***
Последний раз Ал был здесь в тринадцать лет: проводил рождество. С тех пор мало что изменилось в парке Малфой-мэнора. Он нерешительно переминался у ворот, пока тяжелые кованые двери не подались вперед, раскрываясь для него. Ступать по дорожке из гравия спустя шесть лет было странно. Теперь этот огромный дом с не менее огромными территориями целиком принадлежал Скорпиусу. Как и внушительный счет в банке, компания, ее прибыль и контрольный пакет акций. А еще титул самого завидного холостяка года, тонна лицемерного сочувствия прессы и вроде бы вполне искреннего всех остальных людей. По крайней мере, его родители, как и большая часть семьи Уизли, действительно переживали за него. Поэтому в конце концов они не выдержали и заставили Альбуса отправиться «проведать» его. Уже два месяца с момента похорон Скорпиус не покидал пределы дома. Ал был уверен, что он побежит к порогу Роуз сразу, стоит ему выйти из больницы, но так не случилось. После той сцены с признаниями в его палате они стали какой-то странной формой друзей, негласно решив, что все, что было между ними в прошлом, там и останется. И это приносило облегчение, в сравнение с тем, что ему пришлось пережить за последние пару лет. Теперь Роуз заново училась колдовать, а вчера они с семьей отправились в небольшое путешествие, чтобы отдохнуть и немного забыть обо всем, предложив ему присмотреть за домом. Так что Ал решил использовать это время для того, чтобы наконец разобраться и с другим членом их истории. Скорпиус ждал его на крыльце, где он стоял, скрестив руки и щурясь от солнца. На нем была обычная рубашка с закатанными рукавами и брюки. Он выглядел точь-в-точь как его отец. Альбус остановился, когда расстояние между ними разделяли лишь несколько ступеней. Скорпиус, расслабив руки, посмотрел на него. — Привет, — неловко начал Ал, пытаясь не отводить взгляд. — Привет, — он звучал подавленно. — Я рад, что ты здесь, — это было искренне и по-детски откровенно, и воодушевило Альбуса. — Спасибо, что приехал. — Брось, — Ал поспешно преодолел последние ступени. — Все нормально, — и, зажмурившись, словно перед прыжком в воду, он крепко обнял его. Скорпиус обнял его в ответ. Он не был тонким, маленьким и плачущим, как Роуз, но Ал был готов поклясться, что ощущал его именно таким. Они простояли так минуту, будто восстанавливая все не высказанные за много лет слова. Это было целительно даже для него, и, когда они наконец отошли друг от друга, Ал понял, что он скучал по нему. Скорпиус шмыгнул носом. — Слушай, ты всегда можешь жить со мной. У меня не очень большая квартира, но вдвоем мы могли бы снять дом, — выпалил Альбус. Скорпиус посмотрел на него с нескрываемым удивлением. — К черту сидеть в Шотландии. Поверь, ты еще можешь попробоваться в какую-нибудь команду. Может, не игроком. Может, в качестве менеджера или что-то такое, — ему не хотелось замолкать, потому что с каждым его словом маска безжизненности на лице Скорпиуса давала трещину. — Правда, — Ал набрал в легкие больше воздуха. — Черт возьми, Малфой, ты же мне все равно что брат. Я серьезно. Он посмотрел на него, улыбаясь краем рта. Затем кивнул и жестом пригласил его войти. Ал, чувствуя смущение из-за своей импровизированной речи, последовал за ним, и, войдя в холл, застыл. Он был абсолютно пуст. Раньше, едва зайдя в дом, ты автоматически понимал, куда попал. Портреты матери Скорпиуса, их втроем, их с отцом вместе и по отдельности, его бабушки и родственников по материнской линии были развешены по всему периметру, словно оповещая о том, кто населяет это поместье. Даже Регулус Блэк, насмешливо поднимавший бровь, располагался неподалеку от Нарциссы Малфой. Сейчас же безупречно белые стены напоминали скорее Мунго, чем величественный Малфой-мэнор. Ал повернулся к Скорпиусу. — Ты… ты делаешь ремонт? — В некотором роде, — кивнул он, вновь скрещивая руки на груди. — Пока меня не будет, есть время, чтобы придумать что-то. Отец всегда хотел все кардинально изменить. — Тебя не будет? — Да, — Скорпиус посмотрел прямо ему в глаза, — я решил принять приглашение Виктора пожить в Германии некоторое время. Он хочет продолжить дело с клубом, но уже в Европе, и ему будет нужна помощь. Так что я уезжаю на год. Может, я задержусь там, если все будет хорошо. Другой, очевидный и по-настоящему важный вопрос повис между ними. Они прошли в малую гостиную, где Драко Малфой когда-то принимал деловых партнеров, и сели в кресла. Эльфы принесли им виски, и Ал вежливо попросил двойную порцию, игнорируя смешок Скорпиуса. — Как она? — он не выдержал первым. — Нормально, — это не было ложью. Роуз и правда делала успехи. — Отказалась от идеи гнаться за воспоминаниями, если ты об этом. Скорпиус кивнул. — Я рад. — Да, ей это на пользу. Они помолчали, глядя каждый в свой бокал. Каждый в свои воспоминания о ней. — Она вспомнила тебя. Увидела тогда на стадионе, а потом надела твою толстовку и вспомнила. Я дал ей ее. Сам не знаю, зачем. Скорпиус смотрел на него. — Наверное, боялся, что буду лишь вариантом из безысходности. Я не знаю. Просто что-то внутри меня верило, что так будет правильно. — Это неважно, — вдруг отозвался Скорпиус. — Что? — Альбус поморщился. — Ты шутишь. Ты же правда любишь ее. Даже сейчас, сидя здесь, я вижу это. — Ты сам сказал, что она отказалась от погони за воспоминаниями. Как можно любить кого-то, кого ты даже не знаешь? — Он усмехнулся своему вмиг опустевшему бокалу. — Но… но что, если она полностью вспомнит тебя. Не сразу, но со временем. Вы могли бы проводить больше времени, узнать друг друга получше и… — Нет, — прервал его Скорпиус. Он покачал головой, словно подтверждая свои слова еще раз, телом, — в этом нет никакой надобности. Хватит. Эта бесконечная борьба за Роуз стоила мне слишком многого. Я принял решение, Ал, и это окончательно. — То есть… ты хочешь забыть ее? — Я точно не хочу жить лишь тем, что вспоминать о ней. — Но… — Этого не может быть? — продолжил Скорпиус, ухмыляясь обескураженному лицу Ала. — Ты знаешь, почему все пошло не так, как планировалось изначально? Почему мой отец погиб? — Потому что кто-то из американцев запаниковал и… — Бред, — резко перебил его Малфой, вдруг вскочив на ноги и принявшись расхаживать по комнате. — Он был бы жив, если бы я был достаточно умен, чтобы не бежать на поле. Чтобы остаться там, потому что, в тот самый миг, когда я развернулся в сторону Роули, он прошерстил мои воспоминания от и до. Один лишь ее вид сделал меня настолько слабым… — он рухнул обратно в кресло. Зарылся лицом в ладони и вздохнул. — Это я, я виноват в смерти своего отца. Ал ошарашенно молчал. Сделав большой глоток виски, он задумался, стоит ли говорить Скорпиусу, что Драко Малфой не должен был рассчитывать на стопроцентно успешный исход событий, нарушая закон. В конце концов, если бы он не занялся зельями, ничего этого бы и не случилось. Все бы осталось на своих беспорядочных местах. По крайней мере, его сын бы не распадался на части в пустом доме. — Слушай, Скорпиус, — Альбус отставил бокал. — Я знаю, это место дорого тебе. Но ты не можешь оставаться здесь один еще хотя бы ночь. Ты сходишь с ума, — он не реагировал. — Давай выберемся. Тебе нужен воздух, парень, слышишь? — Нет. — Прекрати, — Ал огляделся по сторонам, сам не до конца понимая, зачем. — Знаешь, она научила меня кое-чему. — Кто? — Новая Роуз. — Новая Роуз, — издевательски повторил Скорпиус. — Нет, я серьезно, послушай… Нет! — он жестом прервал попытку Скорпиуса свести их диалог к финальной точке. — Я знаю, ты веришь в то, что страданиями можно искупить вину. Можно что-то исправить, если хорошенько показать этому миру, как тебе плохо. Тебя этому научили, — Скорпиус смотрел на него так, словно он только что достал из кармана клоунский нос и надел, — ты Малфой. Твой отец всю свою жизнь тратил деньги, время и силы на то, чтобы доказать, что ему хуже, чем всем остальным. Общество требовало этого — он же был Пожирателем, пытался убить моего отца и все такое. И ты принял эту роль, потому что… ну, это твое наследие. Это часть тебя, и ты никуда не можешь от нее деться. И я принял свою роль: сын героя, спасителя мира, мне не полагается играть на среднем уровне или жениться на ком-то вроде маггловской официантки. Единственный, кто из нас действительно постарался расстаться с фамилией — это… — Джеймс, я знаю. — Скорпиус ткнул пальцем в свой шрам. — Нет. — Брось, — он поморщился, — если не Джеймс Поттер показал всем, что такое неожиданный исход событий, то… — Да весь мир только и ждал этого! — Ал вскинул руки. — Подумай сам: какая история без предателя? Какая идеальная семья без скандала? Ложка дегтя в той самой бочке меда, когда все на самом деле ненавидят мед? Вспомни Петтигрю, вспомни Седрика, вспомни Сириуса Блэка — если бы мой отец и все остальные просто пришли в Министерство, убили всех, кто причастен к геноциду магглов, а потом ушли, никто бы не видел в этой истории и половины того, что есть сейчас. Люди не могут жить без боли — это в их природе. — Это все… она тебе сказала? — Не совсем. — Ал сел в кресло, наконец, овладевая вниманием Скорпиуса, — я месяцами наблюдал за тем, как Роуз живет в чужом теле. Именно — в чужом. Она до сих пор понятия не имеет, каково было учиться в школе, в которой тебе выдали ярлык задолго до твоего фактического появления там. У нее та жизнь, которую никто из нас никогда не смог бы получить: это ее жизнь. И она так отчаянно, так сильно пытается урвать себе хотя бы кусочек прошлого, даже не подозревая, что та, какая она сейчас… Ал вдруг замолчал. Нет. Этого не может быть. — Эй? — голос Скорпиуса заставил его вздрогнуть. — Ты чего? — Послушай, — Ал сглотнул. — Как часто вы разговаривали? — Что? — Какая ее любимая книга? — Я не понимаю… — Какая ее любимая книга, что здесь не ясно? — «Убить пересмешника», — Скорпиус раздраженно поднялся на ноги. — К чему это? — А ее песня? Песня, которую она считает счастливой или там… не знаю, танцует, когда ее слышит? — Ал, какого черта? — Песня, Малфой. — Ну… Гровер Вашингтон, его песня. — А цвет? — Ее любимый цвет — темно-зеленый. Но она никому не говорила об этом, потому что все знают, с чем он ассоциируется. На самом деле Роуз боится пауков, просто всегда это скрывала. Она ненавидит руны, это было желание ее мамы, чтобы она их изучала. В детстве она мечтала стать специалистом по Травологии. Ей всегда хотелось попробовать жареного кузнечика. Еще ей нравится квиддитч, просто она плохо запоминает названия команд. В девять лет она была влюблена в одного аврора, который был сотрудником ее отца — однажды она сидела у него в кабинете, туда зашел он и вместе с отчетом подарил ей ромашку. Она думала о нем еще пять лет. Нервный смешок, крохотное свидетельство того, как все ошибались все это время, скользнул по горлу прямиком в рот. Ал даже не потрудился зажать рот рукой, разразившись смехом под недоумевающим и мрачным взглядом Скорпиуса. — Мерлин… все это время… они пытались… они… — Знаешь, мне кажется, тебе лучше уйти, — вежливо отчеканил Скорпиус, глядя на загибающегося Альбуса. — Они… искали… — Я не очень хорошо себя чувствую. — Малфой… — Заткнись, Поттер, — вдруг выпалил Скорпиус. — Я… — Ал не мог успокоиться. Это напоминало нервный срыв. — Я прошу тебя… — Просто… это так глупо… Внезапно его нос пронзила тупая боль. — Какого черта, Малфой?! Ты ударил меня! — будто в подтверждение его слов, две капли крови упали на белый пол. — Я знаю! — это прозвучало глупо. Они смотрели друг на друга, как в каком-то плохом фильме: один из них с окровавленным носом, другой с напряженной челюстью. — Давай я поправлю, — наконец, выдавил тот, что зол. Ладно, технически, они оба не в настроении. — Нет, — Ал закрыл нос рукой. — Ты в этом не специалист, — он полез за палочкой в карман. — Я сам. Кости мерзко хрустнули, возвращаясь на место. Альбус взял салфетку, протянутую Скорпиусом без особого энтузиазма, гораздо резче, чем планировал. В воздухе повисло напряжение. — Может, не стоило мне так долго тянуть с тем, что я собирался сказать. Но, — он резко выставил указательный палец вперед, предвосхищая согласие Скорпиуса с его словами. Тот лишь взглянул на него исподлобья, точь-в-точь, как его отец на журналистов. — Это не давало тебе права размахивать кулаками. — Извини, я не хотел, — это было сказано тоном, доказывающим обратное. — Тебе правда лучше уйти. — Уйти? Ты спятил? Я собираюсь сказать тебе, что ты был единственным, кто по-настоящему знал Роуз, которая, по последним данным, выжила из ума и забыла, кто она такая, а ты просишь меня уйти? — Что ты несешь, Поттер, — вдруг его лицо показалось Альбусу совсем чужим. Серое, осунувшееся, с выражением какой-то скучающей усталости — маска мертвеца. — Я не знаю ту, что по последним данным выжила из ума. Я не знаю эту Роуз. И я уже сказал, что не хочу узнавать ее. — Но все это… все то, что ты сказал — это правда. Просто она ее не помнит, а заново проживает в настоящем, — добавил Ал с сожалением. Честно сказать, он не был готов. Он не мог осознать, что кто-то мог взять и просто отказаться от идеи быть с ней, даже такой, как сейчас. Тем более, Скорпиус. Тот, что узнал ее настоящую раньше их всех. Но он лишь повернулся к нему спиной, глядя в незажженный камин. — Любовь предполагает, что ты рядом, когда другому тяжело, не так ли? Когда кто-то преодолевает трудности, — он сунул руки в карманы. — И ты знаешь все, через что прошел этот человек, а значит, можешь его по-настоящему поддержать. Ты видел его в те ночи, когда он терял самого себя. Или после этих ночей — неважно. Может, я и знаю ее, Ал, но она точно не знает меня.***
После того разговора они не виделись. Скорпиус, как и обещал, покинул страну ради новых начинаний в Германии. Он попросил его не пропадать, но за три месяца ни одно из писем Ала не получило ответа. Более того, они возвращались обратно, даже не распечатанные. Никто не знал, что с ним, пока однажды утром, накануне начала сезона, сидя с отцом на завтраке в «Дырявом Котле», Ал не увидел короткую заметку в «Пророке».«Поздравляем Скорпиуса Гипериона Малфоя и его партнера, Виктора Крама, с открытием первого клуба».
Не было даже колдографии: только заголовок и несколько предложений про то, что Ал и сам предполагал. Они действительно собрали клуб из игроков европейских сборных, и первый матч должен был состояться с какой-то румынской командой. — Какие новости? — спросил его отец, глядя в меню с преувеличенным любопытством. — Никаких, — Ал придвинул газету поближе к себе. — Просто… пару слов. — Может, тебе стоит написать ему? — Может, — пожал плечами Ал, игнорируя его взгляд. Написать? В сотый раз? С Роуз они тоже не виделись: она с головой окунулась в образование. Каждый день с ней занимались репетиторы, и, какой сюрприз, самым частым посетителем был Невилл. Скорпиус был прав: Роуз действительно мечтала о Травологии. Все списывали это на побочные эффекты, но ему, зная правду, было не по себе видеть то, как сбывается все, о чем Малфой говорил так просто. Джек покинул их команду перед началом нового сезона, исчезнув из его жизни так же быстро, как и появившись. А потом отец, под чьим руководством было дело о Драко Малфое, сообщил, что никакого Джека никогда не существовало. Это был один из тех американцев, что пытались подловить Малфоя на лжи. По одному было в каждой команде, куда, по мнению американцев, мог попасть Скорпиус до того, как случилась история с Джеймсом. Алу было даже жаль. Они действительно хорошо проводили время, пусть он и был тайным агентом от кучки психопатов. Следующим летом, после изнурительных просмотров он наконец попал в сборную, и, не зная, зачем точно, решил все же написать об этом Скорпиусу. Это стало его своеобразной терапией: писать ему обо всем, особенно после первого десятка писем без ответа. Ал не следил за ошибками или стилем: какая разница, если это прочтет только он. Так что он рассказывал ему обо всем: о Джеке, о прошедших отборочных в сборную, о том, что Лили закончила Хогвартс и сбежала в Париж вместе с Забини, что Роуз хочет сдавать экзамены в следующем году, а Хьюго поступил в Академию Авроров. Он же сам немного нервничает из-за нового сезона, но надеется, что больше в их команду не будут внедрять шпионов. Джеймс по-прежнему находится под наблюдением десятка врачей в Мунго, а Альберт начал немного говорить. В конце он поздравил его с успехами клуба и пожелал удачи. Лето подходило к концу. Дни становились короче, вечера — холоднее, он все чаще возвращался в свою квартиру после тренировок, а не к родителям. С темнотой его желание что-нибудь написать Роуз усиливалось, но он включал телевизор на максимальную громкость, открывал спортивный журнал и штудировал комбинации, разыгранные победителями прошлого сезона. Но вечно прятаться за стратегиями защиты «Паддлмир Юнайтед» было невозможно, и им пришлось увидеться. Это был день рождения его матери, и, по традиции, вся их огромная семья набилась в сад. Его отец пытался приготовить барбекю, выглядя донельзя плохо в роли повара-мужа. К счастью, бабушка все равно привезла кучу еды, которую она, судя по объемам, всегда начинала готовить сразу после окончания чьего-то дня рождения на год вперед. Конечно, Роуз тоже была там, вместе со своими родителями и Хьюго, который вырос на полголовы за последний год, и теперь она едва доставала ему до плеча. Ал решил, что будет стоять у чаши с пуншем, на случай, если кто-то будет спрашивать, почему он не ходит и не развлекает гостей, у него будет оправдание. Правда, пока что ему приходилось лишь отказывать Тедди в том, чтобы добавить туда огневиски, и немного расшевелить эту вечеринку. — Привет, — раздалось за его спиной. Поварешка дрогнула над бокалом мисс Пибоди, одной из маминых бывших коллег, и пунш оказался на его брюках. Эта мисс Пибоди славилась тем, что была замужем пять раз, и каждый ее муж был моложе предыдущего. Тем не менее, она и его мать сохранили хорошие отношения, так что, едва Алу исполнилось шестнадцать, он был вынужден улыбаться в ответ на ее двусмысленные шутки. Вот и сейчас, прежде чем ответить Роуз, он сначала вежливо отказался от предложения мисс Пибоди помощи с брюками. — Странно, я думала, в мире волшебников вовсе необязательно назначать ответственного за напитки, — Роуз подошла еще ближе, когда миссис Пибоди ретировалась. Она улыбнулась, когда он покраснел. — Ты от кого-то прячешься? От тебя, промелькнуло в голове Ала, но он лишь нервно посмеялся в ответ. — Хочешь? — он сделал неопределённый жест рукой, указывая в сторону пунша, но продолжая смотреть на ее лицо. Кажется, Роуз наконец начала набирать вес, потому что кожа больше не обтягивала ее скулы. И вообще, она будто поправилась после затяжной болезни: цвет лица перестал быть таким пугающе-бледным, а платье не болталось на ее теле будто бесформенная простыня. Черт. Он пялится на нее, и она это знает. Ал поднял глаза, внутренне сжавшись и приготовившись к ее пренебрежению, но Роуз не испепелила его ответным взглядом. Она не поджала губы, не закатила глаза и не сказала ему что-то едкое, комментирующее его недостойное поведение. Что еще более необычно, она будто была… рада его вниманию? — Если ты сможешь… оставить свой пост ненадолго, — она приподняла одну бровь, и Ал, все еще пребывая в шоке от происходящего, несколько раз перевел глаза с нее и на пунш, туда и обратно. — Оу, — наконец, до него дошло. — Да, конечно, я… я могу, — он резко бросил поварешку, которую держал все это время, и поспешно отошел от стола, предлагая Роуз свой локоть. — Без проблем. Ее рука скользнула по сгибу его руки, вызывая в нем волну мурашек. Конечно, Роуз заметила это — это было невозможно не заметить. — Джинни попросила меня принести еще бокалы из кухни, — говорит Роуз будничным тоном. Альбус смотрит на нее с неверием. Что? Принести бокалы? — Не поможешь? — на этот раз она поднимает на него свои глаза, глядя так многозначительно, что у него начинает кружиться голова. Но он лишь кивает и поворачивает в противоположную от гостей сторону, внутренне не веря, что все это происходит на самом деле. Дверь, ведущая из сада в кухню, скрипит от его напора — ей давно никто не пользовался. Внутри пусто и сумрачно: только пустые блюда и упаковочная бумага разбросаны по столу. Роуз, сделав несколько шагов к нему, останавливается и поворачивается в сторону Ала. Альбус сглатывает, но продолжает стоять на месте. Тишина прерывается тихим стуком от каблуков ее туфель. От Роуз больше не пахнет лекарствами и сном: на ней терпкие духи, щекочущие нос и вызывающие желание вдохнуть их поглубже. Особенно силен запах на шее, там, где она переходит в лицевую кость, он смешивается ее природным ароматом кожи. Ал вдыхает его сильнее, когда ее лицо оказывается на расстоянии пары миллиметров. В этот раз она сама целует его, и это отличается от всех предыдущих. Ее губы не пытаются доказать ему, что он не прав, что это ошибка, что они зашли слишком далеко и через минуту его щеку обожжет пощечина. И это не тот случай, когда ее запястья прижаты к стене и он пытается доказать самому себе, что это ничего не значит, только секс. Это даже… немного скучно. Нет, это великолепно, и его сердце бьется с немыслимой скоростью, собираясь прорвать его грудную клетку и вырваться наружу. И вкус ее губ — лучшее, что ему доводилось пробовать. И она прижимается к нему так близко, что сквозь тонкую ткань платья он чувствует, как напряглась ее грудь. Но… это предсказуемо хорошо. То есть, он рад, что это хорошо, и осознание того, что у нее есть чувства, настоящие, не продиктованные бегством от чего-то, возносят его до небес. Наконец, до него доходит: они целуются. Роуз целует его. И руки обвивают ее талию, притягивая ближе к себе, и он слышит, как она прерывается и смеется. Это прекрасное зрелище: она откидывает голову, и в лучах заката ее блестящие от поцелуя губы отливают ярко-красным. Рваный рисунок пропущенного сквозь шторы оранжевого солнца отражается на ее лице, разносясь по кухне вместе с мириадами сияющих осколков ее смеха. И все, что Ал чувствует сейчас, это что он держит ее в своих руках, ее талию, так нежно и бережно, как он вообще может, боясь сделать ей больно хотя бы на секунду и случайно. И он зачарованно следит за ее движениями, ее дрожащими ресницами, будто в замедленном режиме, и, когда она возвращается и выпрямляется, замолчав и все так же с улыбкой глядя на него, он по-прежнему не верит своему счастью. — Я люблю тебя, — срывается с его губ быстрее, чем он успевает подумать. Черт. Он все испортил. Сейчас ее улыбка сменится гневом, злостью, она оттолкнет его и они больше не увидятся. Ее глаза вот-вот заполнятся болью и отвращением его слов, и воспоминания о ее смехе это все, что ему останется. Он не может видеть этого. Ал закрывает глаза, готовясь ощутить болезненную пустоту вместе ее теплого тела в своих руках, но вместо этого он слышит ее голос: — Так это правда, — это лучший звук. То есть, это самый красивый звук, который он слышал в своей жизни. — Ты любишь меня? — Правда, — отвечает он, с удивлением глядя на нее. Она будто сияет вместе этим солнцем. — Как… почему ты спрашиваешь? — Я… я думала, что ты приходил ко мне лишь потому, что мои родители попросили. Что ты и я были как-то связаны в прошлом, но лишь мимолетно. Но… — она нахмурилась, и он невольно приблизился к ней. — Я никогда не буду той, кем я была раньше. — И не надо, Роуз, — выпалил Ал, не сдержавшись и взяв ее лицо в свои ладони. — Это совершенно неважно для меня. — Правда? — она вздрагивает. — Я… я полюбил тебя по-настоящему лишь сейчас. То есть, тогда, когда ты и я сидели в гостиной твоих родителей, разговаривая обо всем на свете, когда ты пришла на мой матч, когда ты принесла те цветы в больницу, но самое главное, я понял, как сильно люблю тебя, потеряв тебя во второй раз. Пожалуй, это было даже сложнее, чем в первый. Ведь тогда у меня было оправдание, чтобы сдаться, — Ал смущенно отстранился, но теперь Роуз покачала головой и обвила его шею руками. — А сейчас? — ее ресницы дрожат, и она щурится от последнего на этот день всплеска света, бьющего ей в лицо. Альбус смотрит на нее как зачарованный: настоящая, живая Роуз в его объятиях, и все, что она излучает — это нежность. Он стряхивает с себя оцепенение, и, подвигая их обоих в сторону, чтобы ей не пришлось хмуриться, качает головой. Мерлин, как она прекрасна. Особенно сейчас. — Ни единого. Роуз кивает, и вдруг все ее лицо обретает невиданную сосредоточенность. — Тогда… ты не покажешь мне свою комнату? — ее щеки розовеют. Это веселит Ала, потому что она так мило смущается. На улице куча народу, и их длительное отсутствие могут заметить, что вызовет вопросы. Но им все равно придется отвечать на них в будущем, не так ли? Он подхватывает ее на руки и быстрым шагом выходит из кухни, не оставляя им обоим времени на раздумья. Его старая комната совсем не похожа на то, какой она была раньше: только голые стены, шкаф и кровать в центре. Роуз оглядывается, а затем, сделав глубокий вдох, поворачивается к нему спиной. — Не поможешь? — он слышит ее шепот словно сквозь сон. Пуговицы. Ее платье застегивается на пуговицы, и есть что-то необыкновенное в том, как он медленно расстегивает их, одну за другой, и ее теплая кожа покрывается мурашками от прикосновений кончиков его пальцев. Она поднимает руки и осторожно стягивает рукава, позволяя ее платью скользнуть по ее телу и примоститься небрежной кучкой у ее ног. Ему хочется сгрести ее в объятия, прикоснуться к ее коже губами, ощутить на языке ее вкус, но он стоит и терпеливо ждет, пока Роуз сделает следующий шаг. Но, кажется, она и сама ожидает от него того же, так что Ал, повинуясь своему инстинкту, стягивает с себя футболку и брюки, так что теперь они оба стоят лишь в белье, и, как ни странно, в обуви. Они смотрят на туфли друг друга и одновременно хихикают. А затем, когда последний смешок затухает на ее губах, Ал вдруг понимает всю серьезность происходящего. Ведь это их второй первый раз. И он будет в его комнате на дне рождении его матери? Ал хмурится, и Роуз, словно прочитав его мысли, прикладывает пальцы к его губам. — Т-с-с, — шипит она. — Я… я действительно хочу этого. Просто… — Одно твое слово, и мы прекратим, — серьезно заявляет Ал, вдруг чувствуя непреодолимое желание укрыть ее чем-то. А затем снова поцеловать. — Хорошо, — кивает Роуз, закрывает глаза и медленно тянется к нему, чтобы возобновить их поцелуй. Но если сегодня что-то будет между ними двумя, Ал убедится в том, что это будет его триумф. Точнее, их триумф — он просто обязан сделать так, чтобы она не пожалела. Поэтому он подхватывает ее под колени и опускает на кровать, а затем, покрывая поцелуями все ее тело, медленно спускается к линии белья. — Нет, — Роуз резко поднимается на локтях: в ее глазах ужас. — Я-я… я не готова к этому. Я просто… — Прости, — Ал тут же откидывается назад. — Я... Я точно не хотел принуждать тебя к чему-то, но мне показалось, что ты сама… что ты не против. Но я не должен был, и все равно, так что… — Нет же! — ее щеки горели. — Я хочу… тебя. Но… не так. Иначе, — она снова так мило смущается. Это возбуждает его еще сильнее. — Тогда... как ты хочешь? — она ложится обратно на спину, и Ал интуитивно наклоняется над ней, так что их лица оказываются друг напротив друга. — Я не знаю. Я думаю, мы должны почувствовать это, — ее голос переходит на шепот. — Просто… просто поцелуй меня, для начала. Он так и делает: целует ее осторожно и очень нежно. Роуз подается вперед, приподнимаясь над постелью, и его пальцы находят застежку лифчика. Ее грудь стала меньше, по ощущениям, но одного лишь прикосновения к ее голой коже становится так много, что Алу приходится отстраниться и сделать глубокий вдох. — Ты в порядке? — испуганно спрашивает Роуз. — Что-то не так? — Я… — его голос срывается. Так, Ал, соберись. — Более чем. Ты просто… ты слишком красивая, Роуз. Я не могу быть так спокоен. Ее губы складываются в заговорщическую ухмылку. — Тогда… не будь? Я просто хочу, чтобы каждый из нас стал самим собой, — добавляет она, все еще глядя ему в глаза. Алу не приходится повторять дважды. Он впивается в ее шею, и остатки духов отзываются горечью на его языке, пока его рука проникают под гладкую ткань ее трусиков и Роуз не сдерживает громкого выдоха. Его пальцы мгновенно проникают внутрь, и от ощущений перед глазами плывут пятна. Но ее руки, движущиеся по его телу в ответ, возвращают его в реальность, в невероятно прекрасную реальность, где Роуз, полностью обнаженная, гладкая и теплая, лежит в его кровати, часто дышит, и с ее губ вот-вот сорвется первый стон. Реальность, где она умоляет его не останавливаться, где она просит больше, и еще, и еще, и где она сама стягивает с него трусы и впивается в его рот своим, прикусывая нижнюю губу почти до крови. Все это было так остро, так сильно, их тела, будто вознамерившиеся раствориться друг в друге, его стоны, звучащие словно издалека, не принадлежащие ему, ее громкий крик в конце и простынь, которую он сжимал в кулаке все это время. Он останавливается. Время будто замирает. В комнате уже темно, и из-за заглушающего заклинания кажется, будто они в доме совсем одни. Ал моргает, на мгновение думая, что это лишь его фантазия, очередной сон, закончившийся кошмаром пробуждения. Но нет: ее сбитое дыхание возвращает его в ускользающую реальность. — Роуз… — шепчет он, глядя на ее лицо. Оно покрыто бисеринками пота, и ее глаза прикрыты. — Ты такая красивая, — добавляет Ал, словно зачарованный ее видом. — Я тоже… — раздается ее голос, непривычно громкий для сгустившейся тишины. — Что? — он убирает прядь волос с ее лба, улыбаясь. — Я тоже люблю тебя. Ал замирает, и она открывает глаза. Смотрит прямо в его, не отводя взгляд. — Кажется, поначалу это будет небольшой проблемой, — добавляет она, приподнимая бровь и улыбаясь. — Я… — кажется, он плачет. Черт. Это действительно слезы? — О, я думаю, все не настолько плохо, — Роуз смеется, приподнимаясь на локте и наклоняясь, чтобы поцеловать его еще раз. Когда она отстраняется, ее взгляд светится… нежностью? К нему? — в конце концов, бабушка и дедушка — дальние родственники, так что… Правда, мой отец будет проблемой. — О да, — выдавливает Ал. — Рон убьет меня. Роуз снова смеется и кладет свою голову ему на грудь. Его рука осторожно обнимает ее за плечи. Она что-то продолжает говорить, что-то забавное про Рона, потом про их родных и газеты, но Ал не может сфокусироваться ни на чем, кроме ее тела в его объятьях. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но и… чтобы ей не быть.