Любовь — лишь высокое чувство, что следует выбросить, Чтобы очистить эти драгоценные воспоминания
Bring Me The Horizon — Deathbeds — «Мы ведём прямой репортаж с места преступления. На данный момент, несколько гражданских лиц, работающих в этом офисе, находятся в заложниках у террористов, которые поставили перед полицией условие отпустить заложников в обмен на два миллиона йен. Сейчас полиция не может войти в здание, поскольку террористы сообщили нам, что одели на пленников жилеты со взрывчаткой. Также поступило сообщение, что про-герои уже на пути к нам. Мы следим за разви… О боже, что это? Камера, камера! Вы это видите, уважаемые телезрители? К нам прибыли герои! Уравити, Пинки, Красный Бунтарь и Граунд Зеро, восходящие звезды страны! На данный момент они занимаются переговорами с полицией, но что же это? Граунд Зиро пошёл напрямик! Но в здании заложены бомбы, в первую очередь, нужно обеспечить безопасность гражданских. Ах, один этаж здания подорвали! Ты снимаешь? Неужели, это заложники? Дым окутал пару верхних этажей, слышится перестрелка! Ситуация накаляется с каждой секундой, полиция и остальные профи уже ворвались в здание… … Дорогие телезрители, прошло уже десять минут с момента прибытия героев на место события. К сожалению, мы не можем понять, в каком состоянии находится здание и заложники, но полиция сообщает, что некоторых пленных удалось освободить. Кто-то выходит! Кто это? Приблизь камеру! Это Пинки и Красный Бунтарь, в руках они держат людей, это пленники! Они спасены! Что же с самими террористами? Верхние этажи до сих пор в дыму, но, с одной стороны, гражданские спасе… Боже мой, что происходит! Здание накренилось! Оно падает! Рушится прямо вниз! Нет, там же люди!..» Он выключает телевизор и бросает пульт на диван, оставшись в давящей на черепную коробку тишине. Крепко держит в руке телефон, где на треснутом экране высвечивается короткое сообщение: «Ты придёшь?» Глухо чертыхается и потирает уставшие глаза. Кидает телефон в ту же сторону, что и пульт, и идёт в спальню. Тёмный официальный костюм взирает на него с вешалки своей начищенностью и небывалой взрослой серьезностью. Он ненавидит костюмы. И чувство вины.***
Похороны прошли спокойно и тихо, что никоем образом не связывались с их обладательницей. В крайнем случае, Ашидо пожелала бы закатить на свои похороны такую громкую тусовку, чтобы потом о ней вспоминали бы только как о безбашенной девчонке, а не как о доблестном герое, отдавшим жизнь за спасение мирного населения от чрезвычайных ситуаций и последующей посмертной награде высшего ранга. Ну и нахрена понадобились мёртвому ваши награды, да и не спасли они многих. Всё списали на несчастный случай, но таковым он совсем не казался. Что больше всего бесило Бакуго в такого рода мероприятиях? Пламенные заученные речи, используемые почти на каждых похоронах, наигранные слезы и тяжелое оханье зевак, которые будто всю жизнь знали этого человека и сейчас вот прямо очень сильно скорбят по ещё одному ушедшему из семи миллиардов живых. А тому, кто ещё имеет смелости присваивать ненастоящие подвиги покойному, хочется набить морду. С фото на них взирала жизнерадостная девушка с розовой кожей, огромными пандовыми глазищами и такими же розовыми кудрявыми волосами с небольшими рожками. С широкой улыбкой наблюдала за хмурыми и скорбящими людьми возле своей могилы. Почему бы просто не поставить грустную фотку, чтобы гармонировать с тошнотворной обстановкой вокруг? Хотя грусть и Ашидо — вещи несовместимые. Бакуго всеми силами старался сдерживать себя, чтобы тотчас не развернуться и не зашагать прочь. Хотя, нет, это его держали. Киришима и Урарака украдкой бросали на него короткие взгляды, и иногда недовольно шикали на его язвительные прыскания от очередной бровадной речи очередного левого чувака. Почему он так себя ведёт? Бакуго и сам не понимает, или просто не желает принимать гадкое чувство ответственности за смерть своего товарища. Да, не сдержал огневую мощь, бывает, и вот чем все обернулось. Конечно, его никто не винит, но легче от этого нихера не становится. Киришима, напротив, словно берет все бразды чужой вины себе на плечи, ведь он тогда был в тот момент рядом с Ашидо, успел спасти заложников, прикрываясь своей укрепляющей причудой, но подругу под тоннами бетонных завалов удалось найти слишком поздно. Эйджиро на глазах потерял всю живучесть, сильнее побледнел, перестал укладывать жёсткие волосы торчком, и Бакуго впервые стало кого-то жаль. Но он не тот человек, кто умеет поддерживать. Скорее, разрушать. Вещи и жизни других людей. Когда он умрёт, его тоже ожидает вся это нудная церемония? Тогда лучше бы его закопали прямо возле обочины, а ещё лучше, около трассы, без памятников, без обозначений того, что здесь гниёт его тело, пожираемое трупными червяками. Чтобы никто не пришёл к нему и не начал рыдать и жалеть, что он ушёл так рано. Пусть про него просто забудут, словно человек по имени Бакуго Кацуки и не существовал в этом мире, а напоминанием будет служить лишь одна строчка в статистике населения. Хотя это вряд ли осуществится. Он теперь, как-никак, герой, от него точно не отстанут даже после смерти и не позволят закопать в какой-то глуши. Его будет ожидать такая же торжественная панихида, те же толпы людей, большая часть которых вообще не была с ним знакома, те же блевотные речи о том, каким прекрасным и добрым человеком был Бакуго при жизни. Он надеется на последнее, что Тодороки отпляшет на его могиле брейк данс и разъебет могильный памятник к чёртовой матери, вот тогда Кацуки будет спокоен. И затем пожелает присниться тем, кто видел в нем подобие уродского ангела, чтобы воочию показать, как он зол, кипясь в кругах ада и надоедая своей персоной чертям и другим таким же отбитым, как и он сам. Он ненавидит ложь и фальш. И людей. Не всех, но многих. Притворщиков, выскочек, лжецов, самого себя… Он не имеет ни малейшего понятия, почему с ним до сих пор кто-то имеет наглость дружески общаться. Да, потому что притерся, потому что привыкли терпеть его необузданный и взрывной характер. Потому что считают, что он не такая свинья, какой кажется на самом деле. Просто бесит. — Эй, с тобой точно все в порядке? — Выглядишь не очень, — снова эти назойливые мухи крутятся вокруг, обеспокоенно таращясь на него огромными глазами. Как он должен себя вести на похоронах? Плясать на могиле и смеяться как ненормальный? Сами не лучшим образом показаны. С опухшими веками, бледной кожей, ещё больше контрастирующей с чёрной одеждой, и грустным взглядом. Бакуго отмахнулся, мол, в порядке все, хоть частичкой души чувствовал облегчение от того, что кто-то спрашивает о его самочувствии. Старая карга не в счёт. Он сбежал от её опеки как можно дальше и редко отвечает на звонки, лишь тогда, когда в женском материнском мозгу щелкает переключатель безумного беспокойства после очередного выпуска новостей, где он либо обезвреживает врагов, либо помогает в спасении населения, а сам еле передвигает ноги. Старуха в гневе пострашнее любых злодеев вместе взятых. Бакуго уже хотел было вернуться к себе в квартиру, но Дерьмоволосый в компании с Пикачу и ещё парочкой человек из бывшего класса уговорили его пойти выпить. В память о давнем друге и просто собраться всем составом, обсудив нашумевшее и жизнь в целом. Кацуки уже тошнит от одной мысли об этом, но кто его спрашивает? Так уж и нужна его угрюмая рожа, портящая аппетит всем сидящим за столом. С утра его настроение не задалось, но пара стаканов алкоголя облегчила тяжёлую голову и затуманила взгляд. Он сидел поодаль от шумной компании, попивая неизвестную крепкую бурду, что ему намешал бармен, и обводил взглядом всех присутствующих. Многие не пришли, их и на похоронах не было, а Бакуго нахальным образом притащили. Дерьмо. Даже двумордый соизволил явиться. Со своим неизменным похуизмом на лице он присел рядом, заказывая то же, что и у Бакуго. Но пить не стал. Блондин морщится, и вовсе не из-за напитка. — Не думал, что Ашидо будет первая, — произнес Тодороки с таким безэмоциональным лицом, будто не о смерти одноклассницы скорбит, а составляет список покупок. — Я ставил на тебя, — буркнул Бакуго, всем своим видом показывая, чтобы половинчатый свалил отсюда. Тот, похоже, намёков на понимает. — Что ты знал о ней? О её жизни? — Обычная девчонка. Работали вместе. Вот и все, — Бакуго слегка успокоился, всерьёз задумываясь, каким человеком была Ашидо. Ещё обучаясь в Академии, она была в составе его группы, но особо они не ладили, так, перебрасывались короткими фразами на счёт учёбы и последующей работы. Иногда, вместе с Пикачу и Киришимой, имела совесть подкалывать Кацуки, но весь гнев все равно принимали на себя те два барана. Что знал? Совсем ничего. Жалеет? Вряд ли… — А насчёт личной жизни? — Тодороки никак не угомонится. — У неё был парень, или муж, или ещё кто-то? — Понятия не имею. — Вы же работали вместе, ты должен… — Ни хрена я не должен, понял? Отвянь по-хорошему и свали подальше, раздражаешь! — А как насчёт тебя? Завёл кого-то, кто может вытерпеть тебя хотя бы пол минуты? — Че сказал?! — Бакуго подскочил с места, возвышаясь над хладнокровным Тодороки. Нитроглицерин на ладонях начал собираться и вот-вот готов взорвать тут все к чертям, но как всегда чуткая Урарака подскочила к этим двоим и встала посередине, мирно протянув перед Бакуго руки. — Ребята, не стоит затевать драку посреди бела дня, — затараторила Круглолицая, отодвигая пылающего блондина подальше от спокойно сидящего Шото. — Бакуго-кун, пожалуйста, успокойся. Давай только не сегодня, побереги наши нервы, мы и так подавлены. Хоть Урарака и не осуждала Бакуго, Кацуки прочитал в её взгляде и голосе именно это мерзкое чувство. Недовольно цыкнув, он засунул кулаки в карманы брюк и шумно и медленно выдохнул, как его учил справляться с гневом Киришима. Тот, кстати, уже пьяный в стельку, чуть не рыдал на плече у Каминари, вспоминая все приколы, что они устроили вместе с Миной в школе. Никто не думал, что он может выглядеть настолько несчастным. На душе скребли кошки. Бросив на прощание парочку слов, блондин собирался уходить, но его остановила та же неугомонная Урарака, схватив за запястье и посмотрев красными от слез глазами. Словно бездомная шавка под проливным дождём, честное слово. Бакуго поморщился. — Так рано? Посиди ещё немного, мы давно не собирались такой компанией, — бормотала она, крепче сжимая ноющее запястье. Кацуки на секунду расширил глаза и выхватил правую руку, читая непонимание на лице девушки. — Плевать, — одно слово, сказанное сухо и немного рассеянно, и вот он уже у выхода из бара, не обращая внимание на десяток удивлённых пар глаз за спиной. Плевать. Плевать на все. На всех. Он не может больше это терпеть. Бакуго шёл до своей квартиры пешком, не взяв такси, хотя его дом находится почти в другом конце города. Хочется остудить горячую голову, поддавшись лицом холодному зимнему ветру. Куртку, как назло, не прихватил, и шагал лишь в тонком чёрном пиджаке и лёгких брюках. Но это не важно. Может, так он замёрзнет насмерть в каком-нибудь переулке и сдохнет, воплощая в жизнь свою недавнюю мысль о неудачной смерти. В пьяную голову вдруг проникла недавно сказанная фраза Тодороки: «Завёл кого-то, кто может вытерпеть тебя хотя бы пол минуты?» Руки предательски задрожали, а сердце стучало где-то в районе глотки, неприятно отдаваясь шумом в ушах. Перед ним тут же пронеслась картинка зеленоволосого фрика, и Бакуго посильнее зажмурил глаза, пытаясь отбросить внезапное воспоминание, но, как назло, человек перед глазами казался все отчетливее, словно вживую. Блондин сжал челюсть, медленно выдыхая воздух через нос. Правое запястье ныло вот уже несколько лет, с момента их первой встречи. Каждый раз, когда он видел этого парня во сне или просто подумав о нем, надпись на руке краснела и набухала, будно по ней проводили раскаленным ножом. К врачу Бакуго не имел смысла ходить, не хотел, чтобы кто-то узнал о том, что он попал в удочку судьбы и имел прямое отношение к ебучим соулмейтам и всякой хрени, с ними связанной. Он сам решал, как жить, и никакая судьба не посмеет изменить его решение, но, как только Бакуго повторял это себе раз за разом, сны становились все ярче, боль все сильнее, а шизофрения не отступала, словно за каждым его шагом наблюдают зелёные глаза, не давая глубоко вздохнуть. Ему двадцать один. Вот уже два года его преследует бессонница то ли на нервной почве, то ли из-за того, что каждый раз, засыпая, видит его. Он стоит перед ним, весь покрытый алой кровью, что стекает на белоснежный пол, без лица. Лишь горящие отчаянием и страхом два изумрудных зрачка, смотрящие тебе словно в душу. Протягивает блондину дрожащую руку. А после… Этого Кацуки не помнит. Он тут же просыпается в холодном поту, и обугленной простыне от активированной причуды. Ненавидит себя за трусость, за страх вновь увидеть эти глаза, зелёные короткие волосы и вымученную улыбку. Тогда почему невольно пытается разглядеть в толпе знакомую фигуру?***
После утомляющего ночного патруля под снегопад единственное, что может спасти уставшего до чёртиков Бакуго — горячий душ и кружка крепкого чёрного кофе. Мокрая геройская форма безжалостно летит в угол, а её обладатель опускает напряжённые плечи под струи льющейся воды, закрывая уставшие глаза. После принятия ванны одевается в домашнюю тёмную майку и свободные шорты. Берет в руки кружку кофе и валится на диван, прислушиваясь. Как и всегда, пустующая квартира встречает его угрюмой и неприятной тишиной. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, включает телевизор и пропускает мимо ушей всякую рекламу и показы тупых сериалов для домохозяек, переключая на канал новостей, чтобы просто шумел на заднем плане, пока он со скучающим видом листает ленту в соцсетях. Нужно было принять приглашение пойти вместе с Киришимой на его тупую рок группу, приехавшую сюда по мировому турне. Он и фотку с довольной рожей выставил у себя на стене, где качает головой под громкую шумную музыку, в народе прозванной тяжелым роком. Но Бакуго такого вида мероприятия нахрен не сдались, о чем он сразу поведал красноволосому, стоило ему заговорить на эту тему. Тот, видимо, не очень расстроился, поэтому в ту же минуту позвал с собой Пикачу, тот всегда за любой движ. Патрули на этой неделе были донельзя напряжёнными. И все из-за появившейся из неоткуда преступной группировки. «Борцы за справедливость», так они себя прозвали, мать её. Ещё их называют «Команда Пронзателя». Количество человек пока неизвестны, но возглавляет их набравший популярность в преступных кругах Пронзатель, киллер и серийный убийца. Это имя давно скакало по новостям или держалась на слуху, но, похоже, свою мощь он добился только спустя пару лет. Именно из-за этого урода и его шайки ему приходится возиться с кучей бумаги, когда на обходе они находят трупы героев и других разыскиваемых преступников. Все либо были подстрелены, либо зарезаны, а у некоторых так вообще кровь зачем-то выкачали, ненормальные. Даже Лига Злодеев на их фоне заметно притихла, хоть и видно, что «Команда Пронзателя» и злодеи не в ладах друг с другом. Ну и похуй, пусть переубивают друг друга, но они завлекли в свои тёрки Бакуго, а это он точно терпеть не намерен. Несколько раз моргнув, отгоняя навязчивые мысли, он решает, что лучше лечь спать пораньше, чтобы выспаться и не ходить как измученный зомби весь завтрашний день. Пара таблеток снотворного, и Кацуки чуть ли не валится с ног, еле дойдя до кровати. Сегодня, как и прежде, сон без сновидений, уж лучше, чем снова возвращаться в те кошмары, от которых уже башка трещит. Снотворное, чтоб его, не действовало. Почему тогда, скажите на милость, он проснулся от тупого шума в ушах посреди ночи? Телефон громко разрывался от звонков, предательски сильно вибрируя на тумбочке. Прищурив заспанные глаза и мысленно обматерив всех и вся и ставя галочку, что точно убьёт того, кто названивает ему в такое время, Бакуго недовольно цыкает, увидев абонента по имени Жёлтый Пикачу. — Че надо? — хрипит Кацуки, потирая глаза. Если Каминари пьян или названивает ему из-за какой-то мелочи, то завтра точно придётся закапывать чей-то труп. — Бакуго, наконец-то ответил! — голос Каминари казался обеспокоенным и нервным. Кацуки нахмурился. — Че тебе надо? — Киришима в больнице. Его подстрелили. Никогда ещё слова не звучали настолько отрезвляющими.***
— Что у вас, блять, произошло? Отвечай, мать твою, быстро! — вместо приветственных слов Бакуго, как обычно, выражал свое беспокойство силой и грубыми словами. Схватив поникнутого Каминари за грудки, Кацуки приподнял его над полом, пытаясь заглянуть в опущенные глаза. По телу Электрозума пробежала мелкая дрожь, и он в страхе взглянул на друга, собираясь с парой имеющихся в этой пустой голове мыслями. — Мы были на концерте, — мямлил Каминари, когда Бакуго соизволил опустить его на пол. — Всё было хорошо… не знаю. Паника началась так внезапно, я… черт, да не знаю я! Чувак, мы были в первых рядах, когда услышали позади крики. Ну, думал, обычное дело, кричать на концертах, но в этот раз было что-то не то… Бакуго нетерпеливо топал ногой, выслушивая несвязную речь Пикачу. Больничный коридор освещался ну уж слишком ярко, белый цвет болезненно бросался в глаза. Повсюду сновали медсестры, врачи, толпы посетителей больницы, даже в три часа ночи тут стоял гул дюжин голосов. Чтобы лишний шум не мешал разговору, Бакуго потащил Каминари к хирургической, куда им указала девушка из регистрационной. Благо, на втором этаже было тише, но не легче. Сердце упало куда-то вниз, когда через прозрачное стекло блондин увидел на операционном столе знакомую красную макушку. Вокруг него стояли массивные приборы, а основной вид на грудь закрывали хирурги, в данный момент возвращая душу с того света. Писк приборов давил на мозг, но Бакуго никак не мог отвести взгляд от мертвенно-бледного лица, на которое надета кислородная маска. Руки сами собой сжались в кулаки, а брови сомкнулись к переносице. — Когда я обернулся назад, там уже были слышны взрывы, — нарушил напряженную тишину Каминари, что тоже не сводил светлые глаза от друга. — Дымовухи или что-то типа того. Люди начали толпиться, ломиться к выходу, хотя именно оттуда и шли взрывы. Кири тут же взял себя в руки, пытался успокоить паникующих, а я… я просто стоял, и ничего не мог сделать. — Голос Денки дрогнул. Он протёр влажные от слез глаза, шмыгая носом. — Когда он побежал в самую гущу, я попытался последовать его совету и вывести людей через запасной выход, и услышал выстрелы, — продолжил Каминари тише, сосредоточенно следя за полосой на кардиомониторе, подрагивающей вслед за стуком сердца Киришимы. — Успел углядеть, что он использовал причуду укрепления, поэтому не сильно переживал. Началась давка, кто толкался, кто падал, мне нужно было следить именно за ними. Но… черт, я хотел присоединиться к Кири, ведь он не справился бы с целой группой. Когда я удостоверился, что почти все вышли, я побежал к нему. Он как раз разбирался с несколькими, но они оттесняли его. В тот момент… я не до конца понял, что к чему… Бакуго повернул к нему голову, нахмурившись пуще прежнего. Хотелось взорвать тут все, набить морду тем уродам, или просто раскрошить руки в кровь об стену, лишь бы не стоять и не гадать, остановится ли полоса или нет. Гнев в его душе смешивался с кислотным отчаянием. — Он просто упал. Я видел, как на него направили пистолет. Но он же был в броне, как его могли были пристрелить? Как?! Это было невозможно! — Извините, вы пришли к Киришиме Эйджиро, верно? — из хирургической к ним вышла медсестра, снимая резиновые перчатки. Её вопрос хоть и был похож на утверждение, звучал скорее как приговор. — Д-да, что с ним? — Каминари подскочил к ней, сминая в руках белый халат. Её снисходительный взгляд резал сильнее ножа. — Пуля задела лёгкие и немного печени, поэтому операция была сложнее, чем мы предполагали. Но не переживайте, он смог выжить. Коридор огласился двумя шумными выдохами. — Но вот пуля, — продолжила женщина, задумчиво подняв голову. — В моей практике такое впервые. Когда мы начали операцию, пуля уже была почти расщеплена. Никогда не видела, чтобы пуля расщепилась внутри организма, но, к сожалению, проверить ее на состав мы не успели. — А вдруг там яд? Вы точно уверены, что с ним все в порядке? — Не волнуйтесь, никаких инородных веществ не было обнаружено, — успокоила она дрожащего Каминари, увлекая его присесть на близстоящую лавочку. — Его перевели в палату, но в данный момент пациент нуждается в покое, так что приходите завтра. Бакуго вышел из больницы в самом противном чувстве духа. Мысли смешались в кучу, не давая связно думать. Сморщив лицо, он закрыл глаза рукой, поскольку сразу же из выхода на него были направлены куча камер и тыкали прямо в лицо массивными микрофонами. Ебучие журналисты даже в такое время не давали покоя. — Граунд Зеро! Граунд Зеро! Как вы можете пояснить нам данное происшествие? — выкрикивали из толпы, щелкая фотоаппаратами. Недовольство и бурлящая магма ярости возрастала с каждой секундой. — В каком состоянии находится Красный Бунтарь? Он выживет? — Кто является зачинщиком преступления? У вас есть догадки по этому поводу? — Возможно ли, что это нашумевшая команда «Борцов за справедливость»? Если так, то каковы были мотивы? — И это происходит почти после трагедии с вашим напарником, Ашидо Миной. Была ли смерть Пинки несчастным случаем, или умышленным убийством? Не думаете ли вы, что на ваше агентство объявлена охота? Это была последняя капля. — Пошли вы все к чёртовой матери! — воскликнул Бакуго, расталкивая надоедливых журналюг, что ещё смеют тянуть его за куртку и тыкать камерами прямо в лицо. — Я не собираюсь ничего отвечать! Нахер все идите! Напоминание о случае с Ашидо неприятно кольнуло по груди, сжимая внутренности в крепкие тиски. Еле вырвавшись от корреспонденции, в самом ужасном расположении духа он снова шёл пешком до дома, сминая тонкой подошвой хрустящий снег. Как же все заебали лезть не в свое дело, делая из простой скорби нечно сенсационное. Блять, он просто ненавидит тех людей, которые просто обожают наблюдать за страданием других, когда их заднице ничего не угрожает. Бушующе ненавидит групповое сознание, что потешаются над проблемами человека. Какое им, нахуй, дело?! Не нужно в душу заглядывать, когда у самого она лишь пустышка. Вдруг рой его отрицательных мыслей прекратился, стоило Бакуго замереть на месте и увидеть того, кто стоял прямо перед ним. Воздух вокруг тотчас испарился, не позволяя вздохнуть. Сердце забило ритм у глотки, сдавливая её невидимой железной хваткой. Только не сейчас. Только не тогда, когда ему настолько паршиво, что хочется выть на луну от безнадеги. Почему? Человек напротив словно прочитал его мысли и легко улыбнулся, сверкнув в темноте парой изумрудных глаз. — Здравствуй, Каччан.