Неверный путь.

25. Меня так легко любить. Они не виделись целую неделю, и Цяо Кенан думал, что как только они войдут в дом, сразу ринутся в бушующее пламя секса, не отходя от порога. Он не ожидал, что Лу Синьчжи всего лишь обнимет его, коротко поцелует и скажет: — Я умираю от усталости и хочу сначала поспать. Командировка — это не отпуск, тем более, с самого утра, прямо с дороги Лу Синьчжи поспешил на работу. Можно представить, насколько он устал. Но… Глаза Цяо Кенана вновь округлились: «если ты так устал, что не собирался это делать, ты пригласил меня, чтобы я делал это сам?» — … Тогда я поеду домой. Лу Синьчжи посмотрел на него: — Зачем тебе уезжать? В любом случае ляжешь в постель, и чем тебе статика хуже динамики? «Хуже, намного хуже!» В динамичном процессе каждый реализует свои потребности, а статика… Это как-то неправильно. Представив картину, как он и этот мужчина устроились под одним одеялом и ничем не занимаются, Цяо Кенан почувствовал себя неуютно. Заметив его разочарованную мордашку, Лу Синьчжи вздохнул: — Мне надо только поспать несколько часов, я проснусь и оттрахаю тебя. Цяо Кенан: — … «Так заметно, что я огорчён?» Однако, обаяние босса Лу было настолько мощным, что Цяо Кенан сдался и вскоре оказался в постели, крепко прижатым к груди мужчины. Он попытался выбраться из объятий, но Лу Синьчжи пресёк его попытки, крепко перехватив его за талию: — Перестань трепыхаться, как пойманная рыба. Цяо Кенан: — … Видимо, Лу Синьчжи действительно устал, вскоре его дыхание стало глубоким и ровным. Цяо Кенан немного полежал, и думая, что мужчина крепко уснул, вновь предпринял попытку освободиться, но тут же передумал и успокоился. Этот дом, эта кровать, этот мужчина рядом, всё такое знакомое. В этот момент он точно понял, что только в объятиях этого мужчины он чувствует тепло и покой, как будто все огорчения испарились бесследно — на самом деле, конечно, это было не так, проблем стало ещё больше. Ему вспомнилось время его любви с Су Пэем, и как его поразила заурядная в общем-то ситуация его измены. Он всем сердцем хотел любить его, жить с ним, хотел спать в одной постели, встречать с ним восходы и закаты, и даже если они в этой постели ничем не занимались, всё равно это было хорошо. Теперь всё было не так. Не так. Не так. Закрыв глаза и сосчитав про себя несколько раз, Цяо Кенан решил передвинуться, чтобы доказать себе, что он прав, однако обнаружил, что не может даже пошевелиться, боясь разбудить Лу Синьчжи. Он даже сочувствовал ему, что он так устал, и сразу перед глазами всплыла картина, как однажды Су Пэй готовил рукопись к печати, правил черновик три дня подряд, устал настолько, что упал и уснул в его объятиях. Ночью ему захотелось в туалет, но он сказал себе: «Терпи, терпи, нехорошо будить человека». Су Пэй, Су Пэй. Он всё ещё думает о нём, но теперь уже сравнивает его с другим человеком. Когда-то давно гонконгский певец Хуан Яомин пел одну песню, там были такие слова: Меня так легко любить. Всё так же я смотрю в глаза прохожих, в их быстрых взглядах я ищу свою судьбу; всё так же я люблю леса за листья, что заполняют веток пустоту… … Предай меня, не смилуйся, и спрячься. Меня так легко любить. Цяо Кенан просто чувствовал, что из одной ямы попал в другую, а главное, он хорошо знал, что это за яма, он уже был там, но упорно шёл в неё, наступая на собственные следы. Он погибнет в этой яме, но винить в этом некого. Цяо Кенан думал об этом, медленно сжимался в клубок и печально вздыхал: видимо, он кому-то задолжал в прошлой жизни. Лу Синьчжи спал неглубоко, так как Цяо Кенан своими беспокойными шевелениями тревожил его. Он тихо прошептал: — Ну что ты возишься… почему до сих пор не спишь? Молодой человек долго смотрел на его сонное лицо, потом взял его щёки в ладони и поцеловал в губы: — Ничего… Спи. В этом поцелуе было столько любви, но к сожалению, кое-кто этого не почувствовал. Тем не менее, мужчина действительно успокоился, засопел и уснул. Его брови расслабились, лицо разгладилось ещё больше, чем обычно. Цяо Кенану было горько… очень горько. Он думал, что… «Если бы можно было вернуться в прошлую жизнь, я разыскал бы твоих родителей, я убил бы твоего отца или зарезал твою мать… или обоих вместе. Это возмездие, моё возмездие за прошлые грехи». Цяо Кенан ещё повздыхал, закрыл глаза и наконец, уснул тяжёлым сном. 26. Самое дальнее расстояние в мире. Цяо Кенана разбудила возня за его спиной. Он нахмурился, почувствовав на шее влажную щекотку и небольшую боль, одурманенный сном мозг понимал, что его кто-то кусает, он протянул руку назад и оттолкнул. Лу Синьчжи: — Проснулся? Хлопая глазами, Цяо Кенан повернул голову и увидел голого по пояс мужчину с мокрыми волосами, нос уловил знакомый аромат геля для душа; видимо, первым шагом Лу Синьчжи с утра пораньше было принять душ. Цяо Кенан поднялся: — Сколько сейчас времени? — Скоро шесть. «Оказывается, я смог уснуть…» Однако настоящим ударом для Цяо Кенана стало то, что он смог уснуть в такой ситуации, разве он не должен был страдать и переворачиваться с боку на бок тысячи раз? У него нервы как у зверя!!!!! Лу Синьчжи: — Что-то не так? — Ничего, — Цяо Кенан тихонько вздохнул и поцеловал Лу Синьчжи в щёку, — Я пойду в ванную, мне подготовиться? Если он захочет, надо будет почиститься. Его естественное поведение ошеломило мужчину, не успел он ответить, как услышал громкое бурчание в животе Цяо Кенана. Даже такая скотина, как Лу Синьчжи, не могла допустить, чтобы человек страдал в такой ситуации. — Нет, сначала сходи поешь. В это время столовые с завтраками уже должны быть открыты. К щекам Цяо Кенана прихлынул жар, он смущённо пробормотал: — Спасибо. — Вечером получишь в двойном размере, — особо скверно ухмыльнулся Лу Синьчжи. «ХХ тебя в рот», тоскливо подумал Цяо Кенан, «нельзя же так уставать!» Поскольку «глубокую очистку» делать было не нужно, Цяо Кенан по-быстрому принял душ, а когда вышел, Лу Синьчжи уже собирался в гараж заводить машину. Цяо Кенан спросил: — Это так далеко? Лу Синьчжи мысленно прикинул расстояние: — Не особо. — Тогда давай прогуляемся пешком, утром такой хороший воздух, а то торчим с утра до вечера в офисе, скоро кости ржавчиной покроются. Обычно Лу Синьчжи не любил тратить время впустую на такие дела. Он привык заниматься фитнесом, там можно было совмещать беговую дорожку или езду на велосипеде-тренажёре с просмотром документов. Но сейчас предложение Цяо Кенана ему почему-то понравилось, он сам от себя не ожидал, что согласится. Ранним утром они вышли из дому. Рассвет едва брезжил на зимнем небе, неверный молочно-белый свет горизонта слабо освещал улицу, и они молча бок о бок пошли вдоль неё. Цяо Кенан всегда был человеком домашним, он не любил эти романтические страсти-мордасти, и считал, что самое лучшее в мире — это прогуляться вместе с любимым в хорошую погоду и если станет холодно, прижаться и согреть друг друга. Пафосному «Я люблю тебя» он предпочитал, чтобы любимый накинул на него тёплое пальто холодной зимой и сказал с улыбкой: «Оденься потеплее, не простудись». В каком-то смысле он был вполне доволен, что отношения с этим человеком немного выровнялись. В столовой было довольно оживлённо, сплошным потоком шли люди, спешащие на учёбу и на работу. За прилавком суетились владельцы забегаловки, супружеская пара средних лет. Хозяин бойко жарил яйца, переворачивая их и обжаривая с двух сторон, *, а жена рядышком тут же добавляла остальное, в мгновение ока формируя мощный сэндвич. (*Это удивительно для нас, но в Китае не принято готовить яйца с жидким желтком, они либо варят их вкрутую, либо жарят как глазунью, только переворачивают и обжаривают с двух сторон). — Что будете есть? — улыбаясь, спросила молоденькая официантка. «Вау, красавчик, да ещё и не один», написано было на её приветливом личике. — Сэндвич с беконом и яйцом, пирог с сыром, драники, **один гамбургер и шампиньоны на сковородке **… Ещё стакан горячего соевого молока. (**Часто это 薯饼 переводят как «оладьи», но на самом деле это оладьи из сладкого картофеля, батата; обычно их готовят из заранее сваренного картофеля; в остальном рецепт похож на белорусские драники, только специй побольше. Грибы и некоторые блюда жарят и подают прямо в железной сковородке, в которой их жарили). Договорив, Цяо Кенан повернулся к Лу Синьчжи: — Что ты будешь есть, я угощаю, — считая, что таким образом он ответно благодарит того за чай. — Жареные яйца с чёрным перцем, пирог с заварным кремом и такой же стакан горячего соевого молока. — Эй, это ты так кушаешь? «Ты из тех гурманов, которые не едят, а только пробуют?» — Я боюсь объесть тебя. Цяо Кенан даже не покраснел: — Хорошо сказано! Раз уж мы с тобой не можем вырастить детей, которые будут кормить нас в старости, сэкономь немного, пока молод. — … Лучше я у тебя попрошу, — Лу Синьчжи сказал это так, будто присвоил его пенсию. — Тогда возьми ещё тарелку кукурузного супа. Лу Синьчжи: — … — Шучу, скажи мне «пожалуйста», просто попроси меня. Цяо Кенан улыбался и щурил глаза, похожий на кота, только что стянувшего кусок мяса, и Лу Синьчжи невольно поднял руку, он бы погладил его, но время и место были неподходящие. В это время в столовой преобладали клиенты, берущие еду на вынос, внутри народу было не так много, и они легко нашли себе место, чтобы присесть за столик. Цяо Кенан продолжал: — Вообще-то, я никогда не задумывался о том, что буду делать в будущем. Он дотронулся до своего носа и сказал: — Раньше… когда я был с моим бывшим парнем, я сказал себе, что буду заботиться о нём. Он независимый журналист, писатель, у него не было ни трудовой, ни медицинской страховки, совсем никаких социальных гарантий. Я даже хотел купить ему страховой полис и оплачивать его, на всякий случай… Лу Синьчжи вскинул брови: — А потом убить его и получить страховку? — Да… То есть, нет! Да ну тебя, я хотел купить накопительную страховку, а не от несчастных случаев! Цяо Кенан надулся и сердито посмотрел на него. В это время молоденькая официантка что-то принесла им. Лу Синьчжи распаковал бамбуковые палочки и вонзил их в яичный желток, тяжело сказав: — Ну, ты и дурак. — … — Ты всё своё нутро вывернул наизнанку, чтобы позаботиться о человеке, а в итоге остался ни с чем. Это того не стоило. Лу Синьчжи ел и поучал: — Нельзя так безоговорочно жертвовать всем ради кого-то, нужно всё-таки немного приберегать и для себя; более того, жертвы должны быть взаимно равноценными, возможно, тот человек тяготился твоей чрезмерной заботой. Цяо Кенан молчал. То, что говорил мужчина, отдавало оголтелым эгоизмом. Лу Синьчжи не отрицал, что его уже несколько раздражали рассказы Цяо Кенана, как он заботился о своём прежнем партнёре, более того, он искренне надеялся, что этот парень просто по природе слишком заботлив, но далеко не дурак; ему просто дали кусочек сахара, а он в ответ сразу посадил целое поле сахарного тростника, да ещё и капусту заодно. Далеко не всем людям нравится, когда им так безоговорочно всё отдают; когда человек не может отплатить тем же, дар приносит гораздо больше затруднений, чем радости. Лу Синьчжи владели очень сложные чувства, этот Цяо Кенан такой… чистый. И бескорыстный. Мужчина в смятении перемешивал палочками лапшу. Сердце Цяо Кенана забилось тревожно и часто, он прекрасно понял слова Лу Синьчжи и ответил ему: — … Ты прав. Лу Синьчжи поднял взгляд на него. — Но поступая так, я не считал, что это не имеет смысла. Всю ночь Цяо Кенан терзался мыслями, но теперь, начав говорить, постепенно успокаивался. Он уверенно продолжал: — Возможно, как ты говоришь, я этими поступками тешил сам себя, я не отрицаю, но я любил его именно так, мне в жизни… больше некому было отдавать. Если у тебя нет человека, для которого хочется выворачивать нутро наизнанку, что ещё можно делать в этой жизни? Казалось, он говорил не только Лу Синьчжи, но и самому себе, и всё, что прежде им не договаривалось, постепенно теряло свою значимость. Теперь Лу Синьчжи поперхнулся. «Так, значит ты не знаешь, чем заняться в жизни?» — В жизни полно других занятий. Цяо Кенан отхлебнул соевого молока: — Например? — Например… «Бороться ради самого себя, занять достойное положение в обществе, получить всё, что хочется». Однако, эти слова, дойдя до горла, замерли на языке. Под чистым, не замутнённым ничем посторонним взглядом круглых, блестящих глаз Цяо Кенана обывательские суждения эгоистичного дельца как-то незаметно преобразовались в более обтекаемую формулировку: — Делать большие дела. Цяо Кенан презрительно цыкнул: — Ты прямо Отец Отечества. (Так в Тайване называют Сунь Ятсена, основателя партии «Гоминь-дан») Оба посчитали, что уже достаточно повыносили мозг друг другу, поэтому замолчали и занялись каждый своим завтраком. Цяо Кенан потыкал драники в своей тарелке и ему стало грустно. Их взгляды на жизнь с самого начала были как две параллельные линии, которые никогда не сольются в одну. Видимо, он ошибся дорогой, раз дошёл до того, что теперь вместе с ним. Ему с Лу Синьчжи не суждено быть попутчиками. Душу Цяо Кенана разъедало осознание того, что даже по этому неверному пути они идут не в ногу, и он вспомнил средневековую притчу о самом дальнем расстоянии в мире. «Это и есть самое дальнее расстояние в мире, когда ты сидишь передо мной, мы вместе завтракаем, но рано или поздно нам придётся расстаться, и каждый пойдёт своей дорогой» — эти слова запечатлелись в сердце Цяо Кенана. Немного позже Цяо Кенан спросил: — Эй, ты действительно забыл оторвать ценник с того чая? Ему не хотелось сомневаться в том, что поведение Лу Синьчжи всегда осмотрительно, а мышление филигранно, но не мог же он допустить такую низкопробную оплошность. Лу Синьчжи: — … «Ты считаешь мой замысел препятствием к примирению?» Он не хотел признавать, что покупал этот подарок с очень противоречивыми чувствами, он был расстроен их размолвкой и в душе был обескуражен и растерян. — Ешь давай. Цяо Кенан решил не нарываться на неприятности и хмыкнув, уткнулся в тарелку.