Проблемы толстых клавишников

Это куртка-блеск. «..» Она была с любовью скроена нашими портнихами по моей фигуре, из ткани с блестками. Но так как я потею на каждом концерте, со временем она становится все теснее. Или это я после каждого концерта становлюсь немного толще… Кристиан Флаке Лоренц "Сегодня день рождения мира"       Если бы Кристиана спросили, как он докатился до такой жизни, он бы, не раздумывая, ответил, что всё началось с треснувших штанов в недавнем туре. Конечно, тогда он оправдывался тем, что каждый уважающий себя панк должен посветить на концерте задницей — для Кристиана это было своеобразной нормой. Но к тому, что золотые штаны треснут прямо на концерте, перед камерами зрителей, он совсем не был готов. И, по правде сказать, порядком сдрейфил, чувствуя, как прохладный воздух концертного зала холодит ничем не скрытые ягодицы. Нет, он совсем не был толстым. Толстый клавишник Rammstein, это звучит как оксюморон. Просто штаны были тесные, да и на редкость плохо скроенные. Хотя, если порыться в памяти, то это были всего лишь пустые оправдания. Штаны ни в чём были не виноваты. Всю свою жизнь Флаке награждали эпитетом "худой" и всевозможными его вариациями. Для раммфанок его фигура была чем-то вроде недостижимого идеала, но самому Кристиану быть худым давно осточертело, хоть он себе в этом не признавался. В юности Флаке чуть было не довёл себя до истощения, и по сей день у поклонников вызывала дрожь фотография, где он вместе с участниками Feeling B сидел за дощатым столом в одних трусах. Торчащие острые кости, обтянутые бледной кожей — Кристиану было стыдно и неприятно вспоминать молодость большей частью по этой причине. Иногда он ловил себя на том, что откровенно завидует полным людям, которые могли обливаться потом в самый холодный день, в то время как Кристиан уставал стучать зубами, кутаясь в нелепые огромные пуховики. Да и кому приятно иметь такие холодные руки, от которых уворачиваются не только люди, но и кошки. Вообще, у худобы недостатков было много — и Флаке мог бы долго их перечислять. Даже в автобиографии он решился признаться, что несколько раз пытался набрать вес — но увы, это были безуспешные попытки. Однако же в остальных случаях надоевшее клеймо "худого" заставляло держать язык за зубами и мучаться, когда было жёстко сидеть даже на самом мягком кресле. Просто однажды быть худым ему надоело. И, погладив полосатую кошку, которая вечно путала его прикосновения с холодной дланью Смерти, Кристиан отправился в магазин. Он не думал, чем именно руководствуется, набирая полную тележку самых вредных, но таких вкусных продуктов — Флаке чувствовал, что если он сейчас это не сделает, то всю оставшуюся жизнь будет смотреть на себя с отвращением. И, когда он сгружал на кассовую ленту сладости и выпечку, музыканту было совершенно всё равно, что подумают о нём согруппники и фанаты. Мнение фанатов интересовало его меньше всего. Кошка недоуменно мяукнула, когда хозяин с решительным вздохом опустился за стол, сервированный на целую армию. Флаке и раньше много ел, объясняя это своими русскими корнями и удивительным обменом веществ. Но он даже не представлял, сколько ему нужно будет есть, чтобы избавиться от ненавистной стройности. — Пожалуйста, Фанни, не мешай мне, — попросил он у кошки, которая с любопытной и жалобной мордочкой протягивала лапку к ломтю пиццы в руке у хозяина. И про себя прибавил: «Твой хозяин хочет встать на путь безудержного ожирения». Разумеется, это была шутка — Флаке ни в коем случае не собирался становиться больше нормы. Так, поправиться немного, самую малость, чтобы не выглядеть жертвой дистрофии. Но от самого себя Кристиан скрывал, что хочет стать гораздо больше. Увы, воодушевления ему надолго не хватило — ополовинив пиццу, Флаке с тяжёлыми вздохами откинулся на спинку стула под осуждающим взглядом кошки. Но дороги назад уже не было — на столе осталось ещё столько всего вкусного, а брюки, кажется, стали немного тесны. Другого пути он уже не видел. И потому Кристиан, с довольным видом погладив тугой, как барабан, живот, принялся за следующий кусочек пиццы. Ему было хорошо. Несколько месяцев спустя Кристиан фотографировался, и снимок, где клавишник Rammstein несколько сурово смотрел в кадр, быстро облетел социальные сети. И что удивительно, вызвал бурное обсуждение со стороны фанатов — а поклонниц особенно. Кристиан не знал, что конкретно они обсуждали, но догадывался — потому что каждый день видел в зеркале и себя и лучше других знал о происходящих с этим лицом изменениях. Он лишь тихо посмеивался, глядя на комментарии, которые под этой фотографией оставляли фанатки на странице Инстаграма Rammstein. Кристиан и поверить не мог, что едва заметные глазу изменения могли вызвать такой отклик. Фанатки видели, что он чуть-чуть поправился, и самолюбию Флаке это льстило невероятно. К тому же, как он понял, девушки не имели ничего против, чтобы он стал ещё больше — и это заставило Кристиана удивиться. Удивление повлекло за собой интерес, и Флаке не заметил, как прямо за компьютером развернул шоколадку и стал тихо её грызть. Фанни протягивала лапку, растопыривая белые пальчики с острыми когтями — то, что ел хозяин, казалось ей особенно вкусным. — Фанни! — нежно и весело воскликнул Кристиан, давая кошке понюхать шоколад. — Тебе нельзя сладкое, а то растолстеешь. Фанни, будто понимала его язык, отпрянула от шоколада, который было начала лизать, и ушла, вздернув тонкий хвостик. Обиделась. Но Кристиану казалось, что всё так должно и быть. У него чуть-чуть округлились щёки, и кадык стал казаться не таким острым, хотя прошло только два месяца с того дня, как клавишник решил забыть о всех мучениях, связанных с худобой. Каждое утро Кристиан с волнением трогал себя за мягкие складки кожи на подбородке, украдкой мечтая, что в скором времени они заполнятся жиром и перестанут делать лицо Флаке похожим на морду бульдога или мопса. В группе, конечно, никто не обращал внимания на круглеющие щёки Флаке — обычно всё внимание уделялось животу Рихарда, который упорно пытался скрыть так портивший его недостаток — но в результате только подчеркивал круглое тугое пузцо. Кристиан ему завидовал больше всех, тайком переправляя в рот конфеты и бутерброды — постепенно у мужчины входило в привычку есть каждую свободную минуту. Свой план клавишник держал в секрете, но часто ловил себя, что на глазах у коллег пытается смять кожу на боку или принимается гладить совсем ещё плоский живот. Признаться, ему не терпелось стать толще как можно скорее. Но потраченные усилия и далеко не юношеский метаболизм вскоре дали свои плоды. Отсчёт своих достижений Флаке начал с грядущего тура и нового костюма, чей золотой цвет символизировал начало новой эпохи. Шлем, куртка, футболка и брюки — всё это сидело на нём как на вешалке, ослепляя нестерпимым блеском золота. Завершали наряд красные башмачки — несколько нелепые, но спорить со стилистом Кристиан не решился. Неизменными в образе остались только солнцезащитные очки и чёрная помада — за все эти годы Кристиан так и не научился красить губы. Однако во всём этом обмундировании было жарко, и, раздавая на автерпати автографы, Кристиан снял сияющую пайетками куртку. Но не ожидал он того, что это простое движение вызовет бурную реакцию у трёх девушек, бывших явно его поклонницами. Совсем молоденькие, почти школьницы, они жались к стене, тихо переговариваясь, и проходя мимо них, Флаке услышал то, от чего ещё долго не мог опомниться: — Шейка как будто не такая худая стала. Острых углов меньше. Флаке и впрямь чуть поправился, — произнесла самая миниатюрная, с лохматой прической и острыми металлическими глазами. —Теперь будем держать кулачки за то, чтобы он дальше поправлялся, — подтвердила вторая: кудрявая, маленькая, но с довольно сочными формами шатенка. Из всех трёх она была самой красивой, и Флаке невольно задержал на ней взгляд. Девушка вспыхнула и замолчала, но сероглазая продолжила: — Хм, у Кристиана мягче становятся больше всего щеки. И впрямь, если потолстеет, то глаза у него будут узкими. Третья, в камуфляжных леггинсах и с короткой стрижкой, молчала, нелюдимо глядя исподлобья. «Совершенная правда, фроляйн», — подтвердил про себя Флаке и удалился, хотя очень хотел услышать продолжение разговора. Ему не терпелось выяснить, правда ли он так заметно поправился. И потому, делая очередной круг по тесной комнате, клавишник задержался рядом с троицей. — Как на Флаке футболка натянулась, — тихо буркнула стриженая. — Зато теперь есть ещё доказательства, что Кристиан пожирнел, — оптимистично заметила девушка с кудрями, бывшая явно лидером. Кристиан вспыхнул и отвернулся, краем уха слушая продолжение разговора. «Пожирнел — это сильно сказано», — усмехнулся он, но спина предательски вспотела. — А тут не так скажешь, вроде, — густой голос стриженой. — Если бы он хоть чуть поправился, то выглядел бы гораздо лучше, — если бы кудрявая выговаривала слова более чётко... Флаке напрягся, услышав последнюю фразу. — Не видит он своего счастья, — вздохнула кудрявая. — Наверно видит, но не считает таковым, — философски осадила её угрюмая подруга. Сероглазая девушка с пухлыми щеками молчала, оценивающе разглядывая спину Флаке. И когда он особенно неудачно повернулся, потормошила подруг: — И глянь на футболку Флаке. Тебе не кажется, что на животе она как-то особенно топорщится? Может, и впрямь Кристиан немного поправился, а не только его щеки? — Если это и брюшко, то оно очень маленькое. Надо побольше, — кудрявой явно нравились мужчины, выходившие за рамки нормы. — И грудь бы тоже отрастить, — вздохнула сероглазая. «Хоть кто-то заметил», — счастливо выдохнул Кристиан. — Ох. Значит, и впрямь, мне не кажется. Вот бы он снял футболку. Может, там уже более сочные округлости появились заместо торчащих костей. Уши у клавишника запылали, а в штанах стало несколько тесно. — Хотя опять же, ждём, когда на концерте ему станет слишком жарко для верха костюма, — этой реплики Кристиану хватило, чтобы ретироваться, едва не прыгая от радости. Но в гримёрной, стянув футболку, Флаке загрустил. Ни о каком намёке на живот здесь не было и речи — гладкое тело, слишком стройное, чтобы можно было назвать его нормальным. На вдохе было видно ребра, теперь покрывшиеся слоем плоти. Но этого было слишком мало. Кристиан не знал, каким именно он хотел бы быть, какую форму из множества разных пожелал бы принять. Становиться откровенно толстым он боялся, в мускулистой фигуре не видел ничего приятного — и потому не нашёл иного выхода, как полнеть до тех пор, пока не поймёт, что достиг идеала. Увы, из советчиков у Кристиана была только кошка, вопросительно глядевшая, как Флаке разворачивал очередную вкусность. Когда Кристиан вечером ложился на диван возле телевизора с горой бутербродов, Фанни садилась на него и мяла мягкими лапками тощий живот. Флаке смеялся, задыхался от тяжести, уговаривал кошечку слезть, но Фанни лучше знала, что нужно её хозяину, порой отключавшемуся от обжорства в компании тихо шумящего телевизора. И вскоре ощущение мягких лапок на забитом до отказа животе стало казаться Кристиану очень приятным, хоть и болезненным. Однако же даже несмотря на трогательную помощь Фанни, Флаке поправлялся с трудом, медленно, но верно двигаясь к намеченной цели. Щёки и живот стали немного мягче, а выступающие кости казались уже не такими безобразными. Сценический костюм оставался всё ещё достаточно свободным, чтобы никто не заметил, как меняется клавишник, но штаны не выдержали первыми. И прямо на концерте треснули под восторженный визг публики. Кристиан не сразу понял, что произошло, если бы не Тилль, деликатно усмехнувшись не обратил внимания на открытые всему миру ягодицы коллеги. Но Кристиан, услышав его замечание, нисколько не смутился, понимая, что стоит на верном пути. А увидев порванный шов, понял, что можно окончательно отпускать поводья. Кассирша в супермаркете рядом с домом, где жил Флаке, стала каждый день замечать, как высокий нескладный мужчина в пуховике и тренировочных штанах с полной тележкой продуктов приходит именно к ней на кассу. Фроляйн Брюмер и знать не знала, что это клавишник знаменитой на весь мир группы и обычно принимала очкарика за нуждающегося пенсионера. Но то, что бедный на первый взгляд мужчина выкладывал на ленту, заставляло усомниться в его доходе. Раньше Флаке никогда особо не думал о пище насущной, да и о других материальных вещах, как настоящий творческий человек. Поэтому в магазин ходил редко — только когда уж в холодильнике царило совсем белое безмолвие. А по принятии твёрдого решения поправиться затовариваться пришлось куда чаще, благо Кристиан мог себе это позволить. Единственным минусом было то, что больно уж тяжёлые выходили пакеты — но Флаке жил близко и потому не жаловался, разве только что кряхтел, насыпая Фанни корм. Кошечку он всегда баловал, покупая ей всякие изысканные "рагу с телёнком" или "гуляш с ягнятиной", которые при ближайшем рассмотрении оказывались подделкой гэдээровской тушёнки. Вот и сейчас он вывалил на движущуюся ленту несколько блестящих пакетиков, и под небезразличным взглядом молодой продавщицы принялся выкладывать всё самое вредное и вкусное, что можно было найти в этом магазине. Фроляйн Брюмер недобро косилась на всё это калорийное безобразие, но терпеливо пробивала продукты, при взгляде на которые неизбежно вспоминала подростковую аллергию на сладкое. Невзрачному шатену с нелепыми усиками прыщи точно не грозили, а вот лишний вес — очень даже. Так часто приглашать гостей и угощать их сладким он точно не мог, значит, съедал всё один. По нему и было видно — кассирша, хоть и не имела привычки наблюдать за людьми, заметила, как у Кристиана вырос двойной подбородок, а глаза утонули в щеках — остальное мешала рассмотреть объёмная зимняя одежда. Из-за этой же самой одежды Кристиан не засек, в какой именно момент у него появилось мягкое симпатичное брюшко, которое не умещалось в брюки и вызывало у Фанни невероятный интерес. Стоя перед зеркалом во время утреннего туалета, Кристиан сжал мягкую плоть, ещё не успевшую пойти растяжками, и задумался. Брюшко было маленькое, пухлое, и худеть, чтобы избавиться от него, казалось жестокостью. Флаке оно нравилось. А вот вновь обрести стройность он совершенно не хотел. Да, Кристиан упустил тот момент, когда вес стал действительно лишним — но почему-то ничего плохого в этом не видел. Останавливаться и вновь переходить на скудное питание ему совсем не хотелось, но и толстеть дальше он не решался. Только что он взвесился ради любопытства и долго сидел на полу, пытаясь переварить увиденное. Светящийся экранчик показал единицу с двумя нулями, и трёхзначная цифра на некоторое время повергла Кристиана в шок. Он и понятия не имел, откуда взялись эти килограммы — так был удивлён. Раньше Флаке помыслить не мог, что можно столько весить и думал, что в какой-то момент станет чувствовать себя плохо. Но пока мужчина понимал, что больше не нуждается в двух свитерах и перчатках, а Фанни больше не шарахается от его прикосновений. Да, подниматься на свой этаж и таскать тяжёлые пакеты стало труднее, но это ведь потому, что лифт сломался. Да и вообще, при его росте сто килограммов — это всего лишь лёгкая пухлость. Убедив себя в этом, Кристиан посмотрел в зеркало с большей симпатией. Лицо заметно округлилось, обзавелось приятным румянцем и как будто помолодело. Кристиану не нужно было наклонять голову, чтобы насладиться видом двойного подбородка — он обещал в скором времени поглотить шею, полную и гладкую, без всяких острых выпуклостей. Ключицы потерялись в слое жира, а грудь в кои-то веки стала достойна природного названия. От ребер не осталось и названия, руки налились, став гладкими и пухлыми. А брюшко — что ж, оно стало приятным дополнением к полным ляжкам и округлой заднице, на которой опасно натягивались джинсы. Кристиан себе определённо нравился. Кокетливо пригладив волосы, он последний раз посмотрел на себя и отметил, что впервые встречает своё отражение с радостью и удовольствием. Но долго красоваться у зеркала Флаке не смог — сегодня концерт. Хорошо, что золотая куртка ещё достаточно свободная. — Да что же он такой тесный-то, а, — проворчал Кристиан, пытаясь перед концертом застегнуть ошейник для Bück Dich. Тот, раньше свободно облегавший шею, сейчас больно стискивал, впечатываясь в бледную кожу. Флаке вертел головой, втягивал двойной подбородок — но было всё равно ужасно неудобно. Да и сценический костюм был ужасно тесен, натирая в особенно нежных местах. Но пока ещё швы держались — Кристиан всё никак не решался попросить перешить золотые одежды. — Помочь? — раздался за спиной голос. Тилль, уже в своём облачении из змеиной кожи, подошёл коллеге со спины и застыл, не в силах оторвать взгляд от ягодиц Кристиана. Те, изрядно круглые, чуть ли не до треска натягивали перешитые брюки, и из-за того, что под этими брюками ничего не было, зрелище выходило странное и необыкновенное. А подняв взгляд выше, Тилль совсем растерялся — задирая золотую футболку, над поясом брюк свисала бледная складочка. Кристиан поправился. И это казалось Тиллю немыслимым. Если бы такие же бока появились у кого-то другого, Линдеманн бы нисколько не удивился. Но Кристиан, который всегда был тощим до ужаса... Нет, такого и быть не может. Вздохнув, Тилль протер глаза и забыл, зачем подходил к Кристиану. Однако толстая задница была совершенно реальной. И что удивительно, казалась Тиллю очень симпатичной. — Тилль? — Переспросил Флаке, продолжая возиться с ошейником. — Ты, помнится, обещал помочь. — Ах да. Извини. Тиллю стоило большого труда не замечать, что шея Кристиана приятно сминалась под пальцами, а самому клавишнику явно не по себе от этих касаний. Флаке уже готовился отвечать на неудобные вопросы, но Тилль деликатно промолчал, изо всех сил сдерживая язык за зубами. Поэтому можно было и дальше делать вид, что ничего не происходит. — Спасибо, — пробормотал Кристиан, трогая застёжки ошейника. — Он такой старый, удивительно, как ещё не развалился. — Угу, — Тилль поправил ремень, несколько впивавшийся в живот. «Сам-то хорош, — отметил он, продолжая смотреть на Кристиана. — А ещё других критиковать собирался». Он взглянул в зеркало, куда смотрелся Кристиан, и понял, что клавишнику теперь точно не спрятать новую фигуру. Потому что из-под футболки беззастенчиво выглядывало маленькое брюшко, которого у Кристиана точно раньше не было. — Брр, — пробормотал Тилль, пытаясь верить, что это наваждение. За стенами гримёрки ревели фанаты, а значит, времени любоваться Кристианом у Тилля не осталось. Поэтому на концерте Тилль всячески проявлял своё внимание — то ненароком погладит круглую задницу, то ткнет куском арматуры — нового Флаке так и хотелось трогать. Кристиан же такие заигрывания принимал как должное, считая это частью концерта. И не догадывался, что Тилль ему открыто симпатизирует. Дома Кристиан атаковал всемирную паутину, разыскивая фотографии с сегодняшнего концерта. Ему хотелось удостовериться, так ли сильно он растолстел, чтобы это стало заметно. Флаке не знал, к какому чувству готовиться, если в прессе вдруг появятся статьи насчёт его вида — хотя клавишник светской хроникой никогда не интересовался. И, чтобы успокоиться, захрустел попкорном, листая фотографии. Рихард целует Пауля, Тилль хлопает себя по заднице с невинным видом, Шнайдер откровенно кайфует за барабанами... Ничего нового. А, вот — Кристиан улыбается на камеру во всей красе, не замечая, что его снимают. Пытается танцевать, отчего костюм едва ли не трещит, а какие неуклюжие и неловкие движения... Тут даже слепой догадается, что весит клавишник непозволительно много. И что самое странное, нисколько этого не стесняется — на одном кадре Кристиан неудачно нагнулся, так, что круглое брюшко выкатилось из-под костюма. Флаке свернул фотографию и покраснел, утыкая лицо в руки. Он толстый, без вариантов. И что с этим делать, было совершенно непонятно. На вкусную еду Кристиан подсел, как на наркотик, и не мыслил без неё дальнейшей жизни. Вряд ли нарушенный обмен веществ восстановится, а организм прекратит откладывать жир. Да, Кристиан нравился себе таким, и хотя своей внешностью был совершенно доволен, терзался от жгучего любопытства — что же такое происходит за этим таинственным порогом в сто килограммов, которого все так боятся? Это Кристиану и хотелось узнать, потому что в самой глубине души он всё ещё не удовлетворился своими формами. «Во всяком случае, похудеть-то всегда можно», — беспечно подумал он, и на приливе адреналина набрал номер доставщика пиццы. Ему не терпелось поправиться ещё больше. Так, из спортивного интереса. — Тебе не кажется, что Флаке поправился? — Как-то заметил Рихард, с подозрением косясь на коллегу. Им предстоял долгий перелёт, а делать в самолёте всегда было нечего. Даже если это элитный самолёт для шестерых. Задумчивый Тилль проследил на направлением взгляда Круспе и машинально кивнул. Кристиан сидел через ряд от них и что-то грыз, уткнувшись в потрёпанную книгу почти носом. В салоне было тепло, но клавишник по привычке облачился в свободный свитер и мешковатые брюки. Только если раньше он таким образом пытался согреться, то теперь явно скрывал от коллег растущее брюхо и жирные ляжки. Прошёл уже год с того момента, как Флаке принялся полнеть, и теперь его фигура уверенно стремилась к самой идеальной форме на свете — шарообразной. Из-за высокого роста клавишник казался ещё толще, вызывая потоки самых фантастических догадок. Остальные делали вид, что не замечают творящихся с Кристианом изменений, но спрятать от взглядов друзей пухлые щёки и складки подбородка Флаке никак не мог. Хотя старался, отращивая волосы и низко опуская голову. Со стороны это выглядело смешно, потому что избавиться от привычки есть при малейшей пустоте в желудке у Кристиана не было возможности. Вот и сейчас он то и дело дёргал стюардессу, прося принести ему чего-нибудь такого. — Все мы с возрастом полнеем, — тихо произнёс Тилль, — и Кристиан не исключение. Рихард рассмеялся, но как-то натужно и неприятно: — С возрастом, ха! Мы с ним ровесники, а ты только посмотри на эти ляжки! Кристиан вздрогнул, но продолжил жевать овсяное печенье. Круспе никогда не вызывал у него тёплых чувств, но сейчас клавишник испытывал к гитаристу особенную неприязнь. Кому, как не Круспе, который держал себя в ежовых рукавицах, было об этом рассуждать. Тилль критично кашлянул, не желая продолжать этот разговор. Круспе насупился, потеряв интересную тему для разговора, и пошёл в другой конец. К Паулю. Линдеманн и Лоренц остались одни. Делая вид, что смотрит в окно, Тилль прислушался. Флаке хрустел печеньем и шуршал страницами книги, но было понятно, что он обеспокоен. Конечно, никому не приятно слушать беззастенчивое обсуждение своей внешности. Особенно из уст такого человека, как Круспе. На подносе осталось последнее печенье. Это был знак, чтобы Тилль быстро пересел со своего места к Кристиану, заставив того недовольно поднять глаза от книги. — Тебя тоже беспокоит мой вес? — Холодно спросил он, откладывая книгу. — Отчасти, — Тилль неуверенно покраснел. — Просто ты всю жизнь был худым и тут...бац. Он перевел взгляд на широкие ляжки Флаке и зарделся ещё гуще. — В СМИ пишут то же самое, — равнодушно отозвался Кристиан. Тилль заметил, что в его присутствии клавишник не спешил прятать свои формы. И это показалось вокалисту хорошим поводом. — То есть это было намеренно? — Осторожно уточнил он, переводя взгляд с лица Кристиана на вздымающийся под свитером живот. — Угадал, — Флаке впервые за долгое время улыбнулся, но тут же сдвинул густые брови. Некоторое время они сидели в полном молчании. Кристиан не знал, чего ему хочется больше — вновь замкнуться в себе или признаться в своей цели хоть одному человеку, которого он считал самым близким. А Тилль... Тиллю почему-то было совсем неловко и страшно влезать в чужую жизнь. — Решил поправиться, чтобы лучше выглядеть, и немного увлёкся, — хмуро объяснил Флаке, опасаясь смотреть Тиллю в лицо. Клавишник честно ожидал, что его поднимут на смех, но Тилль перешёл на деликатный шёпот: — А можно посмотреть, что у тебя получилось? У Кристиана вытянулось лицо. Тилль уже приготовился возвращаться на свое место, как услышал: — Пожалуйста, взгляни, но только вот как... — Разберусь, — на щеках редко улыбающегося Тилля появились нежные ямочки, а могучие руки осторожно обвились вокруг живота Кристиана. Флаке вспыхнул — это касание показалось ему слишком откровенным. Но Тилль не дал ему и пискнуть, запуская руки под свитер Кристиана. К сожалению, под свитером оказалась ещё и рубашка, а под ней ещё что-то — несмотря на должную греть толщину, Флаке одевался на прежний манер. И Тиллю это показалось смешным и трогательным, как особенность любимого человека. — Ничего, мы как раз тут одни, — поспешил успокоить его Тилль, плавным движением задирая мешающий свитер. Кристиан вцепился в его плечи, молча переживая то, как лучший друг трепетно, вслепую гладил его, одаряя своим вниманием каждую тщательно взрощенную складку. Такое внимание Флаке было совершенно непривычно — ведь раньше он только Фанни разрешал топтаться у себя на животе. А прикосновения человека, к которому Кристиан испытывал чувства более нежные, чем дружеские, оказались неожиданно приятными. Настолько, что захотелось перестать себя контролировать, а только вздыхать и проситься в объятия от нахлынувшего возбуждения. Флаке знал, что Тилль любит чувственные изгибы, но к такому вниманию не был готов. Задержав дыхание, Тилль поддержал тяжёлые мягкие складки и почувствовал, как между ног становится тяжело-тяжело, а мысли плывут и сплетаются, заставляя забыть об условностях и завалить Кристиана прямо здесь. И что-то вокалисту подсказывало, что Флаке будет совсем не против. Кристиан шумно выдохнул, когда Тилль потрепал его за низ живота — кожа там стала невероятно чувствительной. И, желая продлить это ощущение, он забрался вокалисту на колени, оплетя широкую спину пухлыми ногами. — Ты весь такой мягкий и пышный, — прошептал Тилль Флаке на ухо, такой багровый, что кожа стала горячей. — Удивительно. — Так там и мышц почти нет, — объяснил Кристиан и закатил глаза, когда руки Тилля поднялись выше, задевая почти женскую грудь. Флаке даже пожалел, что на нём было столько одежды, которую деликатный Тилль не решался снять. И стоило вокалисту удовлетворённо хмыкнуть, клавишник простонал: — Пожалуйста, пойдём в уборную. Нас здесь всё равно никто не хватится. И Тилль послушался, забыв, что принимает предложение лучшего друга. Из уборной они вернулись уставшие и растрепанные, договорившись никогда больше об этом не вспоминать, но и думая над тем, что можно было бы и повторить. Тилль был в восторге от фигуры Кристиана, а клавишник сиял, понимая, что теперь полнеет точно не зря. Однако вскоре по ночам Флаке стали терзать странные сексуальные фантазии с участием Тилля. И ладно если бы в этих снах они просто занимались любовью... Нет, несколько ночей Кристиан провёл в сладких муках, наблюдая со стороны за тем, как Тилль кормит его потустороннего двойника до отвала, а после заставляет есть ещё и ещё. Просыпался Кристиан счастливый, перевозбужденный и голодный, каждый раз жалея о том, что признаться в этих фантазиях не может никому. Даже Тиллю. Правда, был у него один близкий родной человек, но в том, что удастся получить поддержку именно от него, Флаке не был уверен. Кристиан повертелся около зеркала, придирчиво рассматривая раздавшиеся формы. Домашние брюки, как ни хорошо бы тянулись, упорно съезжали с широких ягодиц, которые можно было сравнить с подушками. А зелёная футболка, сколько её не натягивай, застряла в районе пупка, не желая прикрывать круглое обширное брюхо, тоже уже никуда не помещавшееся. К сожалению, времени обновить гардероб у Кристиана не было — сегодня обещала приехать его дочь Аннхен, которую Флаке на русский манер называл Анютой. Но зато у него нашлась минутка, чтобы сбегать в магазин и организовать на кухне целый пир. Дочку Кристиан давно не видел и потому волновался. То, как Анна отреагирует на его преображение, Флаке совершенно не беспокоило. Разве когда-то случалось такое, чтобы дети любили родителей только за внешность? Глупости. Поэтому Кристиан последний раз подтянул брюки и в ожидании сел около телефона. Аня вот-вот должна была придти. — О, а вот и она, — заметил Кристиан, обращаясь к Фанни, когда послышался треск дверного звонка. Аннхен — высокая молодая женщина с короткими светлыми волосами, немного похожая на самого Флаке — в недоумении замерла у порога, увидев спешащего из глубины квартиры отца. Сначала она даже не поверила, что этот переваливающийся с боку на бок человек — Кристиан. Но только герр Лоренц мог носить такие яркие футболки и стариковские очки. И Аннхен, слегка успокоившись, протянула к отцу руки. Хотя в то, что Флаке поправился, ей почти не верилось. — Боже, Анюта, как же я по тебе соскучился, — выдохнул Флаке, зарываясь носом в волосы дочери и крепко стискивая её, — заходи. Анна в растерянности приобняла отца, понимая, что увиденное ей не показалось. Руки наткнулись на мягкие бока вместо торчащих ребер, а сама девушка чуть не утонула в пышном, как подушка, брюхе. Но тактичная Аннхен только обняла отца покрепче, думая задать вопрос об изменении фигуры отца потом или просто промолчать. Хотя нынешнее состояние отца никак не вязалось с тем герром Лоренцем, которого помнила девушка. Провожая дочь на кухню, Флаке неуместно много суетился и говорил, что невольно вызывало у Анны отторжение — отношения с отцом у неё и так были довольно натянутые, хотя Кристиан её очень любил. — Ой, это всё мне? — Смутилась она, увидев стол, где еды хватило бы целой компании. Кристиан закивал, садясь напротив — и увидев его лицо при ярком свете, девушка растерялась, не зная, как себя вести. Потому что Флаке, которого Аннхен помнила худым всю свою жизнь, изменился так, что с первого взгляда его можно было принять за кого-то другого. И ладно бы, если он поправился немного — и это было бы неудивительно при его возрасте. Но Кристиан раздался настолько, что девушка боялась представить, сколько он весит теперь. — Да-да, это всё тебе, — произнёс неузнаваемо толстый Кристиан, пододвигая дочери большое блюдо с пирожными. Руки Лоренца в плечах могли сравняться с бёдрами Аннхен. — Я, пожалуй, выпью только кофе, —произнесла она суховато, даже не взглянув на предложенные сладости. Кристиан только ими и питался, если судить по его уже не вытянутому, а совершенно круглому лицу с пухлыми щеками и дрожащим подбородком. Такая интонация Кристиана порядком задела, но виду он не подал, послушно наливая дочери кофе. Сам он давно не пил эту чёрную горькую гадость, перейдя на горячий шоколад и фруктовые соки. И удивился, когда нашёл в шкафчике заветную пачку. Аннхен с трудом сдерживалась, чтобы не начать придирчиво рассматривать отца. Кристиан, видно, волновался, потому что ни к чему не притронулся, и только морщился, распивая кофе за компанию с дочерью. — Пап, а ты хорошо себя чувствуешь? — Вдруг произнесла Анюта, отрываясь от кофе и сухих крекеров, которыми давился Кристиан на другом конце стола. Пробовать сладости, которые довели её отца до такого состояния, девушке совершенно не хотелось. — А разве я нездорово выгляжу? — Ответил Флаке вопросом, прекрасно понимая, к чему клонит дочь. — Нет, просто... — Она замялась, столкнувшись с вопрошающим взглядом. Всё-таки ругать отца за его внешность было совершенно невежливо, но Аннхен хотелось показать, что заботиться она умеет. Хотя бы на словах. — Ты здорово поправился, — наконец решилась она и покраснела. — Не беспокойся, это не рак и не диабет. Я в полном порядке. Ну набрал немного, с кем не бывает в этом возрасте? — Начал оправдываться Кристиан, но слишком поздно заметил осуждающий взгляд дочери. И потому поспешно заявил, пресекая все вопросы: — Да, Анюта, я знаю, что лишний вес это плохо. И мне очень приятно, что ты не осталась равнодушной. Но если ты хочешь доказать, что мне надо худеть — поверь, это бесполезно. Я специально довёл себя до такого состояния и очень себе нравлюсь. В моём случае быть полным гораздо лучше, чем царапать окружающих торчащими костями. — Но если ты не хотел быть худым, ты бы мог накачать мышцы, — нерешительно предложила Анна. — К сожалению, такой вариант меня не устраивал, — вздохнул Флаке. Не о таком он собирался говорить с дочерью. — Ещё кофейку? — Нет, я наверное уже всё, — твёрдо отказалась Анна, с неприязнью глядя на руки отца. Когда-то узкие и изящные пальцы теперь напоминали сардельки, а о нахождении костяшек напоминали только мягкие ямочки. — Не посидишь ещё? — Нетрудно догадаться, что Кристиан обижен. Но изменившийся отец совершенно не вызывал у Анюты симпатии. Принуждая остаться, на колени к девушке запрыгнула Фанни, обожавшая гостей. Анна не особенно любила кошек, хоть провела с ними большую часть своей жизни, и из вежливости почесала за ушком пушистую полосатую женщину. Фанни мурлыкала, как маленький трактор, и потиралась о руки гостьи, прося ласки. В то время как Аннхен с антипатией замечала, что кошка ужасно линяет и всё, чего она касается, тут же покрывается тонкими шерстинками. Но сказать Фанни "кыш" у неё почему-то не хватало духу. Как и поговорить с отцом по душам и убедить его похудеть. — Уже пойдешь? И не посидишь? — Сморщил он лоб в жалостном укоре. Аннхен стало стыдно — голубые глаза её уткнулись в чашку кофе. Кристиан мог бы пристыжать её и дальше, но ругаться никогда не любил, предпочитая молчаливый протест. И чаще недобрый взгляд через очки действовал на людей сильнее, чем шумная злоба. Под этим взглядом всем становилось так неуютно, что Флаке потом удивлялся, почему не производит на людей приятного впечатления. А Анне он сейчас нравился меньше, чем во все их пререкания раньше. — Ладно, — он шумно выдохнул, поднимаясь. — Если тебе со мной неприятно, давай я тебя провожу. — Нет, вовсе не неприятно, — Аннхен замялась и вспыхнула, чувствуя, что стул стал совсем неудобным. Отец, возвышаясь над столом целой горой, сверлил девушку таким взглядом, будто был смертельно обижен. Даже спрыгнувшая на пол Фанни смотрела на Анну так неприветливо, как будто всё понимала и всецело была на стороне хозяина. Но Кристиан всё равно не хотел бы слушать её оправданий — ему было достаточно того, с каким напряжением смотрела на него дочь в первые минуты встречи. И Аннхен не оставалось ничего иного, как смириться с тем, что в этом доме ей не рады. А не обрати она внимание на изменившиеся формы отца, может быть, всё было бы и хорошо. Однако провожал её Флаке с чувством непереносимой печали. Он не мог сказать, что ближе Аннхен у него никого не было, но быть неприятным для собственного ребёнка оказалось отвратительно. Кристиан с тоской проследил за тем, как окончательно растерянная Анна мялась на пороге, потом сухо простился, и затворив дверь, вернулся на кухню. Заедать горе. Последствия такого времяпровождения сказались самым ожидаемым образом. И когда тоска после свидания с дочерью улеглась, Кристиан всё равно не мог остановиться, хотя понимал, что растолстел до безобразия. В зеркале он себя уже не узнавал и стал таким тяжёлым на подъём, что ленился выйти в магазин. Действительно, куда проще было позвонить в службу доставки и заказать всего, да побольше, даже если это обходилось дороже, чем купленное в магазине. На встречи с друзьями он тоже не выбирался, предпочитая целый день валяться дома или же в номере гостиницы, потому что до конца тура было ещё долго. В гостинице оказалось даже лучше — там Кристиан имел возможность в любое время суток пойти в столовую и набить желудок до такой степени, что до номера его провожали под руки. Разумеется, самочувствием Флаке остальные были озабочены больше, чем своим. То, что Флаке к своему телу относился с вниманием и любовью, казалось окружающим ненормальным и порочным. Поэтому целый день к Кристиану могли приставать с вопросами, хорошо ли он себя чувствует, на что мужчина только отшучивался, продолжая есть как не в себя. Не помогали даже замечания от вечно недовольных портных, которым то и дело приходилось перешивать многострадальный золотой костюм. Старания их и гроша не стоили — на следующем концерте сверкающее одеяние лопалось по швам, и портные с ножницами и сантиметрами крутились около Кристиана, обмеряя и надставляя полоски ткани. К счастью, огнеупорный плащ для Mein Teil перешивать не пришлось — тот, хоть иногда опасно натягивался, всё ещё годился. Вот только гримёры и организаторы концертов не жаловались на состояние клавишника и даже не заикались о том, чтобы он похудел. Именно они первые заметили, что с лишним весом Кристиан приобрёл куда более спокойный и добрый характер, отчего работать с ним стало легче. Что же, такое внимание было куда приятнее, чем появившаяся у Рихарда привычка совать клавишнику шоколадные батончики с орехами. Кристиан давился, задыхался, но всё равно ел, не решаясь отказываться, пока Рихард с лицом садиста наблюдал за страданиями коллеги — благодаря автобиографии Флаке весь мир знал о том, что орехов клавишник боится больше, чем огня. Огня на концертах хватало — большей частью люди ходили посмотреть на клавишника, и на автерпати не давали ему продохнуть от автографов и съёмок. Особо наглые лезли обниматься, делая это совершенно беззастенчиво — Кристиану становилось неловко, когда он чувствовал, как руки какой-нибудь хрупкой девушки до боли сминали складки на боках. Такое внимание ему определенно не нравилось. Да и постоянные намёки остальных, что надо похудеть, тоже не доставляли удовольствия. Надо было как-то прекращать это, но Кристиан не мог избавиться от привычки потакать своему желудку. Знал бы Флаке, чем закончится его доброе стремление, он бы и раньше остановился, но увы — предсказывать будущее клавишник никогда не умел. Да и думать о грядущем не любил. Кристиан с трудом отдышался, когда добрался до лестничной площадки, где на двери гримёрной разбирающиеся в отношениях организаторы написали их с Тиллем имена через наклонную черту. На минувшем концерте была беговая дорожка, поэтому сейчас Флаке обливался потом. Больше всего ему сейчас хотелось одного — как следует поесть и поскорее ехать домой, к Фанни, которая наверное давно уже изошла на мыло, мяукая под дверью. Облокотившись на перила, Флаке с трудом выдохнул, невольно поправляя штаны — сегодня они едва налезли, учитывая то, что в концертный костюм Кристиана запихивали несколько гримёров. Они едва воздерживались от ругательств, потому что тысячу раз перешитый костюм сидел на честном слове и грозился треснуть, что теперь стало на концертах заурядом явления. Флаке боялся повернуться или лишний раз наклониться, но портные были непреклонны, отказываясь перешивать костюм до удобного размера. Поэтому теперь Кристиан едва мог вздохнуть, опасаясь, что закреплённые на живую нитку швы вот-вот разойдутся. Придя в себя после длинной, в восемь ступенек, лестницы, Кристиан взглянул на часы. Времени оставалось ровно столько, чтобы немного передохнуть после концерта. Шоу клавишника невероятно выматывали, и в гримёрную он обычно закатывался настолько уставший и мокрый, что после одного взгляда становилось ясно — этого человека нужно оставить в покое. На автерпати у Кристиана теперь не оставалось сил, и согруппники привыкли к тому, что после концерта он по обыкновению едет домой. Что же, до долгожданных посиделок с Фанни предстояло совсем немного. Только разоблачиться, перевести дух и вызвать такси. Внизу раздались шаги и негромкие голоса — Рихард и Пауль тоже решили на автерпати не оставаться, а продолжить то, чем они так будоражили фантазию юных чувствительных фанаток. Ходили гитаристы не в пример быстрее, чем едва управляющийся со своим телом клавишник, поэтому стоило поторопиться. Кристиан неохотно сделал шаг к гримёрной, но увидев за раскрытой дверью Тилля, улыбнулся. Тот как раз осторожно смывал с лица золотую краску. Такой же грим покрывал круглое лицо Флаке, отчего капельки пота казались золотыми ручейками. Ещё выходя сегодня из этой комнатки, Кристиан отметил, что дверной проем кажется ему несколько узким. Но сейчас он так устал, что не обратил на это внимания. Однако же подоспевшие Рихард и Пауль не были уверены, что дверь окажется достаточно широкой для разжиревшего клавишника. Но предупредить его они почему-то не решились, как по команде остановившись у Кристиана за спиной. Потому что вид на обтянутую сверкающей тканью задницу открывался великолепный. — Спорим, пролезет или застрянет? — Едва сдерживая смех, хитро поинтересовался Пауль. — Посмотрим, — несколько холодно заметил Рихард, похожий в своём костюме на персонажа "Игры престолов". Кристиан опёрся о косяк, по привычке осторожно вписываясь в дверь. Вот только не вспомнил, что несколько часов назад выходил из гримёрной боком. Потому что сейчас раскормленные бока проскрипели по дереву косяков, а Флаке застыл на половине пути, в растерянности выставив зад в холодный коридор. Столкнувшись с недоумевающим взглядом Тилля, Кристиан сделал вид, что всё в порядке, и дёрнулся. Но двери его крепко держали. — Всё хорошо, Крис? — осторожно спросил Тилль, подходя к начинающему паниковать коллеге. Ему одного взгляда хватило, чтобы понять — такие бока в дверь точно не пролезут. — И кто только делает такие узкие двери? — Попытался пошутить Кристиан, отводя спрятанные за чёрными очками глаза. Клавишник всё ещё отказывался понимать, что застрял. И нелепо дёргался, колыхая вываливающимся из-под куртки животом. — Может, тебе помочь? — Осторожно предложил Тилль, протягивая руку. — Нет-нет, — поспешно заверил его пыхтящий от напряжения Кристиан. — Не обременяй себя этим. — Ладно, — с трудом изобразив равнодушие, Тилль пожал плечами и отошёл, с опаской и волнением наблюдая за пытающимся протиснуться в гримёрную клавишником. — Ну я же говорил, что он застрял, — устало вздохнул Рихард. Пауль мог только фыркать в ответ, понимая, что выиграл очередной спор, каковые они с Рихардом часто закатывали во время наблюдения за коллегами. Круспе только отмахнулся от хохочущего товарища, и, непонятно чего боясь и смущаясь, подошёл к Кристиану. Из дверного проема торчала широкая задница, дрожащая от каждого движения. Мягкая и пышная даже на взгляд, она вызвала бы восторг у ценителя, но Рихард таким не был. И потому, примерившись — применять на Флаке бойцовские приемы он совсем не хотел — пнул роскошные ягодицы. Те задрожали, как желе, но Кристиан так и не сдвинулся с места. Только повернул разгневанное, красное лицо, и сердито оглянулся на Рихарда поверх сползших очков. Гитарист невольно отметил, что клавишник даже глаз распахнуть в удивлении не мог, настолько они заплыли жиром. — Я просто пытаюсь тебе помочь, — объяснил он, готовый к ссоре. Слов на это у Кристиана не нашлось, но Рихард понял, что надо применять более деликатные способы. Пока Кристиан бесплодно толкался в дверь, Рихард примерился и помявшись, ухватил мягкие ягодицы, так что пальцы утонули в обтянутой золотой тканью плоти. Флаке вспыхнул, но Рихард держал его крепко. — Ой, я не могу, — где-то рядом заливался в нервном хохоте Пауль, — знал бы ты, как это выглядит со стороны! — Лучше бы помог, — процедил Рихард сквозь зубы, пытаясь пропихнуть клавишника в дверь. Но увы, весовые категории были неравные, и Флаке лишь старался вырваться из цепких рук Рихарда. Наконец, Тиллю надоело наблюдать за страданиями друга и шататься по комнате. Несмотря на отчаянные взгляды Кристиана, он решительно подошёл и произнёс как можно более серьезно (хотя плохо представлял, как можно быть серьезным в такой ситуации): — Давай сюда руку. Пожалуйста. И вторую тоже. Я хочу тебе помочь. Флаке недоверчиво протянул Тиллю пухлые кисти, похожие на подушечки. Вокалисту почему-то было страшно их брать, но ладони клавишника оказались непривычно мягкими и нежными, как у ребёнка. — Толкай, — кивнул Тилль Рихарду, чья голова едва виднелась из-за широкой фигуры Кристиана, который опешил, но сопротивляться не стал. А сам Тилль со всей силы потянул на себя клавишника. В дверном косяке что-то хрустнуло, Рихард тихо выругался на фоне смеющегося Пауля, а Кристиан с испуганным охом свалился в объятия Линдеманна. — Спасибо, — весь красный, прошептал он, пока Тилль старался поддержать весящего раза в два больше коллегу. Пока Кристиан приходил в себя, в гримёрную зашли нахмурившийся Рихард и отходящий от смеха Пауль. В карих глазах Ландерса стояли слёзы. — Отдышись, — попросил Тилль, усаживая Кристиана на диванчик. В коридоре раздались шаги. — Мы слышали, у вас тут что-то страшно затрещало и упало, — в проёме показались любопытные лица Кристофа и Оливера. — Всё в порядке? — Просто дверь в гримёрку очень узкая, а кто-то очень толстый, — развёл руками Тилль, незаметно указывая на растекшегося по дивану Кристиана. — Уфф, — подал тот голос, почувствовав на себе любопытные взгляды, — я теперь так в каждой двери застревать буду? Тилль пожал плечами, Рихард с Паулем переглянулись, а всегда бывшие в тени барабанщик и басист предпочли воздержаться. И Кристиан, поняв, что не дождётся ответа, решил сменить тему: — Здесь не найдется поесть? Я ужасно голоден. Оливер тут же выскользнул за дверь, а Пауль отозвался эхом: — И мы как бы тоже. — Так всё-таки, а что случилось? — Поинтересовался Кристоф, подкручивая обвисшие усы. — Просто клавишник Rammstein уже такой толстый, что скоро не то что в дверь, в котёл для Mein Teil не поместится, — усмехнулся Флаке, снимая надоевший золотой шлем. — А ведь полтора года назад вы и представить меня таким не могли, правда забавно? Тилль скептически кашлянул, нервно поглядывая в сторону двери. Молчание становилось неловким. — Кто-то говорил, что совсем оголодал, — в гримёрную вошёл Оливер с коричневым бумажным пакетом. — Хорошо, что в нашем буфете не только салатики. При виде булочек суровые мужчины несколько смягчились, устраиваясь рядом с Кристианом. Клавишник первый протянул руку к ещё тёплой выпечке и с наслаждением вцепился в сладкое тесто. Остальные молча наблюдали за ним, почему-то не решаясь есть. — Слушай, Кристиан, — наконец решился заговорить Тилль, — может уберём из шоу эту беговую дорожку, чтобы ты не помирал на ней каждый раз? Если тебе так тяжело во время шоу теперь, — и обрисовал в воздухе силуэт фигуры Кристиана. Флаке поперхнулся: — С чего бы это? Раньше ты не предлагал никаких нововведений, хотя прекрасно видел, что я задыхаюсь. — Так может не стоило так разжираться? — Ядовито предложил Рихард. Но Оливер оттеснил его назад с деликатным: — У Кристиана потрясение, он только что застрял в двери, дайте человеку выдохнуть! Кристиан благодарно улыбнулся, отщипывая от булочки. — Что касается беговой дорожки, то это хорошая идея, — промурлыкал он, — вот только если вы меня не остановите, боюсь, что придётся отменить все аттракционы, потому что вам тогда придётся меня по сцене катать. И рассмеялся, обнажив мелкие зубы. — Мы проследим, чтобы такого не случилось, — подмигнул Кристоф, усмехнувшись от представленного. — А если серьёзно, то я всё же не собираюсь больше толстеть, — задумчиво произнес Кристиан, глядя на лежащее между колен брюхо. — А то ни в одну дверь не пролезу. — То есть у нас снова будет худой клавишник? — Несколько бестактно возрадовался Пауль, чем очень смутил Флаке. — Нет, настолько сильно худеть я не стану, — обнадежил его Кристиан, хихикнув. — Мне нравится быть таким. Но несколько килограммов я сброшу, пожалуй. Чтобы нигде больше не застревать. Обещаю. — Вот и славно, — выдохнул Тилль, осторожно принимаясь за булочку. При взгляде на Кристиана всех участников Rammstein почему-то охватывал панический страх растолстеть. Особенно Рихарда, который всё приосанивался, подтягивая ремни на животе. Кристиан сел удобнее, и все тут же заметили, как вытянулось круглое лицо клавишника. В тишине гримёрной раздался тихий треск — то лопнул задний шов золотых штанов. Совсем, как в тот день, когда всё началось.