Скелетам место в шкафу

Приятная для уставшего слуха тишина палаццо, когда нет никого. Когда дворец на берегу реки Арно почти пуст, потому что слугам в этот день предоставили выходной за хорошую службу. Солнечные лучи, заливая всё своим ярким светом, бросали отблески на ровную поверхность стола, за которым сидела очаровательная девочка, на вид десяти-одиннадцати лет, Фьора Бельтрами, занятая переводом отрывка из «Божественной комедии» Данте Алигьери — с итальянского языка на греческий. Большие глаза, подобные серому зимнему небу, обрамлённые длинными и пушистыми чёрными ресницами, жадно всматривались в текст, а тоненьким пальчиком девочка водила по строчкам, иногда делая какие-то записи. Между её надломленными и аккуратно очерченными бровями пролегала складка, когда она хмурилась. А хмуриться было от чего. Ещё бы, две страницы переводить! Вот счастливица Хатун, маленькая рабыня-татарка и ровесница Фьоры… В отличие от своей госпожи, она вольна гулять, когда как к ней таких требований, как к Фьоре, не предъявляли. Леонарда предлагала Фьоре отправиться на рынок вместе с ней и Хатун, но Фьора осталась из принципа, чтобы сделать задание, данное ей учителем греческого языка, и потом быть свободной. Как Фьору ни старались уговорить отложить перевод отрывков до вечера, девочку не переубедили. Как сама Фьора говорила, она хочет, чтобы папа по возвращению из деловой поездки в Феррару, остался доволен её поведением, в его временное отсутствие. Отложив перо в сторону, она размяла уставшие от долгого письма пальцы. Затем подняла голову и посмотрела в открытое окно. На дворе чудесная солнечная погода, последние дни мая. С улицы до слуха Фьоры доносились пение птиц, стук копыт с грохотом телег и повозок, радостные крики и звонкий смех играющих детей. Дочь благородного негоцианта Франческо Бельтрами тоже хотела бы принять участие в этом празднике жизни. Но она считала, что важнее хоть раз без понуканий доставить отцу и наставнице донне Леонарде радость своим прилежанием в учении. Поэтому Фьора даже думать себе запретила о том, чтобы выйти погулять на улицу с подругой Кьярой Альбицци и её гувернанткой донной Коломбой. — Вот было бы прекрасно, переведись эти страницы сами с итальянского на греческий! — вырвалось восклицание у девочки. — Фьора, — порог классной комнаты юной синьорины Бельтрами переступил Марино Бетти, её крёстный. — Что же ты в такой день отличный в четырёх стенах сидишь? Пошла б, с подругами погуляла. — Мужчина подошёл к стулу, на котором сидела Фьора и, положив ладонь ей на плечо, несильно сжал его. — Мне две страницы на греческий ещё переводить, — проговорила Фьора с досадой, — не до прогулок по городу… — Ну, отложи ты свои уроки, развейся. Устала, наверно? Почувствовав на своей коже горячее дыхание крёстного, Фьора вздрогнула. Рука Марино тем временем, запустив пальцы в пышные чёрные, распущенные по плечам, волосы девочки, принялась мягко массировать голову. — Что ты делаешь? — удивилась Фьора. — Расслабься и не нервничай так, спокойно сиди, — властные нотки послышались в голосе Марино, — это чтобы у тебя в голове кровообращение наладить. Тогда и соображать будешь быстрее, а переводить тебе, как я вижу, ещё много. — И правда, — согласилась Фьора, расслабившись и откинувшись на спинку стула, не мешая Марино делать ей массаж головы. — Я устала. Спасибо тебе. — Губы девочки растянулись в довольной улыбке, слегка обнажая красивые и ровные беленькие зубки. — Как хорошо, — проговорила едва ли не нараспев Фьора, по-прежнему улыбаясь, и закрыв от нахлынувшего на неё тёплой волной удовольствия, свои прекрасные лучистые глаза. Чем-то Фьора напоминала довольного котёнка. — Тебе нравится, мне дальше продолжать? — прошептал Марино в самое ухо Фьоры, переместив руки на её худенькие плечи, слегка разминая их. — О, да, Марино, очень нравится! А где ты этому научился? — Прочитал в одном трактате, переведённом с китайского. Довольно интересно. — Мне дашь почитать? — сразу загорелась Фьора. — Для тебя что угодно, Фьоретта, — поцеловав крестницу в макушку, Марино Бетти погладил её по спине, зарывшись лицом в волосы девочки, казалось, пахнущие свежескошенной травой. Руки Марино слегка поглаживали плечи Фьоры, но когда они начали блуждать по её телу, в сознании девочки это начало обретать пугающую ясность. — Марино, что ты делаешь? — пролепетала она, еле шевеля губами, вдруг переставшими её слушаться. — Фьора, скажи мне, ты любишь меня, как я тебя? — Марино гладил по щеке крестницу, встав на колени напротив неё и глядя ей в глаза. — Конечно, что за вопрос! Как папу, Хатун и Леонарду с Жанеттой… — скороговоркой проговорила Фьора, тщетно пытаясь убрать подальше от себя руки Марино. Стыд красил ярким румянцем её щёки. Фьору не покидало смутное ощущение того, что происходит нечто неправильное и отвратительное. Но девочка укрепилась в своей мимолётной догадке окончательно, когда Марино грубым рывком ухватил её за плечи и одним движением опрокинул на письменный стол. Фьора пробовала кричать, но правая рука Марино чуть сжала ей горло, отчего крик оборвался. Своим весом крёстный придавил Фьору к деревянной поверхности стола, страстно поцеловав в шею и не обращая внимания на яростное бессильное сопротивление. — Пусти, Марино, — умоляла девочка едва ли не навзрыд, — пожалуйста!.. — но вместо ответа крёстный с каким-то гневом впился поцелуем в её губы. Вкус и запах алкоголя, горьковатый и терпкий, неприятно туманил голову Фьоры, плачущей от ощущения своего бессилия перед крёстным и отвращения к нему, смешанным с ненавистью. Ненавистью ребёнка, оскорблённого в своих самых лучших чувствах; ребёнка, впервые вкусившего ядовитые плоды предательства… Фьора пыталась вырваться, но как ей, слабеющей от изнурительной борьбы девочке, справиться с взрослым мужчиной в расцвете сил? Руки Марино словно были отлиты из стали. Но всё равно Фьора не прекращала своего бесполезного сопротивления. Девочка обезумела от ужаса и отвращения. Наивное дитя, только вступившее в пору отрочества, перешагнув грань беззаботного детства… Но она уже столкнулась с грубой и мерзкой изнанкой мира, принадлежащего мужчинам, и где женщина пустое место… Столько лет любившая крёстного, почти как своего отца, и доверявшая ему, сейчас Фьора в совершенстве постигала искусство ненавидеть, не в силах противопоставить ничего яростной силе Марино, удерживающего одной своей рукой её запястья. Чьё лицо исказили неистовый гнев и желание. В своей бесконтрольной ярости он был поистине страшен. Фьора извивалась всем телом, пытаясь освободиться от крёстного, под личиной которого скрывалось настоящее чудовище и жалкое ничтожество. Она плакала от полного осознания обречённости своего положения и беспомощности. Но что-то всё равно заставляло Фьору бороться и мучительно размышлять над тем, как вырваться из рук крёстного. — Нет, Марино, пожалуйста, не надо! — выпалила Фьора на одном дыхании, чуть живая, от охватившего её ужаса, захлёбываясь слезами. — Мне страшно, я никогда не делала этого раньше, хотя мысль касательно тебя такая была… — ничуть не погнушалась Фьора этой лжи. — Со мной это впервые… — проговорила девочка прерывающимся от слёз голосом, напрягаясь всем своим телом, препятствуя вполне возможному надругательству над ним. — Всё когда-то надо делать впервые, — Марино властно поцеловал крестницу в её солёные от слёз губы. — Нельзя каждый день чуть прижигать себе руку свечой, думая таким способом подготовиться к аутодафе. В первый раз всегда бывает неприятно и даже немного больно, но потом ты научишься получать удовольствие, если доверишься… — шептал Марино охрипшим от страсти голосом. — Да, милый Марино, — с нежной, но фальшивой покорностью проговорила Фьора, — ты прав, я тебе верю… Ты же не причинишь мне боли? — спросила Фьора, приметив нож для заточки перьев, лежащий под развёрнутым свитком. «Если бы только Марино не держал мне руки, тогда был бы шанс дотянуться до ножа и защититься от грязных приставаний подонка-крёстного!» — мгновенно созрел в голове Фьоры план. — А это уже будет зависеть от тебя. Если ты будешь послушна, то тебе будет почти не больно… — Марино шептал Фьоре на ухо эти слова, удерживая за руки и чуть прикусывая за мочку уха. Фьора лежала на столе безжизненной куклой, из которой словно вытряхнули все опилки. «Что ж, — промелькнула вспышкой мысль в голове Фьоры, — притворюсь покорной и усыплю его бдительность. Тогда я смогу от него защититься ножом». — О, да, мой милый Марино, я буду послушной, — подобострастно шептала Фьора, — но я даже мечтать не смела, что твоё желание мной обладать совпадёт с моим желанием тебе принадлежать… Фьора говорила всё, что приходило ей в голову, дабы выиграть ещё немного времени и заставить Марино верить её лжи.  — Просто… — девочка нервно сглотнула. Это единственное, что свидетельствовало о её страхе, холодной и хлипкой дланью сжимающего сердце, бешено стучащее в груди. — Это всё было так неожиданно, да и обстановка… Я не хотела, чтобы всё произошло так, здесь, прямо на этом столе… О, Марино, если бы ты только мне дал знать хотя бы единым намёком, я бы сама пришла к тебе! Фьора подставляла свои опухшие нежные губы для поцелуев; её тело выгибалось дугой, соприкасаясь с телом её крёстного, чьи горячие и сухие губы целовали её плечи и ключицу, пылающие от стыда щёки и покусанные губы. — Только как мне ласкать тебя, если ты мне руки скрутил? — Фьора придала своему голосу нотки кокетства, улыбаясь своей ослепительной улыбкой. Глаза лукаво блестели. Марино освободил от своей хватки руки девочки, и теперь Фьора обнимала его ими за шею, запуская в волосы свои тоненькие пальчики, но ни на минуту не ослабляла бдительности. Руки Марино гладили внутреннюю сторону бёдер девочки. Занятый тем, что пытался заставить крестницу расслабиться, Бетти даже не замечал того, с каким вожделением тянулась к ножу худенькая и нежная ручка Фьоры. «Убить, если понадобится, он или я! — неотступно преследовала Фьору эта мысль. — Никого не будет волновать, принуждали тебя или совратили по твоей воле, всегда всех собак и кошек вешают на женщину!» Фьора себе не так представляла в светлых и наивных мечтах свой первый поцелуй! Она свято верила в то, что целовать со всем жаром можно только мужчину, которого любишь. Желательно, чтобы это оказался муж. Только тому, кому вручила руку и сердце, можно отдавать тело. Фьора хотела, чтобы её первым и единственным мужчиной был муж, который любил бы только её одну! Марино Бетти, поправший её дочернюю любовь и доверие, вызывал у неё лишь омерзение и ужас. Нащупав ножичек, Фьора чуть ближе придвинула его к себе и схватила за рукоять. Не помня себя от страха и не осознавая до конца своих действий, она всадила нож в плечо крёстного. Воспользовавшись тем, что Марино, дико взвыв, выпустил её, Фьора соскочила со стола на пол. Приподняв подол платья одной рукой, а другой приводя себя в порядок, Фьора уже бежала вниз по лестнице. Прочь из этого дома, как можно дальше… Не разбирая дороги, Фьора со всех ног бежала к Нуово Меркато. Зарёванная и растрёпанная, с красным лицом. Одетая в сильно измятое платье, с правого плеча которого съехал рукав, и кожаные домашние туфли. Фьоре хотелось быть как можно дальше от дома. Подальше от Марино Бетти, открывшего своё истинное лицо. Маска доброго и любящего крёстного оказалась намордником. Человек, которого она любила, как если бы он являлся ей близким родственником, оказался предателем. Облагодетельствованный великодушным Франческо Бельтрами, Марино Бетти отплатил ему тем, что пытался изнасиловать его дочь, свою крестницу, воспользовавшись тем, что девочка была дома одна. «Скотина, тварь! Ненавижу его! Папа ему доверял, я тоже… А он предал нас обоих!» — думала Фьора, несясь сломя голову в сторону рынка по мосту, размазывая слёзы жгучей ненависти и унижения по своему распухшему лицу. У сердобольных прохожих были порывы утешить её и пригреть, но они не решались, поскольку сама Фьора с яростными и исступленными воплями отвергала любое проявление к ней расположения. Девочка, выкрикивающая проклятия дурным голосом; с серыми глазами, горящими лихорадочным огнём, и вся растрёпанная; в измятом платье, рукав которого съезжал, как бы Фьора второпях его ни поправляла, оголял худое плечо… Один безумный вид Фьоры пугал тех, кому случалось встретиться ей на пути. — Смотри, куда несёшься, коза! — прикрикнула на Фьору какая-то женщина. Крестьянка, судя по одежде. — Как на пожар летишь, честное слово! Чуть меня не сшибла! Но Фьора лишь с громким душераздирающими рыданиями кинулась к этой женщине, прижимаясь к ней всем своим худым дрожащим телом, и обнимая. — Эй, дитя, что с тобой? — не поняла она такого поведения Фьоры. — Что плачешь? Обидел кто? — женщина обнимала Фьору, уткнувшуюся личиком ей в блузу, ласково поглаживая ребёнка по голове и спине. — Успокойся, милая. Меня Джемма зовут, а тебя? — Фьо… р-р… ра, — с трудом выговорила дрожащая от рыданий девочка. — Наверно, это не моё дело, Фьора, — Джемма с какой-то даже материнской нежностью гладила растрёпанные волосы своей новой юной знакомой, — но всё же поделись со мной. — О т-ттт-так-кк-ком на улице не говорят, — с трудом выдавила из себя девочка, — это хуже, чем очень плохо… — Пойдём со мной. — Джемма решительно взяла за руку Фьору и повела за собой. — Не бойся, вреда я тебе не причиню. Поешь, я тебе настойку успокаивающую на травах сделаю, отдохнёшь заодно и успокоишься. Расскажи мне, что с тобой страшного стряслось. Глядишь, полегчает. Может я и помочь тебе смогу. — Не сможете, — проговорила Фьора севшим от криков и рыданий голосом, — от такого быстро не полегчает… Джемма примолкла. Её явно насторожил тон, которым эта девочка выделила слово «такого». Но молчание Джеммы, по-прежнему практически тащащую потрясённую Фьору за руку, следом за собой, слишком долго не продлилось. — Я живу на окраине города. Ты можешь меня не опасаться, потому что я лишь хочу тебе помочь… — Джемма, поймав на себе смятенно рассеянный взгляд Фьоры, которая всё ещё шла с ней под руку, старательно подбирала в уме слова, чтобы внушить ребёнку уверенность в безопасности и успокоить. — Не боишься идти, не зная, куда, с малознакомой тебе женщиной? Наверно, мне следует проводить тебя до твоего дома? Где ты живёшь? — Только не домой, пожалуйста, не надо! — смертельно побледневшая от страха, Фьора, с силой, которой было трудно ожидать от девочки её лет и хрупкой комплекции, вцепилась в руку своей провожатой. — С виду ты из знатной семьи, — заметила женщина. — Неужто тебя там колотят, во что я уж точно не поверю… — Хуже, — отозвалась Фьора плаксиво затравленным голосом. — Ты и в это не поверишь… — Придём ко мне домой, а там разберёмся. Что бы ни случилось, Фьора, самое страшное осталось позади, — попыталась добродушная Джемма хоть как-то приободрить Фьору, чтобы хоть некое подобие улыбки осветило её бледное и скорбное личико. — Нет, Джемма, не позади. Это были ещё цветочки… Да я лучше сама себя в жертву тёмным силам на Фонтелюченте принесу, чем сейчас вернусь домой… Даже с волками мне б было сейчас безопаснее… Они бы меня просто загрызть хотели, а не обесч… — внезапно опомнившись, Фьора зажала себе рот рукой, поняв, что едва не проболталась Джемме о том, что могло бы произойти в классной комнате. Джемма больше не делала попыток заговорить с Фьорой о случившемся.