Bad

       — Дана, — пробрался сквозь сон резкий, шепчущий голос.       Пихнувшая меня в бок соседка по парте резко выпрямилась, когда я едва не подскочила на месте от неожиданности. Мне пришлось резко вскидывать голову, дабы взглянуть в бесстыжие глаза разбудившей меня девушки, однако та мотнула подбородком и стрельнула глазами вперёд — проследив за её взглядом, я резко наткнулась глазами на преподавателя, которая отстукивала носком своего ботинка какой-то раздражительный ритм, явно уже давно дожидаясь от меня ответа.        — Ответь, пожалуйста, на мой вопрос, — наконец, заметив, что я обратила на неё своё внимание, попросила женщина, заглядывая в учебник-пособие, который был у неё в руках.       Я моргаю.        — Извините, я прослушала, — честно признаюсь, в принципе, не видя смысла во лжи — она наверняка заметила, что я всю пару лежала лицом в парту, так что лучше уже сразу сказать правду, чем искать какие-то отмазки.        — Встань, когда с тобой разговаривает преподаватель, будь добра, — недовольно отзывается женщина и поправляет сползающие с переносицы кругловатые очки. Лицо у женщины было круглое, такое же, как и оправа её очков: овальное, старое и морщинистое, словно засохший бутон какого-нибудь дешёвого цветка, который можно своровать в магазине напротив твоего дома. — Дана Савельева? — Я киваю. — Встань, прояви уважение.       Рядом сидящая девушка — кажется, её зовут Ира или что-то вроде этого — морщится брезгливо, словно преподавательница уже успела насолить где-то, и собирается встать на мою защиту, однако мне остаётся только безоружно развести руками в разные стороны и намекнуть на своё крайне затруднённое положение.       Кто-то кривится, словно от неприязни к бестактной женщине, кто-то — ко мне и моей беспомощности. Я кладу ладони на колёса инвалидной коляски, чуть надавливаю, заставляя противный скрип раздаться едва ли не на всю аудиторию, и чуть выезжаю из-за парты, с удовольствием наблюдая за тем, как женское лицо белеет от жалости и вины.        — Я инвалид, — будто ей не достаточно было увидеть, сообщаю я.       Женщина шумно охает.        — Извини, я… Меня не предупредили, и… Садись, т-то есть, вернись на своё место.       Сколько преподавателей выперли из института только из-за грубого отношения к бедному-бедному инвалиду? Звучит мерзко, конечно.       Я возвращаюсь на своё место и вновь утыкаюсь лицом в сложенные ладони, очень скоро засыпая — оставшуюся пару женщина не обращала на меня внимания и делала вид, будто меня не существует, словно боясь сделать снова что-то не так.

***

      Колясочникам всегда трудно. Где-то нет специального подъема, где-то тебя абсолютно не воспринимают всерьёз и смеются, где-то толкают бедром колеса инвалидной коляски, едва не переворачивая тебя вместе с ней… Самой же распространённой проблемой было недоверие. Из-за мошенников, которые любят притворяться беспомощными и безногими, многие люди сейчас игнорируют людей в инвалидном кресле или их инвалидность.        — Дан, пни мячик! — задорно крикнул какой-то парень, а я вскинула брови и постучала ноготками по коленкам. — Да ладно тебе, я же видел, как ты по комнате ходила! Так сложно что ли?        — Егор, — тихо фыркнула рядом стоящая девушка, после чего дала парню затрещину. Егор засмеялся. — Балбес!       Со всех сторон послышались беззлобные комментарии типа: «придурок», «вот же идиот!», «как всегда!», однако самому студенту было наплевать: он смотрел на меня и улыбался, похлопывая себя по коленям и периодически поглядывая на мячик так, словно тот был послушной цепной собакой.       Я хмыкнула и, подъехав к мячу, равнодушно дёрнула ногой — круглый пухляш слабо покатился по асфальту, подбадриваемый криками местных футболистов и сухим горячим ветром, пока не докатился до толпы. Тут же где-то в стороне спортивной площадки что-то громыхнуло — будто кто-то упал с высотки, разлетевшись в лепёшку, а толпа подростков мешала обзору и громко галдела, мешая распознать какие-то нужные звуки.        — Ир, — подозвала я свою сегодняшнюю соседку по парте, надеясь, что не перепутала имена. Девушка вскинулась, из-за чего её пушистое каре подпрыгнуло на голове, и тут же приблизилась ко мне, — что происходит?        — Фрик какой-то, — честно призналась снимающая на мобильник происходящее Ира. — Появился на территории универа, стал что-то кричать на своём иностранном и пистолетом водяным махать. Либо рекламу снимают, либо из психушки дядя выбрался. А ты как… — не успела Ира обернуться ко мне и закончить начатое предложение, как раздался грохочущий звук, словно глубокий раскат грома, и испуганный женский визг.       Выстрел. Ира едва не выронила телефон от неожиданности и тут же прижала его к груди, испуганно таращась в резко поредевшую толпу подростков и молодых людей.        — Водяным?.. — резко переспросила я, а девушка вжала голову в плечи.       Пистолет мужчина держал умело: руки не дрогнули посли недавнего выстрела, а пальцы не била судорога — он ни капельки не боялся того, что происходило вокруг. Скорее, его это… раздражало и утомляло. Лица я не видела, могла определить лишь по голосу: тот звучал устало и грубо, словно неизвестный готов перейти к действиям в эту же секунду.        — Если вы сейчас же не расступитесь, — вкрадчивым голосом начал он. На русском он говорил неторопливо и умело, словно язык этот знал с самого детства и рос во дворе с русскими мальчишками, которые научат лучше любых переводчиков, однако до этого он явно не мог понять, что именно люди говорят, а другие тоже мало чего понимали, ведь мужчина спешно перескакивал на итальянский язык, так и не заканчивая фразу — было трудно определить что-то без знания языка. Будто определить ему было трудно: знаете, так бывает, когда изучаешь несколько языков одновременно и постоянно в них путаешься. — Я начну стрелять по толпе. Мне нужно уйти отсюда, и лучше бы вам, детки, дать мне пройти.        — Брысь пошли все! Он говорит, чтобы ему дали уйти! — я толкнула ладонью зазевавшуюся девушку, которая спешно снимала всё аж на два телефона, и та такого не ожидая, отшатнулась в сторону, создавая эффект домино — студенты тут же начали толкаться, кто-то упал, кому-то наступили на ногу. Когда толпа более-менее расступилась, я едва сдержала удивлённого вздоха, но всё-таки из глотки наружу вырвалось тихое и недоверчивое: — Реборн?..       Чёрные соколиные глаза мужчины резко сощурились, и его взгляд спешно остановился на мне. Как и чёрное дуло пистолета.       Мне резко поплохело.