Игра с отчаянием. Калейдоскоп

       — ...и что вы делаете, Марти-сан?        Честно говоря, Марти и сам не очень хорошо понимает, что делает. Точнее, понимать-то он понимает: ему не впервой нависать над кем-то, прижимая его лопатками к стене и блокируя пути к отступлению упёртой рядом с лицом рукой. Однако для Марти всё это привычно, когда дело касается девушек. Неудивительно, что сейчас ему самому странно.        Скептически приподнятые брови Дэймона лишь усугубляют это чувство.        Дэймон смотрит на него снизу вверх. В его изумрудных глазах нет смущения или отвращения — лишь лёгкое недоумение, смешанное с поистине боевой напряжённостью и... любопытством?        Марти проводит языком по губам и невероятным усилием воли изображает на них свою обычную наглую ухмылку.       — А разве не видно? — ехидно спрашивает он, слегка щурясь.        Дэймон с совершенно спокойным видом склоняет голову набок и награждает его долгим внимательным взглядом. Он вовсе не возмущён — и это странно. Ведь сам Марти, прижми его кто-нибудь к стенке со столь откровенными намерениями, явно бы разозлился или (и) смутился. Да что там — Марти смущается уже в положении такого вот наглого и дерзкого "кого-нибудь". Смущается, и совершенно не понимает, как он вообще оказался в этом положении.        Будь Дэймон обаятельной пламенной девушкой со стройными ногами и изящно изогнутой талией — Марти бы понял свои желания; но вот какого чёрта он испытывает влечение к этому мелкому, крепко сложенному и крайне занудному парню — этого Марти решительно не понимает.        Однако дела обстоят именно так, как обстоят: Марти зажимает в углу кухни Дэймона, их лица разделяют какие-то жалкие сантиметры, и от всей этой ситуации Марти чувствует слишком хорошо знакомое бурлящее возбуждение, растекающееся по всему его телу. Как будто ярко-оранжевое, отливающее алым в искусственном освещении пламя волос Дэймона как-то разожгло источник страсти в Марти — а солоноватый привкус его губ лишь подлил масла в огонь. Всё это слишком странно, слишком нелепо и непривычно... особенно когда Марти отводит взгляд от глаз Дэймона и скользит им по его крепкой шее, по широкой груди и напряжённым ногам.        А Дэймон продолжает изучать Марти. Он смотрит внимательно, неотрывно, точно сканируя глазами все потаённые уголки души — точно пытаясь прожечь в маске Марти дыру. Марти ни на секунду не перестаёт ощущать на себе этот взгляд — и всеми силами старается с ним не встречаться, смотря куда угодно, но только не в ядовитые ведьминские огни зелёных глаз.        И в какой-то момент губы, на которых он особенно долго задерживает взгляд, тонкие, слегка блестящие от влаги губы вдруг размыкаются — лишь чтобы обнажить зубы в дерзкой, самоуверенной улыбке.        Дэймон слегка запрокидывает голову назад, чтобы смотреть Марти прямо в глаза, и этим самым буквально ловит его взгляд, заставляя смотреть на него в ответ. И Марти подчиняется. Марти смотрит в эти пылающие изумрудные бездны и невольно сглатывает, чувствуя, что по какой-то причине ему всё сложнее держать себя в руках.       — Не боишься разозлить своего друга? — дразнящим тоном спрашивает Дэймон, параллельно ловко, точно змея, обвивая его спину рукой и притягивая ближе.        Марти удерживается на месте с огромным трудом. Затем он ухмыляется и, вернув Дэймону дерзкий оскал, насмешливо отвечает:       — Она, кажется, чётко дала мне понять, что мы просто друзья, — так с чего я должен считать себя ей чем-то обязанным?        И, не давая Дэймону сказать что-то ещё, целует — грубо, напористо, требовательно размыкая языком губы и уверенно проникая в рот.        На второй раз Дэймон уже не теряется — Дэймон принимает правила "игры" ("Наверняка тоже думает о своей сестре..." — проносится в голове у Марти параллельно с воспоминаниями о не менее дерзкой белокурой бестии) и отвечает на поцелуй — довольно неумело и неуклюже, но крайне требовательно.        А спустя пару минут Марти ударяется спиной и затылком о холодильник и, выдавив жалкое подобие своей обычной улыбки, растерянно смотрит на Дэймона. Тот же, напротив, уверен в себе и спокоен — и лишь в глубине тёмных, расширившихся зрачков горит опасный огонёк. Улыбаясь Марти самой снисходительной из своих улыбок, обжигая его губы слегка сбившимся дыханием, щекоча щёку длинными рыжими волосами у виска, — находясь невыносимо, мучительно близко, Дэймон насмешливо — нет, не спрашивает — констатирует:       — Я — сверху.

***

      — ...и что ты делаешь, Марти?        Орхидея смотрит на него снизу вверх, скептически вскинув брови, но в остальном она абсолютно невозмутима: влажные губы расслаблены, руки скрещены под грудью, наряду с вырезом на майке выгодно подчёркивая изгиб, стройная нога (короткие шорты на ней очень хороши) чуть согнута в колене, голова слегка наклонена вбок...        Прижимая такого "Дэймона" к каменной стене в её собственном мире-дворце, Марти наконец-то чувствует, что всё правильно. Мучительного ощущения возбуждения при виде парня уже нет — и Марти с гораздо большей готовностью сдаётся её пламени. Пламени её рыжих, золотящихся в лучах косого закатного солнца волос и ведьминского огня изумрудных глаз.        Поддавшись приятной ностальгии, Марти пожимает плечами и, ехидно прищурившись, дразнящим тоном спрашивает:       — А разве не видно?        Дея легко улавливает отсылку к первому разу и слегка запрокидывает голову назад, чтобы смотреть Марти в глаза, фиксируя его взгляд на своих. И Марти, в общем-то, не против. Тонкая шея, обнажённые узкие плечи, стройные ноги, приподнимающаяся от дыхания грудь, с чёткой периодичностью касающаяся его собственной груди, — всё это, такое естественное и привычное ему, в отличие от крепкого мужественного тела Дэймона, ему понятно и близко, и Марти не сомневается, что успеет насладиться им сполна.        Дея читает всего его по глазам, как открытую книгу, и обнажает зубы в знакомой самоуверенной улыбке.       — Не боишься разозлить свою хозяйку? Теперь-то она точно всё узнает, — Дея ухмыляется своим же словам, но уверенно кладёт руку Марти на затылок и притягивает его ближе.        Марти не особенно сопротивляется — и вот уже красивое стройное тело Деи прижато к его собственному, а зелёные глаза пылают совсем рядом. И, приближая лицо к ней, Марти ей усмехается прямо в губы и самоуверенно отвечает:       — Она и так всё знает — так какая разница, если мы продолжим?        И, не давая Дее и слова сказать, целует — в знакомой требовательной манере, наивно надеясь, что уж теперь-то сможет захватить контроль над ситуацией. Впрочем, уже по тому, как уверенно отвечает она на этот поцелуй, Марти понимает: он провалился. Потому что не может так решительно перехватывать чужой язык язык человека, готового позволить кому-то взять над собой контроль.        И уже спустя пару минут Марти, ударившись спиной и затылком о каменную столешницу, смотрит снизу вверх на нависшую над ним Орхидею — и не может налюбоваться на её фирменную самоуверенную улыбку-оскал, на её пылающие золотом волосы и горящие в резкой полосе солнечного света зелёные глаза. А Дея, придавив его своим весом, словно в каком-то единоборстве, расслабленно подёргивает обнажённым плечом, чуть склоняется к Марти, щекоча щёку длинными рыжими волосами у виска, и насмешливо выдыхает прямо в губы — не спрашивая, — констатируя:       — И всё-таки даже так, я — сверху.