***
Тем же вечером, наматывая на вилку лапшу из бумажной коробочки, которую Гермиона захватила в китайском ресторанчике по пути из Министерства, Альбус молча слушал их с Роном препирательства по поводу предложения Роуз. — Мы не сможем всю жизнь продержать ее дома, — его дядя, попутно пытаясь совладать с уворачивающимся от ложки с банановым пюре Альбертом, умудряется звучать настолько убедительно, насколько это возможно после полноценного рабочего дня, — к тому же, Роуз будет не одна. — Это Лондон, Рон! — наверное, когда им было по пятнадцать, они так же сидели на ковре в общей гостиной и вели настолько же бессмысленные насколько громкие споры, — это даже не магический город! В случае чего рядом не будет кого-то, кто сможет позвать авроров, — на этой фразе она осеклась, и извиняющимся взглядом окинула Ала, который поднял палец вверх, демонстрируя, что он не обижается. — Я не это имела в виду, ты же понимаешь? — зачем-то повторила Гермиона, и Рон начал вторить ей. В конечном итоге, Ал решил, что с этим пора заканчивать, и, глядя в свою уже пустую коробку, собирался попрощаться с благочестивой семьей Уизли до лучших времен (пока его разочарование от призрака Роуз не уляжется настолько, чтобы очередной лживой надежде было где разместиться), как предложение Рона окатило его ледяной волной. — Ал, у вас же четверть финала в воскресенье. Знаю, ты не любишь, когда родственники приходят на матчи, и я это понимаю, но… Это ведь будет с «Нетопырями», в волшебной части Ньюкасла. Там безопаснее, чем в Лондоне, и на стадионе можно контролировать прессу. Я куплю билеты в ложу, и потом мы сможем встретиться и отпраздновать победу, — Альберт, наблюдая за речью своего отца, хихикнул и отправил часть своего бананового пюре прямо на его подбородок. — Мерлинова борода, Ал, — Рон как будто тут же забыл про свое предложение. Зато Роуз впилась в него взглядом, ожидая, что он поддержит эту безумную идею. Даже Гермиона пожала плечами, видимо, решив, что это будет меньшее из зол. Они обе уставились на него, каждая преследуя свою собственную выгоду. — М-м, — выдавил Ал, ища поддержки у занятого Рона, — наверное, это хорошая идея. Правда, тебя должен кто-то сопровождать, не так ли? — У нас с Роном и твоим отцом много работы, — уклончиво ответила Гермиона, и Рон небрежно кивнул, подтверждая ее слова. Ал пожал плечами: они втроем часто засиживались в Министерстве, но упустить возможность посмотреть важную игру было не в традициях его семьи. Впрочем, так было даже лучше, он все равно не хотел видеть заголовки вроде «Гарри Поттер пришел на матч своего сына». Так что он не стал переспрашивать. — Наверное, это прозвучит глупо, но…***
Казалось бы — его мечты воплотились в реальность. Он стоит в форме игрока крутой команды, на поле, сейчас четверть финала чемпионата Великобритании, а болельщиков так много, что гул их голосов давно превратился в непонятную массу, но разглядеть лица еще можно. Ал обводит верхние ярусы взглядом, находит одну из лож, где в окружении двух авроров его мать и Роуз о чем-то переговариваются. Наверное, если бы еще год назад ему сказали о том, что в итоге все сложится вот так, то тогда, без контекста, он бы воспринял эту ситуацию как подарок небес за стойко выдержанное присутствие Дианы. Он даже не знал, как сейчас обстоят ее дела, но не случись всего этого, она бы, наверное, летала в какой-нибудь команде напротив. Конечно, ему было бы плевать, потому что когда девушка, о которой ты разве что видел сны, облокачивается на перегородку всем телом и машет тебе рукой, в то время, как тебе предстоит сыграть в своем первом четверть финале, ты мало задумываешься о том, как там поживает Диана Розье. Тогда, после Рождества, они с Джеком почти не общались: неловкие рукопожатия вскоре сменились небрежными кивками, усталость от тренировок прекратила совместные походы куда-либо, а его постоянное стремление ускользнуть в коттедж Уизли стерло его имя из книги постоянных клиентов их любимого бара в Лондоне. Сейчас, ожидая, пока представитель квиддитчной ассоциации закончит свою густую, тянущуюся как жвачка речь, Ал краем взгляда наблюдал за ним, размышляя, как он объяснил для себя его внезапное отсутствие. Наверное, никак. Наверное, Джек подумал об этом пару дней, а затем, пожав плечами, как он обычно это делает, продолжил свою жизнь без странноватого Альбуса Поттера. Игроки взмыли в воздух. Сегодня он был особенно плотным, таким, что можно резать на куски, и щедро сдобрен пылью, а их метлы, разделяя пространство острыми зигзагами, могли бы в самом деле послужить ножом. Ал лениво сдвинулся к самому краю поля, оглядывая игроков, кричащих что-то и с руганью уклоняющихся от бладжеров, вратарей, напряженно поджавших губы, и своего непосредственного врага, ловца «Нетопырей», чья нижняя челюсть могла бы по выходным работать громоотводом. Его объяла усталость. Последние полтора года он жил как в тумане: сначала дурацкий ультиматум Дианы, их недоотношения, необходимость носить узкие пиджаки даже в школе, пресные ужины с родителями. Потом Роуз и Скорпиус начали встречаться: видеть их переглядывания, детские поцелуи, ужимки в библиотеке. Щенячий взгляд Малфоя, его рассеянные крупицы внимания в сторону Ала, тотальное одиночество под соусом нравоучений Герберта. Пустой холод Астрономической башни, присыпанный пеплом от дешевых сигарет, алкогольное забытье, безмолвные монологи у камина. Все это вилось вокруг него вязким туманом, удушающе склизким, с горьким послевкусием осознания происходящего. Даже сейчас он был всего лишь сомнамбулой, меняя декорации своего сна наяву: вот метла и тренировка, вот бокал с виски и диван в родительской гостиной, вот обманутые ожидания и распахнутые глаза псевдо Роуз. Раскаленный воздух матча здорово подходил воинственно-тупому настрою команды «Нетопырей»: туда, вроде как, брали самых отъявленных придурков, и у них на лицах это было на всякий случай написано. Уже два раза мимо его головы пролетели увесистые бладжеры, сопровождаемые ухмылками загонщиков, а на опасные маневры остальных игроков команды он уже перестал обращать внимания. Ал все никак не мог найти чертов снитч: в пыли, поднятой многочисленными падениями ребят из «Торнадос», не было видно ничего дальше двух метров. Ему это было даже на руку: весь запал важной игры куда-то испарился. По инерции уворачиваясь от препятствий, Ал думал ненароком попасть под бладжер и полежать в Мунго недельку другую. Конечно, из палаты он выйдет безработным человеком, но это его почти не волновало. — Эй, придурок, — черно-красное пятно ощутимо толкнуло его в бок, и метлу отнесло в сторону. Эдриан Эмберти, обернувшись, ухмыльнулся, наблюдая за попытками Ала совладать с последствиями столкновения, — а не пошел бы ты вместе со своим братом… — и затем он, воспользовавшись моментом, когда Ал пытался перехватить основание дрожащей метлы, протаранил его еще раз. В этот раз удар отбросил его в шест флагштока, и в следующую секунду во рту появился характерный металлический привкус. Ал сплюнул кровь, вытер лицо рукавом и с отвращением посмотрел на заляпанную ткань. Черт. У него был сломан нос, и первичный шок начал уступать место боли. Все это было некстати: ощущения смеси пота, грязи и вдобавок крови на лице, привкус железа на языке, изрядно потрепанная метла и приступ жалости к своей жизни. Удар отрезвил его, но ненадолго — немного помотавшись по полю в поисках снитча, Ал вновь поддался прежней апатии, так что новое столкновение не заставило себя ждать. В какой-то момент он пролетел близко к тренерской трибуне, и знаки их тренера, мистера Роуленда, в сочетании с выражением его лица все же заставили его передумать. Если подумать, сломанный нос будет ерундой в сравнении с тем, что ждет его, когда он не поймает снитч. Так что Ал начал активно вертеть головой, и в какой-то момент проблеск золотистых крылышек в противоположной части поля придал ему сил. Он направил метлу туда, и ловец «Нетопырей», заметив это, сделал то же самое. Теперь они летели почти бок о бок, и Алу приходилось прикладывать все силы, чтобы сохранять значительную дистанцию между ними и свое преимущество. Загонщики, заметив их соревнование, начали закидывать их бладжерами, но безуспешно — слишком плохая видимость для нормального прицела. Так что все шло относительно легко: оставалось лишь поймать снитч, который, конечно, и не думал поддаваться. Мячик пикировал в сторону нижних трибун болельщиков, и на этот раз ловец «Нетопырей» был ближе: он ушел в мертвую петлю, чтобы сэкономить время и не сбавлять скорость. Ал мысленно пожелал своему носу удачи, и, позволив себе короткий вздох, сделал то же самое, существенно увеличив градус наклона, так что теперь он находился перпендикулярно по отношению к земле. Песок приближался стремительно быстро, и в какой-то момент оскал ловца с громоотводной челюстью, привкус крови, ноющая боль в переносице и гвалт болельщиков смешались в отвратительную, надоедливую мешанину, выстрелившую приступом спазма в голову. Мимо вновь просвистел бладжер, и счет шел на секунды: Ал даже протянул руку, готовясь схватить снитч, но в последний момент что-то ударило его по затылку, и челюсть, все это время напряженно сжатая, издала характерный хруст. Его несколько раз перевернуло вокруг своей оси, закружив в вихре грязного песка и пожухлых травинок, и, когда его тело наконец остановилось мертвым грузом на земле, перед глазами бегали лишь черные пятна. Ал словно со стороны услышал свой стон, затем откашлялся, и капли крови забрызгали подбородок. Он перевернулся на спину, голова болела так, будто ее раскололи на двое, и темные круги по-прежнему заслоняли поле зрения. Это не было волшебной поимкой снитча, и, судя по тому, что настроение стадиона не сменилось на бурное ликование одной части, «Нетопырю» тоже не повезло. Он должен был встать, определенно. Опираясь на локти и буквально соскабливая тело с поля, Ал покачал головой запоздалым колдомедикам, машущим ему с другой части поля. Фанаты взревели: кто-то забил гол. Кажется, не они. Ковыляя к метле, которая, слава Мерлину, была цела, Ал попытался пошевелить челюстью и хотя бы как-то поправить нос, но все было безуспешно. Покрепче взявшись за древко и, игнорируя нарастающий приступ тошноты, он оттолкнулся от земли, взмывая в воздух. Очевидно, что его задело бладжером, что челюсть была сломана, и что в случае победы ему вряд ли удалось бы полетать на полуфинале через неделю, но все эти логические умозаключения он осознает потом, валяясь в плену обезболивающих и больничных простыней. Сейчас же он почти что на автомате летел в пучине пыли, тел игроков и свистящих мячей. Матч длился уже час, а от него почти ничего не осталось. Очередной гол, очередной бладжер. Кажется, их охотник устроил стычку с загонщиком, но все это долетало до Альбуса всего лишь невнятными обрывками. Его ужасно тошнило, и в какой-то момент он был готов свеситься с метлы, чтобы это прекратить, но рассудок по инерции пытался выискать снитч. Какой абсурд составляла вся его ситуация: в состоянии, напоминающего человека после автомобильной аварии, он летел в грязи майского полдня, опережаемый чреватыми смертью ударами мячей, криками с таким набором мата, что в какой-то момент даже его заторможенный мозг среагировал удивлением. И каким-то чудом ему надо найти снитч. В итоге, Ал решил хотя бы имитировать его поиски и быстро вращал шеей (как ему казалось), чтобы тренер позднее не назвал его бесполезной массой верхом на метле. Кажется, снитч и правда куда-то запропастился, потому что ловец «Нетопырей» выглядел разозленным. Ал выдохнул, откидываясь назад и, дав себе минутную передышку, мельком осмотрел трибуны, все пытаясь понять, в какой части поля он сейчас находится. Внезапно его взгляд зацепился за знакомую фигуру: черный пиджак в такую жару, дурацкая прическа, скрещенные руки. Было достаточно близко, чтобы даже в его коматозном состоянии понять, что это Малфой, Скорпиус Малфой, и что он тоже его заметил. Ал попытался зачем-то помахать ему, и тот отвернулся в ту же секунду, начав что-то говорить своему соседу в дурацком вельветом жилете. Детское чувство недоумения и обиды залило его сознание, и, в какой-то момент другая, лучшая часть его мозга заторможенно заметила снитч под самым его носом. Ал раскрыл рот, и, практически не отдавая себе отчет в том, что упускает победу, все-таки встряхнулся и протянул руку. Щекотание крылышек заставило его неприятно поежиться, и затем, словно в замедленной съемке, комментатор объявил о поимке, замешательство зрителей сменилось реакцией, и теперь Малфой вместе со своим собеседником хлопают в ладоши, глядя на него и даже поднявшись. Это было так легко — просто взять его, будто с полки супермаркета. Его окружают игроки, все вокруг треплют по плечу, взъерошивают волосы, что-то кричат и капельки слюны с потом покрывают его лицо. Кто-то что-то говорит про нос, голову, и затем его буквально стаскивают вместе с метлой на землю. Их обступают вспышки колдокамер, серьезные члены квиддичной ассоциации в костюмах и громогласный тренер. Ал всем кивает, но у него нет сил улыбаться, а еще хочется отойти в угол, потому что его неимоверно тошнит. Во всей этой суматохе он не понимает, как вдруг рядом вырастает фигура Скорпиуса, и он правда, на самом деле нацепил костюм на матч в тридцатиградусную жару, но на его лице нет и бисеринки пота, а ладонь, которую он пожимает, все такая же ледяная. — Поздравляю, — это звучит искренне. Ал кивает, он не может ответить: во рту у него смесь крови и слюны, и, кажется, одного зуба. — Ты был охренительно великолепен, — Скорпиус говорит это с тем же запалом, что был присущ ему когда-то давно, и его щеки вдруг краснеют. Он еще раз жмет ему руку, и вдруг Ал понимает, что должен хоть что-то сказать. Почему-то ему кажется, будто это не просто дежурное поздравление. Он глупо кивает, прежде чем осознать, что Скорпиус вообще-то не должен просто так стоять на поле. Но его негнущиеся ноги делают шаг, а руки обхватывают плечи Малфоя. — Надо… надо будет встретиться на неделе, — губы еле двигаются, поэтому слова превращаются в бессвязную смесь букв и звуков. Но Скорпиус, судя по его выражению лица, все понял. Или нет. Ал не знает, потому что в следующую секунду его тело, обессиленное ударами, падениями и адской жарой, в конец отказывает, и все, что есть перед глазами, расплывается в одно большое черное пятно.***
Конечно, отец был в ярости. Он смел все содержимое стола на пол, а затем, развернувшись на каблуках, упер руки в бока и гневно оглядел кабинет, в углу которого Скорпиус пытался слиться со стеной. — Какого черта ты придумал, — наконец, он сделал несколько шагов и возвысился над его застывшим, будто чужим телом, — ты решил поставить все дело под угрозу сейчас, когда весь путь пройден? Решил подразнить Роули переглядываниями с сыном главы Аврората? Скорпиус покачал головой, намереваясь сказать «нет». Он и сам не знал, зачем спустился на поле, воспользовавшись знакомством с организаторами матча. При этом он попросил Роули подождать: похлопал его по плечу, и, быстро застегнув пуговицу пиджака, сбежал вниз по лестнице. Карлайл должен был быть полнейшим идиотом, чтобы не заподозрить что-то. Но, когда Скорпиус вернулся, он ничего не сказал и вел себя так, будто и вовсе ничего не заметил. И именно это было плохо. — Мы не можем так рисковать, — отец скрестил руки, продолжая смотреть куда-то мимо Скорпиуса, — придется перенести. Он наверняка сообщил об этом Либерманам. Нас будут ждать. Их будут ждать, — теперь он все же обратил на него свой полный укоризны взгляд, и Скорпиус поежился. Ему и самому было неспокойно, причем с самого утра. За завтраком у него кусок в горло не лез, рубашка была чересчур накрахмалена, воротник натер шею уже к обеду, а времени вернуться домой и переодеться не было. Роули был особенно раздражающим, но на Скорпиуса вдруг напала тревожная рассеянность, и он вздрагивал от каждого смешка назойливого компаньона. Карлайл был стареющим, но рьяно отрицающим этот факт мужчиной, с не очень удачной прической, в костюмах прошлого сезона, он перебарщивал с духами и пил бурбон на обед. А еще он был геем, который, конечно, тщательно скрывал это от остальных, но все время будто ненароком демонстрировал это Скорпиусу, по всей видимости, пытаясь проверить, разделяет ли он его убеждения. От его постоянных касаний и многозначительных закусываний губ Скорпиуса физически мутило, так что он пытался держаться подальше, уговаривая себя, что буквально в двух шагах для него и его семьи лежит надежда на относительно свободную от обязательств и предрассудков жизнь. — Как вспомню, сколько денег приходилось тратить на эти балы, где каждый второй шепчется о том, что лежит у тебя в подвале, — говорил отец, когда они раз за разом, каждый вечер, будто мантру, повторяли намеченный порядок событий того вечера, на который было назначено разоблачение американских «партнеров» Малфоев. И вот сегодня он все испортил. Все разрушил, поддавшись минутной слабости. И ради чего? Ради Альбуса Поттера, который, не отличаясь чрезмерной прозорливостью, едва ли не залетел к нему на трибуну, чтобы поздороваться. Он так и представлял себе эту картину: будто невзначай, ловец «Татсхилл Торнадос» тормозит рядом с их ложей, протягивает ему ладонь, сетует на аномально жаркую погоду, подтирает кровь под носом и летит обратно на поле. В тот самый момент, когда Поттер, увидев его, поднял руку, уставившись прямо на него, Скорпиус почувствовал себя подростком, пойманным за подглядыванием с поличным. Как и полагается, он резко развернулся и начал нести полную чушь, пытаясь отвлечь внимание Роули: — Знаете, а ведь меня чуть не подписали в эту команду, — выпалил он, глядя на поблескивающий бриллиант на мизинце американца. У него длинные, аккуратно подпиленные ногти — наверное, ходит на маникюр на пару с сестрой, из которой он так жадно выкачивает деньги. — Правда? — это сработало, потому что Роули смотрел на него как на полоумного. — Зачем вам это сомнительное удовольствие, мистер Малфой? Только не говорите, что ради денег, — и он рассмеялся, так, будто он репетировал этот смех на досуге, представляя, как будет звучать со стороны: не слишком развязно, элегантно, но доверительно. Короче, отвратительно. — В школе мне нравилось играть, — почему-то, Скорпиуса задел его комментарий о деньгах. Он месяцами с каменным лицом слушал его пространные излияния на тему магглов, случайной победы Гарри Поттера, Министра магии с «непонятным происхождением», но вдруг его очередное тупое изречение вызвало в нем едва ли не волну гнева. Скорпиус продолжал пилить его взглядом, ожидая, что рано или поздно кто-то из них двоих заподозрит неладное, как вдруг рев трибун вырвал его из импровизированного поединка. Он заторможенно огляделся, и, убедившись, что это победа «Татсхилл», быстро поднялся на ноги, остервенело хлопая в ладоши. Роули последовал его примеру, выглядя польщенным: наверняка, все еще был под впечатлением от того, что они сидели в ложе. — Я сейчас, — и вдруг вырывается у него, а ноги уже сами бегут в направлении к полю. Он расталкивает толпу репортеров, и, удостоившись нескольких ругательств и бледных вспышек в спину, пробирается на поле, где его туфли мгновенно вязнут в песке. Ал выглядит полностью дезориентированным: у него все лицо в подсохшей крови, смешанной с пылью и свежими каплями, а в руке он до сих пор держит снитч. Когда Скорпиус приближается к нему, сам не зная, что сейчас скажет, его взгляд фокусируется, и в следующую минуту он будто видит призрака. — Поздравляю, — вдруг Скорпиус с ужасом сознает, что краснеет. Они жмут друг другу руки, и Ал еле заметно кивает. Помявшись, он решается, — ты был охренительно великолепен, — серьезно? Это все, что он может сказать? И ради этого он рискует всем, чтобы просто выпалить несусветную чушь парню, который стоит на его месте? Но он рад. Он правда рад за него, как радуются за друга или брата, как радуются за близких людей. Ему хочется обнять Ала, и похлопать его по спине, и может добавить что-то еще, чтобы подбодрить его разбитую физиономию. Но вместо этого Поттер, пробормотав что-то про встречу и неделю, валится в обморок. Его тут же отталкивают колдомедики, поэтому ему приходится отойти в сторону, наблюдая за тем, как тело Ала погружают на носилки, с края которых свешивается его ладонь, и из разжавшихся пальцев падает снитч. На автомате он подходит ближе и поднимает мячик. Выпрямившись, Скорпиус оглядывается, оценивая обстановку и пытаясь проверить, здесь ли Роули на всякий случай, но вместо этого встречается лицом к лицу с первым плохим предзнаменованием. Она смотрит на него пристально, с опаской: так наблюдают за подозрительно летающей осой, будучи готовым убить ее, если она приблизится на опасное расстояние. Скорпиус не понимает, узнала ли она его, потому что такой пытливый взгляд можно расценить как угодно: он подошел к Алу, он странно одет, он поднял снитч. Мало ли, что ее заинтересовало из всего этого. Но, что еще хуже, видя, что он заметил ее, Роуз делает несмелый шаг к нему, и Скорпиус, ощутив волну отрезвляющего ужаса, бросается обратно к ложе. Что-то пробормотав про сувенир и знакомого в команде, он протягивает Роули снитч, слушает его благодарности и восторги, и медленно осознает, что только что разрушил все то, к чему его отец шел несколько лет.***
Роуз думает об этом парне всю дорогу до дома, куда ее везет тетя Джинни в маггловском автомобиле. Она что-то весело рассказывает про то, как в молодости она провела в больнице почти три недели, но зато их команда выиграла какой-то чемпионат. По пути они несколько раз останавливаются, потому что ей кажется, будто она проколола колесо, но все неизменно в порядке. Кто он? Медленно, по частям, ее мозг воссоздает его портрет: он высокий, выше, чем Ал или ее отец. У него светлые-светлые волосы, она не видела таких ни у кого из ее семьи. Он был одет в какой-то странный, черный и будто бы официальный костюм, что было странно для матча: тетя Джинни пришла в льняном платье. Он зачем-то поднял снитч. Наверное, он как-то относится к квиддичу или к Алу, потому что на поле не разрешают спускаться всем желающим. И он, кажется, знал ее прежнюю. — Джинни, — она поворачивает голову в сторону тети, прерывая ее монолог о матче, — а кто этот парень в черном костюме? — Что, милая? — она хмурится, услышав вопрос, и Роуз повторяет его еще раз, — ах, это. — Почему-то она усмехается. — Это Скорпиус Малфой, — они резко поворачивают направо, и Роуз отвлекается на это. — А что такое? — Джинни бросает взгляд на нее, — вспомнила что-то? Роуз уже запомнила, что этот вопрос всегда, всегда предполагает, что она должна что-то знать о том, что спросила. Каждый раз, когда ей задают его, ей достаточно просто пожать плечами и добавить что-то утвердительно-неопределенное, чтобы родственники пустились в разъяснения. Так и сейчас. — Ну, знаешь, я обещала твоим родителям, что не буду говорить ничего, что связано с какими-то очень значительными вещами в твоей жизни без их присутствия, — Джинни явно была не очень довольна, что эта тема досталась именно ей. Словно речь шла о чем-то таком, о чем Роуз особенно заботилась, когда была в той, другой жизни. — Но, думаю, ничего криминального в том, чтобы немного рассказать о Скорпиусе Малфое, нет. Кстати, не хочешь поужинать? Роуз согласилась, потому что до их дома было уже не так далеко. Они свернули в какую-то небольшую гостиницу, на первом этаже которой расположилось кафе. Джинни что-то заказала им обеим, и они села на деревянные стулья на веранде, щедро обдуваемой магическим кондиционером. Небо на горизонте начало темнеть, приобретая оранжевый оттенок, схожий с цветом волос ее тети. — Обожаю это место, — она всплеснула руками, оглядывая незамысловатый интерьер, — мы с Гарри заезжали сюда раз сто, не меньше, — она поблагодарила официантку, которая принесла им кувшин и два стакана со льдом. — Умираю от жажды, — Джинни щедро налила воды. Роуз не торопила ее, и позволила ей предаться воспоминаниям еще на несколько минут. Потом им принесли еду, и ей пришлось сделать вид, будто она ест, и только потом, расправившись с картошкой и рыбой, Джинни откинулась на спинку и, пожевывая бумажную соломинку, вспомнила о Скорпиусе Малфое. — Вообще, они с Алом всегда дружили. Потом у него начались проблемы в семье, умерла его мама, — она сделала многозначительное выражение лица на секунду, а затем вернулась к соломинке, — и тогда отец отправил его в другую школу. На седьмом курсе Скорпиус вернулся, чтобы закончить Хогвартс, и… — она осеклась. — И? — Роуз подалась вперед. — Ну, потом произошло все это, — Джинни поморщилась и уставилась на свои ногти. — Они так и продолжили дружить с Альбусом? — осторожно предположила Роуз. Тетя нехотя кивнула. — Что-то не так? — Ох, Роуз, — Джинни вдруг посмотрела прямо на нее, — я не могу об этом говорить, правда. Прости. Нам нужно возвращаться, — она бросила быстрый взгляд на часы, висящие на стене. Прошло всего полчаса, так что дело было явно не в потенциальном опоздании. Джинни и она доехали до дома, проведя остаток пути в натянутой болтовне ни о чем, и, когда они вошли в холл, тетя попросила Гермиону отойти на пару слов. Сегодня ее родители собирались на ужин, так что она была не очень впечатлена внезапной просьбой. Ее отец, сунув руки в карманы, стоял у входа. — Пап, — начала Роуз, садясь на первую ступеньку лестницы. — Ты можешь поговорить со мной о кое чем, что, возможно, относится к моему прошлому? — Конечно, — встрепенулся Рон, пристально оглядев ее. — Что такое? — Сегодня я видела одного человека, — Роуз задумалась, стоит ли продолжать. В конце концов, любопытство перевесило, — Джинни сказала, что его зовут Скорпиус Малфой. — О, — было видно, что он приложил все свои усилия для того, чтобы сохранить лицо невозмутимым. Роуз вдруг стало смешно. — Правда? — Пап, — она закатила глаза, — серьезно? — Что? — Что не так? Я его знаю? — О, да. Пожалуй, даже слишком, — отец не сдержался и фыркнул, глядя куда-то в сторону. Затем его взгляд вдруг смягчился, и он посмотрел на нее. — Так ты не помнишь, кто он? — Нет, — Роуз приподняла бровь. — Что ж, — дверь кухни открылась, и Джинни показалась на пороге. — Думаю, скоро вы встретитесь. Что-то подсказывает мне, что этот день уже не за горами. — Они вдвоем уставились на нее, и Роуз почувствовала себя неловко. К ней подошла мама, одетая в белое платье и туфли, и наклонилась, чтобы поцеловать ее. — Мы постараемся вернуться не очень поздно, — она провела пальцем по ее подбородку. — На всякий случай, пара авроров будут проверять территорию раз в час, так что не пугайся. О, и в холодильнике есть лазанья. Они хлопают дверью, оставляя Роуз в полностью пустом доме, с тишиной, разбавленной звуком гудящего холодильника (ее мама любит маггловскую технику). Она по привычке грызет ноготь, размышляя о том, что собралась сделать, а затем, улучив момент, когда ее благоразумная часть дала слабину, срывается с места и бежит по лестнице, прямо в сторону части дома родителей. Они занимают половину второго этажа, вместе со спальней, отдельной ванной и маленьким кабинетом, где мама работает по вечерам, и где, как предполагает Роуз, хранятся все важные документы, касающиеся их семьи. Она без труда проникает в спальню, где пахнет свежескошенной травой из раскрытого окна. На ветру покачивается синий всполох неровно висящей шторы, небрежно заправленная кровать завалена ворохом вещей, мужских и женских вперемешку. Роуз улыбается, скользнув взглядом по ряду фотографий ее и ее братьев, расставленному на прикроватной тумбе ее отца, соседствующих с автографом ловца «Пушек Педдл». Дверь в кабинет заперта на ключ, который она без труда находит в верхнем ящике комода. Внутри еще темнее и так же пахнет травами. Ей нельзя колдовать без контроля, у нее даже нет палочки, поэтому Роуз приходится обойтись настольной лампой. Наверное, ее родителям и в голову не могло прийти, что она решит рыться в их вещах, стремясь разузнать что-то о своем прошлом: после стольких месяцев ее отрицания, они почти смирились с тем, что она, возможно, так никогда и не вспомнит, кем она когда-то была. Она и сама не понимала причины своего внезапного интереса к событиям, принадлежащим той, другой Роуз. Та же злорадно усмехалась, наблюдая за ее попытками вскрыть запертый простейшим заклинанием ящик стола, служа надменным напоминанием ее нынешней беспомощности. Роуз опустилась на ковер рядом, прислонившись к книжному шкафу. Если бы у нее была палочка, все это не заняло бы и пяти секунд, но ее нет. Как и прошлого, как и возможности быть кем-то. Ощущение непричастности к чему-либо вдруг захлестнуло ее с головой, и Роуз почувствовала себя абсолютно, полностью опустошенной. Кажется, она обречена на существование, доверху наполненное вопросами о том, вспомнила ли она что-то при каждом неосторожном слове. Двусмысленными переглядываниями, покачиваниями головой и фальшивыми улыбками. Каждый невинный момент будет вызывать бурную реакцию, а ее родители навеки станут распорядителями ее прошлого. Раньше ее это устраивало: когда мама рассказывала все, что она попросит, папа приносил ей ее любимые блюда, чтобы узнать, нравятся ли они ей сейчас, а маленький Альберт и вовсе не требовал никакой «другой Роуз». Даже Альбус, держащийся отрешенно и настороженно, иногда забывался и говорил с ней совсем просто, так, будто они знакомы по-настоящему. И сейчас, когда какой-то парень в черном костюме вдруг попадается ей на глаза там, где она меньше всего ожидала встретить знакомых, все вокруг выглядит так, словно она наткнулась на что-то действительно значимое. Если это так, то почему они молчали? Конечно, ей нравилось проводить время с Альбусом, но он был всего лишь ее брат, кузен, человек, с которым она и так должна была общаться. Этот незнакомец — ее первая настоящая связь с прошлым миром. Кто-то, с кем та Роуз была близка по своей воле, а не из-за навязанного кровным родством выбора. Наверное, это давало ей какую-то идентичность. Узнай она, кто это, и у нее тоже будет немного себя, немного ее личности. Роуз обхватила колени руками и положила подбородок на них. Скорпиус Малфой. Странное, но очень хорошо знакомое имя, всем, кроме нее самой. Пожалуйста, взмолилась она, пытаясь вызволить что-то из памяти, пожалуйста, скажи мне. Обрывки вчерашних разговоров замелькали в голове, как маленькие рыбки в пруду в парке в маггловском Лондоне. Что-то про матч, про авроров, про опасность и игру. Она дочитала книгу и хотела сказать об этом Альбусу сегодня. Альбус… Последнее время он часто рассказывал ей странные, лишенные всякого смысла вещи: что-то про Шотландию, про драконов. Ей было не особо интересно, но, с другой стороны, вдруг это как-то связано со Скорпиусом? Они с Алом всегда дружили… Потом он уехал. Куда он уехал? Какие школы есть, кроме Хогвартса? Они проходили это: Шармбаттон во Франции, Дурмстранг где-то в Восточной Европе. Германия, Болгария, Хорватия… в Хорватии водятся драконы? Безуспешно. Роуз наводит порядок, возвращая вещи на прежние места, и выходит, плотно затворяя за собой дверь. Она минует спальню, оказывается в коридоре, и с удивлением обнаруживает, что в доме похолодало. Наверное, она довольно долго пробыла в кабинете, и не заметила, как дневной жар сменился липкой влажностью вечернего воздуха. В ее комнате тоже был беспорядок: книги валялись на подоконнике, рядом с мятой рубашкой и рассыпанными цветными карандашами. Роуз поежилась и подошла к окну, чтобы закрыть его. На лужайке прогуливались две темные фигуры, озирающиеся по сторонам — авроры. Она перевела взгляд на них, и, задумавшись о чем-то постороннем, простояла так несколько минут. Один из них поднял голову, заметил ее в окне и помахал. Роуз махнула в ответ и отошла, возвращая свое внимание в комнату. Ладно. Она не может провести весь вечер в бесполезных раздумьях. Лучшим решением будет одеться и спуститься вниз, чтобы приготовить вечерний чай. Может, она немного почитает новую книгу, которую ей принесла мама, и примет ванну. Может, родители вернутся раньше, и они успеют немного поболтать перед сном. Жаль, что они отвезли Альберта к бабушке и дедушке. Она могла отвлечься на то, чтобы позаботиться о нем, и не думать обо всем этом. Роуз открывает дверцы шкафа, разглядывая стройный ряд стопок вещей, пока ее взгляд не цепляется за темно-зеленую толстовку, примостившуюся в углу. Она достает ее, разглядывая словно впервые, и внезапно все, что говорил Ал, начинает обретать призрачный смысл. Ее руки сами расправляют вещь, слегка встряхивая ее, чтобы придать нужную форму. Роуз тупо смотрит на сплетение волокон ткани, на блики садовых фонарей, частично вспыхивающих на поверхности, на металлические наконечники, скрепляющие шнурки. Она подносит ее к носу и несмело вдыхает. Втягивает запах, и поначалу не чувствует ничего. Разочарованно отстранив, Роуз все же решает надеть ее и спуститься на кухню. Одна за другой руки проникают в рукава, а затем, когда голова проскальзывает в горловину и вся вещь наконец оказывается на ней, ее колени подкашиваются. Роуз падает на кровать, оказавшись в плену стойкого, ни на что не похожего, невероятно нового и одновременно столь же знакомого запаха. Голова кружится от противоречий, безликих воспоминаний на уровне ощущений, где нет лиц, имен и конкретных мест, только чувства — смятение, страх, любопытство. Что-то абсолютно запретное, незнакомое, но при этом влекущее к себе. Она делает еще один вдох, более глубокий, и на этот раз ее живот сжимается от ужаса. Ей становится необъяснимо страшно, будто она стоит на краю обрыва и камни крошатся под носками ее кроссовок, навсегда ускользая в пропасть. Но не за себя. Это не то чувство, когда переживаешь о своей жизни. Это что-то другое. Роуз закрыла глаза. Темнота сгустилась вокруг нее одним щелчком, но на этот раз в ней проступили вполне различимые образы: чья-то рука, сбивчивое дыхание и все тот же удушающий, парализующий ужас. — Нет, — слышит она свой собственный голос, — нет, пожалуйста, останься. Ей страшно. У нее потеют ладони и тошнота подступает к горлу. — Пожалуйста, Скорпиус, — Скорпиус? — я… я чувствую что-то плохое, — ее охватывает недоумение вперемешку с отчаянием той, другой Роуз. — Я не могу остаться, Роуз. Там же Альбус. Он может погибнуть. — Нет, — она цепляется за его руку, будто маленький ребенок. — Нет, Скорпиус, — волнение нарастает. — Останься, не ходи туда, — она почти задыхается. — Я должен идти, Роуз. Я не могу оставить его, — их руки разъединяются. Она чувствует, как ком в горле вырывается наружу чем-то напоминающим всхлип. А затем голос позади нее, женский, почти шепотом, произносит: — Роуз, — она оборачивается, и видит девушку, блондинку, у нее ярко-розовое платье, но вместо лица только расплывчатые черты, — прости меня. Это все, что я могу сделать, — а затем ее тело парализует от удара. — Обливиэйт, — доносится эхо сквозь осколки боли в голове. Роуз распахивает глаза, на секунду забывая, где находится. Белый потолок, застывший перед глазами, медленно возвращает ей ощущение реальности. Она поднимается на локтях. Боль в голове такая, будто ее правда только что ударили заклинанием, но все в порядке. Конечно, родители рассказывали ей о том, что на нее напали, что она потеряла память и провела несколько месяцев в коме. Но они никогда не говорили, что там был кто-то еще. Что там был Альбус, что там был Скорпиус, та девушка. Кто-то пятый, кто напал на них. И они никогда не говорили ей, что она переживала за кого-то. Того, кто сегодня был в двух шагах от нее. Кто сбежал, будто вор с места преступления. Кто был так близок с Алом, что оставил ее в ту ночь. Кто был готов рискнуть ради него жизнью. Полная новой решимости, она возвращается в кабинет, рывком распахивает дверь, на этот раз не тратя время на лампу и самобичевание. Она подходит к замку, и, сосредоточившись изо всех сил, концентрирует всю энергию в одной мысли. Они с мамой изучали простые заклинания, на тот случай, когда ей разрешат использовать палочку. Но в этот раз ей не нужна помощь. Дверца ящика издает негромкий щелчок. Роуз открывает глаза. На мгновение она преисполняется детского восторга. На всякий случай полностью выдвигая ящик, словно боясь, что он закроется прямо перед носом. Внутри, как она и ожидала, лежит увесистая папка. Замешкавшись, она касается ее кончиком пальца, но, не встретив сопротивления, быстро вытаскивает целиком. «Роуз» — гласит надпись маминым почерком на первой странице. «Следы заклинаний: неизвестные чары, получение множественных травм. Состояние организма критическое. Внутричерепное кровоизлияние, гематома, искусственное погружение в кому», десяток предложений о ее диагнозе, какие-то заметки о препаратах. Она перелистывает страницу. «Альбус» «Шок. Стрессовая реакция организма, онемение конечностей. Отсутствие реакции на нервные возбудители. Следы заклинаний: Круциатус. Патологии: не выявлено». Много знаков вопроса. «Скорпиус» «Сектусемпра. Значительные кровопотери. Крововосполняющие зелья не дают результат. Переливание от Д. М. Потеря сознания. Дезориентация в пространстве. Следы других заклинаний: не обнаружено. Патологии: нарушение координации». «Джеймс» Несколько заметок, датированных с разницей в несколько недель. Последняя: «Гипноз: не дал результатов. Омут памяти: не дал результатов». «Лили» «Шок. Следы заклинаний: не обнаружено. Патологии: не выявлено». «Герберт Забини» «Империо. Сильное нервное потрясение. Панические атаки. Патологии: не выявлено». Затем — ослепительно белый лист. Роуз захлопывает папку. Лили, та красивая сестра Альбуса, была там. Там была маленькая компания, с горькой иронией думает она. И, судя по дате первой записи, все они были в школе. Точнее, кто-то напал на них в школе. И, что самое важное, здесь ничего не было о той девушке, что была в ее воспоминаниях. Ярко-розовое платье. Извиняющийся шепот. Впервые та, другая Роуз, молчит. Будто наблюдает со стороны за следующим шагом своей подделки. Она поднимает взгляд и натыкается на свое отражение в оконном стекле: запуганная копия кого-то, кто, кажется, осталась заперта в школьном коридоре навсегда. Она понятия не имеет, что делать и как теперь быть. Это воспоминание было применимо к ней не больше, чем случайно подсмотренная сцена; очередной украденный фрагмент жизни, которая была у нее лишь наполовину. Она крепче сжимает папку. Раз Альбус был там, то он может с ней поговорить.