Голубка

обманчив женский внешний вид, поскольку в нежной плоти хрупкой натура женская таит единство арфы с мясорубкой.

Габриэль Делакур ещё немного – и шестнадцать с половиной, ещё немного – и совсем-совсем взрослая. Сквозь тяжёлые бархатные занавески льётся мягкий молочный свет. Габриэль с ногами забирается на широкой подоконник, упирается белыми пятками в стену, прислоняется носом к стеклу и молчит. Габриэль, кажется, способна молчать днями напролёт – усядется белой смазанной тенью на подоконник, уставится в очередной девчоночий роман, закусит нижнюю губку в тихой задумчивости и сидит. Сидит и мечтает. Габриэль вообще – мечтательница. Она мечтает о других мирах, о россыпи звёзд на ночном небе, о золотых крапинках на радужке чьих-то глаз, о мимолётных взглядах, о теплоте рук. Иногда Габриэль даже мечтает о любви, но это неблагодарное дело надоедает ей очень быстро, а потому ей приходится «сворачивать лавочку» и мечтать о чём-то другом. Или просто молчать. Молчать и мечтать – это её девиз по жизни, но действует он только в двух связанных между собой факторах – при плохой погоде и присутствии подоконника. Плохая погода Габриэль нравится – она любит долгие дожди и запах мокрых лилий из маминого сада; любит утопать почти по щиколотку в серых грязных лужах; любит глушить свет и смотреть на яростные росчерки беснующейся грозы. Подоконник Габриэль тоже любит – она может вытянуть ноги и совсем-совсем не доставать до противоположной стены, только и делать, что давить смешки и опираться коленом об оконную раму. Габриэль на этом подоконнике обретается лет с семи; он ей немножко заменяет кресло-стул-стол-тахту-кровать-пол. Она складывает на него теплые белые одеяла, ставит тарелку с овсяным печеньем и чашку с горячим какао. Габриэль совсем-совсем взрослая. За белыми резными дверями Габриэль совсем другая: она смеётся беззаботно и смешливо, вскидывает вверх острый подбородок, получает отличные оценки. Сплетничает с роем подружек и смеётся-смеётся-смеётся, улыбается так, что от подобной приторности наизнанку может вывернуть. А обратно никак не зашить – не отпустит эта стылая глупая обречённость Габриэль-я-уже-почти-взрослая-Делакур. А ещё у Габриэль очень странная семья. Они живут довольно далеко от города (целых десять минут на автомобиле – вот это глушь!); в большом светлом особняке, где всегда распахнуты двери и открыты окна, а у высокого деревянного забора остаётся серая тень от зеленеющих ёлок и осин, а там, в глубине светлых закрученных дорожек сверкает равнодушной величественностью липовая аллея (мама говорит, её посадил ещё их прапрапрапра и ещё десять раз пра дедушка; Габриэль не очень верит). — Габриэль, завтрак! Габриэль закатывает глаза, но не отвечает, с любопытством прислушиваясь к раздражённому голосу матери. — Габриэль, будь так добра спуститься! Голос матери повышается на две октавы сразу, и Габриэль давится неуместным смехом. Мама такая забавная. Ужас просто. * * * На завтраках Габриэль предпочитает отмалчиваться и полностью игнорировать все мамины приставания на какие-то очень важные или не совсем темы (или же приставания её очередного кавалера на эти же темы), но кое-что в их жизни не меняется совершенно – присутствие мистера Долохова и ссоры с Флёр. О мистере Долохове стоит рассказать чуть позже – примерно тогда, когда его сиятельная задница окажется рядом. Флёр. Флёр двадцать один, и она дважды была замужем, что приводит маму в праведный гнев, собственно, первый муж Флёр ей даже нравился – рыжий милый парень с простеньким именем Билл и серьгой в ухе, но Габриэль выносить это недоразумение не могла. Они развелись через полгода после того, как отгремела свадьба (Габриэль тогда хохотала до упаду; Флёр яростно ругалась на португальском; мистер Долохов пил баллантайс и курил вторую пачку джордж карелис, иногда он поправлял Флёр, но она отлично умела ругаться). Второй муж Флёр… хм. Габриэль, помнится, сказала тогда: «ты – моя сестра, а потому твой выбор всегда будет радовать меня, даже если это будет не сочетаться с твоими туфлями». Говорит Габриэль так, но думает иначе: «Флёр мне сестра, — думает она трепетно, — она принадлежит мне, а я ей, наша грядущая разлука, глупые ссоры и прохлада в голосах – всего лишь нелепая лепнина безвкусных узоров на фоне кружева нашей вечной любви». Так думает Габриэль, а думать она умеет. Она же мечтатель, а все мечтатели чертовски забавно размышляют, будто с другой планеты прилетели. Мистер Снейп – гениальный учёный (что-то связанное с химией и лекарствами), отличается премерзким характером и способностью заставлять людей давиться словами. Габриэль он даже нравится – мистер Снейп отличный собеседник и немножко мечтатель, даже если говорит обратное. Габриэль возит серебряной ложечкой по тарелке и устало закатывает глаза. — Ты никогда меня не слушаешь! Флёр сцепляет узкие пальцы в замок и в мнимом недовольстве изгибает губы – от этого её красивое лицо становится почти что уродливым. — Я могу решать сама! Мамино лицо же вытягивается в явном притворном удивлении. — Ты ещё ребёнок! Флёр щурит яркие глаза. — Мне не пять лет, мама! Мама щурит глаза в ответ. — Бога ради, Флёр, замолчи! Флёр яростно подскакивает со своего места, а мама… вот он, коронный выход непризнанной актрисы! — Не затыкай меня! Аполлин трагично заламывает холёные руки – она всегда перенасыщена трагизмом, это-то Габриэль особенно раздражает. Мама вообще… странная немного, так бы сказали подруги Габриэль. Точнее, не так – они бы сказали, что её мама и старшая сестра просто потрясающе красивы, просто дьявольски притягательны, так, что глаз оторвать невозможно, но Габриэль – милая девочка Габриэль, точно знает, что все не так уж и просто. Когда мама и Флёр не ссорятся (что бывает довольно редко); они всегда говорят очень странные жутковатые вещи; Габриэль давно привыкла и старается не обращать внимание. Вот, например, сейчас, явно успокоившись, Флёр говорит: «Люцифер ныне милостив, а его новая жена – начало новой эпохи»; мать на это непонятное заявление только и делает, что отмахивается белоснежным веером раздраженно, искривляет бордовые губы в недовольстве: «Глупость, глупость! Это начало конца, а не начало новой эпохи, дурочка! – восклицает она едко, — проще уж уверовать во всепрощение и благодушие его высочества, чем в эту глупую якобы влюбленность – право, что за черт? Нет-нет, не стоит, нам его милости – сыты по горло, уж и глотать не успеваем». Флёр сейчас же замолкает – мгновенно. И почему-то не спорит. Габриэль в этот момент устало думает, что все вокруг сходят с ума и отчаянно сетует на то, что долго ей в стане здравого смысла задержаться совершенно точно не выйдет. Ну и к дьяволу тогда такие задержки! О мистере Долохове в этом доме принято говорить почти что благоговейным шепотом и не поднимая глаз от носочков своих туфель. Мама говорит трагично: «мы продали мистеру Долохову свои души»; Габриэль отвечает устало-недовольно: «мама, прекратите нести чушь и заварите наконец чертов кофе!». И уже после окончания завтрака, когда Габриэль планирует сбежать к себе в комнату и забраться наконец на подоконник, мать заявляет похоронным тоном: — Сегодня к обеду прибудет мистер Долохов, Габриэль. Он велел передать, что желает тебя видеть. Габриэль снова закатывает глаза, испаряясь прочь. Мистер сиятельная задница её увидит. Наверное. Она, чёрт побери, совсем взрослая и сама может решать, общаться ли ей с ним или же сидеть у себя. Верно?..