - Все хорошо. Лучше. Трудно быть здесь. К его удивлению, МакНайт улыбается: - Мне тоже. Тебе все еще снятся кошмары? …Жара. Он окружен ей, покрыт ей, словно душащим одеялом. Не может дышать. Все дрожит, плывет. Частично из-за жары, частично из-за удара по голове. Он не чувствует кровь, струящуюся по лицу, но когда он проводит пальцами по коже, кончики пальцев окрашиваются темно-красным… - Иногда, - Сэм проводит рукой по волосам и в который раз офигевает от того, насколько они неожиданно короткие. Его шевелюра ужасно пострадала в огне, и те волосы, что не сгорели, пришлось сбрить, чтобы зашить рану в голове. Его прическа никогда не была короче с тех пор, как он уехал в Стэнфорд. Дин от нее приходит в экстаз. Ну… или приходил бы в экстаз, если бы не кудахтал над Сэмом постоянно изо всех сил, словно наседка. И не Сэму обвинять его в этом, если бы Дин не вытащил его оттуда, он бы погиб. - Уже лучше. На самом-то деле не особо лучше, но он не хочет вспоминать атаку «Сынов Рая» на Центр. Его воспоминания о ней отрывочны, а ночные кошмары не особо должны добавлять деталей. - А ребенок? Сэм смотрит вниз и понимает, что его руки, повторяя жест макнайтовских, прижаты к животу. Его беременность еще не заметна. Кулон, присланный отцом, как обычно согревает кожу. Сэм отрывает пальцы от живота и прикасается к кулону – слегка, почтительно. …Он не помнит, куда ведет дверь, а дым такой плотный, что все равно ничего не видно. Где-то вдали он различает, несмотря на звон в ушах от удара, вой тревожной сирены и шум разбрызгиваемой воды, но здесь, в смотровой, только он, огонь и руины. Он вытирает кровь, продолжающую струиться по лбу, по горящим глазам и обтирает руку об джинсы. Ему нужно выбраться. - Отлично, - Сэм выпускает кулон и снова обхватывает рукой свой плоский живот. Ему еще труднее, чем раньше, представить, что внутри находится что-то живое. Частично он признает, что боится думать об этом в таком ключе. – Доктор Герхардт говорит, что все идет успешно. Просто замечательно, учитывая все факторы. Ему не настолько нравится Герхардт, насколько нравился Азарян, - вот еще одна причина ненавидеть «Детей Рая». Азарян всегда казался несколько смущенным теми ролями которые достались им по распоряжению правительства. А Герхардт… Одно только воспоминание о том, с каким выражением Герхардт произносит слово «Производитель», заставляет его сжать кулаки до хруста в костях. - Ты уже сообщил своему опекуну? – МакНайт перегибается через подлокотник своего кресла, чтобы снова наполнить стакан водой, затем вопросительно протягивает кувшин Сэму. У Сэма сухо в горле, он кивает и подает свой стакан. – Я знаю, ты нервничаешь из-за того, что должен сообщить ему. - Нет, я не нервничаю, - чувство вины делает воду во рту кислой. – Я имею в виду… Я скажу. Я скажу. Я просто… не хочу давать ему ложной надежды. - Или себе? – МакНайт поднимает бровь. Сэм изгибает губы: - Или себе. *** Дин толкает его спиной в маленькое пространство между холодильником и кухонной стойкой, проводя носом по линии его челюсти, а широкой теплой рукой оглаживает бок Сэма, прослеживая большим пальцем очертания ребер. Дин улыбается, носом тычась в рот Сэма – не целуя, нет еще, и Сэму очень трудно – тяжело! – отвернуться и выдохнуть: - Дин… Дин, подожди. - Ты уверен? – Дин проталкивает руку между их телами, грубо проводя ладонью по зажатой эрекции Сэма. Тот издает горловой звук и толкается навстречу прикосновению. Улыбка Дина становится шире, и он снова придвигается к Сэму, чтобы небрежно выдохнуть в уголок его губ. – Что-то мне не кажется, что ты хочешь подождать. Сэм стонет и позволяет Дину впиться в его рот, открывая губы, чтобы пососать язык Дина – так же, как сосет его член. И тогда он понимает, что счастлив. Он боится и переживает – переживает из-за кучи вещей – но когда они вдвоем, одни, у себя дома… Он давно уже не был настолько счастлив. «Я просто… не хочу давать ему ложной надежды. - Или себе? – МакНайт поднимает бровь. Сэм изгибает губы: - Или себе. Он снова смотрит на свои руки, прослеживая пальцем все еще алеющие шрамы, начинающиеся между большим и указательным пальцем и продолжающиеся почти до запястья. Татуировка Производителя кажется странной и устаревшей, шрамы рассекают ее на части, однако ее все еще можно прочитать. Иногда от иронии происходящего у него тянет в животе. «Все всегда будет идти именно так. Я никогда не перестану… ждать». - «Или сейчас, или когда-нибудь, - цитирует тихо МакНайт. – Готовность – это все». Но, Сэм… Ты должен знать, что нельзя быть готовым к таким вещам, как… как потеря ребенка. «Как вы думаете, почему я не хотел снова проходить через это?» Но вместо этого Сэм говорит: - Я знаю, - он тщательно контролирует свой голос, и только легкая дрожь в конце выдает его. – Господи, я это знаю. Лучше, чем кто-либо, кто не проходил через такое. - Но это вовсе не значит, что у тебя и твоего Опекуна не может родиться сейчас абсолютно здоровый ребенок. То, что случилось в прошлом, - вовсе не гарантия, что то же самое повторится, а этот ребенок – не тот, которого ты потерял. - Я все это знаю! – пальцы Сэма снова скользят по слишком коротким, слишком гладким волосам. – Я просто… Я все время теряю что-то. Всю свою жизнь. Я терял то, что любил, то, за что слишком держался. Я не знаю, смогу ли пройти через все это снова. - Сэм… Почему ты думаешь, что у тебя есть выбор?» - Я беременен, - говорит Сэм. Правда, он произносит это прямо в рот Дину, их языки все еще переплетены, и получается только неразборчивое бормотание с открытым ртом. И все равно, глаза Дина распахиваются, жесткие ресницы щекочут щеку Сэма. Язык Дина делает последние ленивые движения во рту Сэма. Затем Дин отстраняется – как раз настолько, чтобы спросить: - Что? Сэм скользит руками под обтрепанный подол диновой футболки и чувствует мягкие вдохи – ребра Дина сжимаются и расширяются под упругой кожей. Дин смотрит на него – молча для разнообразия – сдвинув брови, рот блестит от их слюны. И вместо того, чтобы повторить сказанное, Сэм выдает: - Я люблю тебя. Дин сердито сужает глаза, мускулы на спине напрягаются, когда он начинает отодвигаться. Сэм обхватывает его руками и удерживает на месте. Дин опять тяжело дышит, глядя куда угодно, только не на брата, его уши алеют. Сэм вздыхает и откидывает голову к стене. У них есть время. На этот раз у них действительно есть время. - Я беременен, - повторяет он, и теперь Дин резко вскидывает на него взгляд – сначала удивленный, потом в глазах Дина мелькают разные чувства и эмоции – быстрее, чем он тасует колоду карт. Упрямая линия его рта смягчается, расслабляется, и рука перемещается, скользя, на живот, нежно прижимаясь к коже. И Сэм чувствует себя каким-то извращенцем, из-за того как простое собственническое движение вызывает отклик в его члене, молнией пронзает яйца. Рука Дина поглаживает и ласкает, мягко, но без смущения: - Правда? - Я беременен, - говорит Сэм в третий раз, чувствуя, как в животе рождается смех. Хотел бы он только знать, нормальный это смех или истерика. – Залетел, жду ребенка, ем за двоих, в деликатном положении, жду пополнения в семье… Дин вздрагивает: - Давай больше никогда не будем использовать последнее выражение. Сэм наблюдает, как Дин опускается перед ним на колени, задирая рубашку брата и потираясь лицом об обнажающуюся кожу. Щетина Дина колется, губы щекочутся, и Сэм толкается бедрами в Дина, надеясь, что тот поймет намек. Он так сильно хочет, чтобы его трахнули, что едва может дышать, кровь в венах горячая и вязкая. - Давно? Сэм корчится, на этот раз по другой причине, и слова застревают у него в глотке. Он молчит достаточно долго, чтобы Дин открыл глаза и вопросительно посмотрел вверх. Сэм прочищает горло: - Два… два месяца. Почти три. И затем Сэм видит взгляд, которого боялся: в нем молниеносный всплеск боли, шок и другие, менее понятные эмоции. Он практически инстинктивно хватает Дина за рубашку, сжимая ее в кулак и не давая отодвинуться. - Я люблю тебя, - говорит он, не обращая внимания на то, как сердце порхает в груди испуганной бабочкой. – Я просто боялся. Я боюсь. Момент затягивается, их глаза прикованы друг к другу в типично винчестерском противостоянии. Сэм продолжает держать Дина за рубашку, голова кружится, его трясет, и при этом у него все еще стоит так, что можно забивать гвозди. Затем, наконец, Дин медленно кивает: - Ага, ладно, - его ладонь описывает почти благоговейно маленький кружок на животе Сэма, прежде чем подняться на ноги. – думаю… думаю, это честно. Сэм хочет сказать: нет, это нечестно. Это совсем не честно, и мне очень жаль. Но Дин ничего не захочет услышать, он привык, что весы никогда не склоняются в его пользу. Так что вместо этого Сэм говорит в четвертый раз, как будто повторение делает это более реальным (а может, оно и делает): - Я беременен. Дин ртом чертит линию поперек ключиц Сэма, увлажняя хлопок рубашки, поднимается вверх по шее. - Я беременен, - Сэм закидывает лодыжку за ногу Дина, притягивая его ближе, уничтожая любое расстояние между ними. – Я беременен. Наш ребенок. Я беременен. - Сэм, - Дин поднимает голову, чтобы Сэм мог видеть его лицо, насмешливый рот, глаза цвета листвы. – Думаю, до меня дошло. Сэм испускает головокружительный вздох, чувствуя себя невероятно легким, как будто его «конверсы» даже не касаются пола. - Хорошо, - бормочет он, рот Дина медленно прижимается к его губам. - Я просто хотел убедиться. Ладонь Дина оглаживает грудь Сэма, слегка вдавливая амулет в кожу. Брат не возражает. - Не волнуйся, - шепчет Дин. - Все будет хорошо. Вот увидишь. Я позабочусь о тебе. И о ней. Все будет хорошо. - Все уже хорошо, - отвечает Сэм, и это не ложь. Конец