«От тебя никакого толка. Бесполезная тварь. Так нахера ты живешь? Сдохни, мразь»
Чуя слышит это каждый день, по несколько раз на дню. От матери, сестры, отчима. Он был нежеланным ребенком, и от него никогда это не скрывали. Мать залетела от отца, думала, он позовет ее замуж, а он собрал вещи и сбежал, поджав хвост, будто бы паршивая псина. Собак рыжий боялся с детства, а потом, узнав от бабушки, что отец в его возрасте в них души не чаял и увидев его на фото; пятилетним, и обнимающим огромного добермана, возненавидел их. Сначала это было что-то наподобие детской ревности — «Почему эта блохастая шавка достойна того, чтобы папа обнимал ее, а я — нет?!», затем начало перерастать в нечто большее, глубоко засевшее в душе. Зато Накахара любил кошек, на кого и сам с возрастом становился похож — плавным, элегантным движениям могла позавидовать любая женщина, хотя из-за того, что его мать одобряла то, что отчим избивал голубоглазого, парень выглядел слегка дёргано. Сестра Чуе была сводной, старшей дочерью отчима. Коё слыла первой красавицей школы, а сейчас и университета, однако о том, что Чуя часть ее семьи, распространяться категорически запретила. При том, что Накахара и сам обладал весьма и весьма привлекательной внешностью, в отличие от Коё, в школе его из-за этого явно недолюбливали. Его часто дразнили из-за нестандартной для японца внешности, как-то раз даже обозвали его мать шлюхой. Тогда Чуя впервые подрался. Не выиграл, конечно, что он один-то сделает, против пятерых? Но уважать его стали. Шквал оскорблений и осуждения притих на несколько дней, некоторые по-крысьи обсуждали из-за угла, что «Рыжее отродье наших избил, представляешь, каков наглец?!», а потом все возобновилось. И Чуя подрался снова. В этот раз начал драку сразу, как только услышал оскорбление в свою сторону, и, буквально чудом выиграл один против четверых. Бился Чуя поистине остервенело. Так сражались берсерки, в ярости заменяя собой сразу пятерых, а то и больше солдат. Если рыжий вступал или затевал бой — бился до последнего. Всегда, даже если исход был не в его сторону. Со временем, к нему перестали соваться. Чуя стал одиночкой, просто отделившись от социума и живя в своем уютном закрытом мирке. Он нашел себе тысяча и одно увлечение, лишь бы не говорить ни с кем, лишь бы можно было делать вид, что он постоянно занят. Хотя, по правде, не так уж многим он увлекался. Чуя любил читать, любил языки. Отец ушел от его матери незадолго до его рождения, и, когда он был маленьким, на вопрос «А почему у нас нет папы?», наивно заданный малышом, родительница ответила, что потому, что его отец не вынес, что у него родится такой бесполезный ребенок и ушел. Зато добавила, что он был шотландцем, прекрасно говорил на английском и был очень восприимчив к изучению языков. Тогда маленькому Чуе казалось, что если он выучит много-много языков, папа к нему обязательно вернется. Сейчас, на редкие вопросы об отце, Чуя отвечает «Сдался он мне» или «Семнадцать лет назад я ему был не нужен, а сейчас вдруг к нему придет озарение и произойдет чудо?», тушит сигарету и уходит. Бросил — значит, Накахара для него не был чем-то значимым, и вряд ли станет. Зато Чуя знал четыре языка на уровне носителя, двумя владел только устно, и одним только письменно. До полиглота парню оставалось всего ничего, и сейчас он усиленно учил испанский, будучи уже на продвинутом уровне и рассчитывая, окончив университет, уехать туда. Жил он, конечно, и сейчас отдельно, денег с подработки хватало на съем жилья, однако видеть ненавидящий взгляд матери на родительском собрании, когда классный руководитель говорит, что у Чуи самые высокие баллы в классе, но на этой неделе он избил, как минимум пять человек, было абсолютно невыносимо. Подрабатывал Чуя репетитором, учил приезжих детей японскому, да и просто преподавал то, что знал и любил. Уезжать из Японии не очень хотелось. Иногда, Накахаре думалось, что как только он уедет в намеченную страну, больше ни словечка не сможет вымолвить по-японски. От этого становилось грустно. Потом Чуе думалось о большом доме, высокой зарплате, может быть даже крепкой семье с какой-нибудь милой доброй девушкой, и засыпать становилось намного спокойнее. Эта среда для парня несла мало что хорошего. Понял он это еще с утра, когда наклонился помыть руки в ванной, а его окатило ледяной водой из душа, затем, будучи в прострации после внезапного закаляющего омовения, делая омлет, разбил яйцо прямо на конфорку, опомнившись только спустя около шести минут, когда запахло жареным. Отдирая завтрак от плиты и посмотрев на часы, Чуя понял, что позавтракать он просто фатально не успевает, а если не поторопится, то не успеет вообще никуда. В общем, веселое было утро. Сейчас рыжий одиноко сидел на последней парте, подпирая голову рукой и незаметно слушая чужой галдеж, закрываясь дочитанной книгой. Девочки в правом ряду, придвинувшись друг к другу, тарахтели про новенького, который придет на четвертом уроке. Фыркнув, парень достал из сумки другую книгу, принимаясь за чтение. Сейчас у них проходил урок японской отечественной литературы, на котором его элементарно не трогали, так как всю программу за этот год Чуя уже рассказал и написал всю уже вдоль и поперек, так что можно было спокойно читать. Свет из окна навязчиво светил в глаза, заставляя жмуриться и на короткие моменты ловить цветные пятна в глазах, затем быстро моргая, чтобы убрать их. Моменты спокойного чтения казались рыжему затишьем перед бурей, будто бы еще чуть-чуть и должно произойти что-то такое, чего он не забудет никогда. Увлекшись мыслями, юный фаталист заметил, что прозвенел звонок, исключительно благодаря миграционному движению его одноклассников в сторону коридора. Четвертый урок неотвратимо близился, а проходя по коридору, Накахара только и слышал, что про новенького, однако сам не предавал этому большого значения. Уж что-то, а это уж вряд ли станет той самой проблемой мирового масштаба, которую весь день чует жо…. Почка Чуи. Наконец снова прозвенел звонок, и парень с готовностью зашел в класс, усевшись на свое привычное место. Уж здесь ему как-то спокойнее, уютнее, что ли. Достав книгу и дожидаясь, пока учитель войдет, Чуя поднялся, поздоровался вместе с другими, и вновь приземлился, открывая книгу на странице с загнутым уголком. Вслед за преподавателем в класс зашел молодой человек. Высокий, худосочный настолько, что школьная форма просто висела на нем мешком, угловатый, с огромными синяками под глазами и безумно уставшим взглядом, рыжему было просто больно на него смотреть. Парень назвался Осаму Дазаем, сказал, что приехал к ним из Йокогамы из-за отца, у которого здесь дела по работе. Не вымолвив больше не слова, по-лисьи улыбаясь, он ушел в конец класса и разместился на парте справа от Чуи, в открытую того рассматривая и даже не смущаясь. Спустя около десяти минут, Накахара не выдержал. -Хватит на меня пялиться, — тихо рыкнув, голубоглазый снова уставился в книгу, надеясь, что разговор окончится на этой ноте. -А что такое? Принцессу смущают чужие развратные взгляды и помыслы? Ну так спрячьтесь в свой дворец, ваше величество. За неимением оного, хотя бы в ваш скворечник, — ухмыльнувшись, Дазай закинул ногу на ногу, выражая собой полную расслабленность и контроль над ситуацией. -Принцесса тебе сейчас харю больно сломает, если не заткнешься. Боюсь, ебало на место пришивать сильно дорого будет, не кажется? — Уже чуть ли не скалясь из-за книги, выплюнул Чуя, в мыслях уже давным-давно ломая новенькому нос. Насмешливо хмыкнув, Осаму развернулся от него, ничего не сказав, однако продолжая рассматривать рыжего, но уже тайком, из-под челки. Такая реакция одновременно и злила и радовала. То, что парень послушался, несомненно, грело душу, но вот то, с каким лицом он это сделал и как хмыкнул, было словно красной тряпкой для быка. Уже с первых секунд разговора, в шатене голубоглазого бесило абсолютно все: вихры словно бы нечёсаных волос, насмешливо-усталый взгляд, которым он будто бы с превосходством взирал на окружающих, манера речи, походка, жестикуляция. Назвав парня про себя внешним раздражителем, Накахара вернулся к чтению, стараясь не метать уничтожительные взгляды в сторону новенького, однако спустя пару минут его снова побеспокоили. Неодобрительно глянув на улыбающегося юношу, рыжий недовольно поднял бровь. -Что тебе? — даже не поворачивая голову, спросил он. -И что же ты такое интересное читаешь, что даже взгляд отвести не можешь? Неприличное, небось, что-то, дай-ка сюда! — вырвав из рук ошарашенного парня книгу, Дазай демонстративно повертел ее в руках, пытаясь читать текст с разных углов, поворачивая голову и забавно выгибаясь, в итоге взяв томик за уголок двумя пальцами, и будто бы брезгливо покачивая им в воздухе. — Ты книги на эльфийском читаешь? Это ведь не английский даже! -Это французский, бестолочь. А для тебя только и существуют три языка: японский, английский и эльфийский, — высокомерно хмыкнув, Накахара забрал свою собственность обратно, закрывая и складывая в сумку, сверяя время и ожидая, когда прозвенит долгожданный звонок. -Что это за книга? — заинтересованно глянув на сумку и обратно на лицо голубоглазого, Осаму, было, потянулся к нему, и вздрогнул, когда Чуя резко поднялся с места, забрасывая сумку на плечо и направляясь к двери под трель звонка, лишь на прощание выплюнув: -«Шагреневая кожа», Оноре де Бальзак. Обедал Накахара один, обосновавшись в самом дальнем углу крыши, куда никто обычно не совался, зная, что это место себе буквально выгрыз рыжий полуяпонец. Денег на еду едва ли хватало, поэтому обед его обычно состоял из риса и сосисок, из которых многие его одноклассницы вырезали осьминожек, делая бенто для своих вторых половинок. Сколько рыжик не пытался, осьминожка не получалась. Получался Ктулху, инопланетный монстр, Кракен, кто угодно, только не осьминожка. Вяло пережевывая еду, голубоглазый терзался мыслями о том, что сегодня ему еще и придется идти репетиторствовать к какому-то маленькому мажору. На днях, вечером субботы, ему позвонила мамаша, высокомерным голосом щебеча, что у ее сына проблемы с японским, а еще она хочет, чтобы ее чадо знало французский. Женщина даже по телефону вызывала у Чуи отвращение, однако платить обещала хорошо, и парень согласился. Потерпеть четыре часа ради денег, которые он зарабатывает за неделю? Не вопрос! Уроки летели также незаметно, как кит, проползающий по площади прямо перед твоим носом. То есть, не незаметно совсем. Хотелось спать, есть, и убить незадачливого соседа справа, которому требовалось пиздец как много внимания. Хотя, признаться, Осаму был бы весьма интересным собеседником, если бы не его высокомерная манера речи и постоянные тупые подъебы. Отсидев последний урок и напоследок обозвав Дазая мажором, Чуя ушел домой. До работы есть три часа, чтобы сделать все уроки, поесть, и возможно даже немного поспать. Однако из головы все не шла рожа приставучего новенького. Рыжему было ни капли не стыдно за обзывательство. Ну, а что? Шатен корчил из себя невесть что, играя с людьми, играясь людьми! Будучи знакомым с ним всего-то даже меньше, чем день, он как минимум два раза видел, как этот манипулятор получал то, что ему надо, пользуясь разными грязными способами. Осаму не гнушался лестью, умел играть словами и давить на слабые места, при этом еще и умудряясь понравиться большей части класса. Раздраженно стукнув по столу рукой, Накахара ушел на кухню, искать пропитание. Включив свет и увидев пробегающего по столу таракана, голубоглазый в который раз подумал, что если он не купит мелок от тараканов, на его кухне можно будет охотиться. Эти твари за несколько месяцев, когда у Чуи были экзамены и завал на работе, так раскормились и обнаглели, что парню казалось, что когда-нибудь он придет и на пороге его встретит таракан размером с овчарку. Шмякнув по жирному прусаку боковой стороной ладони, рыжий с лицом профессионального убийцы поднял его за усики и выбросил в урну, затем моя руки и заглядывая в холодильник. Ничего съестного найти там не удалось, поэтому белого друга пришлось закрыть, затем, спустя минут десять, наведываясь к нему снова — вдруг что-то появилось? Наконец пришло время сборов, и Чуя, с видом святомученника отгладил себе две рубашки и брюки. Определив выходной черную, дорогую, когда-то очень давно подаренную ему бабушкой, парень натянул облегающие брюки, следом сгребая со стола тетрадь и ручку в сумку-почтальонку. Тоже черную. Опираясь на шаткую тумбочку в коридоре и завязывая шнурки, Накахара сверил адрес с картой, и с ужасом понял, что ему придется ехать чуть ли не за город. Тяжело вздохнув, взяв сумку, выключив свет и закрыв дверь, парень проложил маршрут и приготовился сначала долго искать свою линию, ветку и поезд, а затем чуть менее долго трястись в метро. Ну ничего, зато поспит еще немного. Главное — это проснуться на нужной станции. Особняк, в котором Чуе предстояло репетиторствовать, превзошел ожидания: еще более вычурный и безвкусный, чем он себе представлял. Уставше-недовольно оглядевшись, парень подошел к домофону на воротах, нажимая на кнопку вызова и морщась, услышав через пару минут все тот же противный визгливый женский голос и не менее противно-визгливое тявконье какой-то маленькой, а Чуя был стопроцентно уверен, что она маленькая, собаки на заднем плане, которую еще несколько человек пыталось угомонить, но явно безуспешно. -Кто это? — надменно взвизгнули с той стороны. -Чуя Накахара, несколько дней назад вы позвонили мне пригласив репетитором для вашего сына, — вот честно, рыжик уже был готов, что ему скажут, что им уже не нужен никакой репетитор, и пусть он валит к чертям. -Заходите, — однако этого не произошло, и голубоглазый спокойно вошел на территорию частного дома, шествуя по тропинке прямиком к двери, даже не оглядываясь. У порога его встретил мужчина, назвавшийся дворецким и взявшийся было проводить его к молодому господину, однако на их пути возникла гувернантка, жаждущая дать Чуе предостережения и наставления перед началом работы. Женщина отвела его в сторону, и чуть ли не зажав к стене, начала фактически угрожать, визгливо тараторя и высокомерно гнусавя, смотря на парня сверху вниз, благодаря огромным каблучищам, и, видимо, ощущая себя полностью властной над парнем. Ведь кто он такой? Плебей, против нее, работающей в богатом доме и якобы имеющей «связи». -Молодой господин сменил уже несколько репетиторов, так что если ему что-то не понравится, вылетишь отсюда сра-зу-же, тебе ясно? И не смей к нему лезть со всякими непристойностями и вообще расспрашивать о чем-то, твое дело — преподавать, понятно?! Он — мальчик очень ранимый, если обидишь его или хоть пальцем тронешь — я тебе это с рук не спущу! — дама несильно встряхнула юного репетитора за плечи. -Разумеется, — Чуя вежливо улыбнулся. Видал он таких «нежных» и «ранимых» мальчиков, которые сами кого хочешь тронут и обидят. Ему указали, в каком направлении нужно двигаться, чтобы добраться до нужной комнаты, и стыдно признаться, он едва ли не потерялся, плутая по одинаково-роскошным коридорам и видя вокруг людей в идентичной униформе. Лица Накахара запоминал настолько фантастически плохо, что не запоминал вообще. Для него что узбек, что японец, что американец, что англичанин — одно лицо, поэтому надеяться сориентироваться по людям было бесполезно. Зато, Чуя прекрасно запоминал голос, манеру речи, походку, жестикуляцию, стиль человека. Что угодно, но не лицо. С горем пополам дойдя до нужной лестницы и ориентируясь по настенным картинам, репетитор вздрогнул, когда услышал свое имя. Ему навстречу быстро спускался улыбающийся Осаму, зовя его по имени. -Что ты здесь делаешь? — подняв брови домиком, удивленно спросил он, однако не переставая улыбаться. -Полагаю, я твой новый репетитор, — бледнея, припечатал парень, думая, что еще не поздно попытаться выбежать из дома хотя бы через окно. -И чему же ты будешь меня учить? — по-лисьи улыбнувшись, Дазай склонил голову вбок, незаметно взяв рыжего за кисть. -Французский, японский, — еще более мертвым грузом волочась за шатеном, тащущим его в направлении своего жилища. -О, это так здорово. Думаю, мы прекрасно проведем время, — Карие глаза мелькнули чем-то зловещим, и по коже полуяпонца прошелся неприятный холодок. Улыбка парня стала холодной, а рука на кисти сжалась чуть крепче. У Чуи внутри все сжалось.Ведь жопой чувствовал, грядет какая-то подстава!